Пыль и ветер

В Инадзуме будет спокойнее, чем в Лиюэ: возможно, потому, что за Чайльдом не станут гоняться с копьями самураи Сегуна, как это делали миллелиты в гавани. Чжунли — Моракс — уповал именно на это; он считал, что далеко за морем Чайльду будет безопаснее, и ничто не могло сокрушить его твердую как камень уверенность. Чайльд помнил их последний разговор: такой же дурацкий и нелепый, как их скоротечные отношения, давшие трещину в тот момент, когда они оба поняли, что лгали друг другу. — Ты разыскиваемый преступник, — резюмировал Чжунли и чинно сделал глоток чая. — Тебе и носа показывать отсюда нельзя, тут же попадешь в тюремную камеру. — Во-первых, — в ответ начал загибать пальцы Чайльд, — я дипломат Снежной. — Уничтожать Лиюэ ты тоже планировал как дипломат? — Ну психанул, бывает, — отмахнулся Чайльд. — Будто у тебя такого не случалось. Ну, такого, знаешь, чтобы бум-бах-хдыщ, и драконий хвост уже разрушил пару зданий, а третье того и гляди рухнет от отдачи. — Не было. — Да ладно? — Я отлично держу себя в руках, Аякс. — Ладно, допустим. Ну а как тебе во-вторых? У меня много денег, и я могу дать взятку миллелитам, чтобы меня не задерживали. — Ты собираешься давать на лапу каждому миллелиту, которого встретишь? — в голосе Чжунли слышалось явное сомнение. — Ну а почему бы и нет? — Хотя бы потому, что они в гавани есть практически на каждом шагу? — «Практически», — ухватился за слово Чайльд, — значит, не везде. Я могу носить капюшон и никто и не догадается, что я — это я. — Капюшон в такую жару? Чайльд тяжело вздохнул. — Ладно, тут ты прав. Но еще есть в-третьих! — И что же это? — Ну конечно же ты. Чжунли хмыкнул и покачал головой: — Я понимаю, к чему ты клонишь, Аякс, но у меня больше нет здесь власти. Я скромный работник похоронного бюро, а не всемогущий бог. Ко мне никто и не прислушается. — А ты махни хвостом… — Я больше не принимаю драконью форму. — Ну пожалуйста! — Аякс. — Сколько лет уже Аякс. Хорошо, и что ты тогда предлагаешь? Чаевничать здесь круглыми сутками? — Я предлагаю отправиться в Инадзуму. Чайльд от этого заявления едва не поперхнулся. — И что, всемогущая Сегун будет счастлива видеть коллегу-соперника на своих островах? — А я никуда не поеду. Поплывешь ты. Именно в тот момент Чайльд и понял, что даже любовь богов скоротечна. Книжки лгали — а может, лгал в очередной раз сам Моракс, расписывая свои несомненно серьезные, как и он сам, чувства. Было ли обидно? Разумеется. Стал ли Чайльд это показывать? Конечно нет. Он не спорил, ему хотелось закатить форменную истерику, отдубасить Чжунли его же копьем, а потом закопать заживо и подкидывать землю каждый раз, когда из импровизированной могилы покажется какая-нибудь откопавшаяся часть тела. Очень хотелось, до такой степени, что все это предстало перед глазами и заиграло неповторимыми красками быстрой и от того сладкой мести. Но Чайльд, несмотря на полученное имя Предвестника, был мужчиной, а не капризным ребенком, и прекрасно понимал, когда следует психовать, а когда — держаться, сцепив зубы, и думать о Снежной. На корабль Бэйдоу пробираться пришлось ночью и в одиночестве: Чжунли, хоть и договорился с капитаном, провожать его не пошел, сославшись на срочный заказ и гнев Ху Тао, которая обязательно будет метать гром и молнии, если все не будет выполнено в срок. Чайльд не стал настаивать — плевать ему на Чжунли, пле-вать. Он мог обманывать себя сколько угодно, но от этого червоточина злости внутри не зарастала. — Не мешайся под ногами и будет тебе счастье, — вместо приветствия заявила Бэйдоу. — На палубу не блевать, с корабля не нырять, а то пришибем веслами, и будешь болтаться в море что та дохлая рыбина. Чайльд хмыкнул — сравнение было поразительно точным, — но ничего не ответил. Лишь козырнул и развернулся, собираясь забраться в свою каюту и не вылезать из нее примерно никогда. — Бочка с вином — прямо и направо, — крикнула вслед Бэйдоу. — Я вижу, тебе нужно. Ему и правда было нужно, но он не собирался напиваться, да даже капли в рот брать не стал бы. Не стал бы — но