Зов амока

— Плохо! — гаркнула Арман, выходя из боевого разворота и упираясь ногой в почву. Но Лекс, естественно, заметить этого не успел, с огромным удовольствием — нет — рассматривая узоры изморози на земле, оказавшейся в опасной близости от его уже разбитого дважды за сегодня носа. За Арман в принципе практически невозможно было уследить. Она перемещалась настолько быстро, словно замедляла время для окружающих. Лекс едва успевал отражать удары, не позволяя уложить себя на лопатки каждым. Но примерно одним из трех девчонке это удавалось. Била Арман чертовски прицельно. Она явно уступала в физической силе, но выигрывала в скорости и знании болевых точек. Лекс уже сбился со счета того, сколько раз ему прилетало в горло и солнечное сплетение, по суставам и подбородку. И по носу, да — нос будто бы стал для Арман первостепенной, самой любимой целью. Она пользовалась любыми доступными способами, чтобы уравнять шансы, избегая только откровенно низких, претендующих на то, чтобы лишить его возможности завести когда-нибудь детей — и слава сейлемским ведьмам, что она отдала предпочтение ударам по носу, а не члену. Не то чтобы Лекс собирался когда-нибудь размножаться, конечно, — конец света явно не лучшая атмосфера для воспитания нового поколения, — однако все же то, что девчонка не метилась в его физиологического достоинство, хоть немного радовало. Унизительно было уже и то, что она всегда — всегда, мать вашу, — знала, как сделать очень больно. Арман предпочитала бить ногами, подключая слабые тонкие ручки только тогда, когда не могла достаточно размахнуться, чтобы в очередной раз впечатать тяжелую подошву в первую попавшуюся часть тела. После второго удара по челюсти и третьего — по колену Лексу пришлось в очередной раз признать, что он зря недооценивал ее раньше, убеждая, что ни за что не станет драться с женщиной, — он же не садист дубасить девчонку, которая весит максимум фунтов восемьдесят пять, а ростом едва дотягивает до пяти футов. Да он мог ее напополам переломить, хоть и тоже не отличался выдающейся физической формой. Однако, несмотря на общую астеничность, усугубленную полуголодным существованием, Лекс весил раза в полтора больше, да и ростом превосходил на голову точно. Но Арман явно не прохлаждалась на арене Склепа и рассчитывала в бою не только на магию. Она спокойно противостояла ему и без усиливающих намерений, метко рассыпая удары по болевым точкам. Она виртуозно справлялась с превосходящим физически противником. И если бы она била чуть сильнее, а он не получил больше выносливости костей вместе с проклятием амока, уже давно заработал бы треснутую челюсть в лучшем случае. Сломанный позвоночник или пробитый череп — в худшем. — У тебя склад металла в подошвах? — прохрипел Лекс, в очередной раз почувствовав грудью холод земли — прилетело ровно в подбородок, а после под колено, что его и повалило. И как Арман не устает ноги настолько высоко задирать, непонятно. — Необходимая мера, — она пожала плечами, демонстративно вдавливая носок в почву и двигая им из стороны в сторону. Она лишь краем глаза следила за тем, как Лекс поднимается, разминая вновь пострадавшую челюсть. — Я мелкая, и я женщина. Ты выше и тяжелее. Ты проигрываешь мне только в скорости, и несмотря на то, что я угробила всю юность на то, чтобы научиться защищаться, мои руки все еще короче, я все еще слабее и легче, — она переминалась с ноги на ногу, вращая кистями, и вызывающе улыбалась. — Пользуюсь скудными преимуществами. Лекс встряхнулся, вновь вставая напротив девчонки. Его мозг лихорадочно работал, пытаясь просчитать следующие шаги, но удавалось паршиво — Арман была не только сильна и упорна, ее опыт явно превосходил, да и соображалка работала отлично, она давно просчитала чужие слабости. Он же до сих пор не знал, как можно извернуться. Казалось, уязвимых мест у Арман не существует вовсе, настолько она хороша. Удавалось нащупать только собственные слабости, и одной из них стало то, что Арман его восхищала даже сейчас, когда размазывала его самооценку по земле. Получив еще с десяток ударов, пропахав землю носом еще с пару раз и сплюнув кровь им обоим под ноги, Лекс все же смог отвлечь девчонку низким комментарием и, отразив чужую атаку, выбить Арман из точки превосходства. Та не успела отследить несколько отвлекающих маневров и подпустила его слишком близко — вплотную за счет физической силы у него все же больше преимуществ, — на что Лекс сделал выпад и, заломав правую руку, вжал девчонку в ближайшее дерево лицом, наваливаясь всем телом. Арман болезненно простонала, когда он сильнее дернул, осознанно добиваясь сильнейших болевых ощущений, и этот звук напомнил то, как она постанывала ему в рот, покусывая язык. Срывающееся дыхание сбилось, а сердце, кажется, вовсе перестало прерываться на промежутки между стуками. Арман дернулась, но Лекс вновь потянул ее запястье, фиксируя на месте. Зря он это сделал. Прижимать Арман к дереву, чувствуя всем телом чужие изгибы, было громадной ошибкой. Несмотря на ломоту в каждом гребаном суставе, поза все равно воспринималась провокационной, взывающей к фантазиям амока и собственным вчерашним поступкам. Сконцентрироваться после того, как не-Арман вчера полночи высиживала на его коленях, и так сложно, отчего он сегодня получал больше ударов, чем обычно, а сейчас яркие воспоминания воскресли окончательно, выбивая метафорическую почву уже из-под его собственных ног. Лекс чуть опустил подбородок, втягивая носом запах чужих волос, изрядно разбавленный ароматами позднеосеннего утра. Крышесносно. В отличие от его поплывшего мозга, извилины Арман все еще функционировали. Стоило горячему дыханию всколыхнуть ее пряди, она резко дернула головой, и из-за того, что Лекс склонился слишком близко, ее макушка, обычно дотягивающая лишь до его плеч, впечаталась в подбородок. Зубы клацнули друг о друга, а на языке почувствовался привкус железа. Лекс разжал захват и отступил, матерясь под нос. Но размениваться на отдых не стал и, игнорируя боль и влагу во рту, дал Арман развернуться, но, не позволяя больше ничего, крутанулся в подножке. Девчонка — слава всему — среагировать снова не успела, повалившись на землю. Лекс не позволил себе задуматься о том, что, скорее всего, ее тоже дезориентировал близкий контакт, и стремительно оказался сверху, забирая мимолетное преимущество. Он все же был как минимум тяжелее, что дало ему несколько секунд, чтобы усесться на девчонку, сжимая бедрами тонкую талию. Он тут же ухватил мельтешащие руки, крепко сжимая хрупкие запястья над ее головой, и надавил ступнями на бедра, фиксируя на месте. Их лица оказались очень близко, и, черт, — еще одна ошибка. Лекс почувствовал горячее дыхание на губах и нахмурился, пристально смотря в потемневшие глаза. Арман показалась злобной, попыталась дернуться, но он навалился на нее всем весом, прилагая столько усилий, словно пытался планету сдвинуть с орбиты. Девчонка рыкнула сквозь сжатые зубы, обмякнув и признав поражение, и все — сорванная к чертям чека. Видеть Арман под собой так оказалось невыносимо. Невыносимо завораживающе. Лекс не смог удержаться и не оглядеть тело под собой так, как позволял угол обзора, и, когда он вновь посмотрел девчонке в лицо, мог поклясться, что на его собственном читались все мысли, половина из которых была из разряда похотливых. И до Арман это точно дошло. Вот только реакция оказалась не такой, как ожидал Лекс. Он уже готовился к грубостям, потому что это привычно, но карие глаза широко распахнулись, а чужая аура погрузила все вокруг в кислый страх. Тело под ним перестало быть расслабленным, Арман напряглась, но совсем не так, как перед ударом. Он мог поклясться, что, если бы она могла, тут же сбежала. — Ты его жалеешь, — вторгся в их тесный, накаленный мирок пропитанный иронией голос, и следом раздался смешок. Лекс задержался на напуганном лице еще с секунду, а потом приподнялся и уставился на спрыгивающую с дерева Алекс, которую за эмоциями Арман до этой секунды не чувствовал. Та прошествовала к ним вальяжно и, одарив парня мимолетным взглядом, со всей внимательностью обратилась к Арман, встав рядом с ее головой. — С каких пор ты играешь в поддавки? Она выразительно уставилась на обнимающие ладони Арман бинты, Лекс тут же отпустил чужие запястья и поднялся. Арман присела, поправляя лоскуты: те немного сбились, обнажая костяшки указательного и среднего пальцев, кожа на которых стесалась ударами, и на грязно-серой ткани расходились мелкими разводами кровоподтеки. Лекс заметил блеск под тканью — из-под нее выбилось несколько звеньев золотой тонкой цепочки. Девушка цыкнула и тут же спрятала ту обратно, полностью перекрывая грязной тряпкой. Она вновь спустила бинт по костяшкам, пряча рассечения и никак не ведясь на издевательские речи Алекс, однако воздух вокруг них вновь сменил температуру — остыл, наполнившись ледяным равнодушием. От страха не осталось и следа. — Я не собираюсь его убивать. Пока, по крайней мере, — Арман пожала плечами, вставая. Отойдя на несколько шагов, подцепила с земли куртку. Стряхнув с нее пыль, опустила ту на плечи, защищаясь от когтей позднеосеннего ветра. Лекс тоже отступил к своей верхней одежде, продолжая прислушиваться к разговору. Он внимательно следил, оценивал. Страх в глазах Арман, который пусть и стерся бесследно в реальности, в его воображении все еще дрожал в карих радужках. Было в нем что-то странное, и Лекс никак не мог определить, что именно. А после его озарило, и лицо скривилось так сильно, будто ему на язык капнули кислоты. Арман мало что рассказывала о том, как его отец пытался ее изнасиловать, но, видимо, обстоятельства ей показались схожими. Неприятно. — А как же стресс — лучший мотиватор? — хохотнула Алекс и склонила голову набок, продолжая играть с огнем. — Никогда не видела тебя такой доброй в бою. — Многое изменилось, — процедила Арман сквозь зубы. — Да ну? — продолжила та, понизив голос. — А как же: «Правило тридцать три: сплевывай кровь на пол, а то захлебнешься». — Ты меня провоцируешь? Лекс во все глаза уставился на Алекс, уловив, и судя по решительности, обнявшей девчонку плотным эмоциональным покрывалом, она и правда делала именно это — добивалась агрессивной реакции. Это показалось противоестественным после всего, что он прочитал в дневнике Арман об арене. Избранные меченые в Склепе выживали только потому, что их вовремя растаскивали во время боев. Строки на обветшалых листах описывали нестерпимую жажду смерти, подробности того, как оказавшиеся в плену волшебники драли соперников на куски. Три года назад они буквально разрывали плоть, выжигая на противнике печати собственных ладоней. Лекс не хотел даже представлять, сколько шрамов под одеждами стоящих и смотрящих друг другу в глаза девчонок. Насколько сильно их изуродовали приказы исследователей. — На самом деле этого хочешь? — серьезно спросила Арман. — Хочешь стать грушей для битья? Ее голос насытился настроением шепота, который абсолютно точно науськивал ее на жестокость сильнее, чем с Лексом. В свою сторону он никогда не чувствовал того, что легкими волнами просачивалось сквозь ткани на ее теле, протягивая когтистые лапы к выскочке с такими же волосами. Это было реальное. Не такое, как между ними — вынужденными противниками. Сейчас Арман видела перед собой настоящего врага. — Хочу, — Алекс переплела пальцы на уровне живота и, вывернув руки ладонями вперед, вытянулась, разминаясь. — Не так, — она указала на пропитанные магией чистого бинты. — Без поблажек. — Хорошо, — слишком быстро согласилась Арман, и ее губы растянулись в жестокой ухмылке. — Интересно, осталась ли ты такой же бесполезной. — Эй… — собрался уже было их стопорнуть Лекс, однако замолчал на полуфразе. Заломив брови, он посмотрел на Алекс, которая с последней фразой закусила губу, хмурясь. В его воображении раздался тихий скулеж страдания — так пищат котята, когда мать отталкивает их от себя, не принимая. Именно так выглядела девчонка, которую назвали бесполезной. — Расслабься, Двэйн, — Арман прошествовала мимо него, вновь сбросив куртку на землю прямо ему под ноги и начиная разматывая бинт на левом запястье. — Мы просто поиграемся. Она одарила Лекса ласковой улыбкой, но за ней пряталась жажда в глубине потемневших радужек. Арман словно получила на Рождество долгожданный подарок, выпрашиваемый в письмах к Санте на продолжении десятилетий. На ее лице так и читалось: «Наконец-то!» — Да, расслабься, Двэйн, — со смешком повторила за ней Алекс, опять копируя интонации до каждой мелочи. За ребрами заскребло недовольство, а язык зачесался. Захотелось громко рявкнуть: «Прекрати!» Он знаком с девчонкой всего несколько дней, но его уже порядком достало, насколько сильно та пытается слиться с образом Арман, натянув его на себя маской. Лекс прямо ощущал, как крутятся болты его терпения, царапая резьбу, — еще немного, и ту просто сорвет к чертям. Правда, что сделает после, он не знал. Как не знал и то, почему его настолько сильно бесит Алекс. Лично против него она вроде ничего не имела. Всего лишь хотела походить на ту, которую, видимо, считала чем-то вроде кумира. Идеала. Она ведь не хочет полностью заменить Арман? Он нахмурился, поймав мысль за мгновение до того, как та бы испарилась, утонув в общем потоке. А если именно этого она и хочет? Перед глазами встал образ того, как Алекс трогала шрамы на его руках. Горло, как и в тот момент, свело тошнотой, стоило ему вспомнить блеск в светло-серых глазах, следящих за каждым малейшим движением его мимики. Настроение окончательно испортилось. Внимание Лекса вновь привлекла цепочка на тонком запястье Арман — та оказалась длинной, обнимала кожу в три оборота. Отбросив окровавленную ткань на землю, Арман сняла смотрящееся в такой обстановке несуразным украшение, и, прежде чем девушка успела убрать его быстро в карман брюк, Лекс заметил, что на звеньях болтается небольшой кулон из букв, однако разглядеть золотое слово не хватило времени. А вот на то, чтобы разжечь интерес — с лихвой. — Пять шагов назад, Двэйн, — приказала Арман, развеивая марево безрадостных дум. — Не приближайся. Что бы ни случилось, ты останешься на месте. Пообещай. Посомневавшись долю секунды, он напряженно кивнул, тут же получив награду нежной улыбкой. Но затем Арман вернулась к рассматриванию Алекс, и ее лицо ожесточилось, а склеру начало затягивать почерневшими разводами по краям. Честное