Феномен клана...

      Зной. Это слово возникало в голове у каждого, кто выходил на улицу в сей день. Солнце палило беспощадно и, казалось, способно было обжечь одним лишь прикосновением своих лучей. Душный воздух был почти осязаемо густым, плотным, и дышать было трудно. Не чувствовалось ни единого дуновения ветерка, листва застыла на ветках почти неподвижно, и даже птицы не пели: жар этого дня был слишком силен для них. Не гуляли дети, прятались внутри прохладных зданий взрослые, и вся деревня будто замерла, пытаясь вновь и вновь проталкивать в легкие тяжелый дух. Вся, кроме цикад. Их стрекот сопровождал каждого, кто сидел возле окна, каждого, кому не посчастливилось выйти на улицу в разгар дня. Они наполняли горячую тишину своим пением и звенели, звенели, звенели… Ночью обещали грозу.       Акане шла, не желая бежать, и слушала нескончаемые песни крылатых насекомых. Вчера ее визит в больницу закончился не очень хорошо, но она надеялась, что сегодня могло хоть что-то поменяться, ведь даже погода стала другой: сдержанное тепло днем и неприятная прохлада ночью превратились в почти невыносимую жару, и ей отчаянно хотелось верить, что это хороший знак.       Солнце слепило, и девочка жмурилась, пока не свернула в тенистый переулок. По переносице со лба скатилась капелька пота, еще одна — по щеке. Учиха вытерла лицо рукавом светлой кофты и все же немного ускорила шаг. Больница была совсем недалеко. Просторное здание встретило Акане благосклонной тенью, и девочка позволила себе немного посидеть на скамейке прежде, чем подниматься на третий этаж. В этот раз она чувствовала себя гораздо увереннее, чем в прошлый, шла твердо и, словно поддерживая ее решительность, из окна коридора прилетал стрекот цикад. Этот звук казался и доброжелательной силой, отметающей сомнения, и тревожным предзнаменованием, спокойствием перед ночной бурей.       Стук в дверь. Молчание в ответ. Поворачивающаяся ручка и шаг в ярко освещенную палату с открытым окном.       Какаши сидел на кровати и даже не смотрел на посетительницу, которую мог узнать и по силуэту, появившемуся на периферии поля зрения, и по походке, звук которой был более чем различим несмотря на заполняющие все пространство песни цикад, и по запаху, начинающему слабо пропитывать воздух. Акане подошла ближе и поставила небольшую корзинку с фруктами на тумбочку, не произнеся ни слова, не издав ни одного лишнего звук. Села на стул, стоящий рядом с кроватью. Она рассматривала своего друга, стараясь быть ненавязчивой, и замечала, что сегодня, хоть он и был по-прежнему очень бледен и казался усталым, состояние заметно улучшилось. Она не видела ни дрожи в руках или в теле, ни красных от температуры и слез глаз, ни лихорадочного румянца на щеках. Впрочем, и самих щек Акане тоже теперь почти не видела: лицо Хатаке скрывала его маска, ставшая уже настолько привычной, что ее наличие действовало на девочку успокаивающе. На секунду можно было представить, что всех этих ужасов прошедших дней и не было вовсе, что все как раньше… Учиха поспешила избавиться от таких мыслей, ведь они ничем не могли ей помочь.       — Здравствуй, Какаши, — она с трудом заставила себя ворочать языком.       — Здравствуй, Акане, — бесцветно ответил он, так и не взглянув на нее.       Девочка не знала, что еще сказать. Предложения, отдельные фразы, слова улетучились из головы, оставляя после себя пустое пространство, не желающее ничем заполняться. Палату наполняла тишина вперемешку со стрекотом цикад, притаившихся где-то далеко внизу, за окном. Очередная капля пота прокатилась с виска по щеке и, щекоча подбородок, сорвалась вниз. Акане вытерла лицо и вновь замерла в той же позе, с чуть повернутой к Какаши головой. Она могла бы попытаться обнять его или начать говорить, но боялась нарушить то хрупкое равновесие, воцарившееся между ними в эти короткие мгновения, боялась, что эта встреча закончится ни чуть не лучше, чем прошлая, и, робея все сильнее, теряла всю скопленную решимость. Тело словно каменело, а время почти переставало существовать для нее…       — Уходи, — это его слово прозвучало приговором. — Я больше не хочу тратить свое время с тобой.       