ноги все равно повели к укромному уголку, где и бочка и стаканы тихо ждали своего часа. Вот и дождались. Стакан опустошался за стаканом. Каждую следующую порцию Чайльд наливал в новый, чистый — просто так, чтобы хоть как-то разнообразить это свое внеплановое пьянство. Вскоре стаканы закончились, и пришлось начинать сначала; к тому моменту он уже был изрядно навеселе. — Почему не «нагрустне»? — спросил он в пространство с такой тоской в голосе, что аж сам себя испугался. С этим надо было что-то делать. Моракс, скотина такая, не был достоин того, чтобы из-за него расстраиваться. Да и пошел он! Чайльд найдет себе кого-нибудь получше. Вот прямо здесь и прямо сейчас, только поднимется, и стакан, стакан бы не забыть, иначе чем заливать свое не-горе? Встать не получилось и с третьего раза, и то этот третий случился после изрядного перерыва в попытках собрать себя в кучу. То, что он при этом обнимался с бочкой, никак не помогало: та не была живой душой, и излить ей свои страдания он не мог. Зато она могла излить ему — добавки вина, конечно же, кто в здравом уме будет слушать бочку? — У тебя все в порядке? — спросила Бочка, словно услышав его мысли. Чайльд округлил глаза и покрепче вцепился в стакан. — Дожил, — пробормотал он. — Сначала с богом трахался, а теперь бочка обо мне беспокоится. Куда я качусь… — Я не бочка, — заметила Бочка. — О, прошу прощения, Драгоценный Сосуд с Вкуснейшей Пьянящей Эссенцией, — поправился Чайльд. — Но факт остается фактом — ты Бочка. Бочка тяжело вздохнула и посоветовала: — Голову подними. Слушаться Бочку — то еще удовольствие, но Чайльд все-таки задрал голову. Ах, дурак он — за бочкой стоял светловолосый юноша, выглядевший изрядно обеспокоенным. — А, ну ошибся, бывает, — Чайльд махнул рукой. — Знаешь, от такой жизни и Бочки заговорят, так что я не удивился. Будешь, кстати? — Я не пью. — Многое теряешь. — Чайльд покачал стаканом и расплескал на одежду вино. — Упс. Ладно, не важно. Что там ваша капитан говорила? На море не блевать, в палубу не нырять? Как видишь, ни то, ни другое не делаю. Ну, может, нырну разок, качка сильная. — Сколько ты выпил? — Немножечко, — Чайльд сжал указательный и большой палец. — Вот столечко, из каждого стакана, правда, но надо же мне было создать иллюзию компании, а то нехорошо как-то получалось. Жаль, что ты не пьешь. Самому с собой пить откровенно паршиво. — Я вижу. Незнакомец протянул руку, и несколько секунд Чайльд непонимающе смотрел на нее. А потом сообразил, что от него хотели, и расплылся в улыбке. — Ты хочешь мне помочь, — резюмировал он и ухватился за ладонь. — Так мило с твоей стороны. Хватка у незнакомца была крепкой и сильной — он словно бы с легкостью вздернул Чайльда на ноги, но палуба под ногами шаталась, и Чайльд плюхнулся бы обратно к своей бочке, если бы незнакомец вовремя не подхватил его. — Ох уж эти шторма, — посетовал Чайльд. — Сейчас штиль, — возразил незнакомец. — Да? — искренне удивился Чайльд. — А чего тогда нас так качает? — Вот поэтому, — вздохнул незнакомец, — я и спрашивал, сколько ты выпил. — Ну, я не так уж сильно и пьян. — Да ты на ногах не стоишь. — Эй! У меня есть причина. Вот они, те самые уши, о которых Чайльд сейчас мечтал. И ему плевать было, захочет незнакомец его слушать или нет — он все равно расскажет, какой Чжунли подлец и как он, Чайльд, остался совсем один именно в тот момент, когда нуждался в подставленном плече. Впрочем, подставленное плечо сейчас появилось: именно на него незнакомец взвалил Чайльда и потащил на открытый участок палубы. Чайльд же повис на нем, как плеть на стене, и даже не пытался перебирать ногами. У него была задача куда сложнее — не расплескать при этом остатки драгоценного вина в стакане, в который он вцепился так, что даже у Царицы не получилось бы отобрать. — Так вот, — вспомнил Чайльд, — причина. Ты готов выслушать потрясающую историю? Незнакомец посадил его на палубу и — как это мило! — устроился рядом. — Если тебе надо выговориться, то готов, — мягко произнес он. Чайльд повозился — на деревянных влажных