***
Ощущение, будто я стою посреди переполненной народом комнаты,
кричу во весь голос, а никто не слышит.
х/ф «Титаник».
У Блейна голубые глаза, мягкая улыбка и глубинная печаль во взгляде, что не исчезает, даже когда мужчина смеётся. Она прячется в скорбной морщинке между бровями, в напряжённо поджатых губах, в порой немного отрывистых и резких движениях. И Теодора задумывается, а сколько же, на самом деле, шрамов и рваных ран таит его измученная душа? У Блейна тихий, но твёрдый и уверенный голос, и абсолютно не важно: он рассказывает об эскизах новых нарядов, говорит о погоде или делится своими мыслями. Ты всё равно начинаешь слушать его, с жадностью каждое новое слово ловишь, чувствуя, как сердце тепло и умиротворение мягким покрывалом окутывают. И в такие моменты Теодоре даже дышать легче становится. Она смотрит на Блейна, коротко улыбается, а сама про себя молит лишь обо одном: «говори, пожалуйста, говори о чём угодно, ибо твой голос — единственное сейчас, что не даёт мне с ума сойти». Прикосновения Блейна всегда сильные, но невероятно осторожные, нежные. Он ловко подхватывает Теодору, когда та уже смирилась со скорым поцелуем с деревянным полом мастерской, за талию обнимает, к груди своей прижимая. И она, кладя ладонь прямо напротив сердца, ощущает его лихорадочно-быстрый стук. Теодора голову поднимает, вновь и вновь в своём личном океане тонет, замечает, как на малейшую долю секунды в глазах Блейна мелькает нечто столь отдалённо похожее на искренний интерес и нежность. Но буквально через мгновение выражение его лица становится всё таким же спокойным и отстранённо-вежливым. Рядом с Блейном тепло и уютно. Он не так часто позволяет улыбке коснуться своих губ, а уж смеющимся его и подавно не застанешь. Но, однажды, сидя после смены в его мастерской и рассказывая очередную историю из своего детства, Теодора слышит тихий и мелодичный смех. Он такой неуверенный короткий, словно Блейн давно разучился смеяться. Теодора на секунду замолкает, встречаясь взглядом с мужчиной, с удивлением замечая, как трогательный смущённый румянец жаром его щёки опаляет. Блейн тут же отворачивается, откашливаясь преувеличенно-громко, будто бы его на чём-то постыдном поймали. И Теодора чувствует, как нежность к этому одинокому и невероятно прекрасному мужчине проникает в каждую клеточку тела, наполняя всё её существо обжигающей энергией. Она не успевает полностью осознать, что делает, как рука уже сама тянется к ладони Блейна, переплетая их пальцы. Теодора старается не показывать этого, но страх тут же клешнями ядовитыми в сердце впивается. А вдруг отдёрнет? Отстранится? Снова каменную стену возведёт между ними. Но вопреки всему Блейн мягко улыбается, осторожно сжимая ладонь Тео в своей, большим пальцем поглаживая кожу. И ей кажется, словно яркие лучи света затопили всё пространство вокруг, хотя с утра льёт непроницаемой стеной дождь, а над головой до сих пор висят свинцово-тяжёлые тучи. Теодора секунду смотрит на Блейна, чувствуя, как с каждым оглушительным ударом сердца в груди всё выше и выше поднимается сокрушительная волна одиночества и боли, грозящая смести остатки самоконтроля, уничтожить ту хрупкую маску спокойствия и невозмутимости, которую Тео с заядлым усердием создавала. Маску, за которой спрятана истерзанная десятилетиями боли и горьких потерь душа. Тео чуть голову приподнимает, сталкиваясь с бесконечной тревогой и волнением в голубых глазах напротив, и с губ срывается едва слышный жалобный всхлип. Боже, что она делает? О чём вообще думает? Прекрасно ведь знает, что любые знакомства, отношения заканчиваются одинаково — те, кто окружает её, умирают, а она продолжает жить дальше, храня пепел совместных воспоминаний, прах несбывшихся ожиданий и невоплотившихся мечтаний. Её личное проклятье. Тяжёлый крест, который она нести будет целую вечность. Но предательское сердце доводы разума слушать больше не желает. Да и Теодора тоже, видимо. Именно поэтому, послав как можно