Узница дьявола

Давно мне не приходилось носить хоть какие-то предметы женского гардероба. И я не имею в виду что-то изысканное, утонченное, то, что хотела бы иметь в своем распоряжении каждая девушка моего возраста. Нет. Ни дорогие платья, ни тем более украшения, ни туфли, ни что бы то ни было другое. У меня-то и до войны не было подобной роскоши, а мечтать о новеньком наряде, выставленном на всеобщее обозрение в витрине магазина, можно было до бесконечности.   Никаких излишеств, никакой красоты. Только то, в чём впору работать. Хоть и не слишком удобно, но всё-таки возможно.   Да. Точно. Одежда для работы – так это называется.   Простая серая юбка, скрывающая колени, застиранный пуловер и мягкие шерстяные чулки вместе с башмаками на размер больше.   Смешная девчонка-замухрышка, словно только что из-за школьной скамьи. Ничего не знает. Ни о чем не догадывается. И вся беда её лишь в том, что подшучивают другие над ней из-за этой одежонки, а она еще и обижается, плачет, не понимает, что всё пустяки, что слезы свои на такую ерунду тратить не стоит, что есть иные вещи, которые смогут разрушить её мир и ужалить намного больнее, нежели насмешки недалеких одногодок.   Похожа я на неё сейчас? Быть может, в какой-то мере. Есть что-то. Лишь плакать теперь мне следует по-другому поводу.   Плакать? Обязательно?…   Нет уж, со слезами стоит повременить. Пока что… Явно не сейчас, не сегодня…   Всё не так уж и плохо.   Наверное…   Рада ли я тому, что наконец нахожусь в более менее сносной одежде? Не знаю. Скорее всего – не слишком. Всё никак не могу избавиться от неприятного ощущения, дискомфорта, вызванного то ли неподходящим размером – юбка сползала с моих бёдер, из-за чего её надлежало постоянно подтягивать, а в обувь пришлось подложить старые газетные листы, – то ли от того, что отвыкла носить гражданскую одежду, видеть себя в ней. Без понятия, что больше из этого меня смущало, ведь солдатская форма так-то мне не слишком приходилась впору, однако – привыкла же. А тут – юбка и чулки. Странное чувство, будто действительно вернулась в предвоенное время.   И нет ни выстрелов, ни криков, ни стонов.   Тихо и тепло.   Сажусь на маленькую подставку для обуви, окунаю руки в таз с остывшей мыльной водой, слежу чтобы не достало предплечье. Опять? Да что ж это такое! Резко встаю и выливаю оставшийся кипяток из кастрюли. Должно быть горячо. И да… обветренные ладони жжёт, по телу прогуливается дрожь, пробегая от начала до конца роем крупных мурашек. Да ну… Терпимо же, привыкла совсем. Это что! Пустяк. Сейчас даже вроде и приятно. Жарко, хорошо. Вот так бы всегда! Да? Не мерзнуть…   Еще и в безопасности… вроде как. До поры до времени…   — Маргарита?… Валковская? Верно? Ты не должна меня бояться. Я не тот человек, который причинит тебе боль.   Вздрагиваю.   Заговорил. Вновь. И опять не так, как должен.   Но мне ведь не может мерещиться несколько раз? Или крыша уже совсем поехала? Может это от раны?   — Маргарита, ты меня слышишь?   Откуда он знает мое имя? Кто этот человек? Как, почему ему известно? Не верю. Всё это неправда. Не мог фриц этого сказать. Потому что они так не говорят. У них – пуля в лоб и готово. Они не общаются с пленными так. Потому что обязаны только по-другому. А так – так никогда. Они просто не имеют право… Это противоречит их сущности!   Натыкаюсь на сверлящий взгляд широко расставленных карих глаз, длинный чуть загнутый нос, светлые закрученные ресницы буквально касаются низко посаженных бровей, аккуратно подстриженные русые волосы на прямой пробор и гладко выбритый подбородок.   — Ответь же уже, наконец, — кажется, моё молчание ему пришлось совершенно не по вкусу.   — А что отвечать? — ляпнула то, что первое пришло в голову.   — Ты – Маргарита Валковская?   — С чего бы?… — в голосе дрожали эмоции, которые я еще не могла понять.   Ни страх, ни робость, ни паника. Нет. Может… растерянность или недоверие?  Скорее всего.   — Я знаю, что это ты.   — Тогда зачем задаёте вопрос?   Сам не понимает? Забавно... Молчит, гад. А может мне всё это и привиделось? Может, он всё еще у меня за спиной? А я дура, разговариваю сама с собой? У себя в голове?   — Послушай, у меня нет времени на бессмысленную болтовню. Ты обязана меня выслушать прямо сейчас.   — С какой стати?   — Да с такой, что ты – солдат Красной армии, а по совместительству беглец из концлагеря.    — Так вздёрните меня, чего еще вам надо? — почувствовала как лицо перекосило от злобной ухмылки.    — Господи, можешь выслушать меня до конца?   — Ну-с… — и откуда взялось это ехидство?   — Я не могу открыть тебе всей информации, ты же понимаешь, – недоверчиво поднимаю брови. — По крайней мере – не сейчас.   — А может хоть скажете, кто вы такой? — я заткнулась на мгновение, но после, с некоторой долей сарказма, прибавила. — Раз, пока что, убивать меня не намерены.   — Разумеется, и в мыслях не было. Я спасти тебя хочу. Я такой же солдат как и ты, предан Советскому командованию.   — Чем докажите?   Да не верю я ему. Как так можно? Я его не знаю, и честно, знать не хочу. Но вот в чем вся проблема – видно, жизнью обязана. И ничего не поделаешь. За какие такие заслуги, интересно? Очень хочется спросить. Вроде, первый раз видимся и сразу – такой подарок. За что? Припомнить не могу, чем же так отличилась…   — Делом, чем же еще? — мужчина едва заметно усмехнулся.   Стоп, что? Какое дело? Я ничего не делала. Если, конечно, не в беспамятстве пребывала, но это маловероятно.   — И это дело будет касаться не только меня одного.   Так он про грядущие начинания? Хорошо, но а я то для чего? Я ведь просто…    — Ага, то есть неспроста меня не приставили к стенке… — и смешно и плакать хочется.   Ясное дело, что всё не просто так.   — А вообще собственно с чего вы взяли, что я вам верю? Вот так со слов? За идиотку меня держите?   Он ничего не отвечает. Лишь молча проходит к рабочему столу и отодвигает скрипящий ящик. Что-то берёт. Уж ни пистолет ли? Да нет… Зачем же руки марать? Да и сам сказал, что вроде не убьет. Хотя кто его знает? Русский, али нет? Понять не могу… Но говорит прям как свой. Не отличишь. Фриц бы от акцента никогда не отделался, а этот словно всю жизнь на русском языке болтает. А может и вправду… наш?   — Это, — мужчина встряхнул пухлый конверт и изъял из него небольшие твёрдые карточки. — Досье на каждого сбежавшего из Саласпилса. Нашему подразделению велено отыскать узников и впоследствии ликвидировать. Однако… Я не собираюсь этого делать.   — Очень, хм… — на секунду задумываюсь, подбирая подходящее слово. — Дерзко, я бы сказала. И как же вы всё это объясните?   — Обычно беглецов трудно отыскать. Невозможно почти. А времени на это уходит много. Все в курсе. Тут скорее чистая случайность работает. Как с тобой.   Да… мне повезло, так повезло. Ничего не скажешь.   — Но не только же вы знаете про беглецов. Ваши… эм, коллеги. Или как их назвать?   Свора ублюдков.   — Это главная проблема, постараюсь её решить. Всё-таки именно я ведаю этой операцией, а выше меня здесь только оберфюрер, который не слишком-то озадачен вопросом поисков.   — Это рискованно.   — Знаю, но пока мне доверяют, и я этим пользуюсь, — он окинул меня выразительным взглядом. — А теперь, Валковская, о тебе…   Мда, поговорили мы с ним обо мне славно. Лучше не придумаешь. Очевидно, это такая плата за жизнь – в разведку сыграть. А что? Поиграть каждый не прочь, вот только выиграть кто сможет? А если игрок не опытен? Ничего? Не возникало ли у него мысли, что я-то могу проколоться? Да и глупо вовлекать в свои игрища кого-то со стороны. На меня только одним глазом посмотреть и тотчас же понять, что всё продую. Тем более в таком состоянии… неокрепшем. Любой дурак скажет, что я не гожусь для подобных трюков, но нет же… ему надо. Только зачем?   Натираю мылом большое пятно на белой рубашке. От вина? Неплохо живет этот его оберфюрер. Наслаждается жизнью, пока лишает её других, отбирает всё, что человек заработал упорным трудом. Вот так просто, потому что у него есть оружие, потому что одной пули хватит, чтобы оборвать существование ни в чем неповинной души. Щелчок, выстрел и тебя уже нет. Одно мгновение и уже мертвец, ничего не можешь, никак не воспротивишься. Вот поэтому они могут придти и забрать всё, что захочется. Всё, что их извращенная черная душа пожелает. Всё, что готовое, всё, что не их. Ну ничего, посмотрим… когда-нибудь  вся эта фашистская шваль сдохнет и, надеюсь, я этому поспособствую. Жизни не пожалею, чтобы задавить их в собственном логове. Это действительно наш долг и нужно действовать. Вот для этого я и осталась жить. Только одна не справлюсь. Это он правду говорил. Может и стоит тогда поверить? Попробовать распороть звериное брюхо изнутри. Хотя бы попытаться… А сделать это вдвоем проще, нежели поодиночке.   Из таза летят горячие брызги, попадая на засученные рукава пуловера. Под ногами образовалось уже целое озеро, но пятно на рубашке так и не поддалось. Не исчезло. Приходиться натирать повторно. Одной рукой стирать оказалось не так-то просто.   Что ж, время есть. Необходимо хорошенько подумать, присмотреться. И если что я смогу поставить мат быстрее, нежели он успеет хватиться и что-то осознать. Хоть он и помогает, но сейчас никому нельзя верить. Даже несмотря на досье… Да, карточки! А может… всё-таки я зря думаю о нем плохо?…   Глаз щиплет от попавшего в него мыльного раствора.   Нет. Не убедившись в истинной личине человека невозможно ему доверять. Нужно быть уверенной наверняка. И я узнаю то, что мне надо. В любом случае, с ним или без него, удавлю фрицев. Они давно заслужили элитные места в преисподней. Осталось только пробить билеты.