Витраж расколотой судьбы

— Вот это красотища! Смотри! — как малое дитя завопил Хэйдзо, опёршись ладонями на стол. Кадзуха, только проснувшись, увидел за окном падающие наземь хлопья снега, и тоже обрадовался. — Как-то рановато для зимы. — Хватит с нас дождей, Кадзуха. Блин, а снега много внизу. Всю ночь шёл, наверное. Вау-у, так круто! Всё, я побежал на пары! — Удачи. У Кадзухи должны быть лишь последние две пары. Проснулся рано он потому, что перед учёбой планировал пойти в больницу к Скаре. Одевшись, он вышел на улицу, окутанную в белоснежное одеяло, толстое и искрящееся. Мороз дразнил щёки совсем немного, и крупные снежинки, приземляясь на белую макушку и на раскрытые ладони парня, предвещали, что со Скарой всё в порядке. Каэдэхара улыбался, оставляя позади себя следы и ступая вперёд тихо, чтобы слышать то самое потрескивание раннего снегопада, которого по крайней мере он и Хэйдзо не ожидали. «Стоит ли мне расспрашивать его… обо всём? — спросил сам себя, идя по центральной дороге знакомого парка; смотрел по сторонам, чтобы распознать дорогу, сворачивающую на территорию больницы, но пока и здания самого не видать — лишь беленькие деревья, когда-то хвастающиеся пышной листвой. — Вдруг это его зацепит как-то, не знаю, вряд ли я смогу подобрать нужные слова». Немного узнав своего соседа, Кадзуха боялся обмолвиться. Скара недоверчив, иногда придирчив, и поэтому нагружать его вопросами не стоит ни при каких обстоятельствах. Время покажет, что он захочет рассказать, а о чём — умолчать. Сейчас важнее узнать, как он себя чувствует, и расположить так, как к человеку, который и поймёт, и поможет. Юноша шёл и даже не задумывался о том, что недавно проклинал сей парк и отрекался от его протоптанных и неизведанных тропинок. Скара ведь сказал, что всё уладил, а первокурсник верит до сих пор. Какой им прок сейчас следить за каждым движением? Именно, никакого и совершенно бессмысленно, решил для себя Кадзуха. Вдали рассмотрел здание и проезжающую по другой дороге карету скорой помощи. «Как-то неудачно они выбрали местечко для больницы», — подумал Каэдэхара, помотал головой, отряхнул снег, и после зашёл внутрь, сразу обращаясь в регистратуру. — Здравствуйте. В больницу на днях поступил парень из общежития, можно ли его проведать? — Секунду, — девушка клацнула мышкой пару раз и прочла что-то на мониторе компьютера. — Имя и фамилию скажете? — она требовательно глянула на Кадзуху, ожидая ответа. «М-да, прозвище не прокатит». — Не знаю я имени. — Вы не родственник? — Нет. — Поступил юноша с попыткой суицида, разрешено проведать только родственникам. — Скажите хотя бы, как он себя чувствует, — нервничая, попросил Каэдэхара. — Это нужно разговаривать с его лечащим врачом, но по секрету Вам скажу, что сейчас молодой человек приходит в норму и скоро будет готов проходить курс реабилитации. — Понятно… Спасибо. Можно было выдохнуть с облегчением: Скара жив и родственники могут увидеть его не в морге, а в палате. И всё же обидно стало Кадзухе, что спросить о здоровье у соседа запрещено, да и глупо с именем вышло в целом. Главное, что он в полном порядке сейчас, а остальное как-нибудь подождёт и дождётся своей очереди. «Лежит, наверное, и думает, что опять никому не сдался… А вся загвоздка, скорее всего, из-за имени… А может, нет», — поджал губы он, выходя из больницы. Нет у него никаких шансов увидеться и побеседовать — есть только догадки и чужие слова, которым следует верить. Путь широкий и расчищенный техникой будто бы задолго до пробуждения города. Столь рано никто не идёт по парку, не гуляет за ручку с кем-то или поодиночке, не бегает с детьми — все, видно, до сих пор спят или пошли в университет, на работу, по делам. Заняты люди, а Кадзуха шляется где попало. «Могли бы списаться как-то, но нет, скрывается…» — ему тяжело отцепиться от соседа, потому что последний нуждается в помощи, хоть этого и не признаёт. Первокурсник всегда рад помочь — почему? Его не один раз отгораживал от себя Скара, намереваясь разорвать малейшую связь, а Кадзуха как паразит, который хочет жить в симбиозе, выгодном для обеих сторон. «Я психологом стать пытаюсь как-никак». В одно мгновение юношу сзади кто-то дерзко обхватил руками за талию и, с невероятной лёгкостью и силой подняв, перекинул через плечо. Каэдэхара более-менее удачно упал, учитывая снег, который