***
Лютик сам отыскал Йеннифэр, когда та зачаровывала маленькие фонарики в бальном зале, чтобы те светились разными цветами. Поглощённая своим занятием, она и не заметила, как он приблизился, пока не услышала громкое: — Ты знаешь, а я ведь сперва решил, что мне лишь померещился противный холодок в воздухе, возвещающий о приближении демонической сущности. Ты что здесь делаешь? — А сам-то как думаешь? — Йеннифэр даже не обернулась. — Я должна была догадаться, что ты где-то поблизости, когда увидела, как у гостей кровь из ушей течёт. — Нашла кого винить. Это всего лишь эффект, который оказывает на людей близость к абсолютному злу, — Лютик прислонился к стене и широко улыбнулся, решив, видимо, что очень удачно сострил. Такое выражение лица Йеннифэр видела у него не раз. — А ты что здесь делаешь, маленький рифмоплёт? — Йеннифэр зачаровала фонарик, чтобы тот светился мягким голубым светом, поставила его на стол, и кто-то из слуг тут же унёс его, чтобы повесить. — Геральт тоже здесь или он наконец внял доводам рассудка и велел тебе проваливать? — Я здесь для того, чтобы развлекать гостей на празднике, для чего ж ещё, — Лютик изящно взмахнул рукой. — А Геральта маркиз нанял разобраться с гнездом гарпий, нападающих на местных рыбаков. Это ведь не ты носилась по округе, донимая несчастных тружеников моря? — Нет, но совсем недавно я слышала со двора какое-то подозрительное кудахтанье. — Ты излишне строга к себе. Хороший преподаватель вокала может исправить даже этот жуткий хрип тысяч проклятых душ, который ты именуешь своим голосом. — А чего ж ты сам не обратишься к этому замечательному преподавателю вокала, маленький рифмоплёт? Лютик надулся, как рассерженный павлин, и упрямо выпятил подбородок. Понять, что Геральт нашёл в этом мелком паршивце, который столько лет таскается за ним по пятам, Йеннифэр так и не сумела. Лютик был глуп, тщеславен, совершенно не умел заигрывать, но при этом кичился своими талантами. Чем мог быть полезен ведьмаку на Пути человек, который, по рассказам Геральта, падал в обморок при виде крови и однажды запутался в силках вместо зайца, она тоже не ведала. Он, конечно, слыл умелым любовником, но к мнению скучающих аристократок, которые кроме своих супругов мужчин не знали, следовало относиться с недоверием. К тому же на свете было немало умелых любовников, доставлявших при этом меньше хлопот. — Я не ожидал увидеть тебя здесь, Йеннифэр, — сказал Лютик. — Мне казалось, что ночные кровососущие бестии предпочитают проводить самый длинный день в году в своих мрачных пещерах. — Я здесь для того, чтобы развлекать гостей на празднике. Лютик нахмурился. — Это ведь не ты устраиваешь оргию, о которой все шепчутся? Так-то я с нетерпением её жду. — Я, — Йеннифэр ласково улыбнулась. — Не переживай, если в ближайшие три дня ты не будешь путаться у меня под ногами, обещаю не украшать тебя ослиными ушами и хвостом, хотя такой облик лучше соответствовал бы твоему норову. — Я, пожалуй, воздержусь, — буркнул Лютик. — Будут и другие оргии, без обитателей бездны в качестве корифея. — И с невысокими требованиями к участникам. Лютик оскорблённо выпрямился, но вдруг заметил кого-то за плечом Йеннифэр, и его лицо тут же смягчилось. — Геральт! Я нашёл тебе новый заказ. Представляешь, пока тебя не было, на замок напала жуткая тварь с копытами и рогами! За спиной Йеннифэр раздался тяжёлый вздох. — Здравствуй, Йен. Обернувшись, Йеннифэр увидела Геральта в доспехе, покрытом плотной, уже успевшей подсохнуть коркой из соли и какой-то пакости. В воздухе висел отвратительный аромат дохлой рыбы, с мешка, который Геральт держал в руке, капало на мраморный пол. Пробегавшие мимо слуги бросали на ведьмака встревоженные взгляды. Лютик шагнул вперёд и застыл, как будто в раздумьях: заключить ли Геральта в страстные объятия на глазах у Йеннифэр или поберечь модную курточку. Придя к разумному компромиссу, он наклонился вперёд так, чтобы между ним и Геральтом оставалось с полшага, и целомудренно поцеловал того в губы. — Как прошла охота, чёртушка? — разобрала Йеннифэр его мягкий шёпот. Губы Геральта тронула лёгкая улыбка. — Без происшествий. Гарпии повержены все до единой. — И ты не ранен? — Если я отвечу, что ранен, смогу пропустить празднование? — Ты стоишь на своих двоих, так что нет. — Ну, тогда я цел и невредим, — Геральт наигранно тяжко вздохнул и поймал взгляд Йеннифэр. Желание шагнуть к нему и поцеловать, не обращая внимания на кровь, слизь и водоросли, было настолько сильным, что Йеннифэр кольнуло удивление. Каждый раз рядом с Геральтом в ней словно утихала какая-то невидимая буря. Если бы она была романтичной дурочкой, то назвала бы причиной какую-нибудь нелепость: что рядом с Геральтом она чувствует себя обретшей дом, к примеру. К счастью для всех, столь драматические жесты она решила оставить барду. — Что ты здесь делаешь, Йен? — тихо спросил Геральт, глядя на неё внимательно и очень тепло. — Я здесь по воле маркиза, — ответила Йеннифэр. — Зачарованные фонарики, заколдованные лебеди. — И магическая оргия, — голос у Лютика звучал обиженно. — Хм, — во взгляде Геральта вспыхнул неприкрытый интерес, и Йеннифэр почувствовала внезапное детское желание показать Лютику язык. — Мэтр ведьмак, — подбежавший к ним Пётр казался гораздо встревоженнее, чем когда Йеннифэр встретила его у замка. — Я ждал вас у себя в кабинете, а не… — он обвёл рукой праздничные украшения. — Пожалуйста, господин ведьмак, следуйте за мной. Геральт, кажется, слегка растерялся, как будто только сейчас осознав, что притащился в бальную залу с головами гарпий в мокром мешке. — Да-да, сейчас, — повернувшись к Йеннифэр, он добавил: — Увидимся позже? — Возможно. А если ты явишься на праздничный ужин, то наверняка. — Я непременно приду, — прежде чем Геральт отвернулся, Йеннифэр успела заметить, как его губы изогнулись в улыбке. — Ой, ну коне-е-е-чно, — протянул Лютик и поспешил следом за Геральтом и Петром. — Когда я тебя куда-то зову, ты весь такой: Я же ведьмак, Лютик, ведьмаки не ходят на такие пирушки, потому что являют собой олицетворение мрачности и задумчивости. Я лучше мрачно и задумчиво постою вон в том углу. Но стоило ей тебя попросить… Йеннифэр фыркнула и, покачав головой, снова склонилась над фонариками — чтобы никто не заметил на её лице улыбку, сдержать которую она не смогла.***
Уже после первой перемены блюд на торжественном ужине, положившем начало празднованию Летнего Солтыция, Йеннифэр выяснила, что у маркиза де Феллстона, коренастого краснолицего мужчины чуть за сорок, все мысли были заняты лошадьми, гончими псами и вином. Что касалось последнего, то тут он хотя бы отличался отменным вкусом, и лишь поэтому Йеннифэр заставила себя нацепить заинтересованную улыбку и вполуха слушать его разглагольствования о каком-то редком и ценнейшем жеребце. За столом, к удивлению Йеннифэр, её усадили на почётное, можно сказать, место — против маркизы. По левую руку от Йеннифэр одно место оставалось свободным, правда, кому оно предназначалось, маркиз не сказал. Ночь выдалась тёплой и влажной, но с океана тянуло прохладным бризом, освежая залу и делая жару терпимой. Зачарованные фонарики над столом мягко покачивались. Заколдованные лебеди сладко пели и послушно резвились, их белые перья ловили разноцветные огоньки и переливались синим, розовым, фиолетовым и зелёным. В парадной зале было до того красиво, что можно было стерпеть даже нудный бубнёж лорда Сеймона. На дальнем конце стола сидели в окружении пышно разодетых знатных дам Геральт и Лютик, последний, судя по всему, пытался очаровать разом всех до единой. Геральт, в дублете с серебряным отливом, идеально дополнявшим наряд Лютика — теперь ярко-синий, даже не пытался скрыть, что претерпевает страшные мучения. Когда Йеннифэр обращала взор в их сторону, она ловила на себе ответный взгляд, а иногда даже пару. Всякий раз, когда они встречались взглядами с Лютиком, она широко улыбалась, стараясь показать зубы, — зная, что это напугает его до полусмерти. И, разумеется, всякий раз он заливался краской и отводил взгляд. — У вас есть лошадь, леди Йеннифэр? — спросил лорд Сеймон. Йеннифэр отпила вина из бокала и отставила его в сторону. — Боюсь, что нет. Я нахожу порталы более надёжным способом перемещаться на дальние расстояния. Ей даже не пришлось поворачивать головы, чтобы почувствовать недоверие Геральта к её ответу. — Поверю на слово, — маркиз рассмеялся, а потом с улыбкой поднял глаза. — Ах, Игнодж, ты всё-таки успела! — Прошу прощения, милорд, — раздался за спиной Йеннифэр девичий голос. — Я потеряла счёт времени. Здравствуй, Йеннифэр. Рада снова тебя видеть. Когда Йеннифэр познакомилась с Игнодж из Хагге в Аретузе, та была неприметной девицей с волосами песочного цвета и усыпанным веснушками лицом. Сейчас перед ней стояла изящная, тонкокостная женщина с волосами скорее золотистого, чем песочного цвета, и румянцем на идеально белой коже. Неестественно большие ярко-синие глаза и пышущее здоровьем маленькое личико делали её похожей на фарфоровую куколку. Шагнув ближе, Игнодж расцеловала Йеннифэр в обе щеки, окутав всё вокруг ароматом ванили и лаванды. — Как же давно мы с тобой не виделись. Да ладно? — так и рвалось с языка. Йеннифэр сомневалась, что в школьные годы она хоть немного нравилась Игнодж, а уж в своих чувствах сомнений и вовсе не испытывала, но вежливо поинтересовалась: — Что привело тебя в Феллстон? По последним слухам, ты осела в Вердэне. — Я старый друг его светлости и всей его семьи, — ответила Игнодж. — В Вердэне знают, что я была вынуждена на время уехать — помочь с одним семейным делом. Что ж, это объясняло, почему Йеннифэр наняли для увеселения благородных господ, хотя у маркиза под рукой имелась личная чародейка. Игнодж, похоже, была занята чем-то другим. — Но едва я узнала, что Сеймон нанял тебя на Солтыций, я с таким нетерпением стала ждать нашей встречи, — Игнодж опустилась на стул рядом с Йеннифэр, кажется, даже не заметив своей оплошности. Услышав из её уст имя маркиза, его супруга поджала губы и жестом велела слуге подлить ей вина. Это, пожалуй, было первым проявлением чувств с её стороны за весь вечер. — Рассказывай же скорее, чем ты занималась после Аретузы, — сказала Игнодж. Йеннифэр криво улыбнулась. — Слухи в Братстве расходятся быстро. Уверена, что самые любопытные детали ты уже слышала. — Я не любительница сплетен, — изящно взмахнула рукой Игнодж, словно не была в Аретузе самой мерзкой маленькой ябедой из всех, что Йеннифэр когда-либо встречала. — Хотя я с удовольствием послушала бы, почему ты так внезапно оставила Аэдирн. Ты ведь так усердно добивалась, чтобы тебя отправили туда, а не в Нильфгаард. Знаешь, бедняжка Фрингилья так и не оправилась после того, как Вирфурил публично её отверг. Украдкой Йеннифэр бросила взгляд на Геральта. Тот наблюдал за Лютиком, который с присущим ему драматизмом, энергично и возбуждённо размахивая руками, рассказывал какую-то историю. Но по лёгкому наклону головы и чуть нахмуренным бровям Йеннифэр могла сказать, что слушает Геральт её разговор, а не Лютика. — Боюсь, рассказывать-то и нечего, — схватив бокал вина, Йеннифэр сделала быстрый глоток. Она не станет развлекать Игнодж и маркиза мрачной историей о наёмных убийцах и убитых королевах, особенно когда её может услышать Геральт. Она не хотела, чтобы он вот так узнал о её величайшей неудаче. — Лучше расскажи, чем ты занималась, Игнодж. Как тебе придворная жизнь в Вердэне? К счастью, с их школьных лет одно не изменилось точно — Игнодж по-прежнему с удовольствием болтала о себе. Её рассказ о короле Вердэна было так же легко заглушить в голове, как и болтовню маркиза о жеребцах и кобылах. Если бы так же легко можно было отмахнуться и от пристального взгляда, которым Геральт на неё смотрел.***
