Пыль и ветер

Голова наутро раскалывалась так, что даже повернуться становилось невозможным. Чайльд застонал, сжимая виски, и отчаянно поискал взглядом в полутемной каюте хоть что-то, что смогло бы его спасти. Горло драло от сухости и горького привкуса похмелья. Чайльд втянул носом воздух и медленно выдохнул, пытаясь вспомнить, когда умудрился так накидаться. Последнее, что он помнил — то, как обнимался с бочкой, хлестая вино из очередного бывшего им же в употреблении стакана. А все из-за чего? Из-за Чжунли, Бездна бы его побрала! Чайльд скривился и попытался сесть. Вот до чего доводят игры с богами — лишь до головной боли и разбитости во всем теле. Чтобы он еще хоть раз так вляпался — да больше никогда! Никогда и ни за что. Стоило завести привычку уточнять у новых пассий: «А ты, ну, знаешь, случайно не бог?» И чтобы отвечали честно. Хоть мамой клялись, хоть державой, хоть самим собой. Потому что еще одного такого раза не то что сердце Чайльда не выдержит — почки точно откажут. Усевшись на кровати, Чайльд потер висок и попытался сфокусировать поплывший взгляд. Рядом обнаружилась фляга, и он тут же схватил ее, открутил крышку и сделал глоток. Внутри оказалась вполне себе обычная вода — а лучше бы что-то алкогольное, потому что он даже не представлял, как иначе можно утихомирить взбунтовавшийся после одиночной спринт-попойки организм. Впрочем, вода тоже оказалась кстати: по крайней мере, ушла сухость во рту, и жить стало хоть немного, но легче. Он даже сумел встать с кровати, отметив про себя, что заснул в одежде. Ему даже стало несколько любопытно: как он сумел добраться до собственной (а может, чужой, но пустовавшей?) каюты в таком состоянии. Он вышел на палубу и тут же зажмурился: палящее солнце било в глаза и лишь умножило головную боль. По кораблю сновали матросы, капитанша зычным голосом раздавала команды. Жизнь у экипажа шла своим чередом, и один только Чайльд был в ней лишним. «Не мешайся под ногами», ага. — Эй, — Бэйдоу все-таки увидела его и помахала рукой, — иди сюда, ну! Чайльд, все так же щурясь, приблизился к ней, закрывая глаза от солнца козырьком ладони. Бэйдоу вновь выкрикнула команду — какая же она была громкая! — и, не церемонясь, пихнула ему в свободную руку свиток бумаги. — Меня просили передать это тебе, когда мы отчалим, — пояснила она и неожиданно хмыкнула: — Что, перепил? Чайльд в ответ лишь поджал губы. Признаваться в том, что нажрался до потери памяти, не хотелось, да и Бэйдоу не нужно было об этом знать. — Зайди к нашему коку, — она ухмыльнулась. — Думаю, у него найдется что-то, что облегчит твое состояние. — Спасибо, — произнес Чайльд. Крепко сжимая свиток в руке, он поискал глазами место, где ему не помешают прочесть послание. Наверняка от Чжунли — и ему стало до жути интересно, что же там внутри. Где-то в глубине души он надеялся, что все надуманное им за последние сутки окажется лишь игрой воображения, и на самом деле между ними все как прежде. Отойдя ближе к корме, где оказалось меньше всего матросов, он развернул свиток. Почерк, разумеется, был ему знаком: четкий, аккуратный, понятный и надежный. «Дорогой Аякс, Мне жаль, что нам пришлось расстаться, не объяснившись, но я решил, что изложу все в письме. Я знаю твою вспыльчивость и предположил, что ты не одобришь мою идею, но так будет лучше для нас обоих. К сожалению, в Тейвайте слишком мало мест, помимо Лиюэ, где мы с тобой можем быть вместе во всех смыслах этого слова. Я бесконечно люблю тебя и буду любить, пока ты жив, но я не хочу ограничивать твою свободолюбивую душу. Я не так уж молод и полон чаяний, чтобы следовать за тобой в твоих путешествиях; кроме того, я уверен, что Царица не одобрит твою крепкую связь с другим богом. Поэтому я предлагаю тебе свободные отношения. Ты волен