Она не знала, что отвечать. Во рту пересохло, челюсти сами собой сжались сильнее, руки вцепились в края шорт, комкая ткань. Какаши, освещаемый ослепительным дневным светом, выглядел так спокойно и холодно, словно не единственного друга отвергал, а отмахивался от назойливой мухи, до которой, в прочем, ему не было почти никакого дела. Собирая все свои силы для своих последних слов в этом разговоре, Акане медленно выдохнула и тут же вдохнула, уже готовая говорить.       — Ты правда этого хочешь? — внимательный взгляд темных глаз уперся в профиль мальчика, и этот взгляд был готов подмечать любое движение его, любое изменение в мимике, и даже яркий свет, лившийся из окна и заставляющий чуть прищуриться, не мог помешать.       — Да, — Какаши так и не повернулся к ней.       Акане встала и выпрямилась, все это время не сводя глаз со своего друга. Что-то внутри противилось этому действию, всем сказанным словами, но она задавила все свои эмоциональные порывы настолько, насколько могла, и произнесла:       — Хорошо, я ухожу, — тонкий детский голос был непривычно тверд, — но я не отрекаюсь от тебя. И от твоего отца тоже. Как будешь готов, приходи, — на секунду девочка замешкалась, голос дрогнул, и, так и не сумев до конца спрятать рвущуюся наружу боль, она договорила, надтреснуто и тихо, — ведь ты мой друг.       Какаши повернул голову, но Акане уже не было в палате. Он ведь справится со всем один, без всякого лишнего груза из эмоций и бессмысленных связей с другими людьми, справится… Наверное.       Прямо из окна третьего этажа девочка приземлилась на ветку раскидистого дуба, росшего около больницы. Тень густых листьев и множества веточек не могла ничего сделать с духотой, но защищала от палящих лучей. Учиха на минуту замерла, с помощью чакры удерживаясь на этом слишком тонком даже для нее суке, и постаралась хоть сколько-нибудь привести в порядок мысли, хаотично сновавшие туда-сюда где-то в черепной коробке. События последних дней напоминали длинный кошмарный сон, и если уж на нее это оказывало такое сильное влияние, то о том, каково Какаши, Акане старалась даже не думать, слишком невыносимым было это действие. Стоило сходить на работу к маме: рядом с Миюки она всегда чувствовала себя спокойнее, становилось легче, и любые проблемы казались решаемыми. Правда, раньше проблемки были маленькими и незначительными (такими, какой Акане казалась сейчас самой себе), но даже теплый взгляд и легкие, нежные объятия могли немного помочь. Кроме того, Миюки могла отдать мясо дочери, чтобы та отнесла его домой, поэтому девочка, больше уже не раздумывая, спрыгнула вниз и направилась к рынку Конохи, стараясь держаться в тени зданий и деревьев.       Людей вокруг было крайне мало, редкие покупатели иногда подходили к товару, а когда их не было, продавцы лениво обмахивались веерами и негромко беседовали друг с другом. Проходя мимо большого прилавка с разнообразными овощами, Акане осознала, что иногда лучше иметь менее чуткий слух или вовсе быть способным полностью отрешаться от происходящего, но такого она еще не умела. Девочка замерла на месте, борясь с малодушным желанием тут же убежать куда подальше. Оставалось только слушать и с каждой секундой, с каждым сказанным женщинами словом сильнее прикусывать щеку и досадливо морщиться.       — Да, я слышала, что он буквально вчера погиб на миссии, — произнесла молоденькая женщина, выбирающая помидоры.       — Туда ему и дорога, Намико, — лавочница брезгливо дернула рукой. — Так хоть какую-то пользу принес после того, что натворил. Хотя осадочек-то остался… — протянула она, недобро зыркнув куда-то в сторону, где никого не было. — Будь он жив, я б ни ему самому, ни его сопляку ничего бы в жизни не продала! А так уж ладно, ёкай с ним, хоть и того же он рода, но все же без отца теперь.       — Ты слишком строга к ребенку, Ран, — покачала головой Намико, уже присматриваясь к огурцам, и Акане узнала в ней одну из девушек, работавших в мамином магазине. — Сакумо-сан еще ладно, совершил почти что предательство, но сын… Он же совсем маленький, а ты на него перекладываешь ответственность за поступок папаши… — но договорить ей не дали.       — А ты его о как величаешь! Сакумо-сан! — с едкой ухмылкой воскликнула Ран, взвешивая овощи. — После того, что он сделал, и имя-то его произносить не хочется, все мы еще от этого наплачемся. А что касается сына, яблоко от яблони… Не выйдет из него защитника деревни, я тебе говорю!..       Сначала девочка слушала этот разговор с ужасом, который будто сжимал горло в стальной хватке, но с каждой секундой внутри вскипало совсем другое чувство — гнев, ярость, что-то поразительно сильное и жаждущее справедливости. От злости румянец окрасил ее лицо, и даже уши покраснели в тот миг, когда маленькая Учиха повернулась и в пару шагов подошла к разговаривающим женщинам. Она сжимала кулаки и даже не знала, что сейчас скажет, но слова уже сами начали срываться с языка:       — Как вы можете нести весь этот бред!       — А ты еще кто, мелкая? — посмотрела на нее через прилавок Ран.       — Я не мелкая, а лучшая ученица Академии! — пренебрежительное отношение к своей персоне заметно задело Акане. — А вот вы — жалкий человек, если способны обвинять Сакумо-сана, даже не будучи шиноби! — она кричала, высокий голос разлетался далеко, и другие продавцы и редкие покупатели оборачивались, чтобы увидеть источник звука. — Это низко и подло!..       — Да что ты себе позво… — начала было лавочница, но Акане не дала ей закончить.       — Молчите! — перебила она, и от резкости этого слова Ран захлопнула рот, подчиняясь. — Вы не знаете, что это — принимать решения, от которых напрямую зависит, умрет человек или будет жив! — девочка стояла, напряженно вытянувшись вверх и словно бы вкладывала всю имеющуюся энергию в свой звенящий голос. — Никто из вас не способен ни умереть такой смертью, ни прожить хоть сколько-нибудь подобную жизнь! А вы… вы… Вы распекаете его почем зря, хотя он уже мертв! И вы все приложили руку к его смерти, даже не заметив этого! Да вам… Вам в жизни от этого не отмыться! — Акане ненавистно взглянула в глаза Ран, и этот взгляд заставил женщину невольно содрогнуться.       Девочка тяжело дышала после только что оборвавшегося крика, и горло, кажется, слегка саднило, но на это не было возможности обращать внимание. Не давая женщинам времени опомниться, она обернулась к Намико.       — А ты, — обратилась Акане к ней, — работаешь же у моей мамы, мудрой женщины. Неужели она никогда не говорила, что надо иметь свою голову на плечах?! Не слушать сплетников и злобных людей?!       Намико начала стыдливо краснеть и опустила взгляд себе под ноги.       — Я младше тебя, а мозгов больше, чем у вас обеих, вместе взятых! — зло бросила девочка, окончательно смущая девушку, пристыженно мнущуюся на месте.       — Хорош орать! — послышался со стороны громкий возглас.       — Да, тоже мне, нашлась защитница! — поддержал кто-то еще. — А начинающаяся война — это так, ерунда, что ли?!       — Да пошли вы все к черту! — заорала не своим голосом Акане и, одним прыжком оказавшись на крыше, мгновенно скрылась из виду среди рядов однообразных кровель.       В дверях мясной лавки стояли двое: Миюки и маленький мальчик в оранжевых очках, держащий пакет с только что купленными продуктами. Мать проводила дочь тревожным взглядом и, печально покачав головой, снова скрылась в магазине. А мальчик все еще недоуменно смотрел на то место, где минуту назад стояла его одноклассница.       Акане усилием воли сдержала злые слезы, хотя их все равно любой, встретивший ее, мог бы перепутать с потом. От чакры, которую девочка скапливала в ногах при каждом прыжке, оставались отчетливые следы на стенах, крышах и ветках деревьев. Возмущение хотело прорваться наружу хоть как-нибудь, ему мало было криков около прилавка с овощами, мало этого быстрого побега. Требовалось что-то более масштабное, и Учиха немного обрадовалась, обнаружив, что ноги сами собой несут ее к одной из тренировочных площадок, до которой оставалось уже всего ничего.       