дальше собственные правила и запреты, она тянется к Блейну, руками обвивая его шею, прижимаясь как можно ближе к широкой груди. И с губ срывается облегчённый выдох. Боже, как ей не хватало этого — тепла объятий человека, которому не всё равно, который понимает её, принимает. И Блейн, благослови Господь его душу, ничего не спрашивает, не говорит. Он отвечает на объятия с ещё большей силой, огромным желанием, ладонями вцепляясь в ткань костюма Тео, сжимая, словно боится, что она в следующий миг исчезнет. Блейн горячими губами к виску её прижимается, оставляя короткий поцелуй, и Тео болезненно зажмуривается, лицом зарываясь в шею мужчины.***
Если говорить откровенно, то Теодора никогда не испытывала особой любви к классической музыке. Нет, она могла по достоинству оценить сложность композиции, виртуозность и мастерство дирижёра, весь тот колоссальный труд, старания и усилия музыкантов, благодаря которым и была создана та или иная симфония. Но когда она пыталась вслушиваться в переливчатые ноты музыкального произведения, старалась через себя пропустить льющиеся потоки музыки, прочувствовать то, что пережил автор, когда создавал её, в груди была лишь пустота, ничего не отзывалось, не вздрагивало во время особо напряжённых моментов. Но когда за пианино садился Джон, когда пальцы его касались чёрно-белых клавиш, когда звуки музыки заполняли тишину помещения, весь мир для Теодоры переставал существовать. Она жадно каждую ноту ловила, покорно следуя за Джоном сквозь переплетение тонов, переливов, музыкальных оттенков, что собой представляли целый неизведанный мир, дорогу к которому прокладывал для неё доктор. Кажется, что в каждое уверенное и плавное движение вложена частичка его души, собственной боли и переживаний, сомнений и страхов, потаённой страсти и отчаяния. И Теодора чувствовала это. Чувствовала в прикрытых глазах, в лёгкой чуть задумчивой улыбке, в спокойном и, возможно, чуть отрешённом выражении лица, которое потом медленно сменялось какой-то возвышенностью и даже одухотворенностью. И тогда на мгновение Теодора отвлекалась от бурлящего потока музыки, будучи полностью поглощённой сменяющимися эмоциями на лице доктора. В обычной жизни он всегда собран, холоден, держит собственные чувства под тысячью замками, не ослабляя ни на секунду контроль. Каждое его слово продумано, каждое движение чётко выверено, каждый шаг лишь приближает к нужной цели, и никаких сомнений. И только в те редкие вечера, когда доктор садится за старенькое пианино, Теодора может, наконец, увидеть его настоящего. На секундочку заглянуть за столь ненавистную маску холодности и равнодушия и увидеть за ней страстную томящуюся душу и горячее сердце. И в такие моменты ей нестерпимо сильно хочется как можно ближе к нему оказаться, прикоснуться к руке, прижаться к груди, позволить себе сгореть в этом пламени, что души их огненной нитью воедино связывает. Нитью, что доктор Робертс так отчаянно разрубить пытается. Теодора так сильно погружается в пучину собственных мыслей и тревог, что не замечает, как Джон в последний раз прикасается к клавишам пианино, ставя точку в очередной истории, рассказанной с помощью музыки, и в комнате воцаряется глухая, но приятная тишина. Джон медленно поворачивается к Тео, и на губах его расцветает короткая, но искренняя улыбка. И юная журналистка не может не улыбнуться в ответ, чувствуя, как сердце с привычного ритма сбивается. А ведь раньше он постоянно ворчал, когда Теодора оставалась рядом, чтобы послушать его игру. Демонстративно не замечал её присутствия, хотя Тео не раз видела, как волей-неволей Джон задумчивые взгляды в её сторону бросал, и всегда успокаивался, когда убеждался, что она здесь, что не ушла. Со временем доктор просто смирился с настойчивостью и непоколебимым упрямством молодой журналистки, с трудом признаваясь самому себе, что слишком***