Выступление Лютика началось сразу после ужина. Несмотря на отпускаемые без конца колкости, что-де от голоса барда вянут цветы, Йеннифэр была вынуждена признать: пел он вполне прилично. Будь на его месте кто-то другой, она бы даже сказала, что пел он чудесно. Его сладкозвучный голос то ровным потоком тёк по саду, то взлетал волной над танцующими парами и покачивающимися на ветру фонариками. Поющих лебедей слуги загнали в загон, но время от времени над газонами пролетали потерянные тонкие пёрышки. Йеннифэр прогуливалась в толпе гостей, чувствуя спиной внимательный взгляд Геральта. Она раздумывала, как бы им потанцевать вдвоём, не привлекая излишнего внимания, но вдруг чья-то рука коснулась её плеча. Оглянувшись, Йеннифэр увидела стоявшего за её спиной маркиза. — Милорд, — проговорила она, присев в реверансе. — Как вам нравится наш праздник, леди Йеннифэр? — спросил маркиз. — Я нахожу его великолепным. — С украшениями вы превзошли самые смелые мои ожидания. — Я так рада, что смогла угодить. Лорд Сеймон деликатно кашлянул и украдкой осмотрелся по сторонам. — Я бы хотел украсть ещё пару минут вашего времени, если вы позволите. Есть один вопрос, который я хотел бы обсудить с вами наедине. Йеннифэр подавила вздох. Она могла и сама догадаться, что за такое щедрое вознаграждение с неё потребуют не только зачаровать фонарики и устроить магическую оргию, что непременно найдётся какой-нибудь неудобный вопрос, который наниматель захочет обсудить с ней наедине. Беременная любовница или наследник, поразительно похожий на кастеляна (Пётр, конечно, не смахивал на человека, который завёл бы бурный роман с маркизой, но кто его знает, внешность бывает обманчива). А ещё он мог попросту начать с ней заигрывать, и тогда ей придётся превратить маркиза в слизняка. — Конечно, милорд, — ответила Йеннифэр. — Я в вашем полном распоряжении. Геральт, стоявший на другом конце сада, поймал её взгляд и вопросительно выгнул бровь, но Йеннифэр покачала головой. Если маркиз что-то задумал, ни Геральт, ни его мечи не помогут. Она испытала что-то сродни облегчению, когда заметила, как Игнодж с милой улыбкой извинилась перед лордом, с которым танцевала, и, пройдя через сад, присоединилась к Йеннифэр и маркизу. — Я думала, мы хотели отложить разговор до конца сегодняшнего празднования, Сеймон, — мягко произнесла она, слегка опершись на любезно предложенную маркизом руку. — Время на исходе, моя дорогая, — лорд Сеймон похлопал Игнодж по руке. — Нет смысла откладывать. — О чём вы, милорд? — спросила Йеннифэр. — Будет проще всё вам показать, — серьёзным тоном ответил лорд Сеймон. Его лицо помрачнело, от жизнерадостного человека, который увлечённо рассказывал за трапезой о лошадях и охотничьих собаках, не осталось и следа. Сейчас он казался Йеннифэр не только бесконечно уставшим, но и много старше своих лет. Втроём они вышли из сада и долго шли по тропе, уводившей прочь от замка, пока не затихли звуки лютни и голос Лютика. Никто не проронил ни единого слова. Когда они добрались до ворот кладбища и зашагали между мраморных надгробий, Йеннифэр почувствовала, как её терпение иссякает. Но едва они приблизились к усыпальнице, над которой возвышалась статуя женщины, обратившей безмятежный взор к небесам и раскинувшей руки, Йеннифэр остановилась как вкопанная. От каменной могилы волнами исходила злокозненная сила. — Чувствуешь? — спросила Игнодж. — Чувствую, — Йеннифэр подавила желание отпрянуть. Маркиза Лизбет Генриетта Каролина Петрски Демаз де Феллстон было выбито на надгробии. Земля вокруг была усеяна мелкими костями животных — птиц, белок, зайцев и крыс. Непрошено возникла мысль: хватило ли им всего лишь одного прикосновения к мрамору гробницы, чтобы упасть замертво. — Первая жена моего прадеда, — произнёс лорд Сеймон. — Они были женаты почти двадцать лет и все эти годы безуспешно пытались зачать ребёнка. Однажды зимой она сильно простудилась и умерла. Выдержав годичный траур и не прождав более и дня, мой прадед снова женился. Девять месяцев спустя на свет появился мой дед. Йеннифэр равнодушно хмыкнула. Обыкновенная, в общем-то, история. — Сестра Лизбет, Лилиан, была чародейкой. Обучалась в Аретузе, — продолжал Сеймон. — Она обвинила моего прадеда в том, что он приказал убить Лизбет. — А он такой приказ не отдавал? — уточнила Йеннифэр. Лорд Сеймон оскорблённо вспыхнул. — Конечно же нет! Все знали, что он был добрым человеком исключительного благородства. Каким-то чудом Йеннифэр удалось не расхохотаться. — Я так понимаю, Лилиан в этом убедить не удалось? — Она прокляла мою семью, — проговорил лорд Сеймон. — Она сказала моему прадеду, что его род исчезнет через сто лет. Он не принял её слова всерьёз, но и у него, и у моего деда, и у моего отца было только по одному ребёнку, и все они умерли, не дожив до своего пятидесятилетия. Кто от болезни, кто от несчастного случая. Я женат на моей дражайшей Гертруде уже двадцать лет, и боги не благословили нас ни одним живым наследником. Я боюсь, что причиной тому — проклятие. — Сколько времени прошло с тех пор, как оно было наложено? — спросила Йеннифэр, хотя уже догадывалась, каким будет ответ. — На следующий день после Летнего Солтыция исполнится ровно сто лет, — прошептала Игнодж. — Через три дня род маркиза исчезнет навсегда. Мы боимся, что это значит… что Сеймон… — она замолчала, с беспокойством глядя на маркиза. — А что же Лилиан? В конце концов, прошло девяносто девять лет. Быть может, она согласится забыть старые обиды и снимет проклятие. Лорд Сеймон скривился. — Когда я был ещё ребёнком, мой отец нанял ведьмака, чтобы тот её убил. Думал, это снимет проклятие. Ведьмак принёс нам голову Лилиан, но едва её увидев, мой отец упал перед ним замертво. Кровоизлияние в мозг. — Существуют проклятия, которые исчезают со смертью чародея, — проговорила Йеннифэр. — Но есть и такие, что лишь становятся сильнее. — Игнодж мне так и сказала, — Лорд Сеймон слабо улыбнулся Игнодж. — У проклятий такого рода всегда есть так называемый «якорь», — Игнодж кивнула на могилу. — Мы думаем, что у этого якорем является статуя Лизбет. Йеннифэр вскинула взгляд на фигуру безмятежной женщины. — Тогда её нужно уничтожить. — Боюсь, всё не так просто, — покачала головой Игнодж. — Взгляни сама. Никакого желания рассматривать статую у Йеннифэр не было, но выставлять себя трусихой перед Игнодж она тоже не собиралась. Осторожно она шагнула вперёд, исследуя тёмную энергию, плотно окружавшую гробницу, собственной магией. Тело тут же прошило болью, резкой и неожиданной, как если бы она сунула руку в едва тёплую воду, но оказалось бы, что та кипит. С криком Йеннифэр отпрянула назад. Маркиз придержал её за плечо, но Йеннифэр стряхнула его руку. — Сколько чародеев погибло, пытаясь уничтожить эту статую? — усилием воли она не давала себе согнуться пополам от боли. Голос дрожал. Игнодж даже не потрудилась солгать или увильнуть от ответа. — Трое. И я едва не стала четвёртой. — А потом ты понадеялась, что четвертой соглашусь стать я, так? — Должен быть способ обойти заклинание, — сказала Игнодж. — Я уверена, что чародейка, достигшая такого мастерства, как ты, с этим справится. — Тем трём погибшим чародеям ты так же пела? — Ни один из них не был и вполовину так силён, как любимая ученица Тиссаи де Врие, Йеннифэр. Губы Йеннифэр изогнулись в ухмылке. — Лестью ты не убедишь меня рисковать собственной жизнью в попытке снять это проклятие. Поддразнивать меня тоже пустая трата времени. Мы больше не девочки в магической школе, а это не игра в «правду или вызов». — Я вам щедро заплачу, — лорд Сеймон, от лица которого отхлынула вся краска, выглядел потерянным. Йеннифэр отчётливо понимала, что она была его последней надеждой, и при других обстоятельствах, пожалуй, почувствовала бы сострадание. — Чтобы получить эту щедрую плату, я должна быть жива, — напомнила ему Йеннифэр. Она старалась, чтобы голос звучал мягко. Маркиз, может быть, и казался ей несколько глуповатым, озабоченным лишь своими лошадьми и псарней и позволившим хорошенькой чародейке вскружить себе голову, но он не заслуживал смерти за грехи прадеда, которого никогда не знал. — Мне искренне жаль, милорд. Когда даже попытка снять проклятие убивает любого, кто ему противостоит, не давая и шанса достичь хоть какого-то успеха, поделать ничего нельзя. — Можно, — кукольное личико Игнодж сделалось жёстким и холодным. — Это всего лишь вопрос цены. Йеннифэр обнажила зубы в неприятной усмешке. — Если ты в это веришь, Игнодж, то, боюсь, что за время, проведённое в Аретузе, ты так ничему и не научилась. Лорд Сеймон встал между ними, примирительно опустил руку Игнодж на плечо. — Всё хорошо, дорогая. Мы знали, что шансов мало, — обращаясь к Йеннифэр, он добавил: — Я всё понимаю. Наверное, я просто надеялся на чудо. Глупые детские надежды, знаю. С заметным усилием Игнодж взяла себя в руки и снова нацепила милую улыбку. — Да-да. Прошу меня простить, Йеннифэр. Во мне… говорит горе. Йеннифэр кивнула, но выдавливать из себя слова утешения не стала. Банальности не спасут жизнь маркиза и его род. Если Лилиан не обманула, его уже ничто не спасёт.***
— Что от тебя хотел маркиз? — спросил Геральт несколько часов спустя, следя сонным взглядом, как Йеннифэр надевает платье. — Просил помочь в одном семейном деле, — она повернулась, чтобы Геральт мог рассмотреть, как она медленно затягивает шнуровку на груди, а самой насладиться тем, как он не сводит глаз с плавных движений её рук. — К несчастью для него, то, что он от меня хотел, невозможно исполнить. — И как он воспринял твой отказ? — С достоинством, — заметив на лице Геральта беспокойство, Йеннифэр добавила, — он мне не угрожал, если ты этого опасаешься. Он не производит впечатления коварного или жестокого типа. И я думаю, что он задолго до моего появления здесь прекрасно понимал, насколько малы шансы. — Многие люди превращаются в коварных и жестоких, если чувствуют себя загнанными в угол, — предостерёг Геральт. Подобное неприкрытое беспокойство заставило бы Йеннифэр ощетиниться, исходи оно от кого угодно, кроме Геральта. — Никакие угрозы и интриги не помогут ему получить желаемое, и он, кажется, это понимает. Маркиз опасен лишь тем, что его бесконечные разговоры о своей коняге заставят меня открыть портал прямо в море и утопиться. — Что плохого в разговорах о лошадях? — слова Йеннифэр Геральта, кажется, уязвили. Вместо ответа она наклонилась к нему и поцеловала, медленно и нежно, а, отстранившись, произнесла: — Поверь, маркиз де Феллстон не опаснее Лютика. Беспокоиться не о чем. — Нельзя недооценивать людей и то, на что они способны, — у Геральта дрогнули губы. — Лютик может быть весьма опасен. Однажды ему даже удалось свалить бандита. Случайно, но Лютик говорит, это всё равно считается. Йеннифэр фыркнула и шагнула в сторону, пытаясь отыскать туфли. — Ты могла бы остаться на