Как и ожидалось, в такое пекло там никого не было, хотя следы недавно проводимых тренировок все же имелись: так и остались торчать из мишеней несколько кунаев и сюрикенов, на земле валялись сломанные ветки, трава была где-то притоптана, а где-то — выжжена жутковатыми черными проплешинами. Выйдя на место, свободное от деревьев, Акане постаралась сосредоточиться. Температура воздуха была высокой, а это всегда являлось большим плюсом для новичков, осваивающих огненные техники: в дождь или холод обучаться этому было немножко сложнее. Еще толком не успокоившись, девочка набрала в грудь побольше воздуха, сложила ручные печати и… выдула небольших размеров огненный шар. Даже, скорее, шарик. Он оказался примерно в два раза меньше, чем тот, что еще неделю назад она демонстрировала отцу, и это разозлило еще больше. Яростно повыдергивав половину метательного оружия из мишеней и деревьев, Акане без особого труда вогнала все снаряды в самые центры своих целей, потом снова выдрала клинки и снова парой быстрых движений всадила их в прежние места, и так еще несколько раз, все увеличивая расстояние, меняя свою позицию во время броска и стараясь вложить в каждый кунай и сюрикен побольше сил, пропустить сквозь них нужное количество чакры, погрузить оружие поглубже в дерево мишеней…       — Неплохо, — услышала вдруг девочка откуда-то из-за спины, с левой стороны.       Учиха обернулась для того, чтобы встретиться с одним из своих новых одноклассников. На пару-тройку лет старше ее, почти на голову выше, он стоял со спокойным выражением лица и наблюдал, прикусив свой сенбон и, видимо, ожидая реакции на свое появление.       — Эм… Привет, — Акане немного растерянно помахала ему рукой, осознавая, что совершенно не помнит имя этого мальчишки, так как все время, что она успела провести со своим новым классом, ее мысли были заняты исключительно Хатаке и всем, что с ними связано. — Ты… — начала она, так и не зная, что дальше говорить, но, к ее радости, мальчик перебил ее.       — Ты не помнишь мое имя, — уверенно произнес он, усмехнувшись и перекинув сенбон из одного уголка рта в другой. В ответ на вопросительный взгляд, так и кричащий «Откуда ты знаешь?», он продолжил. — И вчера, и сегодня на занятиях ты выглядела рассеянной, и сейчас тупишь, явно не зная, как бы меня назвать.       Мальчик подошел еще ближе и протянул вперед руку, представляясь:       — Я Ширануи Генма.       — Учиха Акане, — она протянула руку в ответ и пожала слегка влажную то ли от жары, то ли все же от волнения ладонь.       — Хех, я помню, — со смешком обронил Генма, засовывая одну из рук в карман шорт. — Я, в отличии от некоторых, ворон на занятиях не считал. Хотя странно, — он снова перекинул сенбон в другой уголок рта, — ты летала в облаках почти все занятия, но результаты — лучшие в классе…       — Так получилось, — Акане пожала плечами, чувствуя себя очень неудобно от того, что ее состояние было настолько заметным даже для совершенно незнакомого человека.       — И рука у тебя холодная, — отметил мальчик, хитро сощурившись, — в такую жару — хоть на лоб клади для охлаждения. Удобно, — но от этих слов девочке стало только лишь более неудобно, и она смущенно потерла шею, мимоходом взлохматив и так уже растрепанные волосы.       — Так ты зачем все же подошел, Генма? — стараясь проявлять доброжелательность и при этом не забыть только что названное имя, спросила Учиха.       — Представиться, — пожал плечами он, — и, раз уж здесь все же оказался кто-то, кроме меня, предложить потренироваться вместе. Не против?       — Не против, — кивнула она, при этом отмечая собственную усталость, — но давай только тайдзюцу? Я потратила много чакры, пока упражнялась в ниндзюцу и метании.       — Хорошо. Хотя подожди… — он на секунду задумался, а потом недоуменно уставился на Акане. — Почему ты при метании чакру тратила? Она ж практически не расходуется при этом.       — Пропускала чакру сквозь металл, — в очередной раз пожала плечами она, теребя в пальцах ткань футболки, — да и на ниндзюцу больше, чем обычно, чакры ушло.       — Понял, — протянул Генма, решив завтра потренироваться в пропускании чакры сквозь снаряды, так как пока это было его слабым местом. — Тайдзюцу так тайдзюцу.       