досках сидеть было гораздо неудобнее, чем обнимаясь с бочкой, — и сделал глоток вина. — История проста и стара как мир, — начал он, воздев к небу указательный палец. — Жил один немаленький мальчик, собиравшийся забрать сердце бога у, собственно, бога, и жил один бог, который пообещал это сердце подруге немаленького мальчика, если она сумеет избавить его от божественных забот. Мальчик познакомился с богом, когда тот носил человеческое обличие, и успел полюбить его. Бог говорил, что тоже его любит, а сам обманывал — и что любит, и что не бог. Чайльд помолчал: история выходила слишком длинной, а ему уже не терпелось перейти к ее финалу — ведь ради этого сказка и затевалась. — Короче, бросил он меня, — резюмировал Чайльд, решив, что рассказ стоит подсократить. — И отправил от себя куда подальше, видимо, чтобы не мельтешил перед глазами. Представляешь, какая сволочь? — Я мало что понял, — признался незнакомец, — но это весьма обидно и неприятно. — Во-о-о-от! — обрадовался Чайльд. — Ты уловил самую суть. И представляешь, он даже не сказал, что мы расстаемся! Просто отправил сюда. Выкинул, как паршивого щенка. — Так может, вы и не расстались? — спросил незнакомец. — Что, если у него были причины отправить тебя к Бэйдоу? — Ну-у-у-у… — протянул Чайльд с явным сомнением в голосе. — Причину он называл. «Ты беглый преступник, Аякс», — передразнил он. — «Тебя здесь поймают, так что катись-ка ты в Инадзуму, чтобы глаза мои тебя не видели». Тьфу! — Забавно… — пробормотал незнакомец. — Что тут смешного? — тут же вскинулся Чайльд. — Да ничего. Просто… я тоже беглый преступник. Только в Инадзуме, а не в Лиюэ. — И что же ты натворил? — Пошел против Сегуна Райден. — Славно, — констатировал Чайльд. — Я тут примерно по той же причине, только размах у меня был побольше. Я пошел против Лиюэ в целом. Незнакомец вздернул бровь и посмотрел на него. — Так ты — Тарталья? — Моя слава бежит впереди меня, — усмехнулся Чайльд и сделал еще один глоток вина. — А ты? — Каэдэхара Казуха. — Каэ… что? — Называй меня просто Казухой. — Договорились, — кивнул Чайльд. Посмотрел на стакан — вина оставалось на донышке, а он и не заметил за разговором, как все выпил. Или он умудрился сделать это еще раньше? Расслабился, расклеился и раскис. А все из-за какого-то ветреного бога, на которого ему по большому счету должно быть плевать. Ну вот зачем его глупое сердце так привязалось к Чжунли? Или это говорила в нем гордость? Это же такой удар по ней — его, Чайльда, вот так вот просто взяли и бросили, даже не объяснившись. Или не бросили, как предположил Казуха? — Слушай, — Чайльд повернулся к нему и ухватил за руку. — Ты точно уверен, что Моракс меня не бросил? Казуха посмотрел на его пальцы, цепко сжимающие ладонь, потом — на него самого. — Я не уверен, — признался он, — но мне кажется, такой бог, как Моракс, все-таки объяснился бы, прежде чем прекращать отношения. Это… ну, у него в крови. Он же бог контрактов. Если рассматривать ваши отношения как сделку, он должен был уведомить тебя о ее расторжении. Что ж, это походило на правду. И все равно — хоть картина складывалась стройно, у Чайльда все еще оставалось ощущение, что где-то тут прячется подвох. Не будут любящие люди — боги — так поступать. — Мне нужно еще выпить, — заявил Чайльд. — У нас в Снежной в таких случаях говорят: «Без ста грамм не разберешься». Он попытался подняться и, конечно же, плюхнулся задом обратно на палубу. Довольно больно, надо сказать, но его сердце и ущемленная гордость болели сильнее. — Я принесу, — мягко произнес Казуха. Чайльд кивнул и запрокинул голову, глядя в звездное небо. Возможно, Казухе просто надоело слушать его пьяное нытье, и он воспользовался первым попавшимся предлогом, чтобы сбежать от собеседника. А может, он и правда сочувствовал и пытался помочь, а Чайльд, как тот параноик, видел во всем подвох. Ну, если не вернется — все будет ясно. Впрочем, как оказалось, Чайльд действительно ошибался: Казуха появился через несколько минут с двумя стаканами в руках и опасно балансирующей на одном из