слово, эти контрасты его просто убьют. Лекс отступил, однако мысленно признался себе, что обещание оставаться на месте — неискреннее и наивное. Он обманывал не только Арман. Снова. Случись что с Арман, он не сможет сдержаться. — Маркус тебя тренировал? — спросила она у Алекс, наблюдая, как та снимает свою куртку. — Да, — ответила та, отбросив шуршащую ткань подальше грузной кучей. Она закатала рукава изношенного свитера, обнажаясь, и Лекс пробежался взглядом по меткам, который на открывшихся участках тела насчитал всего лишь три. — Это будет весело, — хмыкнула Арман и сделала то же самое, красуясь тонкими изящными запястьями, которые, в отличие от других таких же тонких, были кристально чисты, прячась за иллюзией. — Не смей меня жалеть, — процедила Алекс сквозь зубы, расставляя ноги шире. Она чуть присела и внимательно проследила за тем, как Арман вышагивает перед ней, разминая шею. — Это не жалость, — усмехнулась та, одарив соперницу ядовитой улыбкой. — Это нежелание калечить убогих, глупая. Стоило ей встать напротив Алекс, как та не дала Арман продохнуть, сразу атакуя. Потрясающе технично, Лекс пропустил пару вдохов, поражаясь чужой умелости. Первым мощным ударом она приложила по носу, ударив в лицо раскрытой ладонью. Арман сделала шаг назад, не выдержав силу броска, и следом Алекс, стерев расстояние и повернувшись боком, впечатала локоть в живот соперницы дважды, отчего Арман повело, вынудив чуть согнуться. И затем Лекс даже не поверил, когда Алекс, сгруппировавшись, четким ударом ноги в солнечное сплетение повалила Арман на спину. Это было быстро. Завораживающе красиво. И явно больно — даже по виду эти удары превосходили все те, которыми Арман обменивалась с Лексом, Алекс сто процентов подкрепляла силу бросков магией. Запрокинув голову, Арман расхохоталась, что прозвучало немного безумно. Лекс нахмурился, заметив, как та, резко оборвав смех, сплевывает сгусток крови на землю, поднимаясь. В груди заволновалось. — Неплохо, — Арман встала окончательно, подпрыгнула на месте, щелкая шейными позвонками, и вновь ухмыльнулась хищно — будто собиралась задрать добычу, которую чуть позже планирует сожрать с потрохами. Алекс не стала ничего отвечать, вновь быстро приближаясь и атакуя локтями — первый удар пришел чуть ниже виска в ухо, затем в горло, отчего по воздуху разнесся болезненный хрип. Она обхватила Арман за шею, потянула на себя и приложилась коленом в чужой живот, следом потянув на себя еще сильнее и контрольным ударом в середину бедра опять скинула Арман на землю, только теперь уже лицом вперед. А та ничем не отвечала. Вообще. Ни одним ответным ударом, даже не попыталась закрыться. Лишь снова рассмеялась, сплевывая под себя уже полностью красную слюну. — Я сказала тебе не поддаваться, — прошипела Алекс недовольно. — Как скажешь, — невинно пожала плечами Арман, принимая вертикальное положение, и вот тогда началось по-настоящему. Лекс инстинктивно отступил еще на два шага, стоило Арман ответить. Он говорил, что Алекс двигается быстро? Забудьте, по сравнению с Арман она ползла медленнее улитки. Лекс не успел запомнить все, что она сделала, прежде чем мелкая бесячая девчонка упала в первый раз. Кажется, Арман успела перехватить руку соперницы, вывернуть ее под каким-то нереальным углом, выбить воздух из легких ударом колена в солнечное сплетение, и в следующую секунду Алекс плашмя оказалась на земле, когда чужой локоть пришелся по ее хребту. Арман не пользовалась болевыми точками, она билась открыто. Это потешило бы самолюбие, не будь Лекс заворожен силой, которую на нем никогда не проверяла в весь потенциал — сейчас он видел это четко. — Правило первое: позволяй противнику поддаваться, если ему этого хочется, — едко произнесла Арман, не позволив Алекс подняться, и, обхватив ее голову, вновь ударила по лицу коленом. Алекс отшатнулась, упав на задницу и едва успев выставить ладони назад. Арман наклонилась над ней и нравоучительно прошипела: — Высокомерие противника может спасти тебе жизнь. Она отступила на два шага, не сводя пристального взгляда с соперницы. Встряхнулась, кружа запястьями, и замерла без движения, стоило Алекс встать, немного пошатываясь. Под носом девчонки блеснула кровь, которую та тут же размазала тыльной стороной кулака, крепко сжимая челюсти — заметно злилась. За секунду до того, как все произошло, Лекс почувствовал россыпь противных ледяных мурашек по спине и тут же понял, что сейчас будет. Он успел лишь нахмуриться и отступить еще на шаг, когда послышался треск молний, а после Арман рассыпалась туманом. В этот раз его не сбило ударной волной — видимо, в противовес прошлому прыжку, в этот раз она контролировала силу магии. Либо же просто смогла ее правильно направить, потому что по Алекс, стоящей на таком же расстоянии от источника, вдарило сильнее — она отшатнулась, потеряла равновесие и задохнулась болью. А после вскрикнула, когда ее спина врезалась в материализовавшийся за ней силуэт. Вместе со второй волной магии прыжка по ее спине прилетел удар ногой — кажется, Арман сделала оборот вокруг себя прямо в процессе перемещения — и Алекс, упав на колени, врезалась руками в землю, оставив глубокий след в промерзшей почве. С ее губ слетел судорожный выдох вместе с новыми каплями крови, которые та откашляла, пытаясь перевести дыхание. Не запыхавшись, Арман подошла к ней сзади и, ухватив за волосы, задрала голову девчонки вверх, смотря в глаза. — Правило второе: бей в спину, — нравоучительно пропела Арман в лицо Алекс, криво ухмыльнувшись. — Это может спасти тебе жизнь. Она отпустила девушку грубо, позволяя той вновь пригнуться и откашляться, и, обойдя, встала уже перед ней. Она не добивала сразу, ждала, пока Алекс встанет, в ее понимании это не было сражением, пусть и била она, кажется, и правда в полную силу. Напоминало издевательство, простое избиение немощного ради того, чтобы показать, кто главный в пищевой цепи. Выглядело низко. Она ведь знала, что победит, поэтому позволила первые удары, поддаваясь. Это знал Лекс. Алекс, бесспорно, тоже. И все равно абсурд продолжался. Лекс позволял. Это тоже было низко. Кажется, для них все потеряно. Для каждого. — Как ты с такими навыками планировала убить Оливера, Алекс? — поинтересовалась Арман, стоило девчонке принять боевую стойку, показав, что не собирается сдаваться. И вот это стало самым низким из всего, что произошло в последние минуты, и это поняли все и сразу. Эмоциональный фон не просто обогатился болью, он пропитался ей насквозь, та стала такой концентрированной, что вполне бы могла превратиться в ливень и утопить всю планету. Но это вышло самым действенным, потому что если до этого Алекс пыталась хоть что-то просчитать, то теперь она действовала исключительно на эмоциях. Она накинулась на Арман с кулаками, на что та, выставив два простеньких, но эффективных блока, ударила девчонку кулаком в переносицу, а потом двойным ударом ноги — первый пришелся на середину бедра сзади, отчего Алекс пошатнулась, а второй спустя секунду по тазовым костям спереди. Алекс вновь опасно пошатнулась, и у нее не осталось ни единого шанса — за мгновение Арман отступила на нужные шаги, крутанулась и прибила девчонку пяткой в живот, да так сильно, что девчонка опять плашмя упала на землю, хрипя сквозь зубы. — Правило третье: используй любую возможность деморализовать противника, — продолжила Арман раздавать нравоучения, вышагивая вокруг собирающейся с силами девчонки, и это звучало отвратительно мерзко. — И правило четвертое… В этот раз она не дала Алекс подняться. Она поддела ее тело носком сапога, перевернула на живот, и, ухватив чужую ногу, приподняла и крутанула. Крик заглушился хрустом кости, которую, кажется, все же сломали. Не обращая внимания на то, что Алекс снизошла до того, чтобы вслух признать чужую победу, Арман отпустила чужую ногу и встала так, чтобы ровно между ее ступнями оказалась голова Алекс. Она склонилась, ухватив девчонку за волосы, приподняла и прошипела на ухо, но так громко, что Лекс тоже услышал: — Ты не в детском саду, взрослые лежачих бьют. Лекс не стал дожидаться следующего удара, не совсем веря в адекватность разошедшейся не на шутку девчонки. Он преодолел расстояние между ними в момент и перехватил руку Арман до того, как та успела бы снова ударить. Она застыла, стоило ей ощутить холод на запястье. Резко обернулась, напитав воздух вокруг той же чернотой, что отражалась в затянутых злостью глазах — их полностью поглотила тьма, за которой не удавалось различить ни единого проблеска света. Точно так она выглядела тогда, когда главенствовал амок, отодвигая носителя на задворки контроля. Грудь Арман дергалась рваным дыханием. Молнии потрескивали на кончиках напряженных пальцев, готовых вот-вот вцепиться в чужую глотку. Где-то внизу слышались тихие всхлипы, перемежающиеся бульканьем крови, аромат которой забивался в ноздри. Арман смотрела на Лекса, не мигая. Совершенно без осознания происходящего. Вопросительно. Будто спрашивала: «Почему нет?» — Хватит, — твердо потребовал Лекс. Арман открыла рот, и с ее губ сорвался странный стрекот, от которого Лекс дернулся так, словно на него обрушился водопад кипятка. Вкупе с черными, совершенно непроницаемыми глазами звук показался по-настоящему страшным. Жутким. Однако вопреки любой логике, Лекс понял, что хотела сказать девушка. Это напоминало: «Пожалуйста». Не приказное. Не жестокое. Молящее. — Нет, — отрезал он, радуясь, что голос не дрогнул. Арман послушалась, отступив. Она встала практически к нему вплотную. — Молодец. Последнее сорвалось с губ выдающим облегчение полушепотом. — Меня сейчас стошнит, — прохрипела Алекс, приподнимаясь на локте. — Вот это Мгла, которую я знаю. Она пару раз кашлянула и сплюнула на землю слюну, в которой темнели сгустки крови — начала сворачиваться. Значит, и нога, что бы там с костями ни происходило, тоже восстановится быстро. Лицо Арман прояснилось, будто она только-только вспомнила о третьем человеке на поляне. Она тут же с ужасом распахнула веки, тьма в склере отступила, отдавая правление рассудку. Быстро отойдя от Лекса и ухватив свою куртку, она поспешила к краю поляны. Лекс не посмотрел ей вслед. Стрекот не давал покоя. Он воскрешал его в памяти вновь и вновь, все сильнее хмуря брови. А понимала ли сама Арман, что не говорила? От размышлений его вновь отвлекли чужие всхлипы. Он повернулся к Алекс, которая умудрилась сесть. Она провела рукавом куртки по рту, стирая кровь, и с ее губ сорвалось истерическое рыдание. Она спрятала лицо в ладонях, и ее плечи затряслись, отчего где-то внутри Лекса растеклась лавой горечь — пусть девчонка его бесила, все же Арман продолжала поступать с почти ребенком жестоко. Впрочем… Нет, даже с учетом того, как Алекс провоцировала, все, что делала Арман, слишком даже для нее. Лекс подошел к девушке и, встав сбоку, опустился на корточки. Он склонил голову, рассматривая ее лицо сквозь просветы между пальцами и прислушиваясь к чужому плачу. Сейчас Алекс не бесила — и правда всего лишь слишком быстро повзрослевший ребенок, который искал тепла там, где никто нормальный не стал бы. Хотя сам Лекс, если уж оставаться честным, занимался тем же самым, постоянно тянувшись к той, кто слишком избирателен, чтобы всех подряд приближать к себе. Но ему все же повезло больше, чем Алекс, кажется. Ее плечи тряслись, пока она заходилась в рыданиях. Лекс хотел бы ее искренне пожалеть, потому что это что-то правильное, все еще подтверждающее, что в глубине души в нем остались хотя бы крохи человеческого, но, разглядывая избитую девушку, ощущал лишь огромное ничего — даже сердце не начало стучать сильнее, словно, стоило Арман скрыться, и оно вновь превратилось в осколок ледника. Если бы издевательство над слабым, которое только что произошло перед его глазами, закончилось летальным исходом, он и тогда бы, скорее всего, почувствовал сожаление только потому, что смертельная жестокость Арман не к лицу. Ему бы хотелось, чтобы она улыбалась, а не вскрывала окружающим глотки. На Алекс же было абсолютно плевать. Лекс успокоил легкую тревогу тем, что девчонка сама виновата — именно она спровоцировала то, что теперь умывается слезами и кровью. Но вопреки этой мысли он все же коснулся ее плеча — разум напоминал, что, пусть его эмоции это не затронуло, быть человеком даже в их мире до сих пор обязательно. Хотя бы ради себя. Но Алекс среагировала быстрее, чем эта мысль оформилась. Лекс едва успел ее коснуться, как девушка поднялась на коленях, игнорируя неестественно выгнутую ногу, и, резко подавшись вперед, повисла на его шее, утыкаясь мокрым лицом в шею — прямо туда, где темнели неприкрытые тканью фрагменты отпечатка метки амоков. Лекс поморщился, когда вместе с влагой на чужих щеках ощутил, как в горле вновь скручивается ком тошноты. Он тяжело сглотнул, отшатываясь, однако Алекс держала крепко, продолжая всхлипывать. Лекс прикрыл глаза и дал ей минуту, не анализируя ситуацию, не давая ей никакой оценки. Простой жест поддержки человеку, которого поддерживать не то чтобы хочется, но нужно, чтобы заглушить на время болтливую в самое неподходящее время совесть. Однако чужая злость врезалась в затылок стайкой кровожадных пираний. Лекс затаил дыхание и медленно обернулся, тут же сталкиваясь взглядом с Арман, которая, оказывается, не успела окончательно скрыться. Она стояла на краю поляны, сжимая левой рукой предплечье правой, и даже с расстояния двадцати шагов Лекс мог отметить, что сила ее хватки точно причиняет боль. Ее глаза казались темнее обычного, возможно, вновь почернели, но даже не это пугало больше всего. Злость, в которую искусно вмешивали презрение, завихрились в его груди отчетливым сожалением, будто чужие эмоции выступили катализатором, запускающим страшный механизм реакции внутри — механизм, всей душой желающий, чтобы Арман не видела, как его обнимает другая. Выдержав пару секунд, та резко крутанулась на носках и быстро зашагала прочь, а Лекс сцепил зубы, ощущая, как Алекс крепче стискивает пальцы на его куртке. И за чужой горечью проступили слабые ноты торжества, никак не вписывающиеся в то, что произошло в последние десятки минут. Лекс нахмурился, отодвигаясь от Алекс. Та посмотрела ему в глаза невинно, аура вновь стала тоскливой, но он отверг последние крохи доверия к избитой девчонке. Он не конченый идиот и точно понимал: его только что использовали. Вот только для чего?

