солнце

      кид увлеченно рисует в художественном кружке; соул не может увидеть, но чувствует тепло закатного солнца на коже.       кид из себя давит: «й… рисую… тебя» и переводит на него взгляд. соул научился чувствовать это всем телом и отвечает криво-косо, уже привычно: «я уверен, что очень красиво». кид наверняка улыбается завороженно. соул уверен, что глаза его светятся. кид говорил ему: «желтый — цвет… солнца. той звьзды, которыя всегда над нами. сверху…», брал ладонь соула в свою и поднимал вверх, хоть соул и так прекрасно знает, что такое «высоко», «…и это… из-з-за нее летом так жарко». соул чувствует тепло закатного солнца на коже. соулу хочется считать, что это глаза кида так его греют.       без лиз общаться тяжело, но терпимо; соулу, признаться, голос кида нравится намного больше ее и он ради этого на все готов. соул однажды слышал, как лиз киду со странным сомнением в голосе говорила и, разумеется, жестикулировала параллельно: «твои портреты всех превращают в кукол». кид очень тихо, но все-таки посмеялся. кид думал, что это никому не слышно. соул знал, что это не так и посмеялся вслед из-за этого наблюдения.       — у тьбя… глза… красные такие, прямо-таки алые, — киду понадобилось для этой фразы постараться, но, видя интерес соула, под конец он даже разуверился и пошел ва-банк — очень даже успешно.       соул, с нежностью подкармливая эту разговорчивость, спрашивает легкими взмахами: «красные и алые — это какие?», словно ему не объясняли уже тысячу раз.       — …если… к солнцу… — кид задумывается, потому что привык над каждым словом думать с пугающей расчетливостью; в языке жестов иначе нельзя. или с первого раза, или никогда. пришлось подождать несколько длинных секунд. — солллнце… вблизи. солнце вблизи красное. то есть… красное и… ооо-ран-жи-во-е.       кид не любит длинные слова очень сильно. до дрожи, наверное. кид вообще не любит разговаривать. обычно кид чувствует себя жалким, открывая рот.       рядом с соулом кид чувствует себя любимым.       — и у тебь глаза. такие… этого… цвета…       соул улыбается.       — а я помню, ты говорил, что желтый — тоже цвет солнца. твои глаза же желтые?.. — и в ужасе спохватился.       соул чувствует всем телом… кид смотрит потерянно.       …в клубном классе рисования никого по вечерам не бывает, стоит пыль и пустота. краски сохнут, умирающий заходящий за горизонт свет расплывается по паркету квадратами и все такое рыжее-коричневое и будто в мелкую разноцветную разношерстную крапинку. кид любит, когда никого нет и остается здесь допоздна.       соула пронзает резко током электрическим мысль: «ну и зачем я за ним увязался?»       тишина внезапно начинает соулу давить на слух и киду словно бы тоже.       — я не…       и голос у кида вдруг будто на октаву ниже упал, и соулу стало стыдно, и он повторил. повторил понятно. киду такое (видимо; к сожалению; все-таки очень обидно) привычно, а соул никогда не хотел эту привычку поощрять, но не выходит, черт, не получается.       кид слишком быстро зажигается заново. болезненно даже.       — да, когда… солнце сверху, оно желтое… но в… вбл… вбл-л-л… вбль…       «вблизи оно красное?»       — да.       «то есть у нас обоих глаза цвета солнца?»       кид вспыхивает моментально и без причины.       — да, — и будто напрягается, к чему-то готовится. соул по наитию кладет руку на мольберт и ориентируется на чужое тепло где-то там рядом.       лампы выключены. постепенно в классе становится темнее.       соул наклоняется и ловко ловит чужие губы своими.       вечереет.