Цзинь Лин вновь сбежал на ночную охоту в полном одиночестве. Он горел желанием доказать всем, что он более не слабое дитя, а взрослый юноша, способный самостоятельно обеспечить себе защиту, а своему ордену почёт.
Однако у Жуланя с детства был один изъян, невероятно мешающий ему в повседневной жизни, обучении и тренировках — он никогда не знал меры. Его не останавливали ни переломы, ни лихорадки, и даже ругань дяди с течением времени перестала производить какой-либо эффект. Он мог сидеть за свитками, изучая что-то, при этом игнорировать собственный жар, либо идти на ночную охоту, сопровождаемый лишь дуновением ночного ветра, при этом делая упор на меч, не имея возможности встать на сломанную ногу. Он был упрям, заносчив и своенравен. Сколько ни пытались слуги, товарищи, друзья или дядя прояснить значимость отдыха, молодой господин не желал ничего слушать, поступая так, как считал верным. Это и завело его в столь неудобное положение: один, в глухом лесу, окружённый мертвецами и без верной спутницы — Феи.
Эта задача сама по себе была сложной в выполнении, но усталость, что не смогла согнуть ноги юноши ранее, перешла на его голову, являя тому незамысловатые рисунки в почерневшем пространстве перед глазами и делая всё ещё хуже. С трудом продолжая сохранять стоячее положение, Цзинь Лин пытался осознать, где на данный момент находится его левая сторона. Всё перед глазами сворачивалось в водовороты, при этом меняя углы, заставляя бедного юношу потеряться окончательно. Земля ушла из-под ног, а руки выронили меч. Обессиленный юноша начал стремительно падать и уже приготовился к тому, что когда он раскроет глаза, то встретится с родителями, ведь мертвецы не должны были оставить от него и лужи.
Но болезненного соприкосновения с землёй так и не последовало. Вместо этого его подхватили теплые руки и прижали к крепкому телу, при первом же вдохе заставляя наполнить лёгкие до боли знакомым ароматом. Даже не раскрывая глаз, Цзинь Лин мог сказать, кто это. Так пахли только члены ордена Гусу Лань. Лань Сычжуй и Лань Цзинъи. Они догадались, узнали, не бросили и пришли на помощь. От осознания этого на сердце распускались цветы, а по венам текла лава, опаляя собой все органы.
От них всегда пахло по-особому, не так как от всех членов их ордена: смесь каких-то лечебных трав, книг, благовоний и много чего ещё, что было невозможно отличить друг от друга. Слабые запахи смешивались между собой, являя новый аромат, что шлейфом переплетался с сильными нотками других, создавая неповторимый умопомрачительный запах. Этот аромат был только их, никто более не мог похвастаться этим. Аромат, исходящий от его защитников, всегда прояснял разум и очищал сердце получше любых мелодий очищения. Становилось спокойнее в их компании. Это то, что Жуланю, несомненно, нравилось в этой парочке.
Так же Цзинь Лин научился различать их фактически с закрытыми глазами. Хоть они и принадлежали к одному ордену, но были совершенно разные. Сычжуй всегда был более мягким и спокойным, не любил лишний раз повышать голос и предпочитал решать проблемы словами. Он был самым благоразумным в их троице. А Цзинъи, напротив, был чрезвычайно взбалмошным, громким и колким на язык, практически в любой ситуации, предпочитая словам действия. Они такие разные и именно поэтому идеально дополняют друг друга. Глядя на них вместе, Цзинь Лин не один раз ловил себя на гнилой мысли о том, что он не подходит ни одному из них. У него ужасный характер, своевольный нрав и вспыльчивая манера общения, чем ни один из его товарищей не мог похвастаться в силу того, что каждый был обучен по всем правилам ордена Гусу Лань. От этого становилось больно и без того израненному сердцу. Порой эта боль была столь сильна, что юному господину Цзинь казалось, что она, подобно бушующему пламени, перекинулась на его золотое ядро и то скоро даст первую крупную трещину.
Из потока не особо приятных мыслей Жуланя вырвал крик, будто из-под толщи воды, умоляющий его ещё немного потерпеть. Цзинь Лин не мог понять, что происходит и кто так отчаянно пытается докричаться до его сознания. С каждой новой просьбой крик становился всё отчётливее, что в скором времени дало возможность различить голоса. Наперебой кричали его спасители, пытаясь держать друга в сознании. Краем глаза Цзинь Лин заметил уже исчезающий на ночном полотне сигнал бедствия. Они вызвали подмогу.