ночь, — осторожно предложил Геральт. Замерев с одной туфлей в руке, Йеннифэр подняла голову: — А твой бард возражать не будет? — Он прячется в замке с какой-то баронессой. Сомневаюсь, что он сегодня вернётся ночевать. Йеннифэр обвела комнату взглядом. Предоставленные барду и ведьмаку покои были намного меньше её, без чудесного вида на океан, но выглядели сносно: тюфяк на кровати был не дешёвым и очень удобным, маленькое окно выходило в сад. На подоконнике сохли почищенные доспехи Геральта, рядом висел ярко-жёлтый, как лютики, дублет. На прикроватном столике вперемешку с пустыми флакончиками из-под зелий лежали щётки, щипчики и баночки с кремами. Пара исподнего, явно принадлежавшего Лютику, валялась на полу, на письменном столе лежали исписанные листы, сверху, чтобы их не разнесло ветром, бросили тяжёлую ведьмачью перчатку. Куда бы Йеннифэр ни посмотрела, везде были видны следы одной жизни, разделённой на двоих. Она могла бы пригласить Геральта в свои покои, но у всех на глазах пройти по коридорам казалось не только неразумным, но и бестактным. Отношений с ним — какими бы они ни были — Йеннифэр не стыдилась, но стать причиной толков досужих и праздных умов не испытывала желания. — Увидимся завтра, — проговорила она, сообразив, что Геральт всё ещё ждал ответа. — Если я не ошибаюсь, утром нам предстоит морская прогулка. Ты присоединишься к гостям? Геральт насмешливо фыркнул. — К моему глубочайшему сожалению. Хотя я не понимаю, отчего маркиз не может покататься на лодочках без ведьмака. — Возможно, он хочет, чтобы кто-то мог защитить его и гостей от чудовищ, которых Лютик призовёт своим фальцетом? Губы Геральта против воли дёрнулись. — Зачем ты решил его сопровождать, раз тебе так ненавистны подобные празднования? — спросила Йеннифэр. — Трёхдневная пирушка. Уверена, для тебя это истинный кошмар. Геральт пожал плечами. — Это выступление важно для Лютика. А ещё я как будто почувствовал, что должен быть здесь. — Чтобы спасти его мошонку от очередного разъярённого рогоносца? Он испустил долгий тяжкий вздох человека, которому слишком часто приходилось иметь дело с ревнивыми рогоносцами, и Йеннифэр рассмеялась, вызвав ответную улыбку. Геральт встал и обхватил её лицо ладонями, мозолистые пальцы нежно коснулись кожи. — Ты не рада меня видеть? Бросив выразительный взгляд на смятые простыни, Йеннифэр выгнула бровь. — С чего, скажи на милость, ты решил, что я не рада тебя видеть? Геральт мягко улыбнулся. — Ты ведь сюда не развлекаться приехала. Не хочу тебе мешать. — Зачаровывать лебедей и раздавать магические афродизии? Мне даже любопытно, как ты можешь мне в этом помешать? — она коснулась его губ коротким поцелуем. — Я всегда рада тебя видеть. — Как и я, — эти слова прозвучали так тихо и искренне, что у Йеннифэр внутри что-то сжалось. — Спокойной ночи, Геральт, — шепнула она, поцеловав его ещё один раз, и шагнула к двери. Он больше не предпринял попыток уговорить её остаться, но, выскальзывая из комнаты, Йеннифэр чувствовала спиной его взгляд. Идя по коридору в свои покои, она размышляла, не вернуться ли, не провести ли ночь в тёплых объятиях, но, в конце концов, отбросила эту мысль. Она не хотела проводить ночь в комнате, которую Геральт делил с другим. Когда она добралась до лестницы, Лютик как раз спускался вниз, что-то тихо напевая под нос. Заметить её он не успел, а потому не скрывал лёгкой улыбки, вызванной или удовольствием, испытанным в постели очередной дамы, или предвкушением, что совсем скоро он вернётся в постель к своему ведьмаку. В неприлично низко распахнутом вороте рубахи можно было разглядеть густые волосы на груди, белую шею и багровый засос у круглой ямочки в том месте, где срастались ключицы. Волосы у него были взъерошены, словно кто-то весь вечер запускал в них пальцы, взгляд был сонным и чертовски довольным. В это короткое мгновение, думая, что его никто не видит, Лютик сбросил с себя притворство и жеманную наигранность, и Йеннифэр вдруг пожалела, что стала свидетелем этой картины. А потом Лютик поднял глаза, заметил её у подножия лестницы, и привычная маска тут же заняла на его лице своё место. — Йеннифэр! Как странно, я ожидал увидеть тебя где-нибудь у сточных вод. Не смогла пролезть в трубы? На это Йеннифэр даже глаза закатывать не стала. — Я смотрю, та несчастная, с кем ты решил провести вечер, уже от тебя устала. — Ах, Агнес, — Лютик картинно прижал руки к груди. — Жемчужинка. Мы предавались бурной страсти несколько часов и могли бы продолжить, но отец её жениха славится в Оксенфуртской академии своими щедрыми пожертвованиями, и мне показалось разумным покинуть её спальню незамеченным. — Благоразумно. Удивлена, — Йеннифэр обошла его и начала подниматься по ступенькам. — Ей несказанно повезло, что не придётся и дальше терпеть твоё общество. — Ты и сама как-то рано ушла, — ответил Лютик, пристраиваясь на шаг позади. — Я-то думал, что мне придётся сидеть под дверью и слушать твои кошачьи завывания. Я надеюсь, ты так скоро возвращаешься в своё логово не потому, что Геральт под твоим грозным взором обратился в камень? Йеннифэр бросила через плечо пренебрежительный взгляд. — Нет, я просто устала смотреть на твоё исподнее, разбросанное по полу. — Ты предпочла бы увидеть его на мне? — Лютик игриво прищурился. Йеннифэр выгнула бровь: обычно барду едва хватало мужества, чтобы смотреть на неё дольше пары ударов сердца, не говоря уже о том, чтобы начать заигрывать. — Я скорее пожертвую свои глазные яблоки науке. — Знаешь, оно и к лучшему. Не хочу закончить свои дни с ещё одним ножом у деликатных частей моего прекрасного тела. — Ночь только началась. — Йеннифэр, да ты затейница, — Лютик захлопал ресницами. На площадке на самом верху лестницы Йеннифэр остановилась. — Ты что, позволь спросить, делаешь, маленький рифмоплёт? — Провожаю тебя до комнаты. Что ж ещё. — Зачем? — Затем что это достойное поведение достойного человека. Йеннифэр некрасиво и неизящно фыркнула. — В тебе достоинства, как в кобыле Геральта. — Какой чудный комплимент. Плотвичка — воплощение хороших манер, благородства и галантности, особенно когда знает, что получит за них яблоко или морковку. — Мне нет нужды ни в твоей галантности, маленький рифмоплёт, ни в твоём благородстве, — сказала Йеннифэр. — До своих покоев я и сама дойти могу. Надеясь, что разговор на этом закончен, она повернулась и зашагала по коридору, но Лютик, к её ужасу, потащился следом. — Мне вдруг пришло в голову, — заговорил он, — что Геральт довольно часто делает для меня то, чего на самом деле делать не хочет, но всё равно уступает. — Да-да, я знаю, что у вас интрижка. — И он наслаждается каждым её мгновением. Я не об этом. Возможно, ты заметила, что он не любитель званых ужинов в замках маркизов, и уж точно предпочёл бы не посещать состязания бардов и поэтов, но посещает и то, и другое, потому что для меня это важно. А для него важна ты. — Скажи, у твоего словоблудия есть смысл или ты просто наслаждаешься звуком собственного голоса? — Одно другому не мешает, Йеннифэр, — чопорно ответил Лютик. — Раз уж Геральт готов стоически терпеть ради меня пирушки, танцы и заносчивых лордов, то и я мог бы подвергнуть себя ради него пытке и вытерпеть пару часов в твоей компании. — Что? — Йеннифэр повернулась к Лютику. Тот великодушно улыбался, ни дать ни взять принц, бросивший уличному попрошайке медяк и возомнивший себя за это самим Лебёдой. — Геральт в тебе души не чает, — добавил Лютик. — Сам не знаю, почему. Если честно, я боюсь, что он так и не оправился после того дня в Ринде, когда ты, покопавшись в его голове, заставила моего ведьмака совершить преступление, едва не отправившее его на шибеницу. Но я отвлёкся. Ты очень дорога Геральту, а он очень дорог мне, и близится Летний Солтыций, середина лета, время радости и милосердия. Так что я готов отбросить свою совершенно объяснимую, абсолютно разумную неприязнь к тебе, Йеннифэр, и попытаться стать тебе другом. Несколько долгих мгновений Йеннифэр пристально смотрела на Лютика, а тот блаженно улыбался в ответ. Наконец, вздохнув, Йеннифэр отвернулась. — Спокойной ночи, маленький рифмоплёт. — Знаешь, я ведь нравлюсь людям, — произнёс он тихо, как будто раскрывал страшную тайну. — Ты вполне можешь присоединиться к их числу, если узнаешь меня получше. — Да ну? — резко повернувшись, Йеннифэр в два шага сократила расстояние между ними, наслаждаясь тем, как у Лютика нервно дёрнулся кадык, когда вдруг она оказалась совсем рядом. — И что же им в тебе нравится? Глупые песенки о женских грудках и мужских достоинствах? Пёстрые курточки, которые ты, кажется, не в состоянии правильно застегнуть? Необъяснимое высокомерие? Он широко улыбнулся, хотя в его глазах промелькнуло что-то, похожее на робость или волнение. — У тебя есть целых два дня, чтобы это выяснить. — Геральту ты дорог, но это, скорее, свидетельство того, что его за жизнь слишком часто лупили по голове, чем твоя заслуга. И только из уважения к нему я всё ещё не отправила тебя в самое сердце пустыни Корат и не оставила на съедение стервятникам. Но это не значит, что я испытываю хоть малейшее желание быть тебе другом, бард. Так что на эту жертву тебе ради любви идти не придётся. На мгновение Йеннифэр показалось, что она всё же сумела его уколоть, но Лютик вдруг склонился в неглубоком поклоне. — Что ж, полагаю, оно и к лучшему. Если я буду проводить в твоём обществе слишком много времени, ты высосешь из меня всю молодость и красоту. — Боюсь, с этим я опоздала лет так на десять, рифмоплёт. — Ох, Йеннифэр, как остроумно, — он сладко улыбнулся. — Я бы спросил, увидимся ли мы за завтраком, но я сомневаюсь, что на здешней кухне найдутся слёзы девственниц. — Как и чёрствый хлеб, побывавший в чьём-то гульфике. У Лютика отвисла челюсть. — Геральт тебе об этом рассказал? Вот свинтус. Йеннифэр не призналась, что Геральт никогда ей об этом не рассказывал. Но воспоминание о Лютике, восемнадцатилетнем, с огромными, полными любопытства глазами, нервно выпалившем: «Не заставляй ждать человека с булкой в гульфике», каждый раз заставляло Геральта улыбаться. Стоило Лютику взять на глазах у Геральта кусочек хлеба, и у того в памяти всплывала их первая встреча. Его мысли всегда звучали настойчиво и громко, когда он с нежностью думал о своём барде. — Лютик, возвращайся к себе, — Йеннифэр сделала последнюю пару шагов к своей комнате, опустила пальцы на дверную ручку. — Геральт будет рад тебя видеть. Она так ярко могла себе это представить: как Геральт, заслышав эхо знакомых шагов, доносящееся из коридора, привстанет на кровати, как лёгкая улыбка изогнёт его губы, едва распахнётся дверь и в комнату войдёт его бард. Лютик картинно бросится на кровать и, без сомнения, примется жаловаться, как невыносимо жестока была с ним Йеннифэр, а Геральт запустит пальцы ему в волосы и будет время от времени тихо хмыкать, чтобы Лютик не решил, что он его не слушает. Лютик бросил на неё странный взгляд, и Йеннифэр с досадой задумалась, не слишком ли о многом рассказало ему выражение её лица. — Доброй ночи, Йеннифэр. Надеюсь, маркиз приготовил тебе уютный гроб, в котором ты будешь спать? Йеннифэр зашла в комнату и захлопнула дверь у Лютика перед носом.***