* * *

Тишина опустилась на землю плотным покрывалом, не пропускающим ни единого звука. На озеро постепенно наползал ночной туман, и в серой атмосфере все ощущалось бы невинным, если бы нервные окончания не дребезжали под кожей, раздражаясь несмолкаемым гулом голосов. Именно сейчас Кэли отдала бы все, чтобы избавиться от шепотков хотя бы на пару секунд, чтобы прочувствовать краткий миг передышки. Она так устала. Утренняя стычка высосала все силы. Если тренировки Двэйна, их несерьезные перепалки стали чем-то обыденным, привычным, почти, черт возьми, традиционным, то о страхе перед знакомым образом Кэли успела позабыть, утонув в других переживаниях. Но сегодня обстоятельства сложились так, что дежавю ударило слишком… слишком. Алекс позволила выпустить эту смесь адреналина напополам со страхом, но то, что произошло дальше, выбило из равновесия лишь сильнее. Кэли посмотрела в небо, вновь вспомнив финальные аккорды той стычки, и простонала сквозь зубы. Сколько можно? Она помотала головой, вытряхивая лишние мысли, и вновь зашагала вперед. Сейчас нужно отвлечься, и она нашла верный способ забыть о себе. Способ сидел на берегу озера, широко расставив согнутые ноги, и, прищурившись, изучала сквозь огонек стащенной у Кея зажигалки рябящую от легких порывов ветра водную гладь. Ноа не вздрогнула, когда Кэли подошла ближе — кажется, поняла, кто ее потревожил, стоило оказаться на расстоянии слышимости. Она молчала, пока Кэли подходила, никак не выдала эмоций, когда та села рядом. Кэли тоже уставилась на огонек зажигалки, который танцевал, однако не тух благодаря хорошей подаче бензина, запах которого рассказывал о том, что пламя горит достаточно долго для того, чтобы металлическое колесико нагрелось. Однако Ноа не выдавала и этого, вдавливая палец в раскаленные насечки, и даже не морщилась несмотря на то, что, Кэли была уверена, на тощем длинном пальце останется след несерьезного ожога. Они обе сохраняли молчание с минуту, пока Ноа все же не тряхнула зажигалкой, туша огонь. Она спрятала зажигалку в карман, потерла ладони, скосившись в сторону подруги, неловко поправила ворот пальто и свела ноги вместе, тут же вцепляясь в прижатые плотно друг к другу колени. — Не нервничай, — мягко начала Кэли, заметив суетливое поведение девушки. Она придвинулась ближе и ненавязчиво прижалась своим плечом к чужому, приободряя. — Я больше не буду ругаться. На самом деле, у меня для тебя подарок. Она заметила, как Ноа вздрогнула, и поморщилась, ругая себя мысленно самыми грязными словами, которые знала, — все же так долго бегать от разговора не следовало. Сколько бы она ни переживала за то, что может навредить, своим молчанием она вредила гораздо больше — Фил прав, Ноа слишком зависит от того, как ее воспринимают близкие, она чрезмерно сильно ориентируется на мнение окружающих, потому что ее не научили формировать собственное. И раз уж вышло, что Кэли посчастливилось нести крест самого дорогого для этой девчонки человека, с этим необходимо считаться. — Вот, — Кэли неловко достала три плитки шоколада из-под края куртки, которым прикрыла вырванный у Судьбы презент для подруги. Ноа предсказуемо встрепенулась. Робко протянула руку, забрала лакомство и пристально рассмотрела, возможно, не веря глазам. А после отложила шоколад на землю и, крепко ухватив Кэли за запястья, притянула ближе. Она уткнулась лбом в тыльные стороны ладони и всхлипнула, крепко зажмурившись. — Прости меня, прости, — в ее тоне просквозила истерика, которую Ноа не передавала сквозь прикосновения — Кэли не почувствовала ни унции чужих эмоций. — Я так перед тобой виновата. Кэли пошевелилась, и Ноа тут же отпустила, скорее всего, опасаясь, что ее сейчас оттолкнут, и от этой робости стало еще паршивее. Кэли сама ухватила правой подругу, а другую положила ей на волосы и легко погладила, что привело к очередному громкому вслипу. Бедный брошенный ребенок. — Посмотри на меня, — мягко попросила Кэли и, стоило Ноа поднять голову, проскользнула кончиками пальцев по чужой влажной щеке. — Ты ни в чем не виновата. — Нет, я… — Тшш, — Кэли мягко улыбнулась. — Хватит. Все хорошо. Ноа потребовалось пару минут прочной связи глаза в глаза, чтобы перестать всхлипывать. Она вновь обхватила обе руки Кэли, мягко поглаживая обветренную кожу, и пробормотав тихую благодарность, опустила веки, наслаждаясь телесным контактом. По коже прошлась вибрация, горечь долгого молчания начала утихать, но Кэли не стала сопротивляться, позволяя Ноа сделать то, чего желала ее сущность, вопреки тому, что считала, что та не заслужила вновь питаться посторонней болью. — Настоящая жизнь, — тихо пролепетала Кэли, ловя в происходящем отголоски прошлого, которое они сейчас почти досконально повторили, только уже с другим посылом. Ноа обратила к ней удивленный взор. — Если бы ты точно знала, что твое желание сбудется, что бы ты загадала? — с натянутой улыбкой едва слышно, дрожащим тоном спросила Ноа, и это именно тот вопрос, который ярко просигналил — она тоже вспоминает их первый честный разговор. Фрагменты того дня пронеслись перед глазами калейдоскопом. Пахло дымом и гарью. Вдалеке, за сотней домов полыхал Нью-Йорк, и подыхающий в пожаре родной город заставлял лишь кривиться и время от времени жмуриться, когда глаза вновь и вновь начинало жечь едкой болью после того, как целый день провел в горящих руинах. Кэли стояла на возвышенности, изучая район за районом, от которых с каждым часом оставалось все меньше. Ей казалось, что она до сих пор слышит крики людей, мерещащихся в шелесте листвы. Ей пришлось окунуться в тысячи надрывных стенаний, когда они с небольшой группой — ее новым окружением, вытащившим их с Кеем и Ноа из Склепа, — оказались прямо в аду. Им не повезло находиться внутри густонаселенного района ровно в тот момент, когда власти окончательно отчаялись, решив обрушить на никогда не спящий город огненный град. На их счастье, на Большое яблоко не стали скидывать сразу ядерную, видимо, надеялись избавиться от чудовищ более гуманными способами, которые оставили бы возможность восстановить важные здания позже. Что ж, жаль, что им никто так и не сказал, что это не поможет, и теперь сотни тысяч людей покоятся под высокими завалами, а если еще живы, то точно задохнутся в дыме, который густым слоем накрыл город целиком. — Ты в порядке? — раздался за спиной Кэли голос, и она поморщилась, услышав неприкрытый сарказм за той репликой, что должна показаться заботой. Она обернулась к Филу и сардонически улыбнулась, не пряча недоверие — этот мужчина не заслужил того, чтобы она хотя бы попыталась сделать вид, что испытывает к нему что-то, кроме яростного презрения. Она остановилась взглядом на пластыре на его переносице и улыбнулась шире — буквально пару дней назад Фил позволил себе лишнего, в очередной раз обвинив ее в том, что она главное зло их планеты, на что получил закономерную ответку. Жаль, что кулак после столкновения с чужим лицом из-за повышенной регенерации перестал ныть в минуты; ей хотелось бы ощущать фантомное удовлетворение в сладкой боли. — Расслабься, сегодня я не стану тебя калечить. Она оттолкнулась от дерева, к которому до этого прижималась спиной, наблюдая за гибелью родного дома, и прошла мимо мужчины, задев его плечом немного сильнее, чем следовало, на что Фил зашипел, смывая горечь утраты детской радостью превосходства. И даже шепотки зла переставали бесить, когда удавалось поставить зарвавшегося ублюдка на место. Придурок. Кэли прошла мимо других людей по границе утеса, ставшего местом их остановки, кивнула Чейзу и Кею, которые о чем-то переговаривались едва слышно, активно жестикулируя, и направилась к Ноа — та сидела на одном из обрывов, свесив ноги в пропасть и следя за тем, как вдали рушится высокое здание после того, как расплавились огнем несущие опоры. Подойдя ближе и заметив, с каким восторгом девушка наблюдает за происходящим, не до конца понимая весь масштаб катастрофы в силу скупого воспитания, Кэли слабо улыбнулась — кто бы мог подумать, что за несколько месяцев она привыкнет к той, что много месяцев над ней издевалась, подчиняясь безумному старику. Когда она села на колени рядом с Ноа, поджав под себя ноги, та вся сжалась, с опаской косясь в ее сторону. Кэли хмыкнула и похлопала ее по плечу, стараясь хоть немного расслабить, — их отношения не клеились. Кэли часто терялась в своих эмоциях и сливала затяжной гнев на всех, кто держался рядом, и по воле Судьбы, именно Ноа страдала больше всех несмотря на то, что именно она вытаскивала единственную меченую в группе из того ада, в который ее окунули исследователи. Но время и камень точит, и постепенно Кэли свыклась с тем, что теперь им предстоит идти рука об руку, если она не хочет в самое ближайшее время утратить разум полностью. Да и, если оставаться честной до конца, она успела прикипеть к чистой девчонке, которая, оказывается, мучала ее, чтобы сохранить жизнь родным, а, по сути, представляла собой взрослого ребенка, которого лишили детства точно так, как саму Кэли лишили личности. На смену ярости постепенно приходили понимание и принятие. Чтобы хоть как-то загладить вину перед той, которую постоянно третировала, Кэли выудила из кармана пачку любимого печенья — песочное, с карамельными орехами, — которое успела ухватить в магазине до того, как понадобилось бежать, и протянула его Ноа, точно зная, что та обрадуется, — о ее любви к сладкому можно было слагать легенды, что тоже понятно, ведь впервые она попробовала такое уже после того, как они покинули руины Склепа. Ноа вновь скосилась в ее сторону, повела плечами, а после робко потянулась — медленно, словно боялась, что ее приманивают, но сейчас заберут лакомство и вновь сделают больно. Когда она вела себя так, где-то внутри начинала клацать зубами совесть — все же Кэли признавала, что очень часто несправедливо относилась к окружающим. В этот раз она успела превзойти сама себя, пусть никогда не атакую Ноа в лоб, но словами всегда била наотмашь. Стоило Ноа забрать печенье, как она немного криво улыбнулась — словно эта эмоция ей незнакома — и тихо поблагодарила, тут же пряча сладость в большой единый карман мужской толстовки, которую ей дал кто-то еще тогда, когда ее полуголую без сознания нашли на руинах Склепа после того, как она очистила Кэли, рискуя жизнью, и они выбрались из плотной воронки пепла от сотен трупов. Кэли не жалела о том, что не помнила всего там происходящего. Не жалела и о том, что точно помнила — забрала бесчувственную Ноа с пепелища, вопреки всем крикам Кея о том, что нужно скорее бежать, именно она. Тоже рискуя жизнью. Хоть где-то они квиты. — Если бы ты точно знала, что твое желание сбудется, что бы ты загадала? — внезапно спросила Ноа крайне тихо; она вновь изучала горящие здания, суетливо потирая ладони друг о друга. — Отомстить, — не задумываясь ответила Кэли. Она мгновенно вспомнила визги маленькой девочки, которые до сих пор снились ей почти ежедневно; хриплые стоны парня, который полностью потерял себя за жаждой власти; жуткую улыбку седого старика, который наблюдал за мучениями волшебников сквозь стекла, делая пометки в планшете. Она должна его найти и прикончить так же жестоко, как он поступил с сотнями волшебников, отобрав у них право на будущее. — А на самом деле? — Ноа повернула к ней голову и мягко улыбнулась — впервые настолько доброжелательно. Кэли непонимающе нахмурилась; по кончикам пальцев Ноа пронеслись золотистые искры, а ощущение времени вновь замедлилось точно так, как бывало всегда, когда Ноа копалась в чужих эмоциях. — Я ведь знаю ответ. — И какой ответ? — Жизнь, — сказала Ноа как само собой разумеющееся. — Настоящая жизнь. Без боли и смертей. Спокойная, размеренная, — ее голос тек патокой, произнося слова так заманчиво, что их хотелось коснуться и ощутить тепло. — Нормальная. Кэли не стала говорить о том, что не видит смысла в словах Ноа. Что не чувствует себя так, как только что озвучили. Или не хочет чувствовать себя так. Ведь это чревато новым витком отчаяния — настоящая нормальная жизнь никогда не было про нее. И никогда уже не станет. — Каков был бы твой ответ? — спросила она, желая продолжить разговор, который, возможно, сдвинет их отношения с мертвой точки, придав им другой характер. Более близкий. — Свобода, — Ноа отняла ладонь и заправила за ухо прядь светлых волос, которые затемнялись грязью разрушенного города. — Ты уже свободна. Ноа демонстративно оглядела людей, которые вроде как казались вполне спокойными, но тут и там слышались шепотки, дрожащие от страха — даже закаленные войнами военные не знали, что делать дальше. Затем она указала вперед, где в огне горели не просто здания, а их будущее, там полыхала уверенность в завтрашнем дне. И после Ноа посмотрела прямо Кэли в глаза. — Где ты видишь свободу? Кэли вздрогнула, вспомнив последние слова Ноа так живо, словно они прозвучали в реальности. — Что бы ты ответила сейчас? — спросила Ноа ровно в тот же момент, и Кэли задумалась о том, что, скорее всего, воспоминание было обострено прикосновениями чистого, именно поэтому показались такими яркими. — Свобода, — со скупой улыбкой повторила она слова подруги из прошлого. — А ты? — Жизнь, — вернула свои собственные Ноа. — Мы живы. — И свободны. — Разве? — прозвучало в один голос, и натянутые улыбки тут же стерлись у обеих. — Кэли, я… — Ноа замолчала и болезненно скривилась, заламывая пальцы на руках. — Не нужно, — Кэли начала растирать чужую кожу, ощущая, что, несмотря на тепло зажигалки, та обжигала холодом. — Я понимаю, почему ты это сделала. Все еще не считаю, что это верное решение, но понимаю причины. — Я все же должна… Ноа вытянула свои запястья из захвата, и Кэли не стала препятствовать, позволяя той спрятать их в кармане — она уже достаточно потрепала чужие нервы, и, если Ноа необходимо хотя бы так огородиться, что ж, кто Кэли такая, чтобы противиться. Ноа несколько минут молчала, видимо, подбирая верные слова, и Кэли вновь не мешала, рассматривая водную гладь озера в надежде обнаружить, как рыба, расслабившись после дня, начнет плескаться у поверхности, однако спокойство того не нарушалось ни на секунды. Оставалось только разочарованно вздыхать — они пытались поймать хоть что-то во все предыдущие дни, но никакая живность не попадалась на их скудные навыки рыбалки, создавалось впечатление, что озеро вымерло. Скорее всего, просто собирающаяся вот-вот замерзнуть вода вынудила обитателей уйти ближе ко дну. — Я боялась тебя до ужаса, — вновь заговорила Ноа, и реплика прозвучала дергано из-за участившегося дыхания. Кэли даже показалось, что она слышит, как сильно бьется чужое сердце. — Я жила с постоянной мыслью, что ты меня убьешь. — Я бы никогда… Ноа взметнула руку, выдернув ее из кармана с такой силой, что тишину омрачил треск истерзанных временем швов, и Кэли прервала незаконченную мысль. — Я заслуживала этого, — настояла Ноа, повернув голову, и когда их взгляды пересеклись, она нервно потерла щеку, стирая слезу. — Я была рядом в тот день. Моя магия тебя удерживала, пока Джейн… Кэли тут же подалась вперед и, удержав подругу за плечи, прижалась своей щекой к чужой, рвано выдыхая. Она закусила губу до боли, чтобы сдержать рвущийся навстречу уже прозвучавшему всхлипу, и крепко зажмурилась, проклиная свои поступки по отношению к Ноа. Она и думать забыла о том, что кто-то другой, подобно ей самой, все еще может винить себя в смерти ребенка. — Ты все исправила, — отрывисто прошептала Кэли. — Ты сделала кучу хороших вещей. — Ты тоже, — всхлипнула Ноа, и пришлось приложить усилия, чтобы не позволить девушке согнуться — она так сильно сжалась, словно ее ударили с разворота в живот. — Но все еще веришь в то, что виновата. Я тоже… тоже в это верю. В свою вину. — Я сделала много плохого, — настояла Кэли жестче. Вышло немного грубо, и она мысленно себя осадила — нельзя так сейчас с Ноа. Следующее она произнесла уже гораздо мягче: — Я убила сотни. — Я тоже. — Ты никогда не получала от этого удовольствия. Ноа тут же встрепенулась. Она внимательно посмотрела на подругу, ухватила ее за запястье и через секунду отшатнулась — почувствовала, насколько тяжело Кэли переживала не само убийство Уайта, а то, насколько хорошо то ощущалось в моменте. — Ты не чудовище, — солгала во благо Ноа немного истерически. — Ты самый лучший человек в моей жизни. Мое начало и мой конец, — запричитала девушка, положив ладонь на макушку Кэли, и помассировала, пропустив меж пальцами спутавшиеся синие волосы; ее речь звучала сбивчивой. — Мой смысл. Кэли зацепилась за эти слова. Ей очень не хватало в прошедшие дни безоговорочной веры в ее силы именно от этой девушки, и она удержалась за них, как утопающий хватается за безумца, прыгнувшего в пучину океана вслед за тем, кто упал, никогда не умея плавать. Она точно знала, что в их истории не будет счастливого конца, как в глупых фильмах, в которых барахтающегося неумеху вытаскивали, а спасителю после пели дифирамбы и посвящали статьи в желтых газетенках. В их случае все закончится прозаичнее и правдивее: тонущий просто утянет благотворителя за собой на дно, как бы последний хорошо ни умел плавать. От них обоих останется лишь пара жалких пузырьков, которые всколыхнут водную гладь напоследок, прежде чем вновь затихнуть штилевым спокойствием. И все равно хваталась из последних сил, глотая соль сказанных слов, слишком сильно напоминающие вкус темной бездны, в глубине которой не нащупать дна. — Я хотела тебе кое-что рассказать, — на грани шепота сказала Кэли, стараясь, чтобы грусть осталась просто грустью, а не начала отдавать истерикой — как бы ни хотелось, как бы сильно она ни соскучилась по обществу подруги, всегда находящей для нее правильные слова, сейчас не самое удачное время для тяжелых эмоций. — Надеюсь, новости хорошие, — Ноа выдавила улыбку, отстраняясь, но тут же помрачнела, стоило Кэли покачать головой. Она вся подобралась, готовясь слушать, и, оглянувшись и убедившись, что больше никто не станет свидетелем, Кэли перевела дыхание и выпалила то, что прочитала в блокноте Марисы за секунду до того, как спалила страницу, предсказывающую те трудности, которые с огромной вероятностью приведут их всех к кончине в тот же момент, как они встретятся с Маркусом. С каждым словом Ноа все шире распахивала веки, а с последним прикрыла рот ладонью, страшась ужасного приговора, которого сама Кэли страшилась безмерно.

