Витраж расколотой судьбы

Скара всё никак не мог понять, почему он, борясь с одним несчастьем, принял поражение и мысленно поблагодарил врачей, а теперь Кадзуха пострадал. «Какой я идиот…» — взявшись за голову, юноша с ужасом смотрел на потолок. Его задача ясна — работать до последнего, не унывать по пустякам, а если и придаваться горестям, то держать их в узде, дабы бегать по закоулкам не мешали. «Что я, бля, наделал…» Его глодает что-то изнутри, да так больно, что чувства переходят за грань разумного восприятия ситуации. Руки снова задрожали, и парень прикрыл ими глаза. Скара устал от этих слёз, устал от проблем, которые окружили его стаей и ждут, когда он снова начнёт браться за нож или лезвие. «Тебе нужно было раскидывать ебаную наркоту и всё! Неужели это, блять, сложно?» — орёт на себя, позволяет оправдывать чужие подлости, прощает Тарталью, а потом снова ненавидит. Сейчас бы он наверняка схватил острый предмет и повторил ровно то же, что и в прошлый раз, однако сегодня парень ощутил себя ответственнее. Некогда выдумывать вторую попытку побега из этой жизни, нужно что-то решать, чтобы жизнь невиновного Кадзухи не превратилась в искажённую копию Скары. Первое, что пришло в голову, это было предположение о том, насколько сильны повреждения. Скара побаивался сравнивать свой опыт в роли жертвы насилия с ещё неопытным совсем Кадзухой. Если второкурсника и били, в больницу он обращался лишь с переломами, и это было до студенческой жизни, до переезда в общежитие. Однако, если Каэдэхара попал в больницу, всё могло быть хуже. «Если решили подлатать, то, походу, переломы. Хотя ещё и в чувство должны привести… Сука, он же шарахался всего подряд, какова вероятность, что он просто охуел и… и из-за шока потерял сознание? Ебал я в рот, как-то тупо выходит, проще у него узнать», — решил Скара, вот только подобрать момент осталось и набраться смелости, чтобы подойти ближе к Кадзухе первым. А пока остаётся лишь ждать. И ожидание сводило с ума. Никто более не распространял слухи в коридоре, и никто не шептался — что ему ещё думать? Очами выискивая что-то острое, ему хотелось разорвать себя на части, разобрать по частям, как неисправный механизм. Ничего не отыскал и не придумал, начал рвать на себе волосы, лить проклятые слёзы. — Не может быть всё настолько хуёво, не может, не может, не может… Скара не может поверить в то, что человек, пытающийся ему помочь, вместо благодарности получил увечья. Он никогда не простит себя за это, всегда будет помнить об этом, ежедневно станет проклинать себя, винить. Для него время — резинка, бесконечно тянущаяся вдаль. С момента услышанной трагедии прошло не больше десяти минут, но для юноши, сбившегося со всех колей подряд, прошло эдак часа три, не меньше. Это угнетало, отбирало надежду, и думалось уже, что Кадзуха погиб, переехав в другой мир, куда мечтал попасть Скара. — Не может всё быть таким сложным, не может, не может! Вопит во всё горло, спрыгивает с кровати, бежит к окну. Ему не дают выбора. Он едва выжил единожды, а сегодня его вновь накрывает снежная лавина проблем. Этот огромный шар земли и воды действительно не для него. Повернул ручку, открыл окно, и вдохнул ледяной воздух. Опёршись на подоконник, глянул вниз — второй этаж. Пуще прежнего задрожал, упал на колени, громко рыдая и мотая головой. — Суки, да почему вы меня все мучаете! Его единственный выход замурован, потому как со второго этажа он, скорее всего, сломал бы попросту себе ноги, руки, а лететь головой вниз можно было, но подумал, что ничего удачно не выйдет и сможет выкарабкаться. Скара уткнулся лбом в тёплую батарею и коснулся её рукой. Ненароком вспомнил, что так же приятно и тепло его обнял Кадзуха, и всё пошло по второму кругу: обвинения, гнев, упрёки. Нельзя ни с кем общаться тесно, а уж тем более дружить. Именно Скаре запрещено, он источник горя и неудачи, он зловещий эпицентр землетрясения, несущий разрушение и смерть. Рука вмиг превратилась в кулак, юноша со всей ненавистью к этому миру бьёт им по батареи, разбивает в кровь, крича: — Заебали, заебали! Он продолжал бить до тех пор, пока неизвестный по счёту удар не окончился дикой болью в руке. Не остановился, сменил на другую, представляя, что избивает всех обидчиков, которые глумятся над ним, над его состоянием, отвергают, не понимают. — К врачу его немедленно! К нему тянутся чужие руки с белыми рукавами в надежде приручить. Он устал быть слабой зверушкой, которую каждый жаждет приручить, воспитать своими правилами жизни. Дёргается, увиливает столь неуклюже, но борется в отчаянии. — Отвалите от меня! — Держите его крепче, ну! — Отпустите меня, вы не понимаете! Скара не особо почувствовал усмирительный укол, но через пару секунд обмяк, опять поддавшись. Когда это закончится? — Привяжите его потом.