тотчас обжёг лицо холодом. Он не успел опомниться и попытался быстро встать на ноги, однако опоздал: чужак опередил, поднялся, и ударил ногой по груди. — Тебя трудно не узнать. Левый, ага, знаю я таких. Кадзуха, опёршись руками на землю, громко закашлял, как-то обрывисто, хрипло, хватая ртом морозный воздух. Он моментально понял, кто способен применить грубую силу против него. Но почему именно сейчас и спустя столько времени? Его голову подняли, дёрнув за волосы, и он растерянно заглянул в голубые глаза. — Знаешь причину такого твоего унижения? — рыжий парень словно насмехался над нынешним положением первокурсника. — От меня по щелчку пальца не уйти, и твой дружок это, верно, забыл. — Я вообще к вашим делам отношения не имею, — смело ответил Каэдэхара, думая, как же вырваться. — Не имеешь. А придётся! — он сильнее сжал волосы парня и процедил без шуток: — Скара нарушил договор и прекрасно осознавал, что после него проблем нахватаешься ты. Кто же мог подумать, что он удумает сдаться и бросить абсолютно всех! Ещё и выкарабкался, походу, раз ты к нему пошёл. — Какая ты мелочная мразь! — заорал Кадзуха, свирепо ухватившись за руку, которой парень держал его волосы, и тотчас пожалел о содеянном; хруст кости. Крикнув от боли, первокурсник обессиленно опустил раненую руку и не мог сжать и разжать пальцы. «Как…» — удивился он столь быстрой реакции хулигана, который, вероятнее всего, знает толк в уличных боях, манипуляциях, различных уловках — словно мысли прочёл и сразу выпутался, дабы Кадзуха полноценно ощутил себя проигравшим. — Как давно ты знаком с ним? — бесстрастно спросил незнакомец. — Да не вожусь я с ним и нихера о нём не знаю! — Хули шастаешь к нему тогда, а? — вздохнув, юноша поднялся, взором давая понять, что Каэдэхара по-прежнему на коротком поводке. — Во всяком случае он поймёт мою весточку, а ты уж прости, сам виноват. — Ты будешь гнить в тюрьме, понял? — беспричинно улыбаясь несбыточным грёзам, заявил первокурсник и медленно поднял алые очи на нападавшего. — Чудной ты какой, чего же сразу не побежал жаловаться? — Ха-ха-ха… А ты реально сука пиздливая, как он и говорил… — Чё ты сказал? — Весь мир тебе, думаешь, принадлежит, кланяется, боготворит? Хуйло ты трусливое и конченное. Ещё и наивное. Выгоду ищешь? И чё теперь, выгоднее всех на привязи держать, запугивать, да? — Кадзуха встал на ноги и спрятал за спину покалеченную конечность. — Тварь алчная, я же тебя могу и собственными руками задушить, а если не я, сможет другой, — ничего не боясь, он шагнул ближе, почти вплотную, и полушёпотом ненавистно выпалил: — Это ты его довёл, сделал своей марионеткой. А я знаешь, чё сделаю? Я, блять, человека из него сделаю. — Вау, — наигранно поднял брови и на секунду оторопел, отойдя назад. — Ты бы тоже стал покорной марионеткой, вот только ты дохуя умный. Замахнулся, ударил, и Каэдэхара потерял смысл в сопротивлении. Он сделал всё, что мог, и сказал всё, что хотел. Пусть он не прыткий, не изворотливый, медлительный против этого человека — слов острее у Кадзухи всяко больше, чем у нападавшего. И смех, и грех, ведь толку от этих слов? Да и что это было: обещание, угроза, предупреждение? Возможно, первокурсник понял, что состязаться бессмысленно и проще довести дело до конца. Как раз-таки конец он предвидеть никак не мог. Что с ним будет? Побьют до смерти или нет? Если до смерти, это может вызвать подозрения у большинства в правоохранительных органах, а если не до смерти, то что ему делать? Он готов принести на алтарь справедливости свою жизнь, лишь бы подонки, подобные нынешнему, сидели в тюрьме, вешались на простынях или осколком чашки перерезали себе глотки. Кадзуха снова упал, кашлянул, чуть ли не задыхаясь, и выплёвывал на белый снег кровь. Это чистое поражение, но он чувствует приторную победу. Быть может, себе самому доказал, что не такой уж он и трусишка. Когда-то он прятался да бегал, а теперь напрямую говорит обидчику о том, что тот никчёмен по сути. Очередная попытка подняться прерывается ударом в живот, и Каэдэхара терпит, всё же оголяет окровавленные зубы и хрипло посмеивается. — Ничтожество, — тихо глумится первокурсник, принимая завершающий и, наверное, самый неожиданный удар. Ботинок пришёлся по затылку, и Кадзуха свалился ничком, потеряв связь с когда-то красочным, невероятно радующим глаз миром.