* * *

Кустарники шелестели, тонкие игольчатые ветки сталкивались с надгробиями, тишина плыла между серыми, кое-где разбитыми плитами, то и дело нарушаясь шепотом ветра и скрежетом сухих растений об обломки. Прикрыв глаза, Кэли прислушивалась к молчаливым молитвам мертвецов, стараясь закрыться в размышлениях, выстроив стены между внутренним голосом и гулом шепотков, в очередной раз спорящих о том, как жить дальше. Не то чтобы ей хоть когда-то удавалось полностью абстрагироваться, но попытаться все же стоило. Что еще делать посреди ночи на кладбище, верно? Где-то там, за спиной, ее союзники расположились на ночлег под полной луной, от которой удалось спрятаться только под ветхими деревьями редкой рощи, вставшей у них на пути на этой части маршрута: лес закончился, слева остался широкий берег озера, а справа — обритые зимой поля, лишь изредка разбавленные вот такими участками зарослей. Открытая местность пугала больше, чем густые леса, потому что казалось, что перед любым врагом они как на ладони. Но уйти дальше от берега они опасались — в паре миль от их вынужденного ночлега раскинулся крохотный городок, к которому приближаться в непроглядной тьме они не решились. Да и огромный источник пусть и грязной, но все же пресной воды — на вес золота. Однако следующим утром вопреки всем своим прежним выборам они собирались посетить ближайшее поселение. Проблемы со скудным рационом выходили на первый план, запасы практически кончились, а удача от них отвернулась — на пути находились лишь жалкие намеки на провизию. Шоколад Ноа остался практически единственным из того, что можно положить на язык, но никто не хотел лезть в то, что доставляло несчастной девчонке хоть какое-то удовольствие. Пока — подал знал кольнувший голодом желудок, негодующий, что Кэли не просто не поужинала, в ее желудке пустовало уже часов сорок. Она давно привыкла к полуголодному существованию, но даже ее организм, который мог похвастаться огромной выносливостью, сдавал. У них огромные проблемы. Кэли поерзала, усаживаясь удобнее на надгробии, которое среди остальных сохранилось лучше всего, и, подняв правую ногу, уперлась подошвой в гранит. Опустив руку в карман куртки, она достала стащенную со склада Марисы ампулу и, приподняв ее так, чтобы золотистая субстанция внутри замерцала в свете луны, задумчиво покусала губу. Алекс сказала не так много о составе, но этого достаточно, чтобы понять — то, чем занимался Лукас в последние годы, далеко продвинулось в сравнении со временами старого Склепа. Кристаллы были огромным прорывом, конечно, однако представить, что исследователи изобретут что-то, способное удерживать меченого на ступени между человеческим существованием и существованием амока… Интересно, в чем заключалось действие других составов? Кэли хмыкнула, убирая ампулу обратно в карман. Алекс не расскажет все с ходу, она будет продавливать до тех пор, пока не убедится, что ей как-то помогут вызволить брата из того состояния, в которое его загнали… Кэли поморщилась, стараясь визуализировать то, во что сейчас мог превратиться больше-не-мальчишка. Она не успела прикипеть в Склепе ни к Алекс, ни к Оливеру, но представлять последнего в таком неприглядном образе паршиво. Он всегда казался ей приятнее сестры — младше, скромнее, очаровательнее. Они с Алекс очень походили друг на друга внешне, но совершенно отличались в поведении. Оливер робел перед старшими, вечно прятался за бойкой сестрой. Он ничего из пережитого не заслуживал. Впрочем, кто из них да? Опершись локтем о колено, Кэли подтянула рукав куртки и выудила из-под плотной ткани тонкую цепочку. Потянув за звенья, она провернула дорогую память драгоценность таким образом, чтобы нужное имя оказалось на внутренней стороне сгиба ладони — ровно там, где под иллюзией прятался один из многочисленных шрамов, запятнанный чернотой меток. Проскользнув кончиками пальцев по золоту букв, Кэли вновь хмыкнула — еще один ребенок, который не заслужил. Она задумчиво перебрала звенья цепи, немного натягивая — ту приходилось наматывать в несколько раз, чтобы не потерять случайно, но носить где-то еще, кроме запястья, на шее, как это делала Люсинда раньше, например, казалось чем-то противоестественным. Хотелось хранить память именно там, где в любой момент можно незаметно потрогать и точно убедиться, что происходящее не сон, а кошмар наяву. Почуяв чужое присутствие, а через пару секунд услышав и шаги, Кэли резко надавила на ребро кулона, пряча его под рукав. Опустив тот до самых костяшек, она очертила взглядом могилы, стараясь через грязь и трещины рассмотреть имена давно мертвых. Все, лишь бы не пялиться на Двэйна в упор. Утро до сих пор отдавало яростью где-то за ребрами, картина чужих объятий несмываемой краской маячила под веками каждый раз, стоило зажмуриться, но хуже всего даже не это, а легкий флер стыда — реагировать подобным образом Кэли не имела никакого права. Странно, но кровь на лице Алекс не взывала к совести ни на секунду. А вот злость за чужие объятия — совсем другое. Поступок Двэйна ощущался предательством, вот только ни причин, ни веских поводов для этого нет. Он не выбирал ни чью сторону, да и Кэли с Алекс никогда по-настоящему не воевали — они обе опирались лишь на придуманные разногласия. Однако то, что он не ушел с ней, а остался успокаивать объективно больше пострадавшую девчонку, злило до скрежета зубов, который противно резал на части звенящую между ними тишину. Отвратительное чувство. Кэли не следила за тем, как Двэйн вышагивает прямо по могилам, игнорируя уважение к мертвецам, но тот все равно быстро оказался в поле зрения, присев на надгробие напротив — то не так хорошо сохранилось. Опустив рукава куртки еще, чтобы скрыть замерзшие пальцы наполовину, Кэли вскинула бровь в немом вопросе. Двэйн явно пришел не просто посидеть рядом, весь день они игнорировали друг друга, варясь в одном котле напряжения, принесенного в их жизнь утренним происшествием. — Кладбище? — отвлеченно начал разговор Двэйн, озираясь по сторонам. Он хмурился, рассматривая «жилища» давно разложившихся людей, его нос чуть вздернулся, пока уголки губ опустились ниже. Словно он почувствовал резкий трупный запах. — Не самое лучшее место для отдыха. — Мертвецы всегда молчат, — пожала Кэли плечами, рассматривая скупой на эмоции профиль, пока парень избегал ее взгляда, явно готовясь к чему-то неприятному. От него веяло раздражением, смешанным с неловкостью и чем-то еще, что никак не удавалось распознать. Кэли поставила бы все, что у нее осталось, на то, что парень перед ней опасается, вот только никаких причин в этом не видела. Двэйн никогда не боялся ее по-настоящему, и это подкупало точно так же, как и ощущение тишины в их прикосновениях — когда считаешь себя худшим человеком в мире, неизбежно тянешься к тем, кто своим отношением это опровергает. Даже если совсем не понимаешь природу такого отношения. — Некроманты с тобой бы поспорили, — пробубнил Двэйн себе под нос едва различимо. Захотелось задать наводящий вопрос, все же Кэли никогда не имела дел с настолько темной магией, однако она промолчала, ожидая чужой инициативы. Вряд ли парень притащился потрепаться о пустяках, что Двэйн тут же подтвердил следующими словами, резанувшими воздух: — Надо поговорить. — Говори, — Кэли кивнула и кашлянула в кулак, стараясь уничтожить хриплость, которая в одном произнесенном слове отразила то, насколько ей все происходящее не нравится. Ни время, ни настроение не подходили для серьезных диалогов, а, судя по накалившейся в секунды атмосфере, именно этим и собирался Двэйн заниматься. Стоило признать, что причин для откровенного разговора — то, до чего они порядочное время не опускались, — достаточно. Им давно следовало обсудить то, что произошло на складе Марисы. То, что произошло между ними после. Состояние Кэли. Найденное подобие лекарства. Произошедшее утром с Алекс. Тысячи серьезных вопросов. — Ничего странного не ощущаешь? Кэли вскинула брови, сразу понимая, что Двэйн обходит ключевую тему, начиная с чего-то отстраненного. Впрочем, спорить не стала, а прислушалась к внутреннему я, ведь это тоже имело значение. Последние несколько часов все меченые их группы чувствовали — вокруг что-то происходит. Алекс заволновалась раньше всех, что прослеживалось в помрачневшей вокруг нее ауре, но молчала до прямого вопроса, за что ей захотелось снова навалять, но Кэли не стала — девчонка в принципе не обязана их предупреждать о настолько далекой опасности. А то, что все они чувствовали именно грядущую опасность, она не сомневалась, однако понять ее характер никак не удавалось. Это, бесспорно, очень темная магия, но Кэли никогда с подобным не сталкивалась, даже когда речь шла о десятках амоков. Эта темнота не ощущалась страшной, она чувствовалась грязью на зубах. От нее безостановочно тошнило, и Кэли обязательно вывернуло бы уже пару раз, если бы в желудке осталось хоть что-то, кроме желчи. — Что-то очень грязное и темное, — ответила Кэли, на что Двэйн кивнул. — Алекс говорит, что до источника около шести миль, так что пока можем не волноваться. Обойдем. Двэйн снова не дал никакой яркой реакции, возможно, уже успев и сам поговорить с Алекс о том, что аура темнела с каждым шагом вперед. — Ты злишься, — вновь заговорил он, и это не прозвучало вопросом. — Мы оба понимаем почему ты злишься с самого утра. Кэли немного отпрянула, рассматривая Двэйна пристальнее. Она не ожидала, что из всего спектра раздражающих мелочей он решит обсудить первым именно это. Ее злоба — последнее, на что она на месте сидящего напротив парня обратила бы внимание. Вместе с произнесенной фразой Двэйн отбросил неловкость, отчего Кэли захотелось спрятаться от чужого взгляда — слишком глубокого. Она призналась себе, что готова обмусолить каждый из важных вопросов, даже самый неприятный, лишь бы не затрагивать смущающий момент. Видит бог лишенных и святые сейлемские ведьмы, она бы даже призналась, что использует Двэйна гораздо сильнее, чем ему известно, лишь бы не препарировать то, что гнило внутри уже не первый день, но сегодня обдало всех окружающих резкой вонью. — Пройдет, — умело притворившись, пожала плечами Кэли, забив на то, что, вопреки равнодушию на ее лице, Двэйн точно чувствует ритуальные танцы завистливой злобы на дне ее души. — Не хочешь поговорить об этом? — не повелся тот, настаивая; его тон опустился, прозвучав вкрадчиво. — Не о чем говорить, — отрезала Кэли грубо, сквозь зубы. Его радужки моментально потемнели. Она заметила, как Двэйн сжал руки в кулаки, но тот почти сразу совладал с собой. Он расставил ноги шире и спрятал ладони в широкий карман толстовки, сильнее распахнув полы незастегнутой куртки. Лишь острый блеск на дне зрачков все еще рассказывал о чужом недовольстве. — Она снова приходила, — перешел он к другой теме. Кэли непонимающе нахмурилась, и Двэйн выразительно посмотрел на молнию ее куртки на уровне солнечного сплетения. — Вчера. Пока ты спала, — он выгнул густую бровь. — Это кажется тебе достаточно важной темой? Он сделал акценты на нужных словах, донося раздражение, но Кэли и думать забыла о других разногласиях. Ее дыхание сбилось, а мысли закрутились водоворотом, когда она осознала весь масштаб допущенных ошибок. Эта величайшая — утратить контроль настолько, что даже не заметить. — Плохо, — на грани шепота ответила она и повернула голову к облезшему дереву, мысленно пересчитывая лысые ветки вместе со всеми возможными исходами того, что ее зло продемонстрировало увеличение сил. Ранее такого не случалось. Как бы Кэли ни утомлялась, насколько бы сильно ранена ни была или в какую бы труху ни разносило ее менталку, всегда, при любых обстоятельствах она могла учуять момент, в который штиль внутри нарушался посторонним вмешательством. Секунды, в которые она высвобождала часть зла, вставая лицом к лицу с врагом, ощущались очень ярко. Каждый выбитый кирпич из барьеров самоконтроля громко бился в висках адреналином. А тут ничего. Очень плохо. — И? — подтолкнула Кэли, когда так больше не прозвучало ни звука. — Что произошло? Она продолжала изучать дерево, пытаясь предсказать все возможные варианты. Спрашивать о собственных действиях, которые бесследно стерлись из памяти, отвратительно. Двэйн так и сохранял молчание ровно до того момента, как она, не выдержав, перевела на него взгляд; он смотрел прямо, будто намеревался в чужом лице увидеть умалчиваемые ответы. — Это все еще жутко, — выдавил из себя Двэйн. Кэли нахмурилась, заметив, насколько сложно ему