них тарелкой с сыром. — Не знаю, голоден ли ты, — произнес Казуха, с поразительным для пьяного Чайльда изяществом опускаясь рядом, — но все же пить без закуски не слишком хорошая идея. А еще говорят, сыр оттеняет вкус вина, как луна делает ярче свет звезд. — Да ты поэт, — присвистнул Чайльд и сунул тонкую пластинку сыра в рот. — Ты поэтому разыскиваешься? Написал про свою богиню комопре… копмро… ком-про-мен-тирующие стихи, и она разозлилась? Казуха тихо рассмеялся: — Не поэтому. Но идея забавная. — Пользуйся, — разрешил Чайльд. — И спасибо. Все-таки решил присоединиться? Он указал на второй стакан, но Казуха покачал головой. — Это тебе. Я предположил, что одним ты не обойдешься. — Это так трогательно, — резюмировал Чайльд. — Ну да ты прав: одного мне сейчас действительно мало. — Надеюсь, тебе не станет плохо. — Ради архонтов! — рассмеялся Чайльд. — Ты не знаешь, на что я способен. Из бравады он осушил один из стаканов залпом. Дурацкая оказалась затея: он умудрился поперхнуться, закашляться, и одновременно с этим почувствовал подступающую тошноту. Чайльд сглотнул — ощущение никуда не исчезло. — Куда там нельзя блевать? — уточнил он. — Кажется, — он снова сглотнул, — я сейчас… Договорить он не успел: Казуха за считанные секунды поднялся сам, вздернул за шиворот Чайльда и в три прыжка дотащил до борта. «Значит, на палубу нельзя, в море можно», — сообразил Чайльд и перегнулся через борт. Тошнило его возмутительно мерзко и унизительно долго. Казуха так и стоял рядом, придерживая его за плечи — будто боялся, что Чайльд, раз не получилось нарушить один запрет, пойдет нырять в море. Зря. В конце концов, зачем иначе есть в Снежной поговорка: «Не купайся там, где блюешь»? Не дословно, конечно, но смысл тот же. — Думаю, на сегодня тебе хватит, — мягко заметил Казуха, когда Чайльд наконец выпрямился. Чайльд, может, и поспорил бы — из принципа, — но алкогольное отравление получить не хотел. Поэтому он кивнул и уперся ладонями в борт корабля, склонив голову. В пересохшем горле стоял кислый привкус вина, и теперь ему снова необходимо было выпить, вот только не вина, а воды. Но ноги не держали — а значит, опять придется прибегнуть к помощи Казухи. Слишком много раз за единственную ночь. Чайльд вздохнул и осторожно опустился на палубу. Оперся спиной о борт корабля и вытянул ноги. Лицо отчего-то горело, и — теперь он и сам заметил, — в штиль, без порывов ветра, это ощущалось особенно сильно. — Принесешь воды? — спросил он Казуху. — Пожалуйста. — Конечно, — серьезно кивнул тот. Чайльд проследил, как Казуха исчез где-то в трюме, и вновь запрокинул голову. Звезды равнодушно мерцали — им плевать было, кто что чувствовал и из-за чего напивался. Смотрит ли сейчас в небо Чжунли? О чем думает? Скучает — или радуется, что избавился от опостылевшего смертного? — Ты не бог контрактов, а бог-скотина, — сообщил Чайльд звездам. Казуха, сам того не зная, внес в душу Чайльда смятение. Тот не любил неопределенность: все должно быть или так, или иначе, а балансировать между вариантами — не вариант вовсе. И тем не менее, сейчас Чайльд никак не мог определиться: злиться на Моракса или нет. И все же он склонялся к первому. Жаль, что нельзя было поговорить в приватной обстановке. Да и вообще — поговорить. В момент расставания Чайльд твердо был уверен, что его наглым и бессовестным образом бросили, а потому не спросил, как они будут поддерживать контакт. Моракс, впрочем, и сам об этом даже не заикнулся. Еще одно доказательство, что Чайльд был прав с самого начала. — Держи. Чайльд повернул голову: Казуха протягивал ему фляжку. — Спасибо, — кивнул Чайльд и перехватил емкость; сделал два больших глотка, и от этого даже стало немного легче. Не морально — физически. От этой мысли он скривился, и в этот раз приложился к фляжке надолго. Чайльд отдал ее Казухе, только когда полностью осушил. Утер рот рукавом и прикрыл глаза. — Тебе бы в кровать, — заметил Казуха, и даже с закрытыми глазами Чайльд почувствовал, как тот опустился на палубу рядом. — В каюте душно, — возразил