— Сильная, — издевательски протягивает Тео, тихо смеясь, чувствуя, как горькие слёзы к горлу подступают. — Была сильной рядом с тобой. Тео снова приникает к горлышку бутылки, впервые за долгие годы по-настоящему жалея, что не может напиться и забыться. Алкоголь терпкостью и горечью на языке остаётся, и Тео брезгливо жмурится, вытирая ладонью рот. Коньяк уже почти заканчивается, а разум всё ещё кристально-чистый. Она выходит на улицу, всей грудью вдыхая свежий ночной воздух, в котором, наконец, чувствуется долгожданная прохлада. На задворках сознания мелькает мысль, что неплохо было бы извиниться перед Блейном за свой поспешный побег и скомканное прощание. Он не заслужил такого отношения. Тео вспоминает абсолютно потерянный взгляд Блейна, и на душе так гадко становится. Девушка тянется к карману, пытаясь одновременно нащупать ключи от квартиры, не выронить бутылку и не оступиться, ибо падать на асфальт будет не очень приятно. Вдруг плечом она врезается в одного из прохожих, тут же слыша сдавленное ругательство на иностранном языке. Потирая ушибленную руку, Тео поворачивается, замечая перед собой высокого мужчину, облачённого в строгий костюм с накинутым на плечи пальто. Пронзительные голубые глаза, тёмные аккуратно уложенные волосы, лёгкая щетина, острые скулы и бледная кожа — чисто аристократическая внешность, восхищение которой можно встретить на страницах каждого второго романа. Тео уже хочет попросить прощения за собственную невнимательность, но с губ не срывается ни слова, ибо в груди вдруг просыпается всё ещё неизведанная могущественная энергия, пронизывающая каждую клеточку тела, предупреждающе шипя в груди, словно нашёптывая на ухо, что незнакомец перед ней — не обычный человек, угроза. И Тео действительно чувствует некую ауру тёмной силы, что тенью следует за мужчиной, на плечи невидимым плащом опускаясь, в объятиях кутая. — Вы в порядке? — вдруг спрашивает незнакомец, взволнованно хмурясь, и Тео не может удержаться и чуть бровь выгибает. — Это мой вопрос, я же в вас врезалась. Мужчина в ответ тихо и сухо смеётся, и Тео с опаской замечает, что улыбка не трогает его глаз. — Не стоит беспокоиться, — отвечает он, окидывая Тео внимательным и задумчивым взглядом, отчего та еле сдерживается, чтобы не передёрнуть плечами, избавляясь от неприятного ощущения, словно в твою душу и голову проникнуть пытаются. — Неудачный день? — Если бы только один день, — как-то несвязно бурчит Теодора, доставая, наконец, ключи из кармана. Она извиняется перед незнакомцем, неопределённо машет рукой и отворачивается, намереваясь продолжить свой путь домой, что именно сейчас кажется слишком долгим. Но вдруг рядом с ней раздаётся шорох шагов, и Тео поворачивается, с удивлением замечая того самого мужчину, с которым они только что столкнулись. — В чём дело? — Прошу прощения за излишнюю назойливость, но вы выглядите болезненно и слишком устало, поэтому, надеюсь, не будете против, если я помогу вам дойти домой, — с абсолютно равнодушным и нечитаемым выражением лица выдаёт мужчина, бросая в сторону Тео короткий быстрый взгляд, словно бы следя за её реакцией. Боже, Тео, насколько же жалко ты выглядишь, что даже прохожие считают тебя какой-то побитой дворняжкой. Наверное, это и есть дно жизни. Несколько секунд Тео поражённо молчит, даже не зная, что ответить, а потом на помощь приходит уже слишком привычные раздражение и злость. — А вам делать больше нечего? — она знает, что незаслуженно грубит тому, кто вроде как помочь ей хочет, но, во-первых, его никто не просил; во-вторых, доверяют первым встречным только в наивных и глупых фильмах, которые сейчас крутят по телевизору; в-третьих, вот именно сейчас ей совсем не нужна чья-либо компания. — Возможно, — просто отвечает мужчина, и Тео какое-то время ждёт продолжения фразы, но потом просто безразлично пожимает плечами. Что ж, если ему так угодно, пусть идёт. Даже если попытается напасть, то настанет то самое время, когда можно будет проверить, на что способна дарованная ей энергия. Несколько долгих минут они идут в абсолютной тишине, и