говорить. — Ближе к делу, — нетерпеливо подтолкнула она, на что парень будто бы еще больше сжался. Ладони зачесались нетерпением, непривычное отсутствие уверенности в том, кто с завидным постоянством верил в свое превосходство, беспокоило. — Ты ведь хотел сказать что-то конкретное? — Много вещей, — он будто заставлял себя не отводить взгляда. Будто принуждал себя не бояться ее реакции, и это так сильно контрастировало со злобой, что омрачала острые черты пару минут назад, что в это даже не верилось. — Она сказала, что знает, как закончить войну. — Лжет, — Кэли облегченно выдохнула — ничего серьезного, Двэйна просто обманули важной для него проблемой. — Не глупи. Она пытается тобой манипулировать. Мне она тоже твердит, что мы не враги. Но мы знаем, что это не так. — А если нет? — Предлагаешь довериться ей и рискнуть моей жизнью? — поинтересовалась Кэли, вздернув левую бровь. Двэйн тут же стушевался, и она прикусила язык, коря себя за неуместную реплику. Прозвучало откровенно так себе, и ей стоило все же подумать, прежде чем озвучивать что-то подобное человеку, который уже неоднократно говорил и показывал действиями то, что не заинтересован в ее смерти. — Что еще? — спросила она, уверенная, что это не все. Двэйн резко встал. Он нервно качнул головой и повернулся боком, сначала выудив руки из кармана толстовки, а после быстро спрятав их вновь — теперь уже в заляпанные грязью штаны. Какого черта он так нервничает? — Я ее поцеловал, — выдал Двэйн, наконец, сделав перед этим два быстрых шага вперед и вернувшись обратно. Больше на собеседницу он внимания не обращал, задрав голову и уставившись пусто на россыпь звезд над их головами. — Что? — мгновенно спросила Кэли, надеясь, что ей послышалось. Она быстро-быстро заморгала, переваривая чужие слова. Опустила взгляд в землю, ловя в фокус полускрытый почвой камень с острыми гранями, и закусила щеку изнутри, когда почувствовала, как пальцы немеют, сжатые в кулак — до этой секунды она даже не заметила, как ногти впиваются в кожу. — Ты все верно услышала. Ей срочно понадобилась хоть какая-то точка опоры, чтобы не натворить глупостей. Ее не то чтобы взбесила мораль сего поступка, но из глубин души все равно поднималось что-то темное, зудящее оскорблениями на голосовых связках, потому что… Потому что, что, Кэли? Потому, что ты этого не помнишь? Не принимала в этом участия? Это произошло не с тобой? Грубить не хотелось. Быть сорвавшейся с цепи злобной собакой, насколько бы логичной выходкой на чужую беспринципность это ни стало, тоже. Она медленно выдохнула сквозь крепко сжатые зубы и выудила клинок из ножен на ноге. Краем глаза заметила, как напрягся Двэйн, который уловил движение. Подбросила нож, тут же фиксируя его магией чуть выше головы, и сконцентрировалась, начиная вращать его против часовой стрелки — сначала медленно, с едва заметной скоростью, а потом, по мере возрастания количества магии, сильнее. Использование простенького намерения, которое, тем не менее, требует внимания, позволило игнорировать бурю внутри. — Реагируешь не так, как я думал, — тут же дал о себе знать Двэйн, убедившись, что нож не прилетит ему в горло. В его тоне послышалось облегчение. Кэли нахмурилась, когда он повернулся к ней лицом. Стоило ей заметить его бегающий взгляд, который ни на мгновение не ухватывал ее силуэт, она широко распахнула веки. Двэйн казался не просто виноватым, его плечи опустились будто под многотонной ношей. Кэли моргнула несколько раз, пытаясь осознать чужую реакцию, а потом до нее резко дошло, почему обычно уверенный в своих поступках парень настолько разбился от пусть и не самой заурядной, но все же вне контекста их долгой вражды достаточно рядовой ситуации. Фантомно пронеслись реплики о принуждении, которое Двэйн считал худшим из зол, на это наложился произошедший позже разговор о его отце с усугубляющими все подробностями. Она могла поклясться, что с ее лица слетели все краски, уподобляя кожу тем, кто покоился под их ногами, когда она поняла до каждой мелочи, как воспринимает свой поступок стоящий напротив парень. Примерно так же, как на ее душу ложится убийство Уайта, который по всем фронтам заслужил, но все же… все же остался рваной раной несмотря на все смягчающие. И это так сильно контрастировало с тем, что она успела пережить с другим меченым, тьма которого тянулась к ней так же, как тьма Двэйна. Его вина громко кричала о насилии, в то время как чувства Маркуса, который часто делал что-то, больше напоминающее то самое насилие, никогда не фонили сожалением. Двэйн тонул, убедив себя в том, что поступил вопреки всем убеждениям о принуждении, и это… мило по-своему. И жутко странно, учитывая слабость проступка. — Я пытаюсь мыслить разумно, — она попыталась улыбнуться, но знала, что сдерживаемая буря в груди сделает эмоцию кислой. — Эта магия помогает концентрироваться на разуме, а не на глупых эмоциях. Я не хочу тебе навредить. Двэйн на пару секунд замер вообще без движения, а после посмотрел на нее сверху вниз, и вопреки преимуществу в позе, в этом было столько робости, сколько, как она считала ранее, этому человеку вообще не свойственно. Но она тут же вспомнила, где вырос этот парень. Общество свободных было не просто устаревшим, в нем жили по определенным правилам, а свобода отношений между мужчинами и женщинами порицалась, тем более среди тех, кто имел какое-то отношение к кругу. Лидеры свободных всегда считались образчиками традиционных семей: ранние помолвки, клятвы верности, казнь в случае измены. Двэйн все еще верил в навязанные с детства убеждения. — Мы с тобой из разных миров, — как можно мягче — насколько это вообще возможно, учитывая обстоятельства — проговорила Кэли. — Это тебя воспитывали в пуританских условиях, не меня. Я весь пубертат прожила на Манхэттене — это город свободных нравов. Меня не напугать детскими поцелуями. Не будь настолько ограниченным. Она боролась с неловкостью, потому что обсуждать это с человеком, который уже успел пару раз вытрахать сознание, приходя навязанным ярким образом по ночам, как минимум странно, как максимум абсурд полный. Они оба неоднократно видели друг друга в провокационных ситуациях — Кэли не сомневалась, что амок Двэйна нагонял на него такие же яркие иллюзии, как это делало ее собственное зло — однако… Это все равно другое. Что-то реальное. — Я понимаю, насколько тяжело противостоять, когда смотришь ей в глаза, — продолжила Кэли. Двэйн на ее слова нахмурился, поджал губы, вновь падая на колени перед негативными эмоциями. Она не совсем понимала, что его опять не устраивает, поэтому продолжила, стараясь доносить мысли как можно мягче, но при этом достаточно твердо: — Не самый лучший твой поступок, но я не стану убиваться из-за того, чего ты не хотел. Мы оба не всегда за себя отвечаем, не так ли? — Нет, Арман, ты не понимаешь, — тон его голоса стал ниже, он произносил слова медленнее, вернув былую уверенность. Кэли отругала себя за неверно подобранные слова, ведь она пыталась объяснить ему свое отношение, совершенно проигнорировав то, о чем думала буквально только что: Двэйн слишком серьезно воспринимает связи с женщинами — любые связи, в том числе настолько незначительные. Он вырос в обществе, которое выдрессировало в нем обязанность нести ответственность за любое прикосновение, не то что за поцелуи. Они оба в разговоре друг с другом будто пытались нащупать на гитаре несуществующий аккорд, еще и сломанными пальцами в придачу. Двэйн выдержал молчание еще с десяток секунд, пристально смотря ей в глаза, и она тоже ничего не говорила, опасаясь навредить ситуации. Она вообще не представляла, как сейчас сказать, что все вроде нормально? И при этом не обидеть накрутившего себя парня еще больше. Все же прямо сейчас им злиться друг на друга… Несколько не вовремя Двэйн решил покаяться. Кэли предпочла бы не знать. — Я поцеловал ее, потому что хотел, — отчеканил он, но затем покачал головой, цокнув языком. — Нет, не так. Двэйн сделал шаг вперед, и Кэли инстинктивно отклонилась, не позволяя ему сократить расстояние. Но ему все равно удалось, стоило сделать еще два — в отличие от парня она все еще сидела, и дальше бежать, не нарушив чужое личное пространство, некуда. Она затаила дыхание, когда парень наклонился к ее лицу. — Я поцеловал ее, потому что хотел поцеловать тебя, — он опустился ниже, едва заметно касаясь кончиком своего носа ее; ребро его большого пальца очертило родинки на ее щеке, пока губы шевелились слишком близко с губами Кэли, воруя кислород. Другой рукой Двэйн уперся в надгробие, ограничивая возможности побега, но, видит ночное небо, она сейчас не смогла бы сдвинуться с места, даже если бы от этого зависела ее жизнь. — Так будет вернее. Кэли не могла пошевелиться. До этой секунды шепотки в ее голове и так притихли, а главный голос и вовсе молчал, словно хотел, чтобы она прислушалась к звучащим в темноте словам, а когда кожу обожгло теплом тела другого человека, фоновый шум пропал полностью. Они снова наедине, пока их амоки лишь наблюдают, возможно, делая ставки на то, смогут ли люди без их вмешательства разгрести общие проблемы, не прикончив друг друга в процессе. — Мало того, Арман… — продолжил Двэйн, и его голос стал звучать суше, немного хрипло, будто у только-только отошедшего ото сна; его дыхание кипятком оседало на почти соприкасающихся губах, — я хочу этого до сих пор, — он отпустил ее взгляд из плена, метнувшись своим ниже; ладонь сместилась по лицу, легко задевая кончиком большого пальца уголок рта. — Ты правильно поняла то, насколько мне не нравится произошедшее. Но совершенно не поняла, что больше того, что сорвался, я жалею только о том, что это была не ты. Я могу ненавидеть себя за это, но это не перестает быть фактом — я поступил бы так снова. В груди поднялась знакомая до мелочей паника. Слова звучали почти так же громоподобно, как те, которые прежде уже вынуждали метаться в испуге. Его очень-и-очень-давно соизмеримо произнесенному. — Они не могут создавать эмоции на пустом месте, — сказал он; тепло скользнуло по нижней губе Кэли, пока Двэйн пристально следил, как чертит линию, царапая мелкие трещины на обветренной коже. — Но ты ведь и так это знаешь. — Не могут, — выдохнула она и тут же пожалела — Двэйн воспользовался моментом и надавил, раскрывая ее рот шире. Он выглядел завороженным, его зрачки расширились, поглощая радужку, а склера потемнела, выдавая, что за настойчивость отвечает не только его собственная решимость. Однако внутри себя Кэли не ощущала чужого. Происходящее гипнотизировало и без вмешательства амока. — Все еще не хочешь поговорить об этом? — спросил Двэйн с нажимом. — Не только со мной это происходит. — Просто физиология, — даже в ее понимании это прозвучало жалко. Он вынуждал говорить и говорить, но ей слишком не хотелось, чтобы проблема звучала вслух, ведь тогда она точно станет реальной. — Физиология? — Двэйн надавил ногтем на ее нижнюю губу — это отдало легкой болью. — Несмотря на все это… — Кэли попыталась отодвинуться, но ее тут же ухватили за подбородок, не позволяя. Однако касания с губ пропали, что позволило глубоко вдохнуть. Она сглотнула комок слюны и продолжила: — Мы все еще молоды, и в нашей толпе единственные не обремененные постоянными отношениями, — все еще жалко, да. — Предсказуемо. — Да ну, — насмешливо прокомментировал Двэйн, склонив голову к правому плечу, и наконец вернулся взором к глазам. И его насмешливость вовсе не показалась дружелюбной. Кэли различила за напускным воскресающую злость. — Физиология, говоришь? Он перестал хватать ее за подбородок, но продолжил издеваться, проводя костяшками пальцев по щеке. В этом оказалось так много нежности, что захотелось прикрыть глаза и прижаться крепче. Насладиться лаской. — Хватит! — громко бросила Кэли — прозвучало истерически. Она крепко зажмурилась и вслепую оттолкнула Двэйна от себя так сильно, как могла, но все равно вышло слабее, чем нужно. Ей потребовалась минута, чтобы привести мысли в порядок, и все это время ей не мешали. Она не слышала ни звука, но точно знала, что, отступив, Двэйн продолжает изучать ее мимику. Переведя дыхание и уняв дрожь, Кэли посмотрела вперед. — Чего ты хочешь? — сказанное уже не казалось таким жалким. Но осталось крайне неуверенным. Настроение Двэйна резко изменилось, будто Судьба щелкнула. Тьма в синих глазах превратилась в айсберги, а следующие слова обдали вьюгой не только неспокойное сердце, но и все вокруг, кажется: — Ты обещала мне больше не врать. Весь спектр пережитых