«Никогда»
«Никто»«И я не хочу…»
Тяжёлая голова раскалывалась от тупой бьющей в виски боли, голодный желудок сжался тугим узлом, захотелось исторгнуть из него всё содержимое, если бы оно было, тошнота окольцевала горло, а липкая испарина покрывала раскрасневшееся лицо. Хоть бы не сдохнуть. Собираю последние силы и рывком перекатываюсь на спину. Мокрый мох обдаёт затылок холодными каплями, протягиваю здоровую руку, щупаю влажную растительность, будто пытаюсь в ней отыскать что-то, что смогло бы мне помочь. Ничего нет. Ужасно глупо. Трогаю изломанное предплечье, под пальцами проскальзывает распухшая кожа. Веду дальше, вверх. Ладонь натыкается на закаменевшую повязку, которая по ощущениям вросла в руку. Не представляю, как всё это будет заживать и сколько времени потребуется для полного восстановления. «Если восстановится…», — настойчивая мысль не даёт мне покоя, опоясывая сознание ледяным кольцом страха. — «А, гангрена? Только бы не пришлось ампутировать…» Я видела людей, которые на всю жизнь остались калеками: без рук или ног. И я не представляла, каким образом они находили силы для того, чтобы подняться над своими страданиями, продолжать двигаться дальше, не утонув в том несчастье и горе, что навалились на них, словно бетонные плиты, готовые в любой момент раздавить громадой собственной массы, почуяв слабость или хоть каплю малодушия. Эти люди были просто невероятны, настолько удивительны, что восторг от их поразительной железной воли невозможно чем-либо выразить. Я преклонялась перед такими личностями, понимая, что сама вряд ли бы смогла найти в себе тот самый чугунный стержень, что не позволяет человеку окончательно сломаться в трудный жизненный период. Мне кажется его у меня никогда не было… Этого стержня… Оттого то я сейчас и лежала на влажной земле, не сдерживая навернувшиеся на глаза слёзы, то периодически замолкая, то, вдруг вспомнив о своей боли, вновь рыдая, как маленький ребёнок, у которого несправедливо отобрали игрушку или сладость. Мне было противно себя жалеть, я не могла себе этого позволить, зная, что другим приходится намного хуже, чем мне самой, что я ничего не делаю для того, чтобы спасти невиновных, убивая драгоценное время на роспуск бесполезных соплей. Внутри зарождалась мерзкая волна презрения к собственной мягкотелости, она медленно разливалась по сосудам и оплетала тело, заставляя мой мозг перестать тратить энергию на никчёмные слёзы и, наконец, взять себя в руки. Я обязана встать и до последнего бороться с той немецкой нечистью, что возомнила себя властелином мирового порядка и вершителем человеческих судеб. За все те страдания, крики, смерти и убийства, что мне довелось увидеть в стенах Саласпилса – каждый из них заплатит сполна. И я в этом не сомневаюсь – все они получат по заслугам за свои варварские деяния. И я вправе приблизить этот день, как и любой из всех тех, кто доблестно сражается за свободу и равенство всякого народа на нашей Земле. Но для этого нужно подняться. Я сделала вдох – и свежий, однако холодный воздух заполнил лёгкие. По влажной от испарины спине пробежал озноб, и мне мучительно захотелось оказаться как можно дальше от этого злачного места. Там, где тепло и уютно, где в миниатюрной фарфоровой вазочке стоят засохшие полевые ромашки, где ласковая трёхцветная кошка запрыгнет на колени и благодарно замурлычет, и где есть… мама. Мамочка. Я помню, как ты отговаривала меня не совершать эту страшную ошибку – не идти на фронт, – плакалась, умоляла одуматься, целовала мои руки. Как ты рыдала в тот день, когда мне удалось выбить направление в Подмосковье, и как молча прощалась, не в силах взглянуть на меня – не внявшую твоим мольбам. Тогда я считала, что ты не понимаешь меня, не задумываешься о моих желаниях, живя лишь своими мыслями и признавая только своё мнение, которое ты беспрестанно пыталась навязать и мне. И потому хотелось поскорее сбежать, уехать, жить совершенно в другом мире, принимая решения независимо от чьего-то мнения. Я хотела стать самостоятельной и выбрала свою судьбу одна. И в тот момент мне казалось, что сама идея отправления на войну была безоговорочно верной, необходимой. Отчего-то мне нужно было оказаться там, как бы абсурдно это не звучало для юной девушки, но, очевидно, моя бурная фантазия находила всё происходящее крайне заманчивым и увлекательным. Словно, это была и вовсе не война, а какое-то забавное похождение, которое в моих мечтах превращалось во что-то невероятно занимательное и, определенно, удачное для меня. Однако это желание оказалось ошибкой. С самых первых дней реальность диктовала свои правила, не щадя абсолютно никого. Здесь не было ничего из того, что я себе вообразила, не было той глупой романтичности, которая ассоциировалась у меня с этой страшной войной. Не было, нет и не будет. Есть только боль, хаос и смерть… И именно сейчас они находятся в непозволительной близости от меня. Надо встать, но я не могу. Также как не могу увидеть тебя – мама. А может быть уже и никогда не увижу… Блаженная темнота неторопливо окутывала меня и лениво погружала в спасительную бездну, где не было ни пространства, ни времени – только чёрный вакуум сна. Так тихо, приятно и совсем нестрашно…