в любой другой момент Тео почувствовала бы себя неловко, но сейчас она слишком измотана морально и физически, слишком устала, и ей слишком плевать. Вдруг в голову непрошенная мысль приходит. — Вы издалека приехали? — спрашивает Тео, глядя себе под ноги. — С чего вы взяли? — она чувствует в голосе собеседника толику удивления и растерянности, словно его только что вырвали из лабиринта собственных мыслей. — Акцент интересный, — отрывисто и просто отвечает Тео, пожимая плечами. Она поворачивается в сторону мужчины, и тот одобрительно улыбается ей. — Да, я прибыл из Румынии, — на секунду он замолкает, словно бы раздумывая о том, продолжать ли разговор. — Меня зовут Влад. — Те… Елена, — Тео очередной мысленный подзатыльник себе даёт, ибо снова запуталась в своих вымышленных именах. Она украдкой взгляд бросает в сторону, но Влад в ответ лишь мягко улыбается. Он прекрасно всё понял, но не стал ничего больше спрашивать или уточнять. — Путешествуете? В поисках новых воспоминаний и ощущений? Тео старается не разглядывать своего собеседника слишком пристально, но волей-неволей косит взгляд в сторону, с удивлением порой замечая, как тени, окутывающие пустынные улицы города, словно бы тянутся к Владу, простирая к нему изломанные смоляные руки как к своему Повелителю. И от этого энергия в груди снова заинтересованно голову приподнимает, словно бы в прыжке присаживаясь, готовясь в любой момент атаковать. Теодоре приходится со всей силы сжать ладони в кулаки, самой себе приказывая успокоиться. Она не уверена, что Влад хоть как-то может быть связан с Джоном или Томасом, но то, что за предельно вежливым и холодным взглядом голубых глаз кроется кромешная тьма и множество тайн, никаких сомнений у неё нет. — В поисках, но не новых впечатлений, — туманно отвечает Влад, вперяя задумчивый взгляд в ночное звёздное небо. — Что же вы тогда ищете? — как-то недоверчиво выгибает бровь Тео, не совсем понимая, куда именно идёт их разговор. На лице Влада появляется блуждающая, немного отстранённая улыбка, и он неосознанно касается перстня у себя на правой руке. Тео только сейчас замечает его. Обручальный. Но судя по затаённой тоске и невыносимой боли, что горят в глазах незатухающим пламенем, брак закончился на довольно печальной ноте. — То же, что и любой человек, — покой, — просто отвечает Влад. — Мне кажется, вам тоже этого не хватает, верно? И после этих слов внутри становится необъяснимо тихо и так больно. А ведь действительно. Проживая десятилетие за десятилетиями, меняя имена и личность, переезжая из одной страны в другую, встречая множество людей, чьи лица сейчас и не вспомнить, Тео всё больше замечает, что перестала ощущать вкус жизни. И дни её скорее похожи на постоянную борьбу с горечью потери и вечной тревогой, что на дно тащит. Тео вдруг на месте замирает, встречая внимательный взгляд Влада, и впервые за всё время их импровизированной прогулки она замечает в его глазах отголосок собственных адских мучений, которые для неё приготовила вечность. Кажется, словно ты смотришь в зеркало и видишь своё отражение. И от этого вдвойне больнее становится. Она как-то потерянно по сторонам оглядывается, внезапно понимая, что за таким странным разговором скоротала дорогу к своей квартире. Тео поворачивается к Владу, и тот всё понимает. Он прикладывает ладонь к груди в жесте бесконечного уважения и чуть голову склоняет. — Надеюсь, вы найдёте то, что так отчаянно ищете, — задушено и хрипло шепчет Тео, резко разворачиваясь и широкими шагами направляясь к двери. Она уже не слышит слова Влада, летящие ей в спину разбитым шёпотом. — И вы тоже.***
Когда входная дверь с мягким хлопком закрывается за Тео, силы внезапно полностью покидают её, ноги подкашиваются, и она медленно сползает по стене на пол. Тео подтягивает колени к груди, зарываясь в них лицом, и с губ её срывается тихий отчаянный, жалобный всхлип. Устала. Боже. Как же она устала. Чем она это заслужила? Чем?***
Румыния, 2020 год.