чувств окончательно испарился цепной реакцией — всего секунда и нет ничего, исчез без единого следа. Осталась лишь усталость. Безмерная усталость. — Я просто человек, Лекс. Такой же, как и ты, — выдохнула Кэли беззлобно. Двэйн сузил глаза, стоило прозвучать его имени, которое она, кажется, еще ни разу не пробовала на языке, однако он все равно перестал выглядеть ледяным. — Я проклинаю судьбу. Мне до ужаса одиноко… И я боюсь. Каждый. Чертов. День. Кэли поднялась, проигнорировав то, что колени немного подрагивают, лишая нужной сейчас до чертиков устойчивости. Двэйн не стал вновь испытывать судьбу и сделал еще шаг назад, очерчивая границы. Она хотела уйти оттуда, где все пропиталось смертью, и не стала звать его с собой, но Двэйн пошел за ней безмолвно, без слов понимая и давая понять в ответ, что на этом разговор не окончен. Вертящийся до сих пор клинок поплыл за ними по воздуху — Кэли все еще требовалось то, что помогало разреживать эмоции. Раз уж она умудрилась каким-то чудом удержать намерение даже тогда, когда ее насиловали близким контактом, отказываться от помощи не собиралась и теперь, чувствуя себя увереннее. Пришло время расставить приоритеты. Преодолев резную низкую оградку небольшого кладбища, Кэли подошла к крохотному зданию, которое ранее, скорее всего, было прибежищем для сторожа. Она прижалась к стене спиной, позволяя крутящемуся лезвию замереть над их головами в шаге от двух силуэтов — Двэйн встал напротив, но не подошел вплотную. Однако смотрел на Кэли пристально, глаза в глаза, не позволяя себе пропустить ни единой эмоции. — От тебя несет безопасностью, — вновь заговорила Кэли, решая все же быть откровенной. Она отвернулась и произносила слова так тихо, что, если бы вокруг носился ветер, тот бы их заглушил. Но на улице повис молчаливый штиль. — Ты ко мне добр. Неоправданно. И слишком. Это жестоко, — она покачала головой, признавая факт, который казался абсурдным даже ей самой, но все равно чистейшая правда. В их ситуации не злость становилась самым неприятным, а искренность, потому что к ней слишком быстро привыкаешь, а после, когда она испаряется, переживания становятся настолько нещадно больными, что хочется вскрыть вены, лишь бы от них избавиться. — Всю мою жизнь я была брошенным матерью ребенком, а первый человек, который дарил мне ощущения безопасности и любви, погиб так давно, что я практически забыла, как он выглядит. Я не могу не реагировать на хорошее отношение. Я не умею. — Что будем с этим делать? — Двэйн произнес это так же тихо, но он подошел чуть ближе — его горячее дыхание Кэли ощущала на щеке. — Ничего? — она повернулась обратно, и их лица вновь оказались слишком близко. Ей пришлось задрать голову, потому что парень был сильно выше, но в этот раз тесный контакт уже не отдавал нежностью, в нем таилось немного неловкости и много отчаяния. — Это пройдет. — Три года, Арман, — напомнил Двэйн о том, о чем уже говорил неоднократно, но на чем она старалась по-прежнему не зацикливаться, хоть и получалось скверно. Очень и очень давно. — Все еще не прошло, а ты очень старалась. Последнее он произнес с сарказмом, явно намекая на характер их взаимоотношений, вот только этой репликой он сделал лишь хуже, ведь говорил о первопричинах. Несложно сложить два и два и догадаться, почему он в принципе реагировал на ее существование. Кэли едко хмыкнула — как по учебнику ведь все вышло. — Неужели я настолько сильно задела твое эго? — спросила она, на самом деле не нуждаясь в ответе. Двэйн скептически выгнул бровь, и она продолжила, стараясь звучать насмешливо. Безрезультатно, но попытку себе все же засчитала: — Да брось. Мальчики, которых цепляют пнувшие самолюбие девочки. История стара, как мир. Всегда с заделом на хороший конец, но так только в сказках. Это просто задетое самомнение, не более. Двэйн не ответил. Она тоже молчала, не в силах могла отвлечься от черных дыр чужих зрачков. Нужно менять тактику, только она никак не могла придумать, как поступить. Она всегда отталкивала людей грубостью, но тут это, очевидно, давно не работало. Но оттолкнуться друг от друга, пока все не стало еще хуже, им жизненно необходимо. — Черт, какое клише, — она протяжно выдохнула и все же отвела взгляд, опустив голову и переходя на бормотание: — Когда моя жизнь превратилась в дешевый ромком? Под веками навязчиво мерцала вся та же картинка, которая позволяла не злиться так сильно, как следовало бы, вот только посыл уже иной. Их с Двэйном история не только моментами напоминала ситуацию их родителей, еще больше она напоминала ту, что случилась три года назад и принесла с собой не только боль обоим участникам, но и полный сдвиг по фазе того, кто допускал развитие точно так, как это сейчас делает Двэйн, который винит себя за надуманное насилие, забывая о том, что насилием является далеко не невинный поцелуй, а то, как они поступают друг с другом, допуская, что в их отношениях может появиться что-то теплое и правильное. Ведь так не будет. Никогда не свяжет ничего светлого тех, кто погряз во тьме. В их с Маркусом отношениях за пределами арены и до полного разрыва никогда не было того насилия, которое могло считаться истинно преступным, потому что все, что между ними происходило, насколько бы жестоким ни становилось в моменте, всегда было явлением добровольным. В животной тяге одного и отдаче сквозь магическое отторжение другой; в несдержанных толчках, ожогах на теле, а после в извинениях шепотом на коленях; в горьком вое сожаления и молчаливых слезах о прощении — все это их общая ошибка, поделенная в равной степени на двоих. Нет, их с Маркусом отношения никогда не были насилием. Но друг для друга они — два разбитых человека, искавших выход из своей боли в близком — к сожалению, были именно им — тем самым истинно преступным насилием, от которого следовало сбежать до того, как все зашло слишком далеко. Три года назад Кэли совершила первую ошибку — сближение с Маркусом — чтобы потом из раза в раз совершать вторую — их грязную, разрушающую все вокруг и их саму связь. Она не могла допустить этого снова. И точно знала, куда следует ударить, чтобы напомнить о важном. — Что бы на это сказала Мэриэл? Она взметнула голову, ожидая традиционной реплики о том, что никто не смеет употреблять самое дорогое для него имя, но Двэйн промолчал, лишь на его лице отразилось неприятие: брови опустились ниже, разрез глаз сузился, практически пряча синюю радужку, а желваки заиграли. Он явно сдерживался. Но это именно то, что ему нужно — встряска. Воспоминание о том, что настоящее, трепетное, а что всего лишь какая-то грязная игра задетого разума, которая дает злу внутри них больше козырных карт для манипуляций. — Запомни это чувство. Сравни его с тем, которое вызываю я, и пойми, наконец, насколько они отличаются, — Кэли коснулась его куртки и, отодвинув не застегнутую молнию, надавила на ткань толстовки чуть левее центра грудной клетки — там, где заполошно стучало сердце. — Помни о ней. Сделай ее своим ориентиром. Эти эмоции — лучшее, что было в твоей жизни. Даже если человека больше нет, память о нем живет в тех, кто их знал. Не дай себе умереть хотя бы ради нее. Это больно — говорить о той, что когда-то была для Двэйна центром его личной вселенной. Кэли все еще хорошо помнила, какими гармоничными они казались в прошлом, обмениваясь касаниями, улыбками и какими-то только им двоим понятными жестами. Сколько бы она ни рассуждала о том, что Двэйны купили Рэйн, что их запланированный брак не больше, чем политический ход, все же связи между этими двумя отрицать даже она не смела. Они могли не любить друг друга так, как родители Кэли, которых связали вместе очень сильные чувства, но и их тоже объединяли светлые эмоции. Раньше это вызывало раздражение. Сейчас отчего-то слова навевали горькую тоску. — Помни о ней, а все, что связано со мной, просто выбрось из головы. Я постараюсь стать откровеннее, чтобы вчерашней ночи не повторилось, но в остальном лишний риск не нужен ни тебе, ни мне. Забудь об этом. Последнее она произнесла шепотом, отодвигаясь настолько, насколько позволяла стена. Двэйн замер на несколько мгновений, а после тоже отстранился, и судя по опустившимся плечам, для него этого действие оказалось намного трудозатратнее. — Не думал, что ты настолько наивна, — на грани слышимости произнес он, его голос был едва различим, но Кэли неотрывно следила за шевелением его губ, поэтому поняла каждое слово. — Мне жаль, что тебя это так напрягает. Финальные слова насквозь пропитались болью, и вся напускная уверенность в сказанном подняла белые флаги, потому что подтекст оказался настолько очевиден, словно вытатуирован у Двэйна на лбу черной краской. Еще никогда Кэли не была настолько благодарна себе за то, что не стала остро реагировать. Ей, наконец, стали полностью понятны мотивы такого сильного раскаяния, и она не хотела даже представлять, как сильно мог Двэйн загнаться, поступи она, как всегда. Она всегда считала, что несла грехи родителей на плечах, но сейчас перед ней стоял человек, который на самом деле взвалил ошибки предка на собственную совесть. Ей не хотелось копаться в месиве его чувств. Еще меньше хотелось, чтобы это месиво внутри него вообще существовало. Парень спрятал взгляд, который тонул в уязвимости. Резко захотелось разуверить его в надуманном, ведь ее правда почти не волновало то, чьи они дети и как сильно все между ними напоминает историю родителей — пусть не во всем, но сходство прослеживалось. Но для нее это не имело никакого значения. Больше нет. Да, она испугалась на пару секунд утром, поймав страшную ассоциацию, но это инстинктивный страх, глубокий, лишь бессознательный. После всего, через что они уже успели пройти, она никогда не стала бы сравнивать Двэйна с чудовищем, которое он, вопреки всем родственным связям и визуальным сходствам, совершенно не копировал. Кэли сделала шаг вперед, снова приближаясь вплотную. Она склонила голову, пытаясь перехватить чужой взор, однако Двэйн больше не горел желанием открывать душу чужому взору. Она тяжело вздохнула и оставила пустые попытки. — Даже не думай, что похож на него, — фраза вышла настолько мягко сказанной, что Кэли и сама удивилась тому, насколько добро умеет разговаривать в стрессовой ситуации со стрессовым человеком. Раньше за ней такого не наблюдалось. — Ты гораздо лучше Аластора. Я никогда не стану сравнивать вас. Мы оба знаем, что вы совершенно не похожи. — Сомневаюсь. — А я нет, — она проскользнула кончиками пальцев по черной толстовке и тяжело вздохнула. — Пожалуйста, запомни это. Она отступила, вновь задев спиной каменную стену, и сделала шаг вбок, обходя понурого парня. Бросив на него последний взгляд, она покачала головой, ощущая четкий аромат отчаяния, и, поймав моментально упавший клинок, больше не удерживаемый магией, поспешила удалиться. Сил не осталось. — Арман? — окликнул Двэйн до того, как она успела бы уйти. Кэли остановилась, но оборачиваться не стала. — Кто твой ориентир? Кэли сжала кулаки сильнее, забыв о том, что одной рукой все еще держит нож за лезвие. Она ослабила хватку и сцепила зубы, чтобы не издать ни звука, почувствовав, как ладонь становится влажной; капли крови щекотали кожу, стекая из глубокого пореза. Жжение почти не ощущалось, отчего промелькнула мысль о том, что пора попросить Ноа обновить магию на клинке, но та пронеслась практически незаметно. — Единственная константа в моей жизни — это я сама, — ответила Кэли отрешенно, смотря четко перед собой, но совершенно не видя деталей пейзажа за пеленой задумчивости. — Звучит грустно. — Звучит правильно, — возразила она. — Не привыкай ко мне. Тебе это не нужно. Кэли выделила нужное слово акцентом, надеясь, что он правильно поймет, потому что говорить вслух означало буквально признать, что в словах Двэйна есть истина. Она не готова признаться даже себе в том, что «пройдет» — то, что нужно, но чего не так уж и хочется. Что хочется чего-то человеческого, настоящего — чувствовать так, как когда-то давно, когда мир не стоял на грани вымирания. Когда два стоящих друг против друга запутавшихся человека могли рассчитывать на долгую жизнь, а не просто надеяться закончить следующий день и остаться самими собой на подольше. — Ты лучше своего отца, но я не лучше своей матери. Я намного хуже, — припечатала она. — Однажды ты в этом убедишься. Она сделала новый шаг и так и не обернулась, как бы ни хотелось убедиться, что ей поверили. Или не поверили. Но в нужном варианте она себе тоже ни за что не признается.