— А-Лин, пожалуйста, держи глаза открытыми! Не засыпай! Осталось ещё чуть-чуть! — отчаянно кричал Лань Цзинъи, что было крайне необычно для него. Он никогда не обращался к Цзинь Лину ласково, да что уж там ласково, хотя бы по имени. Капризная госпожа Цзинь — единственное, что можно было от него услышать.
Цзинь Лин не мог понять причины такого беспокойства. Он просто упал из-за усталости. Ему всего-навсего нужно немного поспать. Он не ранен, ничего не сломано и все конечности на месте. Тогда к чему весь этот шум? Жулань был уверен в том, что его партнёры просто перегибают палку, просто чрезмерно беспокоятся за него. Ведь так было всегда. Но уверенность в целостности собственного тела разбилась, подобного хрустальной вазе, стоило ему увидеть, как Сычжуй, до этого хранивший молчание с невероятно обеспокоенным видом, убрал руку от его живота, как ему показалось, чтобы подозвать, наконец, сумевшую пробраться к ним Фею. Рука старшего Ланя была вся перепачкана кровью, которая чёрными каплями стекала вниз по предплечью, оставляя за собой кривые узоры. А стоило им достигнуть белоснежных одеяний, как те безжалостно впитывались в ткань, меняя её цвет и бесповоротно портя чужой наряд. Понадобилось какое-то время, чтобы понять, чья это кровь и что произошло на самом деле. Сложив дважды два, Цзинь Лин понял, что его так клонит в сон вовсе не от усталости или бессчётных бессонных ночей, а из-за потери значительного количества крови, что спешила покинуть его тело через огромную рваную рану в области живота. И Цзинъи так отчаянно просил его держать глаза открытыми и не засыпать вовсе не из-за личных желаний или какой-то прихоти, а для того, чтобы они могли быть уверены в том, что он всё ещё жив и слышит их.
Размышляя над прошедшим боем, Цзинь Лин отчаянно пытался понять, когда он допустил ошибку, которая привела к этому. Как он позволил этому произойти? Был недостаточно осторожен, недостаточно проворен и недостаточно внимателен. Нужно больше тренироваться, чтобы исправить эти ошибки и стать лучше, чтобы им гордились и считали за равного, чтобы его родители гордились им. С этими мыслями наследник ордена растерял остатки контроля и провалился в темноту.
***
Сычжуй, сидящий подле кровати Цзинь Лина, продолжал держать того за руку. Он молчал и рассматривал его лицо, ужасаясь этой картине. Они не виделись несколько месяцев из-за того, что у всех были плотные графики и не было времени на что-то в них не входящее. За эти месяцы Цзинь Лин ужасно осунулся, кожа побледнела, на щеках появились вмятины из-за потери веса, а под глазами залегли ужасные черные пятна, свидетельствующие о полном отсутствии сна. Точка на лбу теперь была похожа на ссадину или рану, настолько сильно она контрастировала с побледневшей кожей. Смотреть на это было очень тяжело, а осознавать, что он ничем не смог помочь, ещё тяжелее. Они должны были навестить его раньше, позаботиться о нём, вырвать из бесконечно повторяющегося цикла тренировок и дать передохнуть в своих объятиях. Возможно, тогда был бы шанс избежать этого. А-Юань хотел получить ответы на все вопросы, что сейчас крутились в голове, но высказаться было некому. Он желал выяснить, почему Цзинь Лин не обратился за помощью к своему дяде, кому-нибудь из старших или хотя бы к ним. Хотелось знать, для чего он довёл себя до такого состояния. Он очень хотел услышать, когда тот в последний раз нормально ел или спал, но все вопросы потерялись в глубине тревожно бьющегося сердца.
Вскоре вернулся Цзинъи, что до этого момента был на допросе у главы клана Юнмэн Цзян, который выпытывал у парня все подробности произошедшего. Утаивать смысла не было. Потому Лань Цзинъи рассказал всё, что видел и даже немного приукрасил. Всё это было для того, чтобы для Саньду Шэншоу, наконец, открылась правда о состоянии его племянника, которое он упрямо скрывал всё это время. Вместо того, чтобы поделиться своими переживаниями с кем-либо, Цзинь Лин молчал, предпочитая взвалить всё на себя и тянуть весь груз душевных переживаний и физических недомоганий самостоятельно, постоянно спотыкаясь о камни — презрительные взгляды — и падая лицом в грязь — собственное отвращение к слабостям своего тела.