***

Скара привык за краткое время просыпаться в одиночной больничной палате без беспокойства. Постоянно клонило в сон, и юноша спешил засыпать, потому что думать о своём или о чём-то другом не хотел, а плевать в потолок скучно и быстро надоест. Разлепив веки, он по непонятной ему привычке сразу посмотрел на руки, перебинтованные чистыми и белоснежными бинтами. Медсестра — или медбрат — так ловко и незаметно справляется со своей работой, что Скара даже не успевал очнуться и ощутить посторонних касаний. Вчера, когда совсем дурно было после «воскрешения», заглядывал в палату психолог, пытался о чём-то расспросить, а парень отвечал и скомкано, и обрывисто, и, одним словом, нехотя. Чего им нужно от него? Узнать о его жизни, привести всё в норму или учить существовать? Зачем им что-то менять в Скаре и в его жизни, если он давно понял, что выход — один, и тот закрыли, а его заточили в четырёх стенах. После психолога зашёл и психиатр. Второй для парня был куда страшнее первого. Выглядят они, конечно, солидно: в беленьких халатиках, ухоженные, грамотно говорят — этим и пугают в больнице, особенно когда никого, кроме пациента и врача, нет. — Вы проходили в прошлом году курс лечения. Вы принимали медикаменты, которые назначали? — Сначала да, потом бросил. — Посещали психолога во время лечения? — Нет. — Какова причина? — Времени не было. Я постоянно учился. Ему тоскливо от одной мысли о том, в кого он превратился, поэтому нагло лжёт в лицо и не краснеет: свыкся со стыдом и с грехами. А ведь в то недалёкое время он взаправду учился и стремился к ученью. Сейчас лишь бы не сгинуть от чужих рук, продержаться хоть денёчек, под конец работы поспать без кошмаров. Понимающе врач кивнул и удалился с непонятным бланком в руке. — Не выдержал из-за учебной нагрузки, — сказал вполголоса психиатр в коридоре. — Он с Вами часто общается? — К несчастью, очень редко. Наверное, учёба отнимала у него все силы, — женский голос дрожал, был слышен плач. — Поговорите с ним. Медсестра зайдёт к нему за анализами через десять минут, затем попрошу Вас зайти в мой кабинет. — Хорошо, спасибо Вам. Этой женщиной, которая зашла в палату, была его мать. Она, вытирая ладонью слёзы, села на стул возле больничной кровати и тяжело вздохнула. Скара не был готов к их встрече вообще. При виде неё он чувствует себя тем самым ребёнком, которого ни во что не ставят и при неправильном слове дают пощёчину. Эи Райдэн. Эи — имя светлое, означающее «процветающая», и юноша давно понял, что мать недостойна этого имени совсем. Он старался безразлично смотреть на неё, не показывая страха, и усмехнулся одной лишь мысли о том, что в ней ничего не изменилось: всё те же длинные волосы, заплетённые в аккуратную косу; всё та же тонкая линия губ, никогда не принимающая нечто, наподобие улыбки; а глаза яркие, фиолетовые, как у дорогой фарфоровой куклы. Она красива, спору нет, и Скара на неё похож, унаследовал от матери прекрасные черты лишь по крупице. Он с рождения был её копией, лишённой света: глаза у него тёмные, но такие же большие, когда-то сверкающие; подводка для глаз красная, прям как у матери, и ему как-то спонтанно захотелось водить ею по векам; губы как у Эи, нос как у Эи; строгость Райдэн направлена на Скару, а строгость Скары направлена на него самого; женщина винит его, а он винит себя; мать холодна к сыну, а сын холоден к остальным и к себе. — Уж не думала, что ты на такое способен, Куникудзуши. Он вздрогнул и слабо улыбнулся, смахивая всё на неудавшуюся шутку. На самом деле ему безумно страшно находиться с матерью наедине. Из её рта даже сейчас, когда Скара ходить и встать нормально не может, вылетают упрёки и недовольство. — Тебе смешно? — мать была готова сорваться на крик, но умерила свой пыл и перешла на громкий