любить — во всех смыслах этого слова — кого и когда захочешь, и я не буду возражать против этого. Со своей же стороны я попытаюсь сделать все, чтобы о той довольно неприятной ситуации с Осиалом как можно скорее забыли или хотя бы перестали винить во всем тебя. В данный момент, к моему глубокому сожалению, сделать это не представлется возможным, поэтому я, опасаясь за твои жизнь и свободу, принял столь нелегкое для себя решение отпустить тебя и помочь пересечь границу Лиюэ без ожидаемых проблем. Я буду рад видеть тебя снова и обязательно найду способ сообщить, когда смогу справиться с судебной системой Лиюэ. Надеюсь, ты не забудешь обо мне в своих путешествиях и будешь хоть иногда вспоминать, как хорошо мы проводили время вдвоем. Если после этого письма ты захочешь разорвать наши отношения совсем — что ж, так тому и быть. Я приму любое твое решение. С надеждой на скорую встречу и бесконечной любовью, Чжунли.» Чайльд перечитал письмо еще раз. Потом — снова. Провел кончиками пальцев по старательно выведенным пером буквам и тихо рассмеялся. Казалось, даже головная боль отступила от таких новостей. Чжунли, конечно, тот еще придурок, если не поговорил с ним начистоту, а вместо этого трусливо передал письмо через Бэйдоу, но и он тоже хорош — напридумывал себе глупостей, сам поверил в них, сам же и расстроился. А на деле все осталось как прежде, с той лишь разницей, что теперь их отношения назывались «свободными», а их самих разделяло море. Впрочем, наверняка ненадолго. После этого письма — искреннего и надежного, так и пропитанного духом Чжунли, которого он знал и любил, — Чайльд был уверен, что способ избавить его от уголовного преследования в Лиюэ обязательно найдется, и он вновь сможет посещать гавань и видеться со своим любовником. Чайльд свернул письмо и спрятал его в карман. А затем направился в камбуз, намереваясь вытрясти из кока все средства от похмелья, какие тот только сможет предложить. С таким настроением терпеть головную боль и страдать Чайльд не собирался. Жизнь наладилась, отношения — тоже, а значит и похмелью туда же и дорога. В камбузе толстый кок сноровисто колдовал над едой, но здесь он был не один: за небольшим столом на высокой табуретке расположился смутно знакомый светловолосый юноша. Когда Чайльд вошел в камбуз, тот поднял взгляд и мягко улыбнулся. — Как себя чувствуешь? — спросил он так, будто они были знакомы. Чайльд пожал плечами, отчаянно пытаясь вспомнить, откуда знал этого человека. Возможно, они пересеклись где-то в Лиюэ? Но все свои знакомства оттуда, насколько бы поверхностными они ни были, Чайльд помнил. Снежная? Судя по одежде — нет. Ответ напрашивался только один: они виделись, когда Чайльд был мертвецки пьян здесь, на корабле. Неловко. — Эй! — позвал он кока. — Бэйдоу сказала, что у тебя найдется что-то от похмелья. Так вот мне нужно и прямо сейчас. — Сядь, — отозвался кок. — Сейчас сварганим. Чайльд уселся напротив знакомого незнакомца и честно признался: — Не помню, как тебя зовут. — Казуха, — спокойно отозвался тот, но в его глазах мелькнуло что-то, слишком похожее на грусть. — Что ты помнишь? — Как обнимался с бочкой, — честно признался Чайльд. — Дальше моя память отключилась. А что я делал? — Жаловался на бывшего. И… — А он не бывший, — перебил Чайльд с широкой улыбкой. Новостью хотелось поделиться со всеми, и причастными, и не причастными, да даже чайкам, облюбовавшим корму, хотелось показать письмо. — Он написал мне пару строк, потому что струсил. Как оказалось, бросать меня он не собирался. — Здорово, — ровным голосом ответил Казуха. Энтузиазма и радости у него совсем не слышалось. — Я тоже так считаю, — кивнул Чайльд. Разбираться в чужом настроении он не слишком хотел — мало ли у кого какие неприятности, а лезть в душу он