На следующий день за завтраком Йеннифэр раздала эликсир от похмелья едва ли не всем гостям. Лорд Сеймон получил целых две склянки: глядя на него, Йеннифэр не сомневалась, что ночь он провёл, не сомкнув глаз. Лютик от эликсира отказался, несмотря на то, что Геральт настойчиво взывал к его благоразумию. — Ты только что сам признался, что у тебя болит голова, — увещевал Геральт своего барда на другом конце длинного стола. Без магии Йеннифэр их разговор не услышала бы. — Да, болит, но сегодня мне предстоит развлекать публику до глубокой ночи, а с Йеннифэр станется подсыпать мне какую-нибудь отраву и лишить голоса. Ты всерьёз думаешь, что я стану тратить силы на подобную ерунду? — спросила Йеннифэр телепатически, и Лютик, взвизгнув, выронил маленький ножик, которым намазывал варенье на кусочек пшеничной лепёшки. Геральт бросил на Йеннифэр строгий взгляд, но его губы против воли скривились в улыбке. После завтрака началась морская прогулка, от которой маркиз отказался, сославшись на слабый желудок. Местные моряки разместили гостей в двух больших лодках под высокими парусами. На потеху Йеннифэр призвала дельфинов, и какое-то время те плыли рядом, резвясь в воде. Лютик наигрывал на лютне, и миниатюрная рыженькая красавица — видимо, та самая баронесса — смотрела на него влюблёнными глазами с поволокой. Геральт стоял у фальшборта, следя, не появится ли на горизонте какая-нибудь сулящая неприятности бестия, но Йеннифэр видела, как он украдкой бросал на Лютика полные обожания взгляды. Игнодж, в нелепой, низко нахлобученной на золотые локоны шляпке, присоединилась к Йеннифэр на корме. — Я должна извиниться перед тобой за вчерашний вечер, — проговорила она. — И за что же? — Йеннифэр едва удостоила её взглядом, обратив всё своё внимание на блестящие спины дельфинов. — Я позволила себе неоправданную злость, — Игнодж наклонилась, чтобы лучше рассмотреть стаю. Судя по тому, что её шляпка не полетела в воду, на голове она держалась с помощью магии. — Я уверена, что ты помогла бы нам, если бы это было в твоих силах. Я просто надеялась, что ты увидишь то, чего я сама не увидела, то, что я упустила, погрузившись в эту историю слишком глубоко. — Нечего здесь упускать из виду. Проклятие очень сильное и очень простое. Попытаешься его снять — умрёшь. Игнодж мрачно кивнула. — Сеймон… мне очень дорог. Потерять его будет кошмаром. — Мне очень жаль, — то, что в этих словах почти не было лжи, Йеннифэр удивило. Игнодж ей не нравилась, но ни зла, ни горя она ей не желала. — Я много лет знала, что это рано или поздно случится, — сказала Игнодж. — А теперь, когда день, которого я так боялась, близок, я понимаю, что не готова к потере. — Подготовиться к подобному нелегко. Игнодж вздохнула. — Наверное, ты права. До прошлой ночи я не позволяла себе даже мысли, что мы не найдём способа снять проклятие. Сказать на это Йеннифэр было нечего, поэтому она промолчала. — Любовь делает из нас дураков, — Игнодж задумчиво и грустно улыбнулась. — Я уверена, что ты и сама это прекрасно знаешь, Йеннифэр. Оглянувшись через плечо, Йеннифэр заметила, что Геральт с совершенно непроницаемым лицом наблюдает за ними. С развевающимися по ветру длинными белыми волосами, на фоне синего моря и голубого неба, он выглядел как герой романтических баллад. Лютик не сводил с него полных беззастенчивой нежности глаз и выводил песню о любви. — Нет, — солгала Йеннифэр. — Боюсь, что не знаю.***
Остаток дня Йеннифэр провела в напряжённом ожидании, что Игнодж оправится от минутной слабости, превратившей её вдруг в понимающего человека, и сотворит какую-нибудь пакость, но этого не произошло. После короткого морского путешествия их ждал обед, за которым последовали две прогулки: пешая — по картинной галерее маркиза и конная — по его владениям, а после ужина в атриуме начались танцы. Ночь выдалась облачная, но Йеннифэр зачаровала стеклянный потолок, чтобы он сиял звёздами, настолько яркими и живыми, что, казалось, их можно коснуться рукой. К выступлению Лютика добавилась ещё и труппа музыкантов, что дало тому редкую возможность самому побыть гостем. Йеннифэр наблюдала, как он, танцуя, беззастенчиво заигрывал с матроной едва ли не вдвое старше него, пока та не начала улыбаться и краснеть, как юная девица. Йеннифэр, наверное, никогда не поймёт, что такого чарующего все находили в этом позёре. Его комплименты были неуклюжи и вычурны, но каким-то чудом оказывали волшебное действие на удивительное множество людей. — Как твой вечер? Йеннифэр вздрогнула, когда рядом с ней внезапно появился Геральт. Она даже не услышала его шагов. — Я от скуки с ума схожу. А ты? Геральт громко фыркнул. — Думаю, ты и сама можешь легко догадаться. Йеннифэр покосилась на него. Этим вечером на Геральте был наряд глубокого синего цвета, изысканно расшитый золотом — в тон дублету Лютика. — Неужели тебе не понравилось сегодняшнее празднество? Ни прогулка под парусом, ни портреты давно почивших предков маркиза? Геральт дёрнул уголком рта. — Прогулка верхом была сносной. — Твоё чудище, которое ты почему-то зовёшь лошадью, укусило трёх лошадей и виконта. — Она кусает виконта по меньшей мере раз в неделю. Она привыкла, — Геральт бросил многозначительный взгляд на Лютика. — Он виконт? — Йеннифэр нахмурилась, когда в очередной фигуре танца матрона глубоко прогнулась, а Лютик эффектно над ней навис. — Виконт де Леттенхоф. От удивления Йеннифэр не донесла бокал вина до губ. — Леттенхоф — одно из богатейших владений в Редании. — М-м. — И он бард? — Говорит, жизнь аристократа ему не по нраву. Йеннифэр смотрела, как Лютик в золотом, с сияющим отливом дублете непринуждённо скользит среди танцующей знати. — Твой бард полоумный, Геральт. Геральт фыркнул. — Кому ты рассказываешь. Песня закончилась, и Лютик склонился перед своей дамой в глубоком поклоне. Йеннифэр отпила из бокала. — Ты весь вечер с него глаз не сводишь, — заметил Геральт. Йеннифэр повернулась к нему. — Прости, что? Лицо Геральта было непроницаемо. — И во время прогулки по морю ты больше ни на кого не взглянула. Она вдруг почувствовала себя так, словно попалась за чем-то непристойным, хоть и знала, что не сделала ничего дурного. — Я лишь опасаюсь, как бы он не испортил настроение гостям своим фиглярством. — Хм. — Если ты не хочешь, чтобы я читала твои мысли, тебе придётся перевести своё «хм» на любой из известных мне языков. — Вы двое наверняка понравились бы друг другу, если бы приложили немного усилий, — ответил Геральт. Йеннифэр издала смешок, короткий и резкий. — Оставь дешёвые шутки своему барду. У него они лучше выходят. — У вас двоих больше общего, чем ты думаешь. На мгновение Йеннифэр задумалась, стоит ли пускать этого грубияна в свою постель снова, но потом вспомнила, на какие чудеса был способен его язык. — И что же, например? — Вы красивы, упрямы, преданы своему ремеслу и оба страстно любите Эст-Эст, — Геральт кивнул на бокал в её руке. Йеннифэр сделала ещё один глоток, сомневаясь, что сумеет закончить разговор без помощи вина. — Любой, чьи вкусовые рецепторы не были убиты ведьмачьими эликсирами, питает слабость к Эст-Эсту. Геральт пожал плечами, словно признавал её правоту. — Я лишь хочу сказать, что вы оба очень сильно и приятно удивитесь, если попытаетесь узнать друг друга получше. — Я могу удивиться лишь тому, насколько бездонны глубины его глупости, — едко бросила Йеннифэр. — Меня наняли не только лебедей зачаровывать, но и следить, чтобы празднование прошло гладко. Памятуя о склонности Лютика прыгать в самую неподходящую для утех постель и провоцировать этим дипломатические скандалы, присмотреть за ним в моих же интересах. Геральт снова хмыкнул — в любой другой день она нашла бы это милым, но сейчас его хмыканье действовало на нервы — и оглянулся на танцующие пары. — Курвина мать. Опасаясь, что её мысль только что нашла своё подтверждение, Йеннифэр проследила за его взглядом и тоже выругалась. Лютик танцевал с Игнодж, и улыбка, с которой он смотрел на неё сверху вниз, казалась чуть удивлённой. Игнодж, в тёмно-фиолетовом платье с глубоким вырезом и вышитыми серебряными звёздами, поглядывала на Лютика из-под полуопущенных ресниц и очаровательно улыбалась. Сидевший за столом маркиз, забыв о собственной супруге, наблюдал за ними, нахмурив брови. Разгневанным он не выглядел, но и счастливым явно не был. — Я начинаю думать, что твой бард обладает редчайшей магической способностью находить худший из возможных объектов интереса и, едва его завидев, пытается уложить в постель, — проговорила Йеннифэр. Геральт кивнул. — Он так-то меня уже десять лет в постель укладывает. — Иногда даже в Лютике проглядывают проблески ума, — ответила Йеннифэр, удивив своими словами и себя, и Геральта. Песня подошла к концу, и она протянула Геральту бокал. — Я сейчас вернусь. — Йен… — Не волнуйся, Геральт, я позабочусь о том, чтобы все твои любимые части его тела остались на месте, — ловко лавируя между медленно кружащимися людьми, Йеннифэр пересекла обустроенную для танцев площадку и оказалась возле Лютика и Игнодж как раз в тот момент, когда прозвучали последние ноты песни. — Мой милый бард, вечер подходит к концу, а ты обещал мне танец. Лютик растерянно моргнул. — Что? — Только не говори, что на меня у тебя не осталось времени, — Йеннифэр капризно надула губы. — Я ждала этого весь вечер. Игнодж рассмеялась высоко и звонко. — Ох, мы не можем разочаровать нашу дорогую Йенну. Благодарю, Лютик, беседовать с тобой — истинное наслаждение. Лютик переводил взгляд с одной чародейки на другую, пугающе смахивая на зайца, оказавшегося между двумя лисицами. — Удовольствие было взаимным, моя госпожа, — он запечатлел на руке Игнодж скромный поцелуй, и та присела в реверансе. — Наслаждайтесь своим танцем. — Йеннифэр… — насторожённым голосом произнёс Лютик, когда Игнодж смешалась с толпой гостей. — Закрой рот и танцуй. Снова заиграла музыка, и пары вокруг них задвигались. По нелепой случайности им выпал туссентский танец — из тех, что танцуют, едва не сплетясь друг с другом руками и ногами. Йеннифэр надеялась на удалую скеллигскую джигу, где больше топота, чем пляски, а с партнёром лишь изредка соприкасаешься руками. С заметным трепетом Лютик опустил одну руку на талию Йеннифэр, а второй взял её за руку. — Я не уверен, должен ли я быть польщён или мне стоит прийти в ужас. Стоя так близко, невозможно было не заметить, насколько выше был бард. Он всегда казался Йеннифэр мельче, чем был на самом деле, — ещё одна деталь в длинном списке его раздражающих черт. — Рифмоплёт, мне искренне интересно узнать: ты и впрямь настолько глуп, чтобы миловаться с любовницей своего нанимателя, которая вдобавок ещё и колдунья? Лютик издал полный негодования звук. — Я с ней не миловался, Йеннифэр. Она пригласила меня на танец. Мы весьма приятно беседовали, пока ты… — Она играла с тобой, как грифон с лошадью, — огрызнулась Йеннифэр. — Она хочет от меня то, что я сделать не в силах. Я не знаю, чего она хотела добиться, танцуя с тобой, но ни тактика, ни стратегия в число способностей Игнодж никогда не входили. Не просто так её отправили в Вердэн, где кроме нападений дриад ничего, требующего ума, не происходит. — А может быть, ей понравилось моё выступление или то, как эффектно я выгляжу в этом наряде… не закатывай глаза, ведьма, ты знаешь, что я выгляжу восхитительно. Может быть, она всего лишь хотела потанцевать с красивым, талантливым мужчиной. — Зачем же она