***

У Кадзухи голова раскалывалась, казалось, что нападавший старательно выбирал места ударов и планировал, чтобы пострадавший навек запомнил следующий урок: никогда и ни при каких обстоятельствах не лезть в чужие дела. Тошнота подходила к горлу, и юноша плотно закрыл рот ладонью — отпустило, стало малость легче. Загипсованная правая рука была словно неподъёмной, однако для Каэдэхары гипс в принципе в новинку. «Да уж…» — усмехнулся, стараясь унять мысль о том, что всё тело дико болит при малейшем движении. Ему впервые довелось побывать в больничной палате, и счастье ли это или же нет, но палата одиночная. Его ничуть не душили собственные думы, однако их сложно было собрать воедино и превратить в целостный рассказ; трудно вырвать слова из контекста и сделать предложение — путаница. Оглядываясь вокруг, заметил яркую красную кнопку и тотчас нажал на неё, чего-то ожидая. А ожидать стоило, как оказалось, медсестру, которая зашла, посмотрела на пациента, потом вышла. «И всё?» Через несколько минут пришёл врач и, вздыхая, остановился перед кроватью. — Как себя чувствуете? — Терпимо, — смущённо ответил. — К Вам будет приходить медсестра для анализов, также она будет сопровождать на осмотр. — Какой ещё осмотр? — У Вас ушиб головного мозга лёгкой степени, — холодно объяснил врач, поправляя очки. — А… — сразу проверяя услышанное, студент дотронулся до головы — перебинтована. — Вам необходимо поговорить с полицией. Сейчас Вы в состоянии с ними разговаривать? — М-м… Да, наверное. — Тогда я им об этом сообщу. Если Вам станет хуже, говорите, не стесняйтесь, Кадзуха. «Полиция... Блин, и чё им говорить?» Кадзуха ясно помнил договор о неразглашённости тёмных дел Скары и его «дружка», и поэтому засомневался: взаправду стоит молчать об этом, оставить безнаказанным, ходить с травмами как ни в чём не бывало? Где справедливость, где правосудие, где смелость сказать правду? А закон в хороших отношениях только с правдой, и это правильно. «Его посадят, — мечтая, Каэдэхара уныло посмотрел в окно, — и Скару тоже посадят…» Высказать истину мешает Скара, который очутился в негожей компании как некстати. Да, конечно, ему дадут срок, может, меньше, но сути это не меняет: жизнь соседа будет развалена, и Кадзуха представить не способен, что развалена она будет не в первый и не во второй раз. С другой стороны, Скара ведь преступник. Закону совершенно плевать, что сподвигло юношу вступить в банду и делать грязную работу. С точки зрения гуманности и мнения Кадзухи на всю неразбериху, ему воистину жаль соседа, которого узнал немного благодаря рисунку. Умалкивая о происходящем, первокурсник прячет правду, перечит правилам страны, и сгорает меж двух огней. — Здравствуйте. Мы мало времени отберём. Без стука вошли двое мужчин в возрасте, и один из них сел на стул. Студент медленно поднял туловище, дабы уж совсем больным не быть в глазах полицейских, и едва сдержал стон: в живот будто снова пнули сильно. — Вы помните, что с Вами случилось? — взор, полный серьёзности, давил словно на все полученные травмы, требовал откровенности. — Я… меня избили, — он придал смысл этим словам только сейчас, осознал всю серьёзность, и постучал пальцем по гипсу, уходя в себя. — Лицо нападавшего помните? Что ему делать? Признаться и описать наглеца, который без опасений всматривался в его лицо и