Феномен клана...

      Из туалета послышались характерные звуки, и Акане крепче сжала в руках полотенце и стакан с водой. Наступила тишина, в которой из-за двери можно было расслышать слегка неровное дыхание.       — Мам, я тебе полотенце и воду принесла, — сказала девочка в щель между дверью и косяком. — Ты там как?       — Все в порядке, — послышалось из-за открывающейся двери.       Миюки взяла стакан с водой, прополоскала рот, сплевывая воду, умылась остатками из стакана и благодарно приняла у дочери полотенце.       — Что б я без тебя делала? — улыбаясь, она погладила Акане по голове.       Лицо женщины было уже не таким зеленовато-бледным, как перед приступом рвоты, но выглядело оно все равно несколько нездоровым.       — Не ходи пока на работу, — попросила девочка, забирая из рук матери пустой стакан и уже не нужное полотенце. — Отдохни до обеда, а я быстренько сбегаю к Намико-сан и попорошу, чтобы она вышла вместо тебя этим утром.       — Хорошая идея, — кивнула Миюки. — Еще вывернет по дороге или прямо в магазине, приятно никому не будет…       — И можно еще вопрос? — внимательные темные глаза уставились в черные глаза женщины.       — Конечно, задавай, — она улыбалась, но поза выражала не слишком интенсивную боль.       — У меня, когда стану старше, тоже подобное каждый месяц будет? — Акане было искренне жаль мать, да и, кроме того, ее не прельщала перспектива страдать ни за что ни про что.       — Подобное — да, — Миюки уже направилась в комнату, и Акане следовала за ней на шаг позади, — но не обязательно, что будет настолько плохо. У меня и у самой такие дни обычно проходят легче, но в этот раз что-то совсем меня расклеило.       — Не хочу, — вздохнула девочка. — Хотелось бы родиться мальчиком, им еще и писать удобнее — стоя можно…       — Ты же будущая куноичи. Неужели тебя пугает боль? Или ты не можешь ее терпеть? — мать смотрела на дочь без всякого осуждения, просто с интересом, и глубоко в душе надеялась, что дочь усомнится в своем желании стать шиноби.       — Она меня не пугает, и терпеть я ее умею, — насупилась Акане, — но она мне не нравится. И одно дело, когда тебя ранили на задании, а другое, когда тебе больно просто потому, что ты половозрелая небеременная женщина. Это как-то… обидно, что ли.       Девочка вопросительно посмотрела на мать, которая издала короткий веселый смешок.       — Извини, я не над тобой и твоим мнением смеюсь, — с улыбкой сказала Миюки. — Просто ты так серьезно говоришь и так интересно выражаешься, будто прямо сейчас из книжки читаешь это. «Половозрелая небеременная женщина», — произнесла она, подражая голосу и интонации дочери. — Из уст маленькой миленькой девочки это звучит довольно забавно.       — Рада, что смогла повеселить, — широко улыбнулась Акане. — Ладно, я сейчас отправлю клона к Намико-сан, чтобы она успела вовремя добраться до магазина.       Девочка сложила печати, и только что появившаяся вторая Акане понеслась прочь из дома.       — Надеюсь, ее никто случайно не рассеет по дороге, иначе придется самой бежать, — выдохнула Акане, задумчиво скребя ногтем подбородок. — Я сама приготовлю завтрак и накормлю Кенту, не беспокойся.       Она, не дожидаясь ответа, выскочила из комнаты родителей. Миюки оставалось только улыбнуться вслед ей, мысленно радуясь, что им удалось вырастить очень заботливую дочь.       Часы на стене показывали первый час, но Миюки уже не могла это видеть, ведь она вышла из дома некоторое время назад и уже подходила к мясной лавке, выглядя и чувствуя себя намного бодрее, чем утром. Она мурлыкала себе под нос какую-то приятную мелодию и глядела по сторонам, однако то, что женщина видела, начинало беспокоить ее все больше и больше: вокруг было довольно много недовольных, унылых и даже злобных лиц, разговоры, услышанные краем уха, казались тревожными: она несколько раз выхватывала из диалогов знакомых и незнакомых людей слова «война», «скоро», «плохо» и еще некоторые. Миюки успокаивала себя тем, что уж где-где, а на работе она сможет узнать обо всем по-подробнее, на рынке сплетни, да и просто различная информация разносились с поразительной скоростью.       