тогда танцевала с тобой? Лютик рассмеялся, закружил Йеннифэр на месте, а в следующем па привлёк к себе и заставил откинуться на его руку, прогибая назад. Из мелкой мстительности он мог её невзначай уронить, подумалось Йеннифэр, но он этого не сделал. — Благодарю за то, что ты героически бросилась мне на помощь, но я не имел намерения продолжить наше мимолётное знакомство с Игнодж, мне вполне хватило и танца. И это объясняется не только тем, что вечер у меня уже занят, — он бросил многозначительный взгляд на рыжеволосую баронессу, — но и тем, что мне доподлинно известно: неприятностей чародейки приносят много больше, чем наслаждений. — Да ну? — Йеннифэр закрутилась на кончиках пальцев, развернулась и прижалась спиной к его груди. Лютик обхватил её одной рукой чуть выше талии. Когда она повернула голову, то почувствовала щекой шёлк его дублета. — Мне показалось, что танцем с ней ты вполне насладился. Лютик прочистил горло. — Что ж, признаю, она приятная собеседница и так хвалила мою музыку. Приятно знать, что хоть кто-то из чародеек ценит искусство. — Создай хоть что-то, достойное зваться искусством, и я обещаю его ценить, — Йеннифэр напомнила себе о цели своей эскапады и глубоко вдохнула носом. От Лютика пахло жимолостью. — С виду она само очарование и жемчужные улыбки, но она так же беспощадна, как и все мы, кто окончил Аретузу. Если она чего-то от тебя хочет, тебе нужно поостеречься. К её облегчению, в следующем па Лютик тоже должен был развернуться и прильнуть спиной к её спине. Несколько мгновений она прижималась затылком ему между лопаток. — А ты? — спросил вдруг Лютик. — Что я? — Ты увидела, как я танцую с чародейкой, которую подозреваешь в дурных намерениях по отношению ко мне — но если быть честным, я думаю, что ты просто судишь всех по себе, — и бросилась ко мне, чтобы спасти, хотя никогда не скрывала, как сильно я тебе не нравлюсь. Итак, скажи, Йеннифэр, чего ты от меня хочешь? Они снова повернулись друг к другу, Лютик обхватил Йеннифэр за талию обеими руками, а та опустила ладонь ему на плечо. Они танцевали, так тесно прижавшись, что между ними не протиснулось бы и самое тонкое лезвие ножа. — Чего я могу от тебя хотеть? — спросила Йеннифэр, раздражённая тем, что ей приходилось сильно запрокидывать голову, чтобы встретиться с Лютиком взглядом. Наверняка есть какое-нибудь заклинание, способное сделать его ниже. Надо будет поискать. — Это я и пытаюсь выяснить, — Лютик опустил взгляд на её губы. — Потому что ни одной другой причины, по которой ты бы бросилась мне на помощь, я придумать не могу. У Йеннифэр пересохло во рту. До этого момента она и не вспоминала, что, кажется, уже несколько часов не пила воды. — Я сделала это ради Геральта. — Как великодушно. — Если его делает счастливым то, что ты жив, я приложу все усилия, чтобы так было и дальше, пока, конечно, не наступит неизбежное и ты не попадёшь в передрягу, из которой уже никто не сможет тебя вытащить. К примеру, затащишь в постель не ту чародейку. — Ой, перестань, — губы Лютика едва заметно изогнулись в улыбке. — Как будто она может сравниться с тобой по силе. Застигнутая врасплох такой искренней и совершенно непринуждённой уверенностью в её магических способностях, Йеннифэр растерянно заморгала. В том, что Игнодж не годилась ей в подмётки, она не сомневалась, но вот Лютик этого знать никак не мог. Кто-то громко кашлянул у Йеннифэр за спиной, и она вдруг поняла, что они с Лютиком замерли посреди площадки, мешая остальным закончить следующую фигуру: в ней танцоры, неспешно кружась парами, проходили с одного края площадки до другого. Вынужденные неловко их огибать гости бросали на Лютика и Йеннифэр озадаченные взгляды. Лютик чуть натянуто рассмеялся. — Танцы туссентцев, на мой вкус, излишне сложны и замысловаты. Кто может запомнить все эти движения и ни разу не сбиться? — Смею предположить, что туссентцы, — Йеннифэр отпустила его руку и отступила на шаг. — Не наделай глупостей, маленький рифмоплёт, о большем я не прошу. Натянутый смех превратился в такую же натянутую улыбку. — Боюсь, с этой просьбой ты сильно опоздала. На финальных нотах песни Йеннифэр повернулась и быстро зашагала прочь. Геральт ждал там же, где она его оставила, и всё так же держал её бокал с вином. Брови у него поднялись так высоко, что едва не слились с волосами. Она выхватила у него бокал и одним глотком осушила до дна. — Встретимся в моей спальне через четверть часа. — Хм, — неведомым образом брови у Геральта взметнулись ещё выше. — Даже не начинай, — бросила ему Йеннифэр, направляясь к выходу из атриума. К дьяволу все эти танцы и званые вечера.***
Спустя четверть часа, как и было велено, Геральт пришёл в её комнату. Их близость была настолько яростной и бурной, что со стены, к которой Геральт прижимал Йеннифэр, обрушилась на пол картина. А когда после она не спеша трахала его изящным деревянным хером, Геральт так крепко вцепился в изголовье кровати, что оно начало угрожающе скрипеть и трещать. Он ни словом не обмолвился ни о маркизе, ни об Игнодж, ни о трижды проклятом барде — именно это и было нужно от него Йеннифэр. Она позволила мысли о том, чтобы попросить его остаться, задержаться в голове, но смолчала. Геральт запечатлел на её губах лёгкий поцелуй, а потом выскользнул из комнаты и вернулся к своему барду.***
Следующий день тянулся довольно скучно, учитывая выдавшийся накануне — суетный и напряжённый. Из развлечений гостей ждала лишь послеобеденная охота, участвовать в которой Йеннифэр не собиралась; до ужина и ожидавшейся после него оргии заняться было нечем. Впрочем, не воспользоваться возможностью пару часов отдохнуть было бы глупо: минувшей ночью Йеннифэр спала беспокойно и потому с самого утра чувствовала себя разбитой. Да и полуденный влажный зной сводил с ума. Она уже всерьёз подумывала о том, чтобы предложить Геральту провести остаток дня в постели в лености и праздности, но, отыскав его, обнаружила, что тот седлает Плотву. — Ты решил присоединиться к охоте? — удивлённо спросила Йеннифэр. Окружить себя заносчивыми аристократами, не державшими в руках ничего тяжелее тонкой рапиры, едва ли можно было счесть подходящим для ведьмака времяпровождением. Судя по тому, что Геральт выражением лица больше походил на приговорённого к шибенице, он и сам это прекрасно понимал. — В этих лесах недавно видели стаю волков, маркиз опасается, что среди них есть варги, и хочет, чтобы я отправился с ними. Для всеобщего спокойствия. — А что же Лютик? — Он останется здесь, повезло паршивцу. Йеннифэр фыркнула. Она с удовольствием потянулась бы за поцелуем, но не перед конюхами, суетливо седлавшими лошадей для лордов и леди. — Взгляни на это с другой стороны. Если повезёт и варги всё-таки нападут, твои мучения продлятся недолго. Губы Геральта растянулись в улыбке. — Откуда такой жизнерадостный взгляд на мир, Йен? На тебя совсем не похоже. — Стараюсь иногда примерить на себя беззаботность, — Йеннифэр провела пальцами по его запястью. — Одна радость: можно предвкушать сегодняшний вечер. От взгляда, который он на неё бросил, сделалось жарко. — А ты что же, решила принять участие? Я думал, ты будешь сидеть в сторонке и наблюдать, как в Ринде. — В Ринде мне и взглянуть было не на кого. — Хм, — казалось, Геральт и сам с трудом сдерживается, чтобы не поцеловать Йеннифэр при всех. — Может, не так и дурна будет эта пирушка, в конце концов. — Тебе лишь нужно сперва присмотреть на охоте за кучкой заносчивых аристократов. Геральт скривился. — Я как-то провёл два дня с на редкость дружелюбным каменным троллем. Не думаю, что сегодня выйдет страшнее. — Боюсь, ты недооцениваешь аристократов, — она в последний раз незаметно коснулась его руки и зашагала к замку.***
Йеннифэр было ниспослано целых два часа тишины и спокойствия. Она отдыхала в своих покоях, но громкий стук в дверь вырвал её из полудрёмы и даже слегка напугал. — Леди Йеннифэр? — голос Петра звучал как будто взволнованнее обычного. — Подождите немного, — минуту Йеннифэр потратила на то, чтобы пригладить волосы, одёрнуть платье и убедиться, что на лице нет слюны: в конце концов, вечно прекрасные чародейки не пускают слюни, когда прилегли подремать, и не поднимаются с постели с растрёпанными волосами. Лишь приведя себя в порядок, она открыла дверь. Пётр стоял в коридоре и нервно потирал руки. — Прошу меня простить за беспокойство, леди Йеннифэр, но вы ведь знакомы с бардом Лютиком? — К несчастью, — Йеннифэр сразу же пришлось не по нраву, к чему клонился разговор. — Что случилось? — Я пытаюсь его отыскать уже час, — сказал Пётр. — Его светлость наняли труппу танцоров, этим вечером они украсят выступление Лютика, но им нужно отрепетировать, а Лютика нигде нет. Йеннифэр нахмурилась. — Его комнату, полагаю, вы уже проверили? Пётр кивнул. — В последний раз его видели за завтраком. Мог ли он отправиться вслед за охотниками? — Сомневаюсь, — Йеннифэр очень живо помнила каждый из рассказов Геральта о том, как при виде крови Лютик падал в обморок. — Он не любитель подобных развлечений. Баронесса, рыженькая, в замке? — Леди Агнес? — Пётр медленно, недоумённо моргнул, отчего снова стал похож на филина. — Их с бабушкой охота тоже не заинтересовала. Думаю, они в саду. — Прекрасно, — Йеннифэр кивнула. — Я сама этим займусь. На лице Петра отразилось такое облегчение, что Йеннифэр испугалась, как бы тот не начал рыдать у неё на плече. — Благодарю вас, госпожа. Направившись в сад, Йеннифэр довольно скоро отыскала леди Агнес, скучавшую на скамейке, пока сопровождавшая её пожилая женщина кормила хлебными крошками уток в пруду. Тратить время на любезности Йеннифэр не стала: — Вы видели Лютика? На короткий миг глаза баронессы широко распахнулись, она бросила вороватый взгляд на ничего вокруг не замечавшую бабушку, а потом выпрямилась с видом оскорблённого достоинства. — Барда? Не понимаю, с чего вы решили, что я должна была его видеть. Йеннифэр едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Если эта юная леди намерена и в будущем развлекаться за спиной своего жениха, ей нужно научиться сносно врать. — Вас здесь не сопровождает суровый отец или строгий брат, которые могли нечаянно узнать, чем вы занимались последние две ночи? Лицо Агнес пошло красными пятнами. — Я не понимаю, на что вы намекаете. Йеннифэр подавила желание схватить её за плечи и хорошенько встряхнуть и заставила себя улыбнуться. — Не моя забота, кто вам греет постель, госпожа. Меня беспокоит лишь одно: не закапывают ли в неглубокую могилу одного прославленного поэта, пока мы тут с вами мило беседуем, не пытаются ли его лишить самого ценного. — Конечно же нет, — Агнес оглянулась на свою бабушку, которая всё так же кормила уток, но теперь ещё и напевала одну из исполненных Лютиком накануне песен. — Со мной отправили лишь бабушку в качестве компаньонки, а её разум далёк от былой остроты. Она не заметила бы, что я с кем-то… заигрываю, даже если бы я занялась этим у неё на глазах. — Спасибо, — не добавив больше ни слова, Йеннифэр развернулась и поспешила назад в замок. Мог ли Лютик попасть в беду? А может быть, он, охваченный вдохновением, нашёл залитый солнцем уголок да там и уснул? Вот только такое поведение не было ему свойственно. Бард хоть и был беспомощным дураком, но он не составил бы себе почётную репутацию, если бы пропускал репетиции и прятался от нанимателей. — Курвина мать, Лютик, курвина мать, — бормотала Йеннифэр сквозь зубы, поднимаясь по лестнице. Нужно непременно проверить комнату, в которой разместили Геральта и Лютика, на случай, если Пётр упустил какую-нибудь мелочь. — Во что ты ввязался? Она не заметила, как кто-то приблизился к ней со спины, а когда холодные пальцы прижались к затылку, было уже слишком поздно: хаос пронёсся по телу, пронзив, как молния. У Йеннифэр ещё было мгновение, чтобы мысленно выбраниться, а потом всё погрузилось во тьму.***