насмехался, или тайком умолчать, прикинуться дураком, прикрыть спину Скары? Договор дороже крови или нет? — Всё так быстро случилось, я… я не успел увидеть. Его сердце выбрало путь, и сердцу он доверяет больше, чем своей покалеченной голове. Сердце приказывало держать рот на замке. — Нам сообщили, что Вас нашёл молодой человек в парке без сознания. Он вызвал скорую, сказал, что Вы с ним ладите в общежитии и что очень беспокоится о Вашем здоровье. — А кто это? Кадзуха предположил, что ему помог один из студентов, с которыми он в первые дни учёбы распивал вино. Это было бы невероятным совпадением, и стыдом, и чудом. — Рыжий какой-то четверокурсник. «Дилюк почему-то чаще всего выручает. Я везунчик», — радуясь, подумал юноша. — Сказал, что на юриста учится и хотел бы в суде отстаивать Ваши права. Боюсь, преступника мы поймаем быстрее, чем он получит диплом. Полицейские засмеялись, а у Кадзухи всё внутри сжалось, настроение вмиг пропало. Вот как подобные четверокурснику люди вычёркиваются из списка подозреваемых: притворяются друзьями, хорошими знакомыми, якобы волнуются? Это возмутительно, это вздор, и Каэдэхара, молча в тряпочку, скрипит зубами и сжимает одеяло, переживая боль повторно. Его тело — явные отпечатки преступления против личности, и он глотает все обвинения, провожает полицейских, сдерживается, чтобы не крикнуть: «Постойте, я всё скажу!» Этот приём как подлость, которая была бы равноценна предательству, которое Скара не прощает, не воспринимает за случайность или нужду. Кадзуха обязательно что-нибудь придумает, он пообещал решить и эту беду, и соседу помочь, и назло нападавшему доказать, что Скара — человек далеко другой внутри, не такой угрюмый и злой, не так податлив и труслив. «Скара… Скара! — вспомнил, что теперь нет надобности ходить в регистратуру и выпрашивать о соседе, потому что он сейчас и сам в больнице, и тоже в палате. — Как его найти?» Каэдэхара ведь не станет бегать по палатам и заглядывать в каждую, дабы увидеть друга. Что можно придумать? «Если в парке я встретил его случайно, то, может, сейчас тоже лучше воспользоваться… случайностью?» Юноша передал ответственность удаче, которая ему отчего-то перестала приносить радость в жизнь. — Кадзуха-а-а! — вбежал в палату Хэйдзо и тотчас обнял приятеля; тот обнял одной рукой, скривился от боли, но терпел. — Я, когда узнал, охуел. Кто тебя так? И что ты вообще в парке забыл рано утром? — Проведать соседа хотел, а сказали, что нельзя. — Доброе сердце тебя погубит, я тебе это давно говорил! — отстранившись, сел на стул. — Я ничего не взял с собой, с пустыми руками примчался с пар. Телефон с собой хоть, не забрали? — Да меня чисто попинать выловили. — Вот суки! Им пизда, я тебе отвечаю. Давай я тебе вкусняшек принесу, а? Светлые глаза Сиканоина загорелись невообразимо лукавым огнём, и Кадзуха вспомнил, что его сожитель не так прост, как кажется, что у него смекалка истинного сыщика, что он способен отыскать абсолютно всё и всех, если проявит терпеливость, если не падёт духом на полпути, если дать достойный стимул. — Это потом. Помоги мне найти соседа, Хэйдзо. Узнай, пожалуйста, в какой он палате. Сможешь? — Сдался он тебе, — хмыкнул будущий юрист, будто протестуя и отказываясь. — Я ему нужен, — вполголоса признался Каэдэхара, расстроенно глядя на товарища. — Нужен, потому что он мой друг.