не любил. Решится — поделится сам. — Извини, — Казуха словно избегал смотреть ему в глаза. — Но мне пора. Чайльд с легким любопытством проследил, как Казуха слез со стула и исчез за дверью. У него явно что-то было не в порядке. Может, он присоединился к Чайльду и бочке, и теперь тоже мучился похмельем? Весьма вероятно. Да наверняка так и было. Кок тем временем молча поставил перед ним бокал с искрящимся голубым напитком и вновь вернулся к своим камбузным делам. Чайльд сделал пару глотков: чем бы оно ни было, оно оказалось приятно сладким и освежающим. Когда он осушил все до последней капли, головная боль действительно словно бы уменьшилась. Чайльд повернул шею в одну сторону, затем в другую, запрокинул голову и опустил ее: и правда не показалось. — Спасибо, — бросил он и вышел из камбуза. Вчера ему велели не вертеться под ногами, и теперь, будучи в прекраснейшем расположении духа, он старался так и делать. Время от времени он поглаживал письмо от Чжунли поверх кармана, глядя на игривые беснующиеся барашки волн и на то, как форштевень «Алькора» рассекал бирюзовую толщу воды, ведя корабль вперед с попутным ветром. Головная боль спустя час отпустила совсем; разбитость тоже ушла, и теперь Чайльд наконец-то чувствовал себя человеком, а не куском отбросов. Палуба под ногами качалась, но он быстро привык к этому ощущению. Чайльд шагнул к борту и облокотился на него, глядя в бесконечное море. Жаль, конечно, что Чжунли не отправился с ним: возможно, ему тоже понравилась бы водная стихия в такой близости. Кричали чайки, слышались команды, отдаваемые матросам; паруса «Алькора» шумно шелестели и хлопали, то надуваясь от порывов ветра, то опадая на незначительные секунды, чтобы натянуться вновь. Здесь оказалось очень даже неплохо; в конце концов, гидро-стихия была для Чайльда родной. Хотелось дурачиться и веселиться — в конце концов, его жизнь только что снова наладилась. Ну, если быть точнее, в ней и до этого все было нормально, а он просто на нервах напридумывал себе всякого, но ощущение у него было именно такое. И в желаниях, даже в самых дурацких, он отказывать себе не привык. Поэтому он, с трудом балансируя, залез на кромку борта и выпрямился, чувствуя, как порывы ветра, едва не снося, бьют в лицо. Удержать равновесие было не просто, но пока у него это получалось. — Ты что делаешь, идиот?! — послышался чей-то голос, но в ответ Чайльд лишь рассмеялся и раскинул руки, наслаждаясь моментом. Пока очередной порыв ветра все-таки едва не сбил его с ног. Стопа соскользнула с борта вниз, наружу, и он наверняка бы упал в море, если бы его не подхватил явно рукотворный поток воздуха и не опустил обратно на палубу. Чайльд, приземлившись, выпрямился и обернулся: позади стоял Казуха, побелевший то ли от испуга, то ли от злости, то ли от напряжения, то ли от всего вместе сразу. — Твоих рук дело? — весело спросил Чайльд. Он не успел даже испугаться, а потому почти искренне не понимал, из-за чего стоило волноваться. Казуха кивнул и шагнул ближе, но замер, не дойдя пары метров. Он определенно что-то хотел сказать, и хотел очень сильно, но отчего-то или сдерживался, или, наоборот, не мог себя заставить. — Не делай так больше, — наконец выдавил он, не глядя в глаза. — Прошу прощения, — рассмеялся Чайльд. — Не смог удержаться. — Я не всегда буду рядом, — предупредил Казуха. — А я этого и не жду, — с ноткой удивления ответил Чайльд. Казуха так и не поднял взгляд, зато плечи у него опустились. Как-то он невесело был настроен, и Чайльду становилось все интереснее: почему? — У тебя какие-то проблемы? — поинтересовался он. — Никаких, — слишком быстро ответил Казуха и тут же перевел тему: — Если тебе нечего делать, можем устроить тренировку. — Стреляешь из лука? — уточнил Чайльд. Что-то тут было