Теодора заинтересованно по сторонам оглядывается, и целый вечер с лица её не сходит мягкая и расслабленная улыбка. Всё же посетить Румынию было не такой уж и плохой идеей, как оказалось. Тео повезло, ибо её приезд как раз совпал с началом чреды фестивалей и праздников, а это не только давало множество новых идей для статей, но и позволяло поближе познакомиться с богатой культурой страны и просто постараться хоть немного отдохнуть, отвлекаясь от проблем внешнего мира. Она останавливается напротив импровизированной театральной сцены, с нескрываемым удивлением и какой-то детской радостью наблюдая за разворачивающимся действием. Двое возлюбленных, которых сейчас разделяет стена, сотканная из их сомнений, страхов, всеобщего порицания, обращают друг к другу трепетные признания в любви, тем самым давая непреложную клятву, что останутся всё равно вместе. И Тео, на удивление, получает огромное удовольствие, по-настоящему наслаждаясь игрой актеров, простыми, но от того не менее красивыми и уместными декорациями, лёгкой, ненавязчивой музыкой, что словно кинжалом по сердцу проходится. — Они ставят эту пьесу каждый год, но она не теряет своего очарования и горкой трагичности, — раздаётся спокойный мужской и слишком знакомый голос. Тео оборачивается и тут же на месте замирает. Влад. Тот самый странный незнакомец, что в прошлом проводил её домой. И сейчас, встречаясь с улыбчивым и открытым взглядом голубых глаз, она не может не заметить несколько важных перемен. Тео помнит того Влада, за которым тенью следовала тёмная и могущественная сила, и в каждом движении и слове его сквозила смертельная усталость, едкое отчаяние и застаревшая боль, рваными ранами душу исполосовавшая. А сейчас, кажется, словно он сбросил с плеч ужасный тягостный груз, что к земле его постоянно тянул, и вздохнул свободно и легко. — Надо же, не думала, что мы встретимся вновь, — тепло усмехается Тео. — Мир, оказывается, и вправду очень тесен. — Рад, что вы решили посетить Румынию, — Влад восхищённым взглядом окидывает раскинувшиеся вдали леса и сумеречное небо. — Уверен, что наша культура, природа и старинные достопримечательности произведут должное впечатление. — Не сомневаюсь, — Тео снова переводит задумчивый взгляд на Влада и чуть голову вбок наклоняет. — Нашли что искали? Несколько секунд Влад непонимающе хмурится, а затем, видимо, вспомнив их разговор в прошлом, мягко улыбается. Внезапно он оборачивается, ища глазами кого-то в толпе, и Тео прослеживает его взгляд. Рядом с шатром гадалки стоит молодая женщина с высоким мужчиной. Они что-то бурно обсуждают, склонившись друг к другу. В какой-то момент она приподнимается на носочки и отвешивает своему собеседнику шутливый подзатыльник, на что тот притворно за сердце хватается, но на лице его при этом играет широкая и довольная улыбка. Он рыжие волосы лёгким движением назад зачёсывает, а потом, немного подумав, тянется к рядом стоящей вазе с живыми цветами, достаёт аккуратную белоснежную ромашку и вплетает в густые локоны своей подруги. Тео вдруг оборачивается к Владу, замечая, что взгляд его прикован к той парочке, и в голубых глазах при этом горит любовь и нежность столь неистовые и сильные, что журналистка смущённо отворачивается, чувствуя себя максимально неловко, словно стала свидетелем чего-то личного, сокровенного. — Да, нашёл, — тихо отвечает Влад. «Ну, хоть кто-то из нас», — мысленно усмехается Тео, но, вопреки всему, искренне радуясь за Влада. Она вдруг тянется к внутреннему карману своего пиджака и протягивает ему визитную карточку. На очевидное сомнение мужчины она отвечает задорной улыбкой. — Что-то мне подсказывает, что история твоих странствий и поисков слишком интересная, поэтому, если когда-нибудь появится желание поделиться, я к твоим услугам, — Тео даже не замечает, как в разговоре с Владом перешла на столь неформальный и дружеский тон, но, судя по расцветающей мягкой улыбке её собеседника, тот и не против. — Я подумаю. Теодора лишь коротко кивает и протягивает ладонь, которую Влад тут же принимает, осторожно пожимая. Она провожает удаляющуюся фигуру мужчины задумчивым взглядом, чувствуя себя ужасно одинокой и настолько разбитой, что горькие рыдания к горлу подкатывают. Она глаза прикрывает, делая глубокий вдох, считая до десяти, а мир вокруг неё медленно рушится.