Они встали друг напротив друга и, кивнув другу друг в знак того, что готовы начинать, сдвинулись с места, нанося удары. В первую минуту боя Акане в основном блокировала удары, уворачивалась и всячески старалась не получить синяков больше, чем обычно. Стиль боя Генмы отличался от того, как действовал Какаши, чему учил девочку ее отец, да и более длинные конечности мальчика давали ему преимущество, однако, приноровившись, она уже во всю не только парировала удары, но и успевала наносить их сама…       Двое шиноби, встретившись на перекрестке в этот жаркий день, шли вместе в направлении больницы, желая проведать общего друга, получившего недавно пару ранений. Они неспешно шагали мимо тренировочной площадки, держась в тени деревьев. Один повернул голову и замер, разглядывая упражняющихся в тайдзюцу детей.       — Глянь-ка, Цуиоши, — сказал он, чуть тронув спутника за плечо, — эти двое, вроде как, из Академии, а уровень умений очень даже хорош. Они выпускники этого года?       — Да, — протянул ниндзя, соглашаясь со всем сразу. — Нам обоим совсем скоро предстоит обучать их. Хоть это будет и не первая моя команда, — Цуиоши внимательней пригляделся к упражняющимся детям, — но волнуюсь как в первый раз. А тебе-то каково, Минато? Ты молод и впервые выступишь в роли сенсея.       — Как ты и сказал, волнение, — с улыбкой ответил парень, немного мечтательно отводя взгляд, — но еще и предвкушение. Это должен быть незабываемый опыт.       И двое шиноби пошли дальше, не пытаясь заглянуть в свое будущее раньше времени, ведь до выпускного экзамена было еще несколько месяцев.       — Уух, — тяжело выдохнул Генма, сидя под раскидистым деревом и обливаясь потом. — Я весь в синяках. Даже стыдно, что такая мелкая девчонка смогла меня отделать, — он усмехнулся и двинул губами, словно ища что-то. — Черт, сенбон потерял, пока с тобой махался.       — Не стоит недооценивать мелких девчонок, — чувствуя свое превосходство, довольно произнесла Акане. — А то так можно не только сенбон, но и пару-тройку молочных зубов потерять.       — Ты на что-то злилась, что ли? — Ширануи чуть изогнул бровь.       — С чего ты взял? — девочка недоуменно и удивленно поглядела на него. — Вроде, я не проявляла недоброжелательности.       — Не, дело не в этом, общаешься ты нормально, но вот ногами и руками махала так, будто я твой кровный враг, — решил пояснить мальчик. — Да и выражение лица у тебя было иногда… довольно грозное.       — Не злилась, так, с утра настроение не очень, — соврала Акане, не заботясь о том, поверят ей или нет. — Извини, что из-за этого страдал ты, — добавила она с усмешкой.       — Ничего, внимательнее буду, — с этими словами Генма встал с земли, отряхнулся и потянулся, морщась от боли после ударов. — Не зря тебя перевели в выпускной класс. Если еще и Хатаке, который второй день в Академию не ходит, такой же, как ты, то вы оба лучшими в классе станете.       — Он не такой же, — выдохнула девочка с сожалением, чувствуя, что в носу едва заметно защипало при воспоминании о друге, — он немного сильнее…       Солнце все ближе сдвигалось к горизонту, предвещая скорый закат, который потонет в тучах. Этих детей уже ждали до́ма и, попрощавшись, одноклассники разошлись в разные стороны, возвращаясь к своим семьям.       И без того душный воздух к вечеру, казалось, сгустился, в нем словно повисло напряженное ожидание бури. Тяжелые, серо-синие облака наползали на небо с запада и севера, и потемнело за окном гораздо раньше обычного, но перед тем, как небо окрасилось в мрачный темно-голубой, свет разлился по тучам насыщенным красным цветом, который постепенно гас, превращаясь сначала в фиолетовый, а затем обратно в серо-синий, только намного темнее. Цикады постепенно стихали, а сверчки почему-то так и не начали стрекотать. Впрочем, их просто могло быть не слышно на третьем этаже.       Какаши с ложным спокойствием наблюдал за небесными метаморфозами, стоя около окна, и все краски от теплого красного до холодного сине-белого, сменяя друг друга, отражались на его лице, полускрытом маской, и причудливо подсвечивали светлые волосы. Невыносимо было видеть в полупрозрачном отражении лицо, которое слишком напоминало его, отца, но черная ткань, оставляющая свободной глаза и лоб, помогала с этим, и теперь в окне стояла не полупрозрачная тень изрядно помолодевшего Сакумо, а всего лишь отражение маленького мальчика в маске. Издалека долетали отзвуки грома, едва слышимые нетренированным ухом, но чуткий слух мальчика различал их, и от этого еле