You Are All That I've Known (For a While)

Есть много вещей, которые Дэни хочет сказать Виоле при первой встрече. Гораздо больше, чем она скажет на самом деле: ты, тварь, например, или, может быть, менее агрессивная версия той же эмоции. У нее тоже есть вопросы, и их так много: почему ты мне снишься? откуда я знаю твое имя? почему я знаю твое лицо? чего ты хочешь от меня? — список можно продолжать бесконечно. Однако чего она не ожидает, так это клиента. Женщина входит в дверь ее магазинчика как раз в тот момент, когда Джейми выбегает на задний двор, чтобы присмотреть за саженцами. Женщина в слишком длинном платье и слишком широкой шляпе, словно какая-нибудь светская дама. Дэни поднимает глаза, натянув на лицо дежурную улыбку, но вдруг радостное приветственное выражение спотыкается и разбивается о прилавок между ними. Это лицо она знает. Лицо, которое она помнит. Это ты, хочет сказать она. Виола. Но вместо этого… — Какого хрена? Плавно. Виола ощетинивается, снимает шляпу и аккуратно кладет ее на стол рядом с собой. Дэни хочет поправить ее, указать, что при входе есть вешалка для шляп, но она этого не делает. Она молчит. — Раньше подобные выражения не допускались. Раньше. Сотни лет назад. Можно подумать, что три столетия состарили бы женщину. — Прошу прощения, — начинает Дэни, останавливаясь лишь на мгновение, чтобы задаться вопросом, почему именно она просит прощения у разрушающего ее жизнь духа озера, стоящего посреди ее цветочного магазина, — но что… что? Что ты здесь делаешь? Что тебе нужно? Какое дерьмо ты натворила, чтобы спуститься обратно в мир смертных? Все вопросы, которые могла бы задать Дэни, хотя она и сдерживается. Ждет, пока Виола поймет ее намек, и продолжает: — Тебе, вероятно, интересно, как я здесь оказалась. Дэни кивает один раз, хотя бы в отчаянной попытке подтвердить, что это не какой-то лихорадочный сон. — Я тоже была сбита с толку. Не могла понять, где я, когда проснулась в мотеле от шума по меньшей мере дюжины… — она делает паузу, на ее лице явно написано отвращение, — машин за окном. — Дэни больше ничего не нужно собирать воедино — поблизости есть мотель, и Виола, с ее заместительной жизнью глазами Дэни, смогла бы составить что-то вроде карты, по которой можно было бы добраться до цветочной лавки. К счастью для них обеих, она не попала под трамвай. — Но… почему? — Глаза Виолы вспыхивают при этом вопросе, который почти застает ее врасплох, но в любом случае кажется достаточно заманчивым. — Я думаю, ты помогла мне вспомнить. — Она улыбается с притворной нежностью, а в ее глазах мерцают явные признаки того, что Дэни привыкла называть любовью. — Жизнь через тебя — в тебе, я полагаю — дала мне место, чтобы поместить все слабые воспоминания, которые у меня были, и я просто продолжала заставлять тебя мечтать о них, пока для нас обоих не появилось больше ясности. Удивительно, как много ты можешь сделать, живя в чужой голове. Удивительно, тихо думает Дэни. Горько. — Ты знаешь, что разрушила мою жизнь, верно? Виола, к ее чести, действительно выглядит здесь слегка виноватой. Наклон головы, который, как подозревает Дэни, и есть весь стыд, который Виола может выражать, пальцы играют с кружевными краями ее перчаток. — Я сожалею об этом. Правда. Это… это была не я — женщина, которая делала все это. Дэни продолжает молчать. Она хочет извинений — знает, что с точки зрения запугивания у нее не так много козырей для игры, но выражение ее лица, должно быть, говорит о многом, потому что Виола быстро вздыхает. — Я полагаю, тебе известно все, что нужно знать об этой истории. Мой муж. Моя сестра. Моя… — Она запинается. На мгновение, такое короткое, что его с таким же успехом могло и не быть вовсе, ее лицо вытягивается, прежде чем она снова прочищает горло. — Моя дочь. Болезнь. Когда я умерла… все, что я знала, — это гнев. Ярость, если быть точнее. Идти на смерть с таким недобрым чувством, как это, на переднем плане — моя ошибка. Дэни слегка подается вперед, потому что, хотя она еще не слишком близка к прощению, часть ее это понимает. Хочет этого. — Я думаю, все было бы по-другому. Если бы я в конечном итоге забрала тебя. Если бы я в конечном итоге забрала тебя. Слово «если» звучит как обещание. Дэни приходится напомнить себе, что это не самая лучшая идея — сдерживать обещание мстительного призрака. Виола ухмыляется. — То, что я здесь, не значит, что я не на месте, — Она неопределенно указывает на лоб Дэни. — Вот. Я не планирую отступать от своего слова. Ты должна это знать. Значит, она все еще может… читать мои мысли. В воздухе между ними витает напряжение, и только сейчас Дэни на секунду отворачивается от Виолы. Мир как будто остановился — машины, птицы, растения на ветру, все совершенно неподвижно — и на мимолетный, ужасающий момент она задается вопросом, не смерть ли это. Смерть в лице Виолы, пришедшей забрать ее в загробную жизнь. — Я тоже не совсем понимаю, почему время, кажется, остановилось, но я здесь не для того, чтобы убивать тебя, Дэни. Дэни. Разве нет правила, запрещающего призракам использовать имена людей? — И это не один из твоих сборников рассказов. Ничто из того, что я говорю слово «Дэни», не связывает нас обеих… — Может, ты заткнешься на секунду? Тишина. Виола, которая выглядит на мгновение ошеломленной, прежде чем на сцене появляется та же ухмылка, что и раньше. — Раньше тебя могли посадить за это в тюрьму. — Раньше. Давным-давно, если ты не заметила. Проблема в том, что ты все еще в моей голове, но ты также стоишь прямо там, боже, прямо, черт возьми, передо мной, так что не мог бы ты, пожалуйста, дать мне минуту, чтобы разобраться во всем этом? Молчание затягивается. Виола прочищает горло. — Уже собрала кусочки воедино? — У нее выработалась привычка, — после того что в современном мире могло длиться всего несколько часов, — намеренно не произносить начало своих фраз. — Думаю, тебе придется сделать это для меня. Ты, кажется, знаешь, верно? — Я полагаю, это вопрос прощания. Ты — я была там только из-за всего того, что я не мог вспомнить, из-за ловушки