Выслушав младшего адепта ордена Гусу Лань, Цзян Чэн поспешил покинуть помещение, в котором они беседовали. Он направился в неведомом для незнакомого с местностью Пристани лотоса направлении, а Цзинъи не стал тратить драгоценное время на поиски, решив, что старшему необходимо побыть наедине со своими мыслями, а ему отправиться в цзинши к их капризной юной госпоже.
Просидев у постели раненого около двух с половиной часов, юные адепты ордена начали поддаваться запахам благовоний, зажжённых в цзинши и, до последнего сопротивляясь, провалились в сон.
***
Сычжуй пришёл в себя от постороннего звука в тихой комнате. Это был то ли скулёж, то ли приглушённый вой. Открыв тяжёлые из-за аромата уже догоревших благовоний глаза, он застал решившего бесшумно покинуть комнату и впоследствии упавшего от бессилия Цзинь Лина и Фею, что переживала за своего хозяина и пыталась хоть чем-то ему помочь. Тот же, в свою очередь, старался заставить встревоженного оборотня замолчать, чтобы она не подняла остальных.
— А-Лин? — услышав знакомый голос, Цзинь Лин оторопел и замер на одном месте. Вздрогнуть от неожиданности не позволила режущая боль в области живота. На данный момент все духовные силы он направлял к ране, чтобы облегчить боль и ускорить заживление, поэтому был ещё слабее, чем до обморока. — А-Лин, для чего ты встал? Тебе нужно лежать, чтобы не тревожить раны. Если тебе что-то понадобилось, то ты мог разбудить кого-нибудь из нас, — Сычжуй поднялся на ноги и, сократив расстояние между ними до шести цуней, осторожно положил тёплые ладони на ослабевшие плечи.
— Я не хотел вас будить. Тем более я в состоянии дойти сам. До кабинета дяди не далеко, а я хотел с ним встретиться и объяснить всю ситуацию. — Упорство главы ордена не знало границ и старший это прекрасно понимал, также как и то, что уговоры не произведут никакого положительного эффекта, а другой был не нужен. Поэтому, не став зря терять время и тратить на излишние разговоры и без того стремительно утекающие силы юноши, Сычжуй решил действовать самостоятельно.
— Прошу меня простить. — С этими словами старший адепт ордена Гусу Лань со всей имеющейся нежностью и осторожностью обвил пока ещё не сопротивляющееся тело, подхватив под коленями и придерживая за лопатки, а после, поднявшись с колен, донёс раненого до постели и уложил с такой осторожностью, будто укладывал не человека, а самый драгоценный артефакт, какой только мог существовать.
Затуманенный усталостью мозг очень долго не мог осознать, что сейчас произошло. Осознание накатило волной только тогда, когда Цзинь Лин уже лежал в постели под одеялом, а рядом сидел Сычжуй и бережно поглаживал его по голове, медленно передавая ему свои духовные силы.
— Ты… Ты что творишь? Я в полном порядке, моих сил хватит на заживление, не нужно этого делать, — Цзинь Лин сжал кисть руки А-Юаня, призывая остановиться, но его протест не продлился более минуты. Его руку накрыла горячая ладонь Сычжуя и мягко убрала её в сторону.
— Я делаю это, потому что хочу помочь тебе. И я, и Цзинъи всегда помогали тебе не потому, что считали тебя слабее, а потому, что любим. Твой дядя заботится о тебе не из-за какого-то обещания, а потому что любит и боится потерять. Не существует всесильных людей, и когда-нибудь ты сможешь это понять. А до тех пор мы будем помогать тебе, даже если ты будешь противиться, — заведя вторую руку над животом Жуланя, Сычжуй начал вливать духовную силу вторым потоком, усиливая заживление раны.
Возмущённый тем, что «его силы недооценивают», Цзинь Лин уже хотел что-то возразить, но в одночасье замолчал, почувствовав третий поток вливаемой в него духовной силы, а вслед за ней и на удивление нежные руки, обвившие его в объятиях.
— Цзинъи? — такой жест Жулань мог ожидать от Сычжуя, но никак не от этого человека
— Тише. Давай ты повозмущаешься позже, юная госпожа? — в своей привычной манере поддразнив Цзинь Лина, Лань Цзинъи оставил лёгкий поцелуй у того за ухом и продолжил вливать силы.
Каждый из потоков отдавал приятной прохладой, заставляя удовлетворённо морщиться. Надолго Цзинь Лина не хватило и через пару минут он перестал сопротивляться, расслабляясь и принимая то, что ему дают. Вскоре он начал клевать носом, проваливаясь в сон. А во сне ему снились две пары заботливых и тёплых рук.