шёпот, ближе подсев к кровати. — Сегодня рабочий день, а мне звонят и говорят приезжать немедленно. Зачем ты такие глупости делаешь, жить как все не можешь без фокусов? — Я не просил тебя приезжать, — огрызнулся парень, боясь прикрыть глаза. — Не ты просил, а врач. Не хватало ещё, чтобы они в нашей семье копались. А тебя, когда мозги промоют, вообще превратят в невесть кого. Ты и так неуправляемый, раз сюда попал. Конечно, у врача будут вопросы, потому что семья Скары живёт в этом же городе, где он учится. Зачем переехал в общежитие, почему покинул родительское гнездо? — Мам, — парень устало посмотрел на женщину, тихо обратившись, — я не буду тебя тревожить, честно. — Ещё бы! Сам удрал от нас, а отчим так совсем озвереет, если тебя увидит в доме. — Послушай, пожалуйста, — выслушав её, он страшился перебить, сделать что-то не так. — Моё первое лечение было самостоятельным и провалилось. Наверное, психиатр попросит тебя контролировать приём лекарств. — Я не собираюсь каждый час звонить тебе и спрашивать, выпил ли ты эти пилюли ядовитые или нет. — Нет, мам, я не об этом. Согласись, но я сам справлюсь. Если ты откажешься, они будут контролировать меня в дурке какой-нибудь или прямо здесь, не знаю. Будут допрашивать, я могу случайно ляпнуть лишнего, понимаешь? Он заманил мать в угол. Она никогда не любила плохого мнения со стороны незнакомых ей людей, она этим болела и страдала, и Скара правильно надавил на больное. Будто она переживала утратить нынешнюю репутацию — хотя это вполне возможно, ведь парень не знал, кем Эи работает сейчас. Несколько лет назад она была моделью, рекламирующей бижутерию и парфюмы, и приносила домой журналы популярных косметических фирм, где показывала отчиму Скары свои фото. На сегодняшний день либо так и есть, либо что-то поменялось. — У тебя были на это время дела? — спросил он. — Я подпишу. Но мне ведь будут звонить и спрашивать насчёт тебя, — она не хотела вести беседы о личном совсем. — Скажи, чтобы мне звонили. Если я буду ходить к психологу, психиатру или ещё к кому-то, они будут звонить на мой номер, как в прошлый раз, — объяснился и заскрипел зубами. — Если и позвонят, скажи, что ты всё контролируешь и что я чувствую себя лучше. — И ты больше меня не беспокоишь по таким пустякам, правильно? — Да… Обещаю. — Вечно от тебя одни проблемы, — на прощание опрокинула Эи и, в последний раз пристыдив сына, ушла. — Одни проблемы… — как только дверь закрылась, на Скаре лица живого не было; заключительные слова успели зацепить, и глаза наполнились слезами. — Господи, зачем меня только спасли… — Срочно его на осмотр, конечно! — командует мужской голос, тихо блуждая по коридору меж палат; видимо, говорит с кем-то по аппарату связи. — Из того же общежития, говоришь? А не слух это? Да какое нам дело, беленький, не беленький — нам-то всё равно молодёжь вытягивать из того света. Ну, а что там по первым признакам можно сказать? Да ты что… О-о… Ну, полицию-то вы потом уже вызовете, когда в себя придёт. А не воры какие-нибудь его так, а? Тогда просто избиение, скорее всего. А паспорт хоть при нём? Каэдэхара он? Фамилия знакомая… Точно, а твоя память лучше, чем у меня, старика! У них же прославленная семья инженеров-оружейников, чего его сюда-то занесло? А точно его сын-то, как этого звать-то? Не, вряд ли, не помню, чтоб у них сын Кадзуха был. Господи, серьёзно, это он? Вы хотя бы родителям не звоните раньше времени, мы его здесь подлатаем, тем более они сейчас, судя по недавним новостям о демонстрации нового оружия, за границей и очень заняты. У Скары нервы и так расшатаны матерью, так ещё и что-то, напоминающее новую беду, возникло из ниоткуда. «Это из-за меня? — спросил, смотря на дрожащие руки. — Если бы не я, этого бы не было… От меня одни проблемы».