нечисто, но пока стоило принять правила игры. — Владею мечом. — Тоже неплохо. Согласен. — Тогда пойдем. У Бэйдоу для этого есть отдельное место. Чайльд проследовал за ним в полутемное помещение в трюме корабля. Пока Казуха зажигал светильники, он осматривался — тренировочная каюта явно была хорошо оснащена: чучела, и тренировочное, и вполне себе боевое оружие, бинты, аптечка и — зачем-то — даже поднос с яблоками, которые Чайльд немедленно захотел испытать в деле. Не съесть — сбить с мишени точным попаданием стрелы. — Тренировочное или боевое? — негромко спросил Казуха. — Боевое, конечно, — Чайльд пожал плечами. — Мы же не дети. Казуха кивнул и шагнул в границы четко обрисованной белым площадки, достав при этом меч. Чайльд, широко улыбаясь, сделал то же самое. Теперь они кружили по периметру: каждый наготове к чужой атаке, медленно изучая друг друга. Обменялись двумя ударами и снова разошлись — техника Казухи оказалась для Чайльда незнакомой, но он отметил осторожность, с которой тот совершал каждый удар, и невероятную легкость движений. Снова два удара — и опять разойтись. Казуха оказался интересным противником — такого приятно было бы победить. А на его осторожности получилось бы сыграть, и поэтому после очередных двух ударов Чайльд, не прерываясь, пошел в агрессивную атаку. Мечи мелькали с предельной скоростью, и вскоре Чайльд начал теснить ушедшего в глухую оборону Казуху к стене. И прижал его к ней, приставив лезвие гидромеча к горлу. Казуха задрал подбородок и наконец-то посмотрел Чайльду в глаза. Что-то знакомое мелькнуло в них, и от того мизерного расстояния, на котором они находились друг от друга, стало жарче, чем от их интенсивного боя. Чайльд глубоко вдохнул и тихо выдохнул: отодвигаться отчего-то иррационально не хотелось. Желание было другое: убрать меч, вжать Казуху в стену всем своим телом и как минимум поцеловать, а как максимум — заняться сексом. Горячка боя? Но раньше с ним такого не случалось. «Свободные отношения», — мелькнуло в голове написанное Чжунли. Но Казуха об этом не знал — и как Чайльд будет выглядеть, если начнет к нему приставать после того, как сам же сказал, что его бывший — снова нынешний? И нужно ли это Казухе вообще? Пыл следовало поумерить, а неуемные желания затолкать куда подальше. Чайльд с сожалением убрал меч и сделал шаг назад, давая Казухе больше личного пространства. Тот так и остался стоять у стены, прикрыв глаза и часто дыша, и выглядел при этом так, что Чайльд с трудом заставил себя не вернуться обратно. Да, похоже, что эта увеселительная прогулка до Инадзумы обернется для него большим соблазном. Двумя соблазнами в одном: попробовать эти самые «свободные отношения» и трахнуть Казуху. Но ничего — бывало и хуже. Предвестник Фатуи он или нет? Справится, как справлялся со всеми своими проблемами всегда. — Неплохо потренировались, — с наигранной веселостью отметил Чайльд. — Да, — согласился Казуха на выдохе и открыл глаза. — Ты достойный соперник. — Ты тоже. При случае можем повторить. Казуха кивнул и наконец-то отлип от стены. Убрал меч в ножны и прошелся по площадке, словно пытался уложить мысли в голове. Чайльд внимательно наблюдал за ним: двигался Казуха с легкостью и изяществом, точно ожившая хрустальная статуэтка. И выглядел при этом таким же хрупким — но за этой фальшивой хрупкостью скрывалась большая сила. — Ты точно больше ничего не помнишь? — неожиданно спросил Казуха, резко остановившись. — Нет, — ответил Чайльд и на всякий случай уточнил: — А должен? — Не должен, — ответил Казуха. «И слава архонтам», — так и слышалось в его голосе. Что же Чайльд натворил такого, пока был пьян? Ответ после тренировочного инцидента напрашивался сам собой: приставал к Казухе и получил от ворот поворот. Досадно — и еще один повод больше