Йеннифэр очнулась с громким судорожным вздохом, дёрнулась, дико озираясь вокруг, и не сразу поняла, что её запястья скованы тяжёлыми кандалами. Статуя маркизы Лизбет нависала над ней, безмятежно улыбаясь небесам. — Прости, Йеннифэр, — произнёс девичий голосок. — Я не хотела прибегать к подобным мерам. На эти слова кто-то жалобно всхлипнул. Йеннифэр села, смаргивая магический сон. Игнодж стояла перед ней, на приличном расстоянии от проклятой могилы, справа и слева от неё стояла парочка дюжих мужиков с мечами. На лощёных, одетых в добротные доспехи стражников замка они похожи не были, всё в них, от жестов до оружия, выдавало опытных наёмников. На коленях перед Игнодж, с мечом, приставленным к горлу, и кляпом во рту замер связанный Лютик. Его ярко-жёлтый, как лютики, наряд Йеннифэр видела накануне ночью в их с Геральтом комнате, сушащимся на подоконнике. Кляп и горловина шёлкового дублета были запачканы алым, щёку уродовал синяк, ноздри покрывала корка подсохшей крови. — Йеннифэр, — выдавил он сквозь тряпку во рту, и его голубые глаза широко распахнулись от страха. Йеннифэр оскалилась и, вскинув руки, бросила заклинание. Ничего не произошло. С ухмылкой Игнодж кивнула на кандалы на запястьях Йеннифэр. — Двимерит. Мы их снимем, если ты согласишься нам помочь. — Что, чёрт возьми, происходит? — потребовала объяснений Йеннифэр. — Я надеялась воззвать к твоему чувству сострадания или пробудить жажду наживы, но ты вынудила меня действовать иначе, — сказала Игнодж. — Уничтожь статую, сними проклятие или твой любовник умрёт. Лютик что-то невнятно крикнул, и Йеннифэр оглянулась — убедиться, не стоит ли где-то на кладбище Геральт с приставленным к горлу мечом. — О чём ты говоришь, Игнодж? — Не строй из себя дуру, — губы Игнодж насмешливо изогнулись. — Тебе не идёт. Я видела, как бард провожал тебя прошлой ночью в твои покои. Я видела засосы, которые ты оставила на его шее. Его простыни пропахли твоими духами. Я видела, как вы смотрели друг на друга прошлой ночью, когда танцевали. Я знаю, кто вы друг другу. Йеннифэр ничего не смогла с собой поделать. Она запрокинула голову и захохотала так, как не хохотала уже много лет. Отдышавшись, она выдавила: — Твоим знаниям грош цена, дурочка. Маленький ротик Игнодж возмущённо приоткрылся, сложившись трубочкой. — Ты… — Лорд Сеймон знает, что ты затеяла? — маркиз не показался Йеннифэр человеком, способным на подобное, но ей уже доводилось ошибаться. — Разумеется, — фыркнула Игнодж. — А всё сделать самому ему смелости не хватило? Оставил всю грязную работу тебе? Личико Игнодж побагровело от гнева. — Если бы мы оба пропустили охоту, у гостей возникли бы ненужные вопросы. Йеннифэр сменила тактику. — Ты совершаешь страшную ошибку. Как ты думаешь, что сделает Геральт, когда вернётся и обнаружит, что ты похитила его барда? Его не просто так прозвали Мясником из Блавикена. Ты жаждешь своими глазами убедиться в верности этого прозвища? Наёмник, державший меч у горла Лютика, нервно покосился на Игнодж. Та лишь очаровательно улыбнулась. — Ведьмак нам хлопот не доставит. Самодовольство на её лице вызвало у Йеннифэр прилив холодной ярости. — Что ты сделала? — Скажем так, во время любой охоты может произойти трагедия. Ужасный несчастный случай. Это, конечно, весьма прискорбно, ведьмаки ведь создания полезные, но необходимо. Лютик издал бессловесный, полный боли звук, и Йеннифэр почувствовала, как желудок словно придавило камнем. Подавляя растущий страх, она встретилась взглядом с неестественно синими глазами Игнодж и очень спокойно произнесла: — Если с головы Геральта упадёт хоть один волосок, клянусь, на Континенте ты не отыщешь места, где от меня укрыться. Если он мёртв, ты отправишься следом. На лице Игнодж промелькнула тревога. — Если ты в мою сторону палец поднимешь, бард умрёт. Она не обманывала, в этом Йеннифэр была уверена. Даже если они снимут двимеритовые наручники, Игнодж свернёт Лютику шею прежде, чем Йеннифэр успеет произнести хоть одно заклинание. — Я уже говорила тебе, Игнодж. Сделать ничего нельзя. Если бы я могла снять проклятие, я бы это сделала, но я умру прежде, чем моя тщетная попытка увенчается успехом, и ваше проклятие никуда не исчезнет. На кукольном личике не отразилось даже намёка на милосердие. — Уверена, что если ты начнёшь снимать заклинание с гробницы, я смогу закончить начатой тобой. У Йеннифэр вырвался короткий лающий смешок. — Значит, я умру, а ты присвоишь себе всю славу за то, что сама сняла проклятие? — Слава здесь не причём, Йеннифэр, — у Игнодж дрогнули губы. — Всё дело в любви. Но тебе этого не понять, раз уж тебе безразлична судьба собственного возлюбленного. — Бард для меня никто, — бросила Йеннифэр. — Он мне не любовник и не друг. Он всего лишь путающийся под ногами паразит. Игнодж поджала губы. — Хорошо, как скажешь. Убейте барда. Лютик придушенно захрипел, когда один из наёмников оттянул ему голову назад, а второй занёс меч для удара. Он уставился в небо невидящим от ужаса взглядом, тяжело и судорожно дыша, его связанные впереди руки тряслись. Йеннифэр не пыталась заглянуть в его мысли, но в её сознании возник образ настолько отчётливый, словно Лютик прокричал о нём ей в лицо: Геральт, замерший в дверях комнаты, которую они делили с Лютиком, расстроенный и угрюмый. — Лучше дать себя сожрать варгам, чем смотреть, как кучка заносчивых лордов присваивает себе заслуги собственных гончих и соколов. — Не говори глупостей, Геральт. Они присваивают себе заслуги собственных слуг, которые сначала тренируют этих гончих и соколов, а потом спускают их на дичь. — От этих слов мне должно было полегчать? — М-м, нет, но ты гляди веселей. Если варги всё-таки на вас нападут, ты получишь передышку от сиятельного общества дворян. А ещё ты сможешь провести немного времени с новыми лошадьми. Разве это не повод для радости? Геральт в воспоминании тепло улыбнулся. — У маркиза есть несколько прекрасных лошадей. — Вот видишь! Не обращай внимания на дворянчиков, любуйся лошадьми. — Плотвичке это придётся не по нраву. — Плотвичка излишне уверена в твоей к ней привязанности. Капелька сомнений пойдёт ей на пользу. В этом воспоминании было столько любви, столько тоски, горя и ужаса. Если Геральт попался в подстроенную Игнодж ловушку, потому что Йеннифэр недооценила её и лорда Сеймона, то она в долгу перед ним и обязана сохранить жизнь его барду. А если Геральт каким-то чудом останется жив и, вернувшись, узнает, что Лютик погиб из-за нелепого недоразумения, такая весть его сокрушит. Йеннифэр этого допустить не могла. — Остановитесь! — крикнула она. Не успевший описать дугу меч замер, не коснувшись Лютика. Тот обмяк, плечи у него мелко затряслись. — Я согласна, — выдавила Йеннифэр сквозь стиснутые зубы. — Я, несомненно, умру, пытаясь снять проклятие, ты потерпишь неудачу, пытаясь завершить мою работу, и всё это будет напрасно, но я согласна. — Нет! — закричал Лютик сквозь кляп, заставив всех вокруг вздрогнуть. — Нет, Йеннифэр, не смей! Такого Йеннифэр не ожидала. Она была уверена, что Лютик станет молить о пощаде, рыдать и взывать к милосердию. Он всегда казался ей трусливым хвастуном, при первых признаках опасности прятавшимся за спиной Геральта. Но, несмотря на плескавшийся в его глазах ужас, он не остановился. — Не вздумай! — он с силой затряс головой, и кляп сполз ему на подбородок. — Йеннифэр, ты же знаешь, что они всё равно меня прикончат. Беги. Найди Геральта и… — Хватит, — рявкнула Игнодж, и один из наёмников врезал эфесом меча Лютика по скуле. От удара голова у того мотнулась в сторону, и он вскрикнул от боли. Волна неудержимой ярости, жгущей и острой, поднялась в Йеннифэр. — Только попробуй сделать так ещё раз, — прошипела она наёмнику, и тот, испуганно выпучив глаза, отступил от неё на шаг. — Йеннифэр, пожалуйста, — у Лютика сорвался голос. — Я не стою твоей смерти. Курвина мать, я же тебе даже не нравлюсь. И ты же никогда не проявляла ни малейшей склонности к самопожертвованию, а тут вдруг решила начать? Игнодж схватила его за подбородок, заставив поднять на неё глаза. — Бард, если ты произнесёшь ещё хоть слово, я прикажу отрезать тебе язык. Лютик смотрел на неё снизу вверх с вызовом в глазах. — Можно я сперва уточню, получу ли я тогда остаток моей платы за выступление? Потому что, если ты отрежешь мне язык, я не смогу выполнить свою часть уговора, но поскольку это произойдёт не по моей вине, то нести ответственность я… Сунув кляп ему в рот, Игнодж повернулась к Йеннифэр. — Сейчас я сниму с тебя кандалы. Помни, если ты попытаешься что-нибудь сделать, мы убьём барда. Йеннифэр встретилась с Лютиком взглядом. Тот не кричал, но с безмолвной мольбой в глазах качал головой. Она отвернулась от него и протянула Игнодж скованные запястья. — Давай покончим с этим.***
Йеннифэр стояла перед гробницей, сжимая и разжимая кулаки, и смотрела на статую прекрасной молодой женщины, на каменном лице которой застыло вечное спокойствие. Руки изящной каменной фигурки были раскинуты и подняты ладонями вверх, словно женщина пыталась поймать что-то падающее с неба. Помня о мелких костях, усыпавших землю у гробницы, Йеннифэр кружила вокруг неё, стараясь рассмотреть, но при этом не прикоснуться. — Не тяни, Йеннифэр, — бросила Игнодж. — Ты собираешься снимать проклятие вечность? Я ещё хочу сменить наряд перед ужином. Йеннифэр скрипнула зубами. — Я буду снимать его столько, сколько потребуется. — Если ты решила тянуть время, то помни, что это может плохо кончиться для Лютика. — А в противном случае всё может закончиться для него хорошо? — Разумеется, — кивнула Игнодж. — Сделай то, что я прошу, и он свободен. Мы даже ему доплатим. За доставленное неудобство. Лютик громко фыркнул. Его скептицизм сложно было не разделить, но Йеннифэр не могла ничего сделать, кроме как надеяться пережить попытку разрушить проклятие и найти в себе силы, чтобы перенести его в безопасное место. А ещё она надеялась, что сможет отыскать живым Геральта и спасти ещё и его. С осторожностью она потянулась к проклятию своей магией и содрогнулась, почувствовав, как оно немедленно начало жадно высасывать из неё силу. Так она и погибнет, сомневаться не приходилось. Первым делом проклятие поглотит её хаос, а следом сожрёт и жизненные силы, оставив от неё лишь пустую оболочку, такую же, как мелкие косточки на земле. Лютик за её спиной всхлипнул. Определить — от страха или боли — она не могла. Как и сказать, зачем она это делает. В финальные мгновения жизни она решила, что раздражающая компания рифмоплёта лучше, чем одиночество. Если ты хоть ненадолго перестанешь вести себя, как несносный дурак, она может тебя пощадить, — мысленно сказала она ему. — Игнодж по своей природе не убийца. Быстро оправившись от испуга, вызванного неожиданно зазвучавшим