Чайльд, хотя на самом деле в каюте и вовсе не был. Зато знал точно, что не хотел сейчас оставаться в одиночестве. — А тут хоть какое-то подобие свежего воздуха. — Подобие? Чайльд приоткрыл один глаз. — Люблю, когда ветрено. Чтобы обдувало всего и чувствовалась прохлада. — Я могу это устроить. Чайльд ничего не успел сказать в ответ — но буквально в ту же секунду легкий бриз коснулся его лица и мягко взъерошил волосы. Порывы ветра казались хрупкими и отчего-то очень нежными, и Чайльд вновь закрыл глаза, наслаждаясь моментом. — Вот так, да, — согласился он. — Я уверен, что все не так ужасно, как ты себе представляешь, — произнес Казуха, будто бы продолжая разговор. — Сейчас твои негативные эмоции усилены алкоголем, но это пройдет, когда ты протрезвеешь. Чайльд кивнул, хотя, в общем-то, согласен не был. Просто Казуха — вот же добрый человек! — так старательно пытался помочь, что огорчать его не хотелось. И эта его безотказность навела Чайльда на одну очень любопытную мысль. Он открыл глаза и повернулся к Казухе. Поймал его взгляд, широко улыбнулся, надеясь этим сбить с толку, и затем притянул к себе за затылок и прижался губами к губам. Получи, Моракс. Даже если он об этом и не узнает, Чайльд все равно будет лелеять в душе момент этой сладкой мести. Впрочем, долго думать об этом не получилось — Казуха, как ни странно, даже не пытался отстраниться, а вместо этого ответил на поцелуй. С неожиданной и для ситуации, и для уже нарисованного в голове образа Казухи, рьяностью, от которой Чайльд едва не поплыл. Он почувствовал, как Казуха пересел ближе и устроил ладонь у него на колене. Провел выше, не задевая, впрочем, область паха, и Чайльд мысленно присвистнул и куснул Казуху за губу. Все вместе, смешанное с алкоголем, даровало небывалое ощущение нужности, а еще — возбуждение. Чайльд нащупал ладонь Казухи, кончиками пальцев погладил кисть и, аккуратно подхватив, переложил руку себе на член. Уговаривать и не пришлось: пальцы сжались вокруг ствола поверх штанов, и Чайльд сипло выдохнул Казухе в рот. Наверное, им стоило перебраться куда-то в более укромное место, но терять момент не хотелось. Чайльду отчего-то казалось, что если теперь они сделают что-то более-менее рациональное, то хрупкая связь, образовавшаяся сейчас между ними, рухнет и разобьется на тысячи осколков, и останутся только неловкость и нежелание смотреть друг другу в глаза. Поэтому Чайльд обхватил Казуху руками за шею и внаглую пересел к нему на колени. Не увидел – почувствовал, как Казуха довольно улыбнулся, и от этого стало еще приятнее. Чайльд прижался крепко, стиснул бока коленями и стал целовать так яростно, что Казуха, казалось, едва не задыхался от такого напора. Впрочем, руку с члена тот не убрал, а вторую устроил на пояснице. В какой момент после этого снопом звезд взорвался по всему телу оргазм, Чайльд так и не понял. Приятная расслабленность мешалась с раздражением от влажного пятна спермы на трусах, и он едва заметно скривился и уткнулся лицом в плечо Казухи. Тот в ответ погладил его по спине и подхватил под бедра, поднимаясь. — Если захочешь продолжить, — хриплым голосом произнес Казуха Чайльду на ухо, — скажи. Я буду только рад. — А вот и захочу, — пробормотал Чайльд и коснулся губами его шеи. — А Моракс пусть идет в Бездну. — Поговорим об этом, когда ты проспишься. — Не думаю, что изменю свое решение. — Посмотрим, — произнес Казуха с ноткой грусти — или Чайльду показалось? В любом случае, месть зашла слишком далеко и, пожалуй, очень даже ему понравилась. А Чжунли сам виноват и сам получил что хотел. Вот и пусть катится куда подальше — а Чайльд не останется один, потому что теперь у него есть Казуха. И славно. Чжунли наверняка локти от досады кусать будет. Чайльд счастливо улыбался, когда Казуха опустил его на кровать. Руки от шеи он так и не убрал и притянул Казуху к себе — чтобы вновь поцеловать. Вышло смазанно и коротко — но наверстать они могут всегда. — Спокойной ночи, — пожелал Казуха, закрывая дверь каюты, и практически сразу же Чайльд провалился в глубокий сон.