так не напиваться. — Я тебя чем-то обидел? — с небывалой для себя осторожностью спросил он. Потому что с Казухой действительно тянуло обращаться бережно. Это с Мораксом он мог позволять себе любые капризы и выпендриваться, грубить, применять силу — тот был способен все стерпеть и относился к таким проявлением любви с поистине божественным снисхождением. Что до Казухи… Нет, с этим надо было что-то делать, потому что Чайльд уже незаметно для себя начал думать о нем так, будто между ними что-то было. Оно, конечно, может и было, но явно не с тем результатом, на который он надеялся. — Нет, — отозвался Казуха. — Я сделал что-то не так, пока был пьян? — Забудь. Видимо, он попал в яблочко. Каким же пьяным кретином он был! — Прости. — Забудь, — повторил Казуха и тут же перевел тему: — Пойдем на палубу. Покажу тебе кое-что интересное. Они поднялись и направились на нос корабля. Казуха ловко лавировал между матросами и снастями, и Чайльд — он не мог с собой справиться — почти восхищался тем, с каким изяществом он это делал. Казуха забрался на бак и махнул Чайльду рукой, призывая следовать за собой. Тому не нужно было повторять дважды, и вскоре он оказался рядом. Сел, скрестив ноги, и принялся наблюдать, как Казуха сосредоточенно копается в поясной сумке. Пока он этим занимался, кружившие около корабля чайки явно заинтересовались происходящим. Сначала рядом с Казухой опустилась одна, потом другая, третья, четвертая. Птицы перетаптывались с лапы на лапу и то раскрывали клювы, то склоняли головы набок. — Кыш! — Чайльд замахал на них руками. — Пошли вон! Чайки, захлопав крыльями, загалдели на него. — Не прогоняй их, — попросил Казуха и наконец выудил из сумки что-то, запакованное в бумагу. — Лучше смотри. Он раскрыл сверток — в нем оказались подсушенные насекомые. Чайки возбужденно загалдели и склонились над ними, отпихивая друг друга и пытаясь сожрать больше, чем собратья. До чего же наглые и ненасытные твари! — Из них получился бы отличный суп, — заметил Чайльд и завел руку за спину, чтобы погладить оперение стрелы. — Или жаркое. — Ты голоден? — Не-а. — Пусть живут. Чайльд пожал плечами — мало ли у кого какие причуды. Казуха, похоже, был тем еще добряком, и им явно было не по пути, но иррациональным желаниям бесполезно было указывать логичный выход. — Они часто прилетают сюда, — проговорил Казуха. — Почти в одно и то же время. Я кормлю их — и они вроде ко мне привязались. Словно чтобы доказать свои слова, он легонько погладил одну из чаек по крыльям. Та и не шелохнулась — так и продолжила поглощать несчастных жуков. — И где ты берешь для них еду? — спросил Чайльд. Он мог бы заверить себя самого, что ему это не интересно, но отчего-то ему хотелось узнать Казуху получше. «Нехороший знак», — отметил он про себя, потому что примерно так же и начинались его отношения с Чжунли. — В гавани Лиюэ чего только не найдешь, — Казуха пожал плечами. — Я беру корм небольшими партиями — обычно уходит всего пара дней, чтобы мы отошли далеко от берега, куда чайки не долетают. В Инадзуме я поручаю это Бэйдоу. — И она ни разу не ворчала, что покупать жуков ниже ее достоинства? — Она мой друг. — Хорошо иметь друзей, — рассмеялся Чайльд. — Да. Теперь между ними повисло неловкое молчание. Казуха гладил чаек, а Чайльд наблюдал за ним, поражаясь тому, какой чудаковатой может быть человеческая природа. Казуха был слишком необычен для него, привыкшего к скептичному, циничному и практичному подходу как Предвестников Фатуи, так и населения Снежной. Взять тех же чаек: Царица, да кому бы это в голову пришло — без видимой выгоды прикармливать этих галдящих наглых птиц? И, хотя Чайльд и не понимал Казуху, его поведение с каждой минутой очаровывало все больше и больше. Кажется, он начинал влюбляться. Паршиво.