узнаваемого шума хотелось по-детски спрятаться под одеяло с головой и не вылезать, пока только начинающаяся гроза не пройдет. Странно, он раньше никогда не боялся ни грома, ни молний…       Вздрогнув от шагов, послышавшихся из-за закрытой двери, и сбросив с себя липкое оцепенение, Хатаке подошел обратно к кровати и забрался на нее, подтянув колени поближе к груди. Было в этом ожидании непогоды что-то пугающее, нервное, от чего мелко дрожали пальцы и холодный пот выступал на лбу и висках. Или, может, это все еще был жар, снова начавший подниматься к ночи. Мальчик не мог точно сказать, что с ним, но это ему определенно не нравилось.       Тишина. Она стала такой страшной, какой бывала в их доме, когда отец чуть задерживался на миссиях. Еще днем Какаши поймал себя на мысли, что с палатой ему повезло — он один здесь, и никто не сможет увидеть его пока еще несовершенный контроль над своими эмоциями, но теперь он все же очень жалел, что у него нет соседа, который издавал бы хоть какие-нибудь звуки: сопение ли, попытки на начать разговор, недовольное кряхтение при повороте на другой бок, храп… Хоть что-нибудь, лишь бы не эта непробиваемая тишь, окружавшая со всех сторон.       Стук. Тихий стук, с каждой секундой все множащийся, поглощающий и звуки дыхания самого Какаши, и тишину. Сначала мальчику показалось, что стало легче. Вдруг резкий порыв ветра заставил вздрогнуть всем телом, застучав сотнями крупных капель в оконное стекло так, будто хотел разбить и ворваться в комнату. «Это всего лишь ливень», — устало подумал Хатаке, медленно выдыхая. Всего лишь ливень.       Яркая вспышка заполнила белым светом окно, а через пару секунд оглушительный гром обрушился вниз, заполняя собой влажный воздух. Какаши был готов к нему, но, пусть от молнии сердце и забилось лишь немного быстрее, пусть гром был ожидаем, от него все равно невообразимо захотелось перестать существовать и не слышать этот раскатистый грохот, уже низко вибрирующий где-то глубоко внутри. Дыхание немного сбилось, а пальцы сами собой сжали одеяло. Все дневные мысли про самоконтроль разрушала эта гроза и смывал неслабеющий ливень. Перед глазами вставали те картины, которые мальчик изо всех сил гнал от себя все эти два дня: отец, лужа крови, холодной влагой разлившаяся под пальцами ноги, прохладная шея без намека на движение, на пульс… Вновь в ноздрях стоял тошнотворный запах, слишком сильный для чуткого обоняния. Новая молния и новый раскат грома. И снова, снова, из раза в раз с уменьшающимся интервалом между светом и звуком — гроза все ближе подходила к больнице, все ярче и оглушительнее сверкало и рокотало в небесной вышине, и пульс подскакивал все сильнее, образы перед глазами становились отчетливее, нечем было дышать, горло словно сжало спазмом. Глаза слезились, но от чего конкретно, Какаши уже не мог разобрать.       Он еле сполз с кровати, кое-как добравшись до туалета. В открытую дверь проник слепящий свет и в тот же миг гулко загремело. Мальчик бессильно упал на колени перед унитазом, и в продолжающемся раскате не было слышно звуков рвущегося наружу содержимого желудка. Минутой спустя, хрипло дыша, Какаши вытер рот рукой и нащупал кнопку смыва. Противный запах полупереваренного ужина, смешанного с желудочным соком, казалось, был даже хуже гадкого вкуса, оставшегося во рту после рвоты. Сил встать не было. Он просто сидел и старался отдышаться, все еще вздрагивая от каждого грозного громкого звука и прикрывая голову руками, словно это могло его защитить.       После особенно долгой паузы между ударами грома, Какаши все же смог встать и, склонившись перед раковиной, подставил руки под холодную воду. Стало чуть легче. Прополоскав рот и с горем пополам умыв трясущимися руками лицо, он добрался до кровати и повалился на нее, натягивая на себя одеяло. Дождь, едва притихший, снова усиливался. Хатаке сейчас не отказался бы от компании, хоть какой-нибудь, и Акане, наверняка спокойно спящая у себя дома, была бы как никогда кстати, но позвать кого-то он не смог бы даже при очень сильном желании.       