* * *

Сколько бы заброшенных поселений ни успел посетить Лекс за последние годы, он все никак не мог адаптироваться к атмосфере покинутости. Они с друзьями еще до встречи с группой Арман старались не сворачивать к большим городам, однако некрупные все же удостаивали своим вниманием время от времени, так что пейзаж давно должен был стать привычным. Но так не случилось. Толстый слой пыли на тротуарах, сквозь трещины в которых пробивалась тонкая дикая растительность; треснувшие вывески и выбитые витрины; зияющие черными провалами неработающие светофоры; разбитые автомобили, во многих из которых остались разложившиеся трупы, которые, впрочем, встречались и просто по дороге в любом углу; полное отсутствие живых — все это заставляло постоянно кривиться, потому что так быть не должно. Город, даже самый провинциальный, должен жить, а не напоминать большой каменный склеп. Однако сегодня ощущение не казались по-черному мрачными. — Не могу в это поверить, — Арман прикрыла рот кулаком, чтобы не создавать слишком громкое эхо смехом. Наверное, как раз поэтому — потому что даже самый отвратительный кошмар становится нестрашным, если смотришь на него с улыбкой, прислушиваясь к чужому веселью, который согревает даже в самую холодную зиму. Особенно после вчерашнего разговора, на который Лекс все еще не знал, как реагировать. Следовало бы радоваться тому, что они спустили на тормозах неприятный — приятный, кому ты врешь? — инцидент и вроде как даже пришли к еще большему доверию, однако облегчение от прошедшего достаточно хорошо диалога терялось в растерянности. Он все никак не мог смириться с тем, что Арман настолько поверхностно воспринимает его особое отношение. Он тешил себя тем, что она просто в очередной раз бежит от правды, но клыкастая змея сомнения все равно грызла, вынуждая вновь и вновь задаваться вопросом: Она на самом деле настолько слепая? Еще сильнее смущали сказанные Арман слова о том, что движет ей самой, и пусть со всех сторон все озвученное что-то правильное, логичное, то, чего следовало бы придерживаться в их ситуации, все же… Стоило признать, что сомнения внутри отдавали четкой обидой. Такой яркой, что это даже странно — никто в его жизни, кроме Арман, ни разу не добивался подобной отдачи, а она на протяжении всего периода их знакомства умудрялась провоцировать на это превосходно, а вчера так и вообще побила собственные рекорды. Тем приятнее ощущалась в данную минуту доброта Арман, которой от нее фонило за версту. Она то и дело хихикала на его реплики, что напрочь стирало сомнения, но через секунду воскрешали их с новой силой, потому что ну какого черта? Ночью они в очередной раз чуть «случайно» не упали на губы друг друга, успели вынести мозг оппоненту, покататься на эмоциональных горках, ни к чему в очередной раз не прийти, а потом девчонка просто берет и сияет так, что хочется одновременно умиляться и, сплавив увязавшуюся в их тройку на вылазку Ноа за ближайший поворот, выпустить жадного до тактильности к бешеной девчонке демона наружу. Какого черта, правда? Прислушиваясь к смешкам Арман, Лекс все же скрыл улыбку, отвернувшись ровно в тот момент, когда девчонка бросила лукавый взгляд в его сторону. Он демонстративно принялся изучать вывески полуразрушенных зданий, словно его действительно интересовали именно они, а не забавная реакция на историю из его детства. Он не очень хорошо понимал, как они от осторожных обсуждений планов на будущее пришли к обсуждению идиотских ситуаций из прошлого, но активно поддерживал потому, что… да просто потому, что где-то за мыслями и навострившей уши настороженностью пропустил, как Арман и Ноа принялись предаваться воспоминаниями, и совершенно для себя незримо втянулся, ведь чужая, да и своя тоже ностальгия делали хорошо. Реакция Арман на рассказ о том, как они с Кеем в четырнадцать под покровом ночи налакались вина из запасов Аластора и обворовали лавку целителя просто ради развлечения, делала сильно хорошо. Им следовало бы отнестись к вылазке серьезнее: фон чего-то очень грязного все еще маячил где-то поблизости, и пусть Алекс и говорила, что они находятся слишком далеко от источника, тошнота все равно накатывала моментами, раздражая. Характер темной магии распознать все еще никак не удавалось — Лекс в жизни не сталкивался с подобным ощущением, а он повидал на своем веку самые страшнейшие намерения, в том числе уже после получения метки, когда вместе с проклятьем обрел способность чувствовать буквально вкус магии на кончике языка. Полностью полагаться на чутье амоков казалось ошибочным: город со стороны казался пустынным и все трое меченых не чувствовали внутри прямой угрозы, однако все же местность им незнакома. Но скудные запасы пропитания сегодня утром преодолели границу критично, о чем безостановочно сигнализировали головокружение и голодные спазмы в желудке, что заставляло беспокоиться о непроклятых спутниках, ведь они переносили лишения еще хуже. И это вынудило сдвинуть ощущение надвигающейся бури куда подальше — гораздо дальше, чем переживания за то, что все они в самое ближайшее время ослабеют от недостатка пропитания настолько, что станут по-настоящему уязвимой целью. Обстоятельства прямо скажем не располагали к веселью, но стоило Арман улыбнуться, и мир становился чуть краше. Какое тут «выбрось из головы», когда хочется только еще глубже, откровеннее, и никакие последствия уже не пугают. Даже самые страшные. — Я могу допустить, что Кей игнорировал ваши законы и творил дичь, — продолжила с иронией Арман, замерев ровно тот в момент, когда они достигли перекрестка. Они втроем переглянулись и, не сговариваясь, решили выбрать одно и то же направление налево, что удивительно в моменте, но Лекс не стал об этом задумываться, просто усвоив, что, кажется, за месяцы вместе они научились хоть какому-то компромиссу. Зашагав дальше, Арман вновь заговорила: — Но ты?! — И это меня ты обвиняешь в ограниченности, — искренне возмутился Лекс, после чего тут же осекся. Он искоса посмотрел на идущую чуть впереди Арман, но та даже бровью не повела на отсылку к ночному разговору, который стал сложнейшим за всю их историю и самым продуктивным, наверное. Она сделала шаг вбок к новой разбитой витрине единственного уцелевшего полностью магазина в ближайшей видимости, приблизилась вплотную и стерла грязь со стекла рукавом. Приложив ладони к окну, она спрятала глаза от смилостивившегося солнца, но затем поцокала языком и качнула головой — видимо, это точно оказался не продуктовый, а какой-нибудь ювелирный им сейчас без надобности. Лекс и Ноа не стали проверять, доверившись, и пошли вслед за направившейся вперед девушкой. — Ты себя вообще видел? — сказала Арман с налетом пренебрежения. — Рубашки под горло, удавки затянуты… — она изобразила жест, которым точно не галстук завязывают, а минимум петлю на шее зажимают, — законы и исторические справки цитировал дословно, от слова «оргия» панички ловил. — Не было такого! — Да ну? — она обернулась, и от искр радости в ее глазах сердце Лекса застучало сильнее. — Не было, — повторил он; вышло дружелюбнее. Когда Арман становилась такой, даже напускное держать на себе не хотелось. Все очень плохо. Все очень плохо? — О чем речь вообще? — пробурчала Ноа, которая, похоже, полностью утратила нить разговора. — Он как-то истерику закатил, когда я пыталась объяснить его девушке, что такое групповушка, — просветила ее Арман, вновь сопровождая реплику смешками. Лекс помрачнел, лучше вспомнив то, к обсуждению чего они пришли как-то непонятно — от приятного до раздражающего разбег в полсекунды. Арман явно отсылала к разговору почти четырехлетней давности, когда они случайно в замке круга пересеклись: в тот день Арман с друзьями отмечала в темноте ночной кухни для прислуги свой день рождения — тогда Лекс об этом еще не знал, январское явление мировой катастрофы на свет стало для него новостью позже, — а он с девушкой завалился в то же помещение, резко захотев отравить желудок лишней дозой кофеина в поздний час. Встреча вышла не самой приятной: они с Арман чуть в очередной раз не сцепились, но она на пару с Майлзом смогли их тормознуть. Однако позже она решила поболтать с компанией неприятных адаптантов, чем Арман тут же воспользовалась, наговорив ей неприятных пошлостей, что для воспитанной среди свободных девушки было за гранью — пусть в постели она, спасибо «воспитанию» Лекса, редко смущалась, но все же вслух рассуждать о том, как «классно» участвовать в оргии, ее никто не учил. — Ты над ней издевалась, а не просвещала, — осадил Лекс несносную девчонку, стальным тоном намекая, что сейчас Арман решила использовать неверную тактику, если ей в эту самую минуту все еще не нужен злобный союзник. Он мог позволить ей многое. Почти все, на самом-то деле. Но никогда — это. — Да ладно тебе, Двэйн, обычный невинный разговор, — Арман вновь обернулась через плечо с улыбкой, но спустя буквально мгновение помрачнела, тихо цыкнула. — Ладно, признаю, мне хотелось тебя зацепить, а она была простой мишенью. Могу извиниться, если тебя настолько задело. Она вздрогнула и встряхнула руками, будто хотела с него что-то сбросить — может, намеки на совесть дали о себе знать, опустившись на плечи? Резко отвернулась, мотнув распущенными волосами, и ускорила шаг, который отчего-то стал грузнее. Тошнота в горле Лекса обострилась, подпитываясь не только странной темной аурой, но и горькими эмоциями Арман — очень слабыми, но распознаваемыми среди остального месива. Неужели, и правда, совесть проснулась? Верилось с трудом. Но верить хотелось. Все же им необходимо хоть как-то научиться справляться с прошлым, которое всегда — всегда, блядь — будет стоять между ними смертями дорогих людей, которых рядом больше никогда не окажется. Сейчас друг у друга есть только они — небольшая компания, повязанная комом противоречивых чувств — и с этим пора научиться жить, не скалясь ежечасно и не теряясь в эмоциях, половина из которых основана на бешенстве, а другая на желании пробраться в душу глубже. Ноа будто почувствовала, что необходимо разрядить обстановку, впрочем, скорее всего, на самом деле почувствовала, потому что казалось, что воздух раскалился невысказанными претензиями. Она посмотрела сначала на замолчавшую Арман, которая словно задалась целью перейти на бег и едва сдерживалась, не замечая, что ее спутники за ней не поспевают, затем на нахмурившегося Лекса, а после с невинной улыбкой у него спросила: — Успел в мире лишенных познакомиться с порнухой? Арман резко остановилась, развернулась, тут же сделав шаг назад, когда подруга едва в нее не вписалась, не успев замереть следом. После переглянулась с опешившим от нежданного вопроса Лексом, прижала ладони к шекам, часто-часто хлопая длинными ресницами. — Вау, — восторженно прошептала она. — Моя девочка выросла. И подленько захихикала, крутанувшись на носках, и возобновила шаг. Вот уж, правда, внезапно: настроение в компании мотает туда-сюда в доли секунды, будто у них один на троих ПМС. Лекс, продолжая хмуриться, уставился на шагающую небрежно Ноа, а та дважды кивнула, подталкивая его к ответу и улыбаясь лишь уголками губ, в которых отчетливо прослеживалось: «Давай, поддержи меня, самое время вернуться к беззаботности, пока вы в глотки друг другу не вцепились». — Интересно, когда ты с ней успела познакомиться, — все же поддался он. — Мне Кей рассказывает иногда, — пожала плечами Ноа, когда они поравнялись в общую линию — Ноа шла по центру, пока Лекс и Арман встали по правую и левую руки. Не останавливаясь, последняя скосилась на подругу и поиграла бровями, на что Ноа громко цокнула: — Часто рассказывает, ладно. — А он когда успел? — поддержал бессмысленный треп Лекс. Он с облегчением заметил, как эмоциональное напряжение между ним и Арман спадает — ссориться среди когда-то жилых кварталов такая себе перспектива, за каждым углом могло что-то случиться, им все еще нужно следить за обстановкой и готовиться прикрыть друг другу спину, что сложновато тогда, когда хочется на союзника-оппонента наорать. — А его мы с Маркусом просвещали темными ночами, — пожала плечами Арман. Лекс перегнулся через Ноа, пытаясь поймать ее взгляд, но та будто бы ничего не заметила, продолжая рассматривать улицу на предмет нужных им заведений, однако до пояснений все же снизошла: — Еще до того, как нас пометили. Мы нуждались хоть в каком-то веселье, а он очень забавно смущался. — Кей? — недоверчиво спросила Ноа. — Смущался? — Ну мы всякие извращения ему рассказывали, там каждый бы смутился. Его очень впечатлил gang bang и БДСМ. Арман подняла руку и помахала над головой, так и транслируя вокруг себя беззаботность. Когда на ее реплику никто не отреагировал словесно, она все же повернулась к своим спутникам и, заметив два прямых вопросительных взора, снова закатила глаза — видят святые сейлемские ведьмы, за сегодняшний день девчонка сделала это столько раз, что грозилась заполучить какое-нибудь экстравагантное заболевание этой части тела. Если бы меченые так легко «ломались», конечно. — Да что?! — возмущенно спросила она. — Сейчас должно быть что-то вроде: «Это не мое, мне подкинули», — насмешливо фыркнул Лекс, знакомый со всем упомянутым лишь понаслышке, но все же знакомый. — Примерно так и есть, — Арман остановилась перед облезшей местами от голубой краски двери. — Бывший у меня был тем еще извращенцем. Ему казалось, что мне не достает сексуального образования, так что я повидала сюжетов гораздо больше, чем мне бы хотелось. Не то чтобы я этому радовалась, но с ним бодаться всегда было себе дороже, настаивать он умел на славу. Последнее она произнесла тише, рассматривая узор трещин на входе в жилой дом. Она переглянулась с остальными, вскинув бровь, и Лекс и Ноа почти одновременно кивнули, соглашаясь с немым предложением — в их случае искать что-то по квартирам не самое правильное занятие, учитывая, что время ограничивалось двумя часами, полтора из которых они уже потратили, но как раз именно поэтому и пора сменить тактику, ибо те магазины, что они уже обшарили, ничем их не порадовали. Оставалась надежда на то, что мародеры за годы войны с амоками не успели обыскать все жилые помещения, ограничившись продовольственными. Крохотная, но в их случае другой не предвиделось, так что попытаться в последние минуты найти что-то дельное там, где еще могла не ступать нога человека, все же стоило. Арман ухватилась за ручку двери, на что Лекс цыкнул и, перехватив металл выше ее ладони, дернул, вынуждая девчонку отступить. Та вновь закатила глаза — снова, блин! — на проявление джентльменских замашек, и Лекс не стал журить ее за то, что пусть вокруг царит пепельный хаос, все же воспитывали его основательно, что все еще не позволяет игнорировать минимальную вежливость. Лекс не позволил себе задуматься о том, что раньше подобными стремлениями в отношении Арман он никогда не страдал. Чего думать зря, все и так всем, кроме одной единственной — той, что грешит на физиологию, не замечая очевидного, ага — ясно, как те самые дни, которые в их жизни наступают редко из-за перманентной пасмурной погоды. — Жан? — продолжила разговор Ноа, когда они оказались внутри пыльного коридора. — Хотела бы я с ним познакомиться. Лекс оглядел узкий коридор, морщась от отвратительного запаха: несло затхлостью вперемешку со старьем, однако ароматы падали не ощущались, что уже было огромным плюсом. Они быстро изучили первый этаж, но двери в обе квартиры оказались открытыми, и они направились сразу к лестнице — лезть в распахнутые помещения смысла мало, ибо их явно уже успели обыскать другие забредшие на огонек. — Его всегда было слишком много, он бы тебя утомил, — пробормотала Арман, поднимаясь по ступеням. Лекс пропустил Ноа вперед, замыкая короткую шеренгу и прислушиваясь к репликам девушек. — Он занимал все пространство вокруг себя. Очень неординарный и навязчивый человек. — Зато он был теплым, — мягко произнесла Ноа, в ее голосе послышалась улыбка. Лекс поморщился и тут же опустил голову, чтобы не демонстрировать наглядно, как ему не нравится озвученная характеристика лягушатника, который вроде как помер давно, а все равно почему-то бесит. Наверное, тем, как Арман отозвалась о нем следом с отчетливой грустью: — Да… — прошептала она едва слышно, останавливаясь на третьем этаже — второй они прошли сразу, потому что там одна из дверей квартир отсутствовала полностью, вторая — распахнута настежь. На следующем их встретили две закрытые. — Теплым, не то слово. Арман подошла к первой двери и потянула за ручку на себя — та сразу же открылась с громким металлическим лязгом. Лекс тем временем дернул вторую, и та не поддалась сразу, отчего они сразу же переглянулись. Арман слабо улыбнулась и кивнула, позволяя ему вмешаться самостоятельно. Лекс еще пару раз дернул, но замок оказался прочно закрыт. Отточенным движением выудив черную палочку из кобуры, он обратился к первому же известному простейшему намерению, и внутри двери заскрежетало ржаво, однако дверь