Женщина зашла в знакомый и даже в некотором смысле дорогой сердцу магазин, со своей чудесной улыбкой поприветствовав продавца Намико, которая стояла за прилавком, и мясника, а по совместительству еще и грузчика Исао.       — Намико, — обратилась Миюки, надевая фартук и вставая рядом, — скажи-ка мне, что тут происходит? Люди какие-то странные сегодня, все какие-то взбудораженные, перешептываются странно, улыбаются мало…       — Ох, Миюки-сан, а вы и не знаете? — всплеснула руками Намико, уже снявшая свой фартук и готовящаяся уходить домой. — Хотя откуда? Вы ведь вчера отдыхали, а новость как раз вчера до всех и дошла.       — Не тяни, рассказывай давай, — с улыбкой, но несколько раздраженно поторопила Учиха, собирая волосы в пучок двумя спицами.       — Рассказываю-рассказываю, Миюки-сан, — затрещала та с удвоенной скоростью. — Позавчера вечером прилетел ястреб с известием, что миссия, на которую повел отряд Белый Клык Листа, закончилась неудачей, потому что он предпочел спасать свой отряд, а не завершать задание. Из-за этого положение Страны Огня сильно усложнилось, и это приведет к скорому нашему вступлению в войну, настолько скорому, что, говорят, в течение двух недель Хокаге-сама и Дайме-сама объявят об этом! — Намико продолжала трещать, округлив глаза, а Миюки задумчиво хмурилась. Дурные вести. — Все об этом говорят в деревне! А вчера и сам Сакумо, — Учиха отметила отсутствие именного суффикса в речи собеседницы, — с отрядом вернулся, уже под вечер. Сами его товарищи волком на него смотрели, видела своими глазами, мрачные все, жуть! И потрепанные, — женщина активно жестикулировала, едва не задевая Миюки кончиками пальцев. — Там их всех дальше в штаб попросили, насколько я знаю… — она сделала небольшую паузу, такую, что ее собеседница и слова вставить не успела, как Намико продолжила говорить. — Ну, вот, а сегодня что было! Сакумо с сыном утром за продуктами пришел, видимо, специально, чтобы людей поменьше было. По всему рынку прямо волна шепотков пронеслась, словно крону дерева ветром расшевелило. Кто-то ему продал продукты, кто-то отказался. Слышала я, Ран из овощного жестче всех была, но сыну его все-таки продала, но теперь настроена любому Хатаке отказывать, быть то сам Сакумо или его сын. Мощная баба! — Миюки послышалось в последних словах восхищение, и это заставило ее брови почти что столкнуться, настолько сильно она их сдвинула. — Они и к нам заходили за мясом, кстати.       Кажется, она выдохлась и теперь переводила дыхание, однако много времени на это не ушло.       — Я сначала тоже продавать не хотела, но сынок его попросил продать, а он мелкий еще такой, хорошенький наверняка под этой своей маской, я и не устояла, — выпалила Намико на одном дыхании, и брови Миюки взлетели вверх в изумлении.       — Ты что?! Не хотела продавать?! — неожиданно взъярилась она, хлопнув ладонью по столу так, что из-за двери выглянул мясник. — Кто тебе дал право сортировать покупателей, словно товар?!       Намико так и обомлела, стоя перед своей разозленной начальницей, коей Учиха и являлась. Не в силах связать ни слова, продавец только открывала и закрывала рот, во все глаза уставившись на грозную темноволосую женщину.       — И для тебя, попрошу заметить, он Сакумо-сан, если не Сакумо-сама, — почти прошипела женщина, наклоняясь через прилавок к лицу обескураженной Намико.       — Э, чего ты на девку насела? Правильно она сделала! — подал голос мясник, притащивший несколько куриных тушек и все это время внимательно слушающий этот разговор.       — А ты бы вообще молчал, Исао! — бросила она через плечо. — Уж не тебе судить одного из сильнейших ниндзя Конохи. Алкаш чертов!.. — она злобно зыркнула на Исао, он ответил не менее грозным взглядом. — И пререкайся поменьше. Или тебе напоминать нужно, что работаешь ты тут прежде всего из-за моей доброты душевной? Второй собственник тебя бы мигом отсюда вышвырнул. Но и моя доброта не бесконечна, — Учиха уже начала говорить гораздо спокойнее. — Чтобы не дерзил ни начальству, ни покупателям, кем бы они ни были. Ясно? — внимательный взгляд темных глаз уперся в мужчину, который вдруг почувствовал себя мальчишкой перед Миюки.       — Ясно, — несколько пристыженно, но все еще недовольно произнес он и скрылся за дверью.       — О, легок на помине, — уголки губ Миюки чуть приподнялись.       В лавку, звякнув штучкой на дверью, красиво называющейся музыкой ветра, вошел немолодой мужчина и сразу направился к женщинам.       — Доброе утро, Коджи-сан, — поклонилась Намико и, пользуясь тем, что про нее временно забыли, выскользнула на улицу.       — Здравствуй, Коджи, — улыбнулась Учиха. — Свежего мяса? Или просто поговорить и узнать, как идут дела у нашего магазина?       — Доброе утро, Миюки-чан, — он тепло взглянул на женщину. — И то, и другое. Пока не успели набежать покупатели, давай поговорим. Уже слышала о надвигающейся войне?       — Да, слышала. Нехорошо все это, еще и против Сакумо-сана все так настроились, жуть… А несколько дней назад превозносили его не меньше, чем саннинов, — Миюки вздохнула, опершись локтями о дерево прилавка.       — Ну, может, он и сам в том виноват, — было начал Коджи, но, встретившись со зловещим взглядом Учихи, тут же увел беседу в другое русло, — но я судить не возьмусь, в военном деле мало что понимаю… — он снова осторожно взглянул на нее и уже увереннее продолжил. — Поэтому я не об этом хочу говорить. Скоро цены взлетят, тоже будем повышать.       — Да, понимаю, — кивнула женщина. — Могут начаться перебои с поставкой мяса?       — Только если у Конохи дела будут совсем плохи. В ближайшее время не ожидается, — эти его слова немного ободрили ее.       — Уже неплохо, — Миюки пожала плечами.       — И все же я хочу отойти от дел, — произнес Коджи. — Помнишь, мы как-то говорили уже об этом, и ты сказала, что не против выкупить мою долю по сниженной цене и стать единственным владельцем этого магазина?       — Да, конечно, — женщину немного застал врасплох этот разговор, — но ведь ты собирался сделать это только через несколько лет. Почему перенес срок?       — Понимаешь… — мужчина тяжело вздохнул и потер висок. — Моя жена — куноичи, и боюсь я. Очень боюсь, что мы оба можем не пережить эту войну. Да и сердце пошаливать вдруг стало… В общем, хочу побольше времени провести со своей семьей.       — Я за продажу твоей доли мне, сам знаешь, и все же не настраивай себя так пессимистично, — ее лицо светилось надеждой. — Переживем мы все, и из этой войны выкарабкаемся.       — Так-то оно так, но вот жалеть о том, что мало времени проводил со своими близкими, я не хочу, — Коджи снова потер висок: похоже, его мучила головная боль. — Да и не только в войне дело, сердце… Может, мне еще лет пятьдесят отмерено, а может, только пять, я не знаю, да и знать не хочу. А вот понаслаждаться семейной жизнью и стать, можно сказать, хранителем очага для моей умной и сильной, но занятой супруги — очень хочу.       — Ох, какими ты сложными предложениями говоришь… А я сегодня соображаю туговато, болит все, — Миюки потерла ноющую поясницу, — но я тебя поняла. Когда оформим сделку?       — Хоть завтра. У меня все документы готовы.       — У меня тоже. Так какого тебе мяса?..       Вскоре Коджи ушел. Миюки обслуживала покупателей, недовольно зыркая на тех, кто заводил разговор о Белом Клыке, и категорически отказывалась перемывать ему кости, коротко и ясно выражая свое мнение одной фразой: «Не вам его судить». Собственно, к концу дня женщина уже чувстовала себя попугаем, знающим одну только эту фразу. А еще она то и дело ловила себя на том, что беззвучно повторяет: «Бедный Сакумо-сан, бедный маленький Какаши…»       Акане варила рис к ужину. Рядом вертелся ее младший брат: он встал на стул, дотянулся до полки с посудой и ловко достал четыре миски, из ящика со столовыми приборами выудил четыре пары палочек и все это добро донес до стола, ничего не уронив.       — Спасибо, Кента, ты настоящий помощник, — похвалила брата Акане, отодвигая стул обратно к столу. — Уже хочешь есть?       — Нет, я маму и папу подожду, — он смотрел на сестру своими темными глазками с искренним восхищением. — А еще я сегодня видел, как ты тренировалась.       — Ох, — девочка прикрыла ладошкой глаза, пытаясь подавить раздраженность, — я же тебе говорила остаться дома на время моей тренировки. Почему ты не послушался и ушел, а?       — Извини, онээ-сан, — ребенок смотрел настолько умилительно, насколько вообще мог, — но я так давно не видел, как ты тренируешься! А Юко-баа-чан сказала, что присмотрит за нашим домом, пока нас не будет, она все равно ведь на грядках копается и все видит.       — И ты проделал весь этот путь, следуя за мной? — произнесла девочка и про себя добавила: «Эта тренировочная площадка ведь почти на другом конце Конохи».       — Да, — мальчишка улыбался во весь рот.       «Патологическое упорство — это у нас семейное», — подумала Акане, выключая огонь под кастрюлей с рисом. По кухне плыл не только его аромат, но еще и чудеснейший запах тушеных овощей, заботливо приготовленных главой семейства, а взгляд приковывало блюдо с соленой рыбой, стоящее посередине обеденного стола.       — Ты так классно кидаешь и кунаи, и сюрикены, а когда ты отрабатывала тайдзюцу, я не всегда замечал, когда ты перемещалась! — болтал Кента, сидя на стуле и дрыгая ногами. — И удары такие быстрые! Это круто! Жалко, Какаши-сана не было, — на его лице появилось расстроенное выражение, которое, впрочем, тут же сменилось обычным его боевым настроем. — Я так хотел посмотреть, как вы вдвоем тренируетесь!       — Да, хоть мы с Какаши и не договаривались сегодня о совместной тренировке, я надеялась, что он придет, — Акане немного разочарованно пожала плечами. — Мы обычно в послеобеденное время всегда там тренируемся, среди деревьев не жарко. Видимо, он эти пару дней занимался только с отцом, — девочка вздохнула, теребя застежку на кофте. — Наверняка выучил что-то зашибенное без меня, — добавила она тише с ноткой зависти, — надо будет и мне отца попросить научить чему-нибудь новенькому…       — А меня научишь чему-нибудь? Хочу-хочу-хочууу, — протянул Кента, ерзая на стуле.       — Что с тобой поделать? — она растрепала волосы брата и с довольным видом кивнула. — Ты ж иначе не отвяжешься от меня. Но давай на следующей неделе? В ближайшие дни мне много всего надо выучить: и теорию, и практику…       Акане уже в красках представила, как сидит, обложившись свитками и учебниками. Этого ей и сегодня хватило, но нужно было подтягивать свои знания и дальше. Хоть она уже прекрасно понимала, что и без такой прилежной учебы выпускной экзамен она сдаст и станет генином, но это не было поводом переставать трудиться, ведь Какаши даже сейчас практически везде обходил ее, а уступать ему девочка не хотела.       — Хорошо, я понял, — вывел ее из раздумий голос брата. — Как придет время, я напомню.       Чуткий слух уловил шаги двух пар подошв и два знакомых голоса. Уже через пару минут чета Учиха, тепло и радостно поприветствовав своих детей, присоединилась к трапезе.       — У меня для вас есть новость, — начал отец, и все повернули к нему головы, оторвавшись от еды. — Мама уже знает, все же мы вместе домой шли, — и замолчал, переводя лукавый взгляд с одного своего ребенка на другого и обратно.       — Не тяни, папа! — не выдержал Кента и в очередной раз от волнения заерзал на стуле. — Расскажи нам.       — Новость хорошая? — спросила Акане, не имея возможности предугадать это по тону отца: он всегда был человеком с позитивным взглядом на жизнь и что плохие, что хорошие новости преподносил примерно в одной манере.       — Скорее хорошая, чем плохая, — он одарил всех присутствующих ободряющей улыбкой. — Меня повысили до джонина.       — Ураа! — первым среагировал Кента и, вскочив со стула, полез обнимать отца. — Ты такой молодец, пап! Ты крутой ниндзя!       Акане нахмурилась, что-то не укладывалось в голове.       — А чем эта новость плоха? — недоуменно спросила она.       — А об этом мы как раз сейчас и поговорим, — продолжил отец, — но сначала один вопрос. Кто-нибудь хочет добавку?       Все дружно помотали головой, Хаджиме наложил себе еще одну небольшую порцию и, ловко орудуя палочками, начал рассказывать:       — Плоха эта новость тем, что при других обстоятельствах я бы дослужился до джонина, как минимум, года через три, а наиболее вероятно — через пять, — лицо его стало серьезно и состредоточено. — Акане, ты уже знаешь, что случилось на миссии, которой руководил Сакумо-сан?       — Нет, да и откуда? — девочка развела руками.       — Ну, ты просто ходила сегодня тренироваться, вот я и подумал, что услышала где в деревне или от Какаши-куна, если вы занимались вместе…       — Так я почти не была на улицах, по крышам добиралась, так короче, — она пожала плечами, — а Какаши сегодня так и не пришел тренироваться. Да и как миссия Сакумо-сана относится к повышению твоего ранга? — сидя прямо напротив отца, Акане внимательно следила за каждым его движением.       — Косвенно, но все же относится. От успеха этой миссии сильно зависело положение Страны Огня на внешнеполитической арене и, соответсвенно, на арене военных действий, пусть мы пока официально и не вступали в войну, — Хаджиме перевел дыхание, и никто не осмелился его в этот момент перебить. — Из-за провала этого задания Коноха будет вовлечена в войну гораздо раньше ожидемого.       В комнате повисла тишина, лишь на стене тикали часы, а где-то за окном заводили свои ночные песни лягушки. Дети переваривали сказанное, на взрослых словно бы свалился груз этих тяжелых и страшных слов.       — Подожди, пап, — первой подала голос Акане. — С Сакумо-саном все в порядке?       — Да, он не получил серьезных ранений, — кивнул глава семейства.       — И тебя повысили в связи с приближающейся войной? Это стало причиной скорого повышения ранга? — она хмурила брови, явно все еще продолжая о чем-то активно размышлять.       — Именно, — не без гордости за сообразительность дочери ответил он. — Полагаю, что и требования на следующем экзамене чунинов тоже будут ниже, чем обычно, но сейчас…       —…сейчас нам надо поговорить не об этом, — продолжила за мужа Миюки. — Дальше я расскажу, Хаджиме, а ты пока поешь, а то остынет все, пока говорить будешь.       Мужчина склонил голову в молчаливой благодарности за заботу.       — Акане, Кента, в деревне нехорошая обстановка, и я не хочу, чтобы вы поддавались ее влиянию, — женщина оглядела своих детей, убеждаясь, что они оба ее внимательно слушают. — Дело в том, что Сакумо-сан не просто провалил миссию. Оказавшись поставленным перед выбором, вместо того, чтобы продолжать выполнять задание, он решил спасать отряд, и он привел его назад без потерь. Каковы последствия этого решения, вы уже слышали от отца.       — В деревне его теперь обвиняют в том, что война скоро начнется, да? — спросил Кента, пока Акане, сосредоточенно смотря на мать, выводила палочками невидимые узоры на дне пустой миски.       — Да, — женщина не спеша качнула головой, — причем не только обвиняют, но и различными способами выражают свою точку зрения. Я сегодня была только на работе, но рынка мне хватило по горло, чтобы на это насмотреться и этого всего наслушаться, — женщина презрительно поморщилась. — Почти все продавцы намерены отказываться продавать свои продукты Сакумо-сану, а многие из них собираются отказывать и Какаши-куну…       Акане в изумлении широко распахнула глаза, не отводя взгляд от лица матери. То, что она говорила, было одновременно и бредовым, и похожим на правду.       — Сразу скажу, мы категорически против подобного, — продолжила Миюки. — Большинство этих людей никогда не стояло перед таким сложным выбором, и не имеют никакого морального права судить его! И уж тем более они никакого права не имеют перекладывать ответственность с отца на сына, однако пресекать это я способна только в своем магазине… К сожалению.       