Мальчик лежал, зажмурившись, но вдруг понял, что происходит что-то странное: свет, сверкнувший и прорвавшийся сквозь опущенные веки, не гас, а продолжал проливаться в комнату. Почуяв опасность, он чуть приоткрыл глаза и замер на месте, даже дыхание задержал, слыша только шум собственной крови в ушах. Посреди комнаты висел сверкающий шар размером с два кулака взрослого мужчины и слегка кружился в воздухе.       Шаровая молния.       Она неспешно вращалась, то приближаясь к Какаши, то отдаляясь от него, а он не мог сделать ничего, чтобы избавиться от неожиданного и опасного явления: в комнате не было достаточно длинных и прочных предметов, чтобы отбросить сверкающий сгусток от себя, добраться до двери мальчик мог просто не успеть, да и порой шаровые молнии с легкостью прожигали толстое дерево и продолжали движение, а перенаправить куда-нибудь эту природную энергию, даже обладая сродством к Райтону, он еще не был способен. Оставалось лишь только не двигаться и ждать.       Какаши, переведя взгляд на окно, заметил в стекле ровную круглую дыру. «Прожгло зарядом», — отстраненно подумал он, чувствуя, что сердце уже бьется ровнее. Появившийся было страх отступал.       Светящийся шар тем временем вновь приблизился к окну, прошел сквозь него, оставляя еще одну круглую дыру и, отлетев от здания пару метров, исчез с новым ударом грома. Хатаке тяжело выдохнул, откинувшись на подушку. Возможно, стоило, наоборот, подвигаться, чтобы молния достала его, и проблем стало бы меньше. Это была бы быстрая смерть…       За столом напротив Акане сидел Кента и уплетал свою порцию лапши за обе щеки, что-то довольно бурча. В эти минуты девочка почти не слушала любимого брата, и его бормотание, и так не слишком разборчивое, тонуло в гуле ее мыслей, а иногда — в шуме усиливающегося дождя и раскатах грома. «Хорошо, что мама взяла зонт», — промелькнуло в голове.       Из открывшейся входной двери ненадолго пахнуло влажным ветром и запахом влажной земли, и уже совсем скоро на кухне стояла Миюки Учиха, успевшая вытереть мокрые ноги еще в прихожей.       — Ну и погодка, не зря весь день духота стояла! — Акане в какой-то миг показалось, что ее мать сейчас, как кошка, отряхнется от влаги, намочившей подол, рукава и немного волосы. — Хоть получше на улице стало, есть, чем дышать. А зонт вот прохудился…       Девочка отметила нервность обычно плавных движений женщины, ее темные глаза беспокойно бегали с дочери на сына и обратно, а на лице отражалось неясное, но мрачное чувство. Однако Акане не хотела торопить ее с объяснениями, вместо этого маленькая Учиха, пока мать снимала с себя тоненький легкий плащ, заботливо поставила на стол порцию собы с сыром и яйцом.       — Цукими-соба? — чуть улыбнулась женщина, садясь за стол и беря в руки палочки. В ответ ей дети довольно кивнули. — Акане, как твои дела? — сменила она тему.       — В порядке, — пожала плечами девочка, задумчиво наблюдая, как ее мать с удовольствием ест ужин. — Была сегодня у Какаши, но, видимо, еще рановато… Хотя кое-что полезное я из этого визита извлекла.       — Что именно? — женщина слегка изогнула бровь, внимательно и с интересом ожидая слов дочери.       — Какаши прав: мне надо учиться контролировать свои эмоции, — серьезное выражение темных глаз никак не вязалось с этим милым детским личиком. — На миссиях реветь или орать о том, как я возмущена, будет некогда и незачем.       Миюки как-то печально улыбнулась, что не скрылось от взгляда Акане, и даже не самый чуткий Кента заерзал на стуле, чувствуя, что что-то не так. Девочка просто ожидала, когда мать созреет, чтобы выложить тревожащую ее информацию, но маленький брат был намного более нетерпелив и, чуть приподнявшись, спросил:       — Мам, что случилось?       Женщина еще больше помрачнела, словно плотину из ее ощущений и беспокойств прорвало. Губы чуть шевельнулись в тихом шепоте:       — Началось.       Акане затихла, напряженно ожидая продолжения и уже догадываясь, что последует далее. Кента не ждал.       — Что началось? — тут же спросил мальчик.       Миюки обхватила пальцами одной руки виски, чуть массируя их и прикрыв глаза. Язык не желал поворачиваться, не желал говорить это страшное слово, хотелось оттянуть этот момент… Она собрала все свои силы и достаточно ровным голосом, четко и разборчиво произнесла:       — Война.