не открылась — помимо обычного замка та оказалась заперта на что-то механическое, призванное закрываться только изнутри. Пришлось использовать еще парочку намерений, чтобы определить характер затвора и, наконец, добраться до квартиры. Они вошли внутрь молча, сразу же рассредотачиваясь. Квартира оказалась большой: широкий коридор таил три сохранившиеся целыми двери и большой проем в конце, который уводил на светлую кухню — на плиточном, пусть и пыльном, но все же глянцевом полу бликовали солнечные лучи, просачивающиеся в жилище сквозь большие окна, что удалось заметить даже издали. Воздух внутри оказался свежее подъездного, чему быстро удалось найти объяснение: стоило Лексу, позволив остальным заняться изучением других комнат, добраться до кухни, как он обнаружил отсутствие одного из трех запыленных окон — именно так воздух проникал в помещение. Кухня оказалась просторной, выполненной в светло-голубых тонах, и если бы не заброшенность, ощущалась бы уютной. Лекс бегло изучил обстановку, но, стоило ему услышать задавленный стон позади, он тут же бросился назад в ту комнату, в которой скрылась Ноа. Он успел первым, Арман появилась позже, и они оба замерли на входе, пока Ноа отступала, прикрыв тыльной стороной ладони рот. И вроде ничего необычного, они сталкивались с трупами постоянно, но представшая перед глазами картинка заскреблась тоской. Комната оказалась спальней хозяев: тоже достаточно большая, мебель выглядела дорогой, судя по всему, когда-то живая пара, нынче сидящая на полу рядом с окном, могла похвастаться хорошим достатком. Вокруг сгустился запах пыли, которая, если бы они встряхнули тяжелое покрывало с постели, осела бы крупными хлопьями на пол, и за ним совершенно не чувствовался трупный запах, выветрившийся уже очень давно явно, потому что погибшие отошли в лучшие миры не меньше года назад — тела в тепле успели разложиться до костей и подсохнуть там, где тканями не успели полакомиться насекомые. По габаритам можно было определить, что перед ними точно мужчина и женщина, а рядом с ними, свернувшись, видимо, заснула навечно собака, от которой тоже остался только скелет да лоскуты высохших мышц. Арман взяла с тумбочки фотографию в рамке и, стерев рукавом пыль, показала остальным: на снимке действительно светила улыбками семейная пара среднего возраста. Невысокая блондинка с мягкой улыбкой и морщинами вокруг глаз обнимала за лохматую шею черного лабрадора, пока сидящий рядом мужчина с проседью на висках целовал женщину в щеку, зажмурившись. На руке мужчины мерцало обручальное кольцо, и от этого стало еще паршивее. — Мы вряд ли тут что-то найдем, — Арман тяжело сглотнула, убрала фотографию на место и обтерла ладони о брюки тщательно — кажется, те повлажнели. — Скорее всего, умерли от голода. Лекс согласно кивнул и первым направился на выход. Арман переступила порог следующей, а Ноа, оставившая покойных спать вечным сном в родной комнате, аккуратно, но плотно притворила дверь, решая больше не тревожить покойников. Не сговариваясь, они вновь разошлись по квартире, быстро и молча исследовали другие комнаты и санузел — в последнем удалось обнаружить пару кусков до сих пор упакованного мыла, и хотя бы это уже радовало. Спустя десяток минут они сошлись в последнем неизученном помещении — на кухне. Арман тут же направилась обыскивать полки слева, Ноа ушла вправо к небольшим ящикам, а Лекс остановился в проходе, прижавшись плечом к косяку и наблюдая за передвижениями Арман — от него не было особого толка, больше осмотреть нечего, а подавшись к одной из девушек, он только помешал бы. — Какой ваш самый идиотский поступок? — спросила Ноа и прокашлялась, видимо, пытаясь прочистить пересохшее от молчания горло и за счет простого вопроса отвлечь остальных от увиденной печальной картины. — Самый идиотский? — Арман замолчала на пару секунд и перестала выдвигать нижние ящики, раздумывая. — Поцелуй с братом. Лекс сдвинул брови, уставившись на переплетения рисунка огня на ее спине. Девушка повела плечом и чуть склонила голову, поворачивая лицо влево, и он успел заметить на ее губах улыбку, но фонящей от нее горечью отравилась сглатываемая им слюна. И черт его знает, что стало тому причиной: то ли она все еще переживала из-за пары трупов за стеной, то ли воспоминание о мертвом брате еще больше разбередило зарубцевавшиеся душевные раны, то ли она все еще где-то глубоко внутри проживала вчерашний непростой разговор и вспомнила о нем из-за всплывшего контекста — об этом Лексу думать не хотелось в той же степени, в которой хотелось, чтобы причиной ее расстройства стало именно последнее. — Я со своим спала, — отозвалась открывшая холодильник Ноа, который она тут же резко захлопнула — электричества давно не было и запах оказался не самым приятным. — Зачем? — это Лекс спросил, повернувшись обратно к Арман; со второй девушкой и так все понятно. — Никто ни к какой родственнице по плоти не должен приближаться с тем, чтобы открыть наготу, — отчеканила Арман, отставив указательный палец. — Закон Моисея. Лорелей верила, что инцест ужасный грех. А мы были не самыми примерными внуками. Когда она нас в край достала, мы решили пошутить, ударив по самым болевым точкам: религия и семья, — Арман тихо фыркнула. — Ее чуть удар не хватил, мы выбрали классное место для представления. Хотя Рей идею заценил, когда ее ругань услышал. Правда у него тоже с моралью все очень не очень, но все же сын родной, все дела. Порадовался даже, что я Никки немного толкнула с праведной тропы, а то в преступной семье нарисовался вдруг подросток-доброволец в стражи правопорядка. Мерзость. — Шутки уровня пятилетних, — пробормотал Лекс себе под нос, но его все равно услышали. — Я предлагала сделать все по-взрослому, но Никки единственный более-менее адекватный человек в нашей семье, так что… Она развела руками, а потом придвинула к себе стул, взобралась на него и полезла по самым верхним полкам. Лекс не стал указывать на то, что логичнее попросить его, а не пытаться прыгнуть выше низкорослой головы, но ему хотелось, чтобы она продолжила рассказывать о чем-то личном, а любое замечание могло сбить нужное настроение. — И потом заявил серьезным тоном ей в лицо: «И познал Каин жену свою; и она зачала и родила», — Арман громко хохотнула, но следом прижала ладонь ко рту, заглушая звук, и беспокойно посмотрела в сторону окна. Все они замерли, однако посторонних звуков не послышалось, на что Арман облегченно выдохнула, покачала головой на собственную оплошность и вновь заговорила гораздо тише: — Надо было видеть ее реакцию. Черт его знает, конечно, кто там жена Каина, но не зря же столько споров об инцесте в Ветхом завете. Да и Ева клон на минималках ну тоже такое себе. — Улыбка на ее губах дрогнула. — Надеюсь, инсульт Лорелей все же не из-за нас словила. А то как-то нехорошо получилось. Арман слезла со стула, передвинула его левее и вновь забралась, открывая следующий навесной шкаф. Что-то там обнаружив, она обернулась к Лексу и попросила какой-нибудь пакет, который он ей тут же предоставил, покопавшись в опустошенном специально для найденного рюкзаке. Подойдя ближе, он заметил небольшую кучку рассыпанной крупы — не больше трех ложек. Вновь стало паршиво, потому что пусть это хоть что-то, выделяющееся на фоне полной невезухи, однако выглядело как насмешка Судьбы — как дразнить огромного хищника мышью-дистрофиком. — У вас были хорошие отношения? — стараясь не выдать расстройства, подтолкнул Лекс Арман к дальнейшему рассказу, искоса наблюдая, как она аккуратно сгребает всю крупу с полки в единую кучку, чтобы позже так же ювелирно пересыпать в слишком большой для личного ада любого повара пакет. — Как сказать, — ответила та, и вот она не стала скрывать разочарования. — Мы постоянно соревновались. Часто ссорились из-за разных мнений о мире. Но с серьезными вопросами он всегда приходил ко мне, особенно когда в его жизни девчонки появились. Так себе информатора выбрал, конечно, я в отношениях всегда не от мира сего была, — она тихо хихикнула, но прозвучало все равно горько. Захотелось ободряюще погладить ее ладонь, но Лекс сдержался и отступил на шаг, избавляя себя от соблазна. Кто его знает, как Арман, которую эмоционально мотает, как волны при шторме, отреагирует. — Можно сказать, что мы дружили до самого конца, даже несмотря на то, что он предал семью. — Предал семью? — зацепился он за последнюю фразу, прижимаясь поясницей к мраморной столешнице, которая раньше точно была гордостью живущей здесь женщины. Арман слезла со стула, завязала пакет большим узлом и, передав Лексу на хранение, окинула его смешливым взглядом, в котором постепенно тонули ноты грусти, отчего стало немного легче воспринимать этот день. — Точно, идиоты на горизонте, — с напускным разочарованием, которое отслеживалось сразу, вздохнула Арман и под тихие смешки приблизившейся к ним под шумок Ноа поспешила пояснить: — Он был полицейским, Двэйн. Ну тогда еще нет, но уже готовился посвятить себя закону, маленький идиот. — Кто бы мог подумать… — Лекс не стал разжевывать девчонке за сарказм. Чем больше Арман говорила о своей семье, тем лучше на душе становилось. Застать ее в хорошем настроении и так что-то из ряда вон, а после вчерашнего он и вовсе ожидал чего угодно, начиная от игнора и заканчивая очередной словесной войной, возможно, даже далеко не холодной. Грех терять такой шанс насладится редкой улыбкой и перестать постоянно обороняться, чтобы сохранить какую-то иллюзию достоинства. — Не то слово, — Арман, ожидаемо ничего не заметив, снизошла до смешка и после заговорила доброжелательнее: — Просто представь: отец и дядя буквально объявили войну интерполу, мать полжизни отмывала деньги, тетя… этого он не знал, но нарушила пару десятков пусть и магических, но все же законов. И Никки такой: «Я буду защищать людей». Мне было лет семь, когда мы поехали в Марсель на лето и я попыталась развести детей туристов на пару евро. Он мне тогда заявил: «Вымогать деньги незаконно!» Рей хохотал так, что я испугалась, что он задохнется. Громче смеялся только тогда, когда Никки в полицейскую академию подался. Несмотря на слова, она озвучивала это мягко, по-доброму, с совершенно незнакомой улыбкой и активной жестикуляцией, от которых веяло ностальгической радостью. Брат точно играл в ее жизни огромную роль, и остро захотелось с ним познакомиться. Лекс поклялся бы жизнью, что его в очередной раз шокировало бы то, как Арман умеет общаться, когда собеседник что-то для нее значит. Ему казалось, что с таинственным Никки она вела себя так же, как всегда вела с Мией. Легко представлялось, как она скидывает колючую броню и с милой улыбкой треплет по макушке парня без лица. Лекс не отказался бы от того, чтобы и с ним она вела себя хоть на малую долю так же. — Какой кошмар. — Представь, да, — покивала Арман, вновь отойдя к окну — они обрыскали весь дом и пора и честь знать, однако, видимо, ей не хотелось пока уходить. Она блуждала взглядом по пейзажу за стеклом, продолжая вещать о прошлом беззаботно, будто вокруг не воцарилась немая разруха, присыпанная сверху пеплом безнадеги: — Когда мы в последний раз виделись, он писал курсач по преступлениям против личности, а я сидела рядом и сливала данные на грязных на руку чиновников, — она прижала кулак ко рту и хохотнула. — Чертов предатель. Лекс едва удержался от смеха, настолько Арман комично возмущалась, то и дело растягивая губы до ямочек на щеках. Она активно жестикулировала, кажется, сама того не замечая. Девушка беззвучно усмехнулась и едва заметно кивнула, кажется, выражая благодарность за то, что он мог разговорить Арман на семейные темы, а после вновь уставилась на подругу, впитывая тот максимум положительных эмоций, на которые мировая катастрофа редко разорялась. — Странно слышать подобное от тебя, — с улыбкой сказал Лекс, переглядываясь с Ноа, которая отразила его позу, оперевшись на столешницу, но не рядом, а с края другого угла. Заметив, что Арман обернулась через плечо, смотря на него с немым вопросом, он пояснил, стараясь звучать не оскорбительно: — Ты самый грубый человек в моей жизни. Арман криво ухмыльнулась и понятливо кивнула, отворачиваясь. — Мы были близки, пусть и ссорились постоянно, — все так же мягко произнесла она. — После смерти папы мы несколько лет не виделись, а потом, когда я вышла на Рея, снова начали изредка встречаться. Перед тем, как я улетела в Марсель, он полгода прожил в Нью-Йорке — учился… Мы пересекались каждую неделю. — А после возвращения? Арман тяжело вздохнула, опустила голову и пожала плечами — едва заметно, не уловить, если утратить внимательность. — Не повезло. Мы созванивались, но я ему не говорила, что вернулась, меня ждал ваш замок, я не смогла бы ему ничего объяснить из-за клятвы конфиденциальности. Перед первым пришествием мы говорили в последний раз. Он тогда сказал, что его отправили на практику в наркоконтроль, радовался… — она скупо улыбнулась. — Но после учебы метил в киберпреступность, о чем мне тогда и сказал. Мы повздорили, — тихо хмыкнула и небрежно провела ладонью по щеке. — Если бы мир дожил до этого момента, он бы меня сделал. — Да ну? — переспросил Лекс удивленно, и шокировало даже не то, что кто-то мог обойти Арман в том, в чем она была лучшей, а то, насколько легко она это признала. — Конечно, — она покивала для убедительности, произнося это так, словно говорила о банальной аксиоме, которую не следовало подвергать сомнению. — Учитывая, кем были наши отцы, мы оба хорошо ладили с техникой, но я самоучка — очень упорная, но все же с кучей пробелов. Я часто действовала по наитию, у Никки профессионализм — базовая комплектация, Рей влил ему в голову все, что они с папой знали. Он очень талантливый. Если ему по-настоящему хотелось чего-то, он становился лучшим. Он буквально олицетворение сына маминой подруги: лучше говорил по-французски, с легкостью укладывал меня на лопатки и ни разу не позволил мне влезть в его компьютер, а я, поверь мне, старалась очень. А потом он захотел наставить меня на путь истинный. Он бы не бросил эту идею. — Почему не сделал это раньше? — вкрадчиво спросил Лекс. — Глубоко убежденный моралист, — Арман вновь фыркнула с напускным осуждением, но сквозь него просвечивала тоскливость. — Пока ему не позволял это сделать закон, все бы считалось преступлением. А он адекватный, помнишь? — Поэтому целовался с сестрой. Арман громко цокнула языком и запрокинула голову к потолку; Лекс хоть и не видел, но точно знал, что она закатила глаза, вновь мысленно называя его идиотом. — Ему было пятнадцать, боже, — простонала она, возможно, жалея о том, что поделилась таким компроматом, и потерла лицо ладонями. — Он младше меня на два года и всегда легко поддавался манипуляциям, а в то время его еще и ущемляла Лорелей. Он буквально самый ярый атеист из всех, кого я когда-либо встречала, но библию цитировал на трех языках, в том числе почти дословно знал Вульгату, — она обернулась и посмотрела на них с Ноа так горделиво, что Лекс затаил дыхание — так выглядят родители, когда их дети побеждают в конкурсах. — После девяти я Лорелей не видела шесть лет, он прожил эти годы с ней в одном доме, когда она переехала в Штаты после смерти папы. Хреновое общество для ребенка, который достаточно самостоятелен, чтобы жаловаться родителям на скверную бабку, но все еще достаточно внушаемый, чтобы промыть ему мозги. Он бы меня, конечно, никогда не посадил, но сделал бы все, чтобы усложнить мою работу. Не сдался бы до тех пор, пока не вынудил бы меня уйти и начать законопослушную скучную жизнь. Предатель. Арман вновь растянулась в ностальгической улыбке. Слишком искренней. Такой, какой Лекс никогда ее не видел и не ожидал увидеть. До сих пор ему удалось лишь оценить во всех красках искренние ярость и боль, изредка он подсматривал за чем-то с легким налетом радости, но вот это то, что глубоко внутри и чрезмерно откровенно — самое настоящее, что может существовать. Счастье. Они обменялись взглядами с Ноа, и на лице последней расцвела радостная улыбка — ей для счастья всегда хватало того у подруги. Снова стало невыносимо тепло, и даже серость пейзажей разрушенного города отступила. На секунду мир вновь стал гостеприимным. Но в следующую раздался выстрел. Арман тут же подалась ближе к выбитому стеклу, высовываясь на улицу, и, сдвинув брови, уперлась руками в треснувший местами пластиковый подоконник. Лекс быстро подошел, застыв за ее спиной и стараясь определить направление, с которого донесся звук. По ним обоим хлестнуло волной злобы Алекс, которая находилась где-то справа, которая вместе с остальными по их плану должна рыскать в поисках в двух-трех кварталах ближе к окраине, и Лекс с Арман переглянулись — глаза последней широко распахнулись, на дне зрачков полыхало беспокойство. Следом раздался еще один выстрел. Второй. Третий. До них донесся заглушенный дальностью звук, от которого мурашки на загривке Лекса взбесились. Иллюзия безопасности разбилась о женский истошный крик.