в голове голосом, Лютик ответил: Йен, остановись. Не делай этого, прошу. Я же тебе не нравлюсь. Да я уверен, что ты меня ненавидишь. Я делаю это не ради тебя. А ради кого? Ради Геральта? Поверь, он бы со мной сейчас согласился. Йеннифэр промолчала. Йеннифэр, послушай меня, — даже облечённый в мысли его голос был полон отчаяния. — Если ты умрёшь, спасая меня… мне же придётся написать о тебе хвалебную песню. Не поступай так со мной. Он пытался шутить, но был так сильно охвачен страхом, что толку от его попыток не было никакого. А ты переделай пару строк в балладе о фиалковоглазой демонице, пожирающей мужские души. Для панихиды сойдёт, — проклятие бешено сопротивлялось магии, и Йеннифэр стиснула зубы, чувствуя, как подгибаются колени. — С каких это пор тебя волнует, выживу я или умру? Я-то думала, ты только рад будешь от меня избавиться. Не придётся сражаться за внимание Геральта. На несколько мгновений Лютик погрузился в раздумья; Йеннифэр чувствовала, как внутри него борются противоречия, но заглядывать в его мысли не стала. Наконец Лютик мысленно сказал ей: Я никогда не испытывал к тебе неприязни из-за того, что Геральт тебя любит. И у него, и у меня всегда были другие любовники. Но иногда мне начинает казаться, что тебя он любит сильнее, и тогда мне хочется наслать на тебя какую-нибудь кожную болезнь. Йеннифэр сглотнула. Но это не так. Тебе-то откуда знать. Поверь. Она не хотела облекать образы из её памяти в слова, поэтому просто показала их Лютику. Она показала, как Геральт наблюдал за Лютиком прошлой ночью, когда тот танцевал, и сколько редчайшей, мало кому демонстрируемой нежности было в его глазах. Она показала, как Геральт каждый раз отправлялся на рынок, чтобы купить для Лютика ароматное мыло, даже если ему было не по пути, а кошель был почти пуст. Она показала, как он, услышав на улице музыкантов, недовольно качал головой, потому что сравнивал их песни с песнями своего барда и находил их слабыми и неблагозвучными. В его мыслях ты всегда занимал и занимаешь главное место, — заверила она Лютика. — Он всё время думает о том, что должен непременно рассказать тебе о забавной сплетне, которую услышал, или о том, что тебе понравилась бы купленная у пекаря сдобная булка, окажись ты с ним рядом. У вас на двоих одна жизнь. Она не хотела добавлять: Жизнь, в которой мне нет места, но боялась, что эта мысль всё равно проскользнула за ментальные щиты. Лютик громко вздохнул. О тебе он тоже всё время думает. Он показал ей, как Геральт закрывал глаза и глубоко вдыхал всякий раз, когда они проходили мимо цветущего куста сирени. Как он провожал взглядом увиденную в толпе темноволосую женщину и какое разочарование разливалось по его лицу, когда оказывалось, что её бледное личико украшали тёмные глаза. Он показал ей Геральта с мокрыми от пота волосами и невидящими под воздействием страшного яда глазами, мечущегося по постели, в бреду зовущего Йеннифэр, и свои тщетные попытки его успокоить. Ты бы знала, сколько лет прошло, чтобы он назвал меня другом, — в этой мысли было столько усталости, что Йеннифэр не могла не почувствовать прилив жалости. — А всего через год после знакомства с тобой он влюблён как мальчишка. Не понимаю, как ты это делаешь. Это всего лишь похоть, маленький рифмоплёт. Ты же можешь заглянуть в его разум. И сама знаешь, что это ложь. То, что он считает свои чувства любовью, не делает их ею, — у Йеннифэр из носа тонкой струйкой потекла кровь, руки, замершие перед статуей, задрожали. Ей потребовалось мгновение, чтобы вспомнить: это были её руки. — И долго эти чувства не продлятся, — добавила Йеннифэр. — Ничто не вечно. Он не первый мужчина в моей жизни, решивший, что он в меня влюблён. В конце концов, они все понимают, что я не та женщина, которую они вознесли на пьедестал в своих мечтах и грёзах, и отворачиваются от меня. Истредд, Вирфурил и многие-многие другие. Это повторялось снова и снова. Но Йеннифэр знала: больнее всего будет, когда от неё отвернётся Геральт. Геральт другой и мыслит иначе. Если ему кто-то дорог, это навсегда. Он из кожи вон лезет, чтобы казаться сильным, жёстким и сложным. Чушь собачья же, чушь. Йеннифэр попыталась рассмеяться, но в лёгких не хватило воздуха. Да любой, кто видел, как он сюсюкает со своей лошадью, тебе так же скажет. Знаешь, а ты ведь права. Я тут переживаю, что он тебя сильнее любит, а бояться-то надо Плотвички. Вот кто настоящая угроза. Я хоть тебе пальцы не откушу, в отличие от этой вздорной кобылы. К чести этой вздорной кобылы надо сказать, что она к моим нежным частям нож не приставляла. Хотя я вынужден признать, что это скорее из-за отсутствия рук, а не желания. Йеннифэр чувствовала, как под действием её магии проклятие начинает ослабевать. Может быть, надежда на спасение всё-таки была. Может быть, ей удастся уйти отсюда живой и вытащить из этой передряги невредимым и Лютика. Перед глазами заплясали пятна, взор заволокло туманом. Статуя вдруг взмыла вверх, тело словно прошило молнией, когда Йеннифэр с испугом поняла, что упала на колени. Ты можешь убежать, — с отчаянием уговаривал её Лютик. — Ты ещё можешь спастись. Она всё-таки не удержалась и оглянулась на него: бард всё так же стоял на коленях, с побелевшим лицом и широко распахнутыми от страха, блестящими глазами. К его горлу был приставлен меч, а прямо за его спиной стояла Игнодж, готовая прикрыться им, как живым щитом, если Йеннифэр решится на неё напасть. Внезапно Лютик закричал в агонии, неестественно выгнув спину. Человеческие тела не должны были так выгибаться. Йеннифэр заметила, как Игнодж вытянула руку, и рявкнула: — Что ты творишь, курвина мать? — Не отвлекайся, Йеннифэр, — ледяным тоном процедила Игнодж. — Я же вижу, что вы переговариваетесь, а все твои мысли и силы должны быть сосредоточены сейчас на проклятии. Может, мне избавиться от барда, чтобы он тебе не мешал? — Если ты его убьёшь, давить на меня будет нечем, — голос Йеннифэр звучал не так властно, как ей хотелось бы, да и сосредоточить на Игнодж взгляд получилось не сразу. — И я убью тебя. — Я могу и не убивать его. Я могу просто сломать ему хребет. Он больше не сможет ходить и держать лютню, но зато останется жив. Лютик с искажённым от боли лицом застонал. — Игнодж, хватит, — Йеннифэр попыталась подняться на ноги, но не смогла. Она тяжело опустилась на землю, едва успев увернуться, чтобы не свалиться прямо на могилу. — Послушай меня, идиотка, я стараюсь изо всех сил снять это чёртово проклятие, и у меня почти получилось, но потом ты снова начала угрожать. Если ты хочешь нас убить и попробовать сама, то милости прошу, но пытаясь закончить то, что начала я, ты непременно умрёшь, и тогда здесь будут три трупа. Ты этого хочешь? Игнодж задвигала челюстью, но потом всё же выпустила Лютика из объятий хаоса. Тот осел на траву и, тяжело дыша, свернулся в клубок. Лютик? — мысленно позвала Йеннифэр. Лютик поднял голову и бросил на неё затуманенный взгляд. Когда кончик меча снова коснулся его горла, в голубых глазах заблестели слёзы. Когда мы выберемся отсюда, ты напишешь мне песню, — сказала она и, отвернувшись, бросила остатки сил и хаоса в проклятую могилу.***
С удивительной ясностью Йеннифэр понимала, что умирает. Она чувствовала, как беспорядочно колотится в груди сердце, с каким трудом лёгкие втягивают воздух и как с каждым вдохом его становится всё меньше. Такой боли она не испытывала со дня Возвышения, тело содрогалось в мучительной агонии, которая продолжалась, кажется, уже целую вечность и не утихала ни на мгновение. Она знала, что долго пребывать в сознании не сможет, но беспамятство встретила бы с радостью, если бы оно не означало, что она потерпела неудачу. Она чувствовала, как рвались нити проклятия под её чарами, но это происходило слишком медленно. Её тело умирало быстрее. Позади неё Лютик кричал сквозь кляп, всё так же умоляя её остановиться. Игнодж больше не пыталась заставить его замолчать. Она не знала, сколько прошло времени. Она не знала, имеет ли это хоть какое-то значение. Она не знала, жив ли ещё Геральт, а если нет, не смотрит ли сейчас безмолвным духом на то, как по её вине вот-вот погибнет его бард. За спиной раздался вой боли. Йеннифэр отпрянула от гробницы и обернулась. Наёмник, державший у горла Лютика меч, сжимал оставшийся от руки окровавленный обрубок. Сама рука лежала в нескольких шагах от Йеннифэр в траве, рядом с оброненным наёмником мечом. Ещё один, более тонкой работы, вонзился после меткого броска в землю. Если бы Йеннифэр была из тех, кто легко ударяется в слёзы, она бы разрыдалась от облегчения. Но обливаться слезами было не в её духе, да и сил не осталось, поэтому она лишь выдохнула: — Геральт. Второй наёмник развернулся и бросился в атаку. Геральт, с серебряным мечом в руке, перемахнул через одну из гробниц. На его лице застыла маска ярости. Схватка вышла короткой, соперники обменялись всего парой ударов, прежде чем Геральт обезглавил наёмника одним взмахом меча и повернулся к оставшемуся в живых. Подвывая от боли, тот схватил с земли свой меч и, пошатываясь, ринулся на Геральта. Геральт с такой силой ударил наёмника наотмашь, что у того изо рта бисером брызнули зубы. Когда тот рухнул на колени, Геральт ударил его рукоятью меча в висок, заставив кулем свалиться на землю. С рычанием Геральт повернулся к Игнодж. — Не подходи! — провизжала та, одной рукой схватив Лютика за горло и дёрнув его к себе. Лютик, ошалевший от страха, позволил протащить себя по земле. — Я тебе клянусь, ведьмак, если ты приблизишься, я его убью. Геральт замер, блуждая диким взглядом между Игнодж, Лютиком и Йеннифэр. — Только попробуй, и живой ты отсюда не уйдёшь. Игнодж оскалилась. — Я всего лишь пытаюсь спасти человека, которого люблю, но я не думаю, что такое чудовище, как ты, сумеет это понять. — Ты даже не представляешь, насколько хорошо я это понимаю, — Геральт бросил взгляд на Йеннифэр. Судя по отразившемуся на его лице ужасу, выглядела она полумёртвой. Воспользовавшись тем, что он на мгновение отвлёкся, Игнодж вскинула руку, готовясь бросить заклинание. Из последних сил, с каким-то животным рыком, Йеннифэр повторила её жест. Игнодж, взлетев над землёй, пронзительно закричала. Она пролетела по воздуху, брыкаясь и визжа, и рухнула на проклятую статую. С оглушительным треском они обе обрушились на землю. Игнодж уставилась на Йеннифэр пустыми глазами, голова на сломанной шее качнулась, как у куклы-болванчика. — Йеннифэр! — Геральт бросился к ней. В какой-то момент он, должно быть, разрезал на руках Лютика верёвки, потому что тот, спотыкаясь и на ходу выдёргивая кляп, шёл следом. Я жива, — хотела сказать Йеннифэр, но язык отказывался подчиняться. Щекой она прижималась к сухой колючей траве, но никак не могла вспомнить, когда вдруг решила прилечь. — Йен, Йен, — Геральт уложил её голову себе на колени. Руки у него тряслись. — Эй, всё хорошо, всё хорошо. Курвина мать, Геральт, я же не лошадь, — хотела сказать она, но, к её ужасу, язык всё так же не подчинялся. — Что случилось? — спросил Геральт Лютика. — Проклятая гробница, — Лютик схватил Йеннифэр за руку, прижал пальцы к бьющейся на запястье жилке. — Игнодж пыталась заставить её снять проклятие, несмотря на то, что оно должно было её убить. Ебёна мать, Геральт, я просил её этого не делать. На лице Геральта заходили желваки. — Всё будет хорошо, — заверил он Йеннифэр. — С вами обоими всё хорошо. Йеннифэр открыла рот, чтобы сказать, что она это и сама знает, но зрение быстро заволокла темнота. Последнее, что она успела осознать, прежде чем погрузилась в беспамятство, — полная злобы магическая завеса над гробницей исчезла.***