Женщина тяжело вздохнула, устало потирая шею. Акане с трудом переваривала полученную информацию. Ладно еще, все начали плохо относиться к Сакумо-сану, хоть он и многое сделал для Листа, но вот то, что многие стали презирать ни в чем не виноватого Какаши, было настоящим варварством, только в далекие времена за проступок одного человека страдал весь род, и из-за этого глупого обычая перемерло множество людей. «Пусть этот мелкий Хатаке иногда и настоящая язва, — думала она, — это уж слишком. Неужели у людей так мало мозгов и так много ненависти?" Девочка чувствовала, как много неправильного в описанной ситуации, но вот что с этим делать, понять не могла.       — Ладно, продукты — это не проблема, — произнесла Акане, подходя к решению вопроса со стороны простой логики, — я могу закупаться продуктами и относить им, а чтобы и мне не отказывались продавать, это можно и под хенге делать, — рассудила она. — Но каково самому Сакумо-сану? Какаши? Как можно помочь им со всем этим? Может, мне сейчас сбегать к ним, сказать что-нибудь обнадеживающее? — желание помочь смешивалось с неуверенностью в ее тонком детском голоске.       — Уже поздно, так что не стоит. Все это ты сможешь сказать и позже, — сказал отец, в несколько быстрых движений убрал посуду в мойку и сел обратно за стол. — Сейчас вам двоим уже стоит ложиться спать.       Кента послушно вышел, пожелав спокойной ночи, а Акане вызвалась вымыть посуду. Зашумела вода, льющаяся из крана, губка вспенила моющее средство, и ловкие маленькие руки принялись за дело. Простая механическая работа — лучший спутник раздумий.       — Пап, — спустя пару минут своих нехитрых манипуляций подала голос дочь, — Сакумо-сана же будут судить?       — Да, — мужчина тяжело вздохнул, протирая усталые глаза, — но его точно оправдают, он слишком хорошо служил деревне, чтобы его вдруг отправили в тюрьму. А вот из джонинов разжаловать могут, потерял доверие деревни… Эх, как нехорошо это все! — последовал еще один тяжелый вздох.       — Многие шиноби считают его виновным так же, как и гражданские? — задала она второй вопрос.       — Да, — уверенно ответил Хаджиме, — хотя они все же, по большей части, ведут себя достаточно культурно. Везде, конечно, есть исключения, но с тем, как судачат многие гражданские, это сравнить трудно.       — Зачем он это сделал, пап? — тарелка едва не выпала из дронувших пальцев. — Это ведь против Правил шиноби. Он не смог ими пожертвовать? Не хватило духу?       — Полагаю, что так. Знаешь, Акане, — мужчина сделал короткую паузу, собираясь с мыслями, — мы с Сакумо-саном сильно отличаемся кое в чем: для меня самым дорогим всегда была семья. Так уж сложилось, что близких друзей у меня нет. Так, знакомые, сослуживцы, но чтобы прям близкие доверительные отношения — нет, — Хаджиме развел руками. — Все люди, которые мне безмерно дороги, сейчас в этом доме, — едва различимая улыбка тронула его губы, но Акане все равно не могла это увидеть. — У Сакумо-сана все немного иначе: вся его семья — это один-единственный и безмерно любимый им сын, больше - никого. Жена его, насколько я помню, умерла вскоре после родов, родителей он довольно рано лишился, и несколько близких друзей стали для него практически семьей. Я не пойму его, если буду смотреть на его решение спасать отряд исключительно со своей точки зрения, — последовала небольшая пауза, Акане напряглась и замерла. — Однако, если брать в рассчет то, что в этом отряде был хоть один человек, который был бы ему дорог хотя бы на половину так же, как дороги мне ты, Кента или Миюки, я понимаю Сакумо-сана очень хорошо и не смею его ни в чем обвинять. Именно из этого и вытекает моя позиция, — заключил он.       — Я поняла тебя, — девочка выключила воду, все еще стоя спиной к родителям. — И я согласна со всем, что ты сказал.       Пожелав доброй ночи, она отправилась спать. Несмотря на волнующие обсуждения за семейным ужином, усталость была слишком сильной, и всего того клубка мыслей, бешенно копошащихся в голове, оказалось недостаточно, чтобы помешать заснуть.       Когда дети легли спать и в доме воцарилась обычная ночная тишина, супруги все еще сидели за столом. Миюки заняла стул Акане и теперь, сидя напротив мужа, изучала его лицо, немного усталое в этот поздний час.       — Саке? — спросила она, уже зная, какой ответ получит. Мужчина коротко кивнул.       Женщина выудила из холодильника пару емкостей с закусками и не стала утруждать себя перекладыванием еды на тарелки, просто поставив все на стол. Следом на столе появилась привычная токкури с парой плоских сакадзуки. Голубовато-белый фарфор тускло сиял, освещаемый единсвенным горящим в этот момент светильником. Супруги привычно аккуратно разлили друг другу саке, но оба долго не решались отхлебнуть, погруженные в свои невеселые мысли, а потом, как по команде, одновременно поднесли к губам сакадзуки и сделали по глотку.       — Все очень плохо? — спросила Миюки и потянулась палочками к маринованому дайкону.       — Ты про надвигающуюся войну или про Сакумо-сана? — уточнил Хаджиме, глядя, как отражается свет в глади саке.       — Первое, — на выдохе, словно уже предчувствуя ответ.       — Сейчас — не то что бы совсем плохо, в перспективе — очень плохо, — плотно сжатые губы, нахмуренные брови.       — Акане?.. — женщина не закончила свой вопрос, но это и не было нужно.       —…стоило бы родиться на несколько лет позже, чтобы избежать опасностей и тягот военного времени, — мужчина с сожалением качнул головой, — но уже ничего не поделаешь. Вскоре после начала войны она станет генином, и я молюсь, чтобы ее не отправили слишком рано на экзамен чунинов, — он тяжело вздохнул, разглядывая, как от его опустившейся на стол руки гладь саке в сакадзуки пошла мелкими волнами. — Генинов не пошлют на заведомо опасное задание, а вот чунинов… Шести-девятилетний чунин имеет мало шансов дожить до старости, даже такой талантливый, как наша дочь или Какаши-кун.       — Просто поговорим с ней, как придет время, — женщина успокаивающе улыбнулась и погладила мужа по руке. — Попросим, чтобы она отказалась сдавать экзамен так рано. Так она и о себе подумает, и о своей команде, вместе с ней ведь окажутся не самые сильные ребята, раз у нее такие успехи, — оба сделали еще по глотку. — Она очень разумная девочка, совсем не похожа на сверстников и даже на Какаши. Акане поймет нас, не сомневайся.       — И откуда в тебе такая уверенность? — Хаджиме очарованно, почти завороженно смотрел на жену, которая своими тонкими пальцами рисовала в воздухе замысловатый узор.       — Я мать, — пожала плечами она, — я ее чувствую. Даже не знаю, как лучше это описать, но чувствую. И, если в Кенте я еще не уверена, у него пока слишком много детства в одном месте, то Акане я более чем доверяю. Маленький взрослый человечек, мудрее многих взрослых, — на последней фразе Миюки вновь тепло улыбнулась, глядя на мужа, — хорошо это или плохо, но действительно ребенком она была очень недолго.       — Или, может, она мудрее, потому что не отрицает того, что все еще ребенок, — Хаджиме неопределенно повел в воздухе рукой. — В любом случае, в этом вопросе я доверяю тебе и твоему мнению.       — А теперь я хочу спросить насчет Сакумо-сана, — перевела тему Миюки. — Насколько плохо его положение? Можно ли как-то помочь его проблеме?       — Нехорошее у него положение, — мужчина потер лоб тыльной стороной ладони, на миг прикрыв глаза, — ты и сама понимаешь, что будет трибунал, на котором его оправдают, что с рангом джонина ему, вероятно, придется распрощаться, как и с доверием деревни, и еще это глупое понятие о запятнанной чести рода… Думаю, ничем иным, кроме как предложенным Акане способом, мы ему помочь не сможем. Через некоторое время это все немного утрясется, я думаю.       — И сколько же ты имеешь в виду под «некоторым временем»? — Миюки чувствовала в словах, интонация и мимике мужа какой-то подвох.       — Пара лет, — выдохнул он намного горше, чем рассчитывал.       — Задница, Хаджиме, — женщина опрокинула в себя остаток своего саке, и глава семьи снова наполнил ее сакадзуки.       — Полная, Миюки, — кивнул он, невольно любуясь ее лицом, на котором стал заметен легкий румянец. — Правда, есть еще один способ очистить свою честь и честь своего рода, но не думаю, что Сакумо-сан пойдет на такое. Он достаточно сильный человек, вместе с Какаши они со всем справятся.       — Погоди, — Миюки не могла ухватиться за его мысль, — о чем ты говоришь?       — Я говорю о сэппуку, — произнес Хаджиме, но, увидев широко распахнутые в изумлении и страхе глаза жены, поспешил добавить, — но, как я уже сказал, Сакумо-сан сможет обойтись без столь радикальных мер, я уверен.       — Хорошо…       Акане проснулась от особенно оглушительного удара грома, прозвучавшего, казалось, над самой крышей. От неожиданности девочка даже испугалась и теперь, осознав, что все в порядке и это просто капризы погоды за пределами дома, лежала в кровати и успокаивала слишком часто бьющееся сердце. Почувствовав себя, наконец, совершенно спокойной, она перевернулась на бок и постаралась заснуть. Шли минуты, глаза были закрыты веками, теплое одеяло приятно окутывало тело мягким облаком, но сон не шел. Учиха раскрыла глаза и, включив ночник, взглянула на будильник: три минуты третьего ночи. «Надо почитать что-нибудь скучное», — пришла в голову гениальная, как девочке показалось, мысль. Акане взяла фонарик, выключила ночник и направилась к полке с книгами и свитками. «Что-нибудь совсем скучное, — повторяла она, разглядывая надписи на корешках. — Например, «Углубленный курс фуиндзюцу»…» Вдруг, задетый неосторожным движением, на пол упал небольшой томик и, направив на него свет фонаря, девочка разглядела название — «Поэзия. Сборник. Том первый». Удивившись, что у нее на полке оказалась мамина книга, Учиха все же взяла ее и залезла обратно в постель, удобно устроившись с книгой в руках и фонарем. «Раз она сама ко мне выпала, ее мне и читать», — рассудила Акане, открывая страницу наугад. Перед глазами предстали кандзи, складывающиеся в причудливые образы, и, почти бесшумно шевеля губами, она начала читать:       «я прихлопнул его —       светляка что порхал над дорогой,       чуть мерцая во мгле…       и погас огонек зеленый       путь мой темен и беспросветен».       Акане ненадолго прикрыла глаза, стараясь поймать ускользающее от ее разума тревожное чувство, но тщетно. Может, эта танка так подействовала на нее в сочетании с буйством погоды, может, рассказ родителей. Думать об этом сейчас не хотелось. Она, открыв не глядя другую страницу, продолжила читать:       «с особым волненьем смотрю…       на старом вишневом дереве       печальны даже цветы!       скажи, сколько новых весен       тебе осталось встречать?..»       Что-то словно бы потянуло в груди, сжалось в тугой узел и не отпускало. Эти строки казались чем-то неземным, а если и земным, то лежащим на другом пласте этой реальности, почти в другом измерении, и из слов ткались перед глазами и затейливые, и бесхитростные образы, и из этих же слов проникали в сердце трудноопределяемые чувства. Была ли это печаль, тревога? Умиление, ностальгия неизвестно по чему? Беспокойное предчувствие? Кто знает… А Акане, открывая новую страницу, продолжала едва слышно шептать:       «утренний туман       уходит тихонько туда,       куда ему надо…»       Глубокий вдох, медленный выдох. Глаза начинали слипаться. Кажется, еще пара страниц, и можно будет попытаться уснуть. Учиха сразу перевела взгляд на следующее хокку:       «у подножья горы       в ряд застыли на солнцепеке       несколько могил…»       Девочку передернуло, и она сама не смогла понять, почему. Просто прошел мороз по коже, просто слишком мрачными казались эти строки. «И почему такой позитивный человек, как мама, с удовольсвием читатет все это?» — задумалась Акане, потихоньку приводя в порядок свои эмоции. Это просто поэзия, красивый текст, записанный на бумаге, не более. Девочка открыла последнее на сегодня хокку и пробежала глазами:       «осенний дождь.       под дождем ухожу все дальше       в сырые горы…»       Она закрыла книгу и отложила ее в сторону, выключила фонарь и удобнее устроилась под одеялом. Сон неспешно окутывал дитя своим невесомым полотном, и гроза уходила на восток, навстречу скорому рассвету.