Йеннифэр проснулась от того, что лошадь жевала её волосы. — Фу, — она попыталась оттолкнуть от себя её морду, но от слабости не смогла поднять рук. — Я тебя в кафтан превращу. — Не бойся, Плотвичка, она не посмеет! — раздался громкий голос Лютика. — Продолжай, девочка моя, у тебя отлично получается. — Я и для двух кафтанов место найду, маленький рифмоплёт. — Открою тебе страшную тайну: твои угрозы звучат более… хм, угрожающе, когда ты в трезвом уме и добром здравии. Йеннифэр приподнялась на локтях и свирепо уставилась на Лютика. — Уж сил содрать с тебя живьём кожу мне точно хватит, ты… — Лютик, оставь Йеннифэр в покое, — из ниоткуда вдруг появился Геральт и потянул Плотву за поводья. Лютик обиженно засопел. — Хорошо. Она же мне всё-таки жизнь спасла. — И никогда больше не повторю этой ошибки, — Йеннифэр потёрла затуманенные глаза и заставила себя осмотреться. Лютик сидел по другую сторону потрескивающего костра, с лютней на коленях. Стемнело, судя по ощущениям, довольно давно, а находились они, кажется, посреди леса. Из темноты вокруг доносилось мерное жужжание насекомых. — Как ты себя чувствуешь? — Геральт присел рядом с ней на корточки и протянул бурдюк с водой. — Препаршивейше, — Йеннифэр с благодарностью сделала несколько больших глотков. Напившись, она вытерла рот тыльной стороной ладони и спросила: — Где мы? — Где-то в двух вёрстах к востоку от Феллстона, — ответил Геральт. — Так близко? — меньше всего Йеннифэр хотела находиться сейчас в такой близи от поместья маркиза. — Не хотел долго быть в дороге, пока ты без сознания. Да и в Феллстоне все сейчас слишком заняты, чтобы выслать за нами погоню. Маркиз мёртв. — Что? — Йеннифэр отчётливо помнила, как внезапно исчезло с гробницы проклятье. — Как? — Мы толком и узнать ничего не успели, — влез Лютик, — потому что заглянули в замок лишь для того, чтобы забрать вещи. Торопились, знаешь ли, убраться оттуда к курвиной матери. Похоже, маркиз заметил, как Геральт отделился от группы охотников, и понял, что Геральт обо всём догадался. Поэтому он сломя голову поскакал назад — предупредить свою зазнобушку. Но вместо этого свалился с лошади и свернул себе шею. Йеннифэр издала хриплый смешок и уронила голову на руки. Снова подняв глаза, она перехватила два обеспокоенных взгляда. — Всё было напрасно. Мы с Лютиком едва не погибли, а маркиз всё равно бы умер, и проклятие сбылось бы прежде, чем мне удалось бы его снять. — Лить слёзы по его горькой судьбе я не собираюсь, — Геральт осторожно заправил Йеннифэр за ухо выбившуюся прядь. — Я сразу понял, что он что-то замышляет, едва мы выехали за ворота. Он нервничал и всё время пытался меня отвлечь. — Я рада, — сказала Йеннифэр. — Потому что где-то в лесу тебя ждала ловушка. С тобой должен был произойти ужасный несчастный случай. Судя по смиренному выражению лица, Геральта подобное давно уже не удивляло. — Мы все живы, — Лютик нежно дёрнул струну. — Остальное неважно. Согласно хмыкнув в ответ, Геральт обнял Йеннифэр за плечи. Она уронила голову ему на грудь, закрыла глаза. От него неприятно пахло лошадью и луком, но он был жив. Она чувствовала, как по-ведьмачьи медленно бьётся под щекой его сердце. Этот тихий, полный спокойствия момент можно было бы счесть идеальным, если бы его не испортил бард. — Из такой истории выйдет дивная баллада, — размышлял Лютик вслух. — Трагедия влюблённых, которые знают, что дни их любви сочтены из-за проклятия, наложенного несколько поколений назад. Но их любовь гниёт, паршивеет и обращается чем-то страшным, тёмным, гадким, и в конце концов, попытки снять проклятие приводят влюблённых к гибели. Разве не романтично, что умерли они, скорее всего, почти одновременно? Йеннифэр вздохнула. — Они не заслуживают твоей песни, маленький рифмоплёт. — Йеннифэр, это самые милые слова, которые ты мне когда-либо говорила, — в его голосе она отчётливо расслышала улыбку. — За одно только это я превращу песню, которую для тебя пишу, в своё лучшее творение. Из существующих. Йеннифэр резко распахнула глаза. — Ты не будешь писать обо мне песен. Лютик одарил её самодовольной ухмылкой. — Ты же меня сама попросила. — Да, попросила, потому что была уверена, что умру и никогда её не услышу. — Слишком поздно, — Лютик сыграл несколько нот на лютне. — Она уже почти завершена. Нужно добавить всего пару строф и немного доработать мелодию. — Бард, клянусь всеми богами… — Прости, Йеннифэр, я тебя не слышу — все мысли заняты моим новым шедевром. — Геральт, — прорычала Йеннифэр. — Пожалуйста, напомни своему барду о том, что он смертен, и как легко его убить. — Геральт, пожалуйста, напомни этой ведьме, что есть люди, которые платят мне золотом за то, чтобы я написал о них песню, а она удостоится чести и получит её бесплатно. — Бесплатно? Я ради тебя чуть не умерла, балбес. Грудь Геральта под щекой Йеннифэр затряслась. Ей потребовалось мгновение, чтобы понять, что он над ними смеётся. — Пойду-ка поймаю кого-нибудь на ужин, — поцеловав Йеннифэр в лоб, он поднялся на ноги. Беззастенчиво смеяться он не прекратил, и в уголках его глаз появились морщинки. Как же редко Йеннифэр доводилось их видеть на его лице. Лютик и Йеннифэр смотрели Геральту вслед, пока тот не исчез за деревьями. Наконец Лютик спросил: — Как думаешь, с ним всё хорошо? Он не ушиб голову, доблестно нас спасая? — Я бы заметила, — Йеннифэр покачала головой. — И я не думаю, что Игнодж успела задеть его заклинанием. — И я так не думаю. До этого мгновения он вёл себя как обычно. Может, он просто устал? — Наверняка так оно и есть, — Йеннифэр окинула барда внимательным взглядом, отметив залёгшие под глазами тени, синяк на скуле и стёртую до крови кожу запястий. — Ты сам-то как? — Лучше не бывает, — его ответная улыбка вышла подозрительно широкой. Заметив, что Йеннифэр на уловку не купилась, Лютик вздохнул. — Я был уверен, что сначала мне придётся увидеть твою смерть, а потом отправиться следом как свидетель их злодейства. Я думал, что Геральт или умрёт в одиночестве где-то в лесу, или, вернувшись, обнаружит наши бездыханные тела, — у него сорвался голос. — Курвина мать, я до смерти перепугался. До смерти. — Я тоже, — призналась Йеннифэр. Лютик отложил лютню и провёл ладонью по лицу. — Спасибо, что не дала им меня убить. Но в следующий раз так не делай. Не пытайся больше из-за меня умереть. — Не переживай даже, — сказала Йеннифэр. — В следующий раз я непременно позволю тебе погибнуть. Серьёзность, с которой Лютик на неё взглянул, совершенно не шла его обычно глуповатому личику. — Нет, не позволишь. Под его пристальным взглядом Йеннифэр вдруг почувствовала себя беззащитной. Я видела, как вы смотрели друг на друга прошлой ночью, когда танцевали, — кажется, так сказала ей Игнодж, выдвигая свой ультиматум. — Я знаю, кто вы друг другу. Хоть кто-то из нас это знает, Игнодж, подумала Йеннифэр. Лютик — высокомерный, напыщенный, тщеславный павлин, который слишком любил звук собственного голоса; досадная заноза. Он был надоедлив и совершенно невыносим. Он умолял Йеннифэр бросить его и спасаться самой. Приставленный к его горлу меч напугал её так, как ничто не пугало уже долгое время. — То, что ты сказал мне сегодня… — начала Йеннифэр. Лютик скривился. — В свою защиту скажу, что я был уверен в нашей неминуемой гибели. Мне кажется, в такие минуты человек имеет право на некоторую меланхолию. — Геральт любит тебя. Всей душой, — перебила его Йеннифэр, опасаясь, что Лютик, обожающий всё драматизировать, слишком увлечётся. — Ты делаешь его жизнь лучше, просто находясь рядом. Я не знаю как. Я не знаю почему. Но это правда. На его лице промелькнула слабая улыбка. — Как и ты. Со дня вашей встречи он стал чаще улыбаться. И лучше спать. Я не знаю как. Я не знаю почему. Но ты, кажется, даришь ему покой. У Йеннифэр сдавило горло, и, не выдержав, она отвела взгляд. — Мы оба ему нужны, — проговорил Лютик. — Потеряй он любого из нас, удар будет мучительным, — он помолчал. — Хотя, думаю, потерять меня будет больнее… — Бард. — Прости, Йеннифэр, но в эту самую минуту я испытываю к тебе очень тёплые и нежные чувства, и от этого мне не по себе. Знаешь, а ведь меня очень сильно ударили по лицу. Может быть, у меня сотрясение. Может быть, у меня мозг кровоточит, и я умираю. — Сотрясение мозга тебе только на пользу пойдёт. — Иди-ка ты на хер. Йеннифэр рассмеялась, и вскоре к ней присоединился Лютик. Они долго хохотали, дольше, чем заслуживала шутка, и звук эхом отражался от деревьев. Наконец Лютик успокоился и сумел выдавить из себя: — Это что же получается, Геральт был прав? Нам суждено стать друзьями? — Боги, надеюсь, что нет, — фыркнула Йеннифэр, и правды в её словах было немногим больше лжи. — Но если он окажется прав, мы ему никогда не признаемся. — Само собой. Мы не вынесем его самодовольства, — Лютик задумчиво побарабанил пальцем по лютне. — Но если мы теперь друзья, мне ведь придётся написать для тебя не одну песню, а несколько. — В этом нет необходимости. Честно. — Боюсь, что тут ты ошибаешься. Именно так я показываю свою любовь к друзьям. — Я так понимаю, именно по этой причине друзей у тебя почти нет? — Это было грубо, неуместно и несправедливо, ведьма. И я, так-то, не обещал, что все песни будут лестными. — Какая у тебя дивная лютня. Как ты посмотришь на то, что я превращу её во что-то хоть немного полезное? В морковку для Плотвы? — Не вздумай… да ты не посмеешь… Геральт!***
Йеннифэр провалилась в сон после ужина из пойманных Геральтом белок и, к своему глубокому сожалению, так и не успев набраться сил, чтобы превратить лютню в морковку. Когда она проснулась, огонь уже погас, воздух стал заметно прохладнее, а Геральт и Лютик крепко спали рядом. Йеннифэр лежала, устроившись у Геральта под боком и положив голову ему на плечо, Геральт одной рукой обнимал её за талию. По другую сторону от него громко храпел Лютик, и хотя он спал, уткнувшись лицом в чёрную рубаху, какофонии звуков это ничуть не приглушало. Переполненная мыслями и едва знакомыми чувствами, Йеннифэр несколько мгновений задумчиво смотрела на них. Завтра им нужно будет убраться как можно дальше от Феллстона и очень многое обсудить. Ей нужно будет найти какой-нибудь действенный способ отвлечь Лютика от амбициозной цели сочинить для неё венец баллад. Возможно, скормив его виверне, хотя этот способ расстроит Геральта. Лютик громко фыркнул и, потянувшись, уронил руку Йеннифэр на талию. Йеннифэр замерла. Его тяжёлая рука казалась странно знакомой. Сквозь тонкую ткань рубахи, которую Лютик пожертвовал ей для сна, она чувствовала шершавые мозоли на кончиках его пальцев. Как странно, решила она, что во сне он тянулся к ней, словно её присутствие его успокаивало. Йеннифэр стряхнула его руку. Мгновение спустя Лютик, не просыпаясь, что-то недовольно буркнул, и его рука снова упала ей на талию. Тяжело вздохнув, Йеннифэр теснее прижалась к Геральту, решив, что одну ночь надоедливого барда она потерпит. В конце концов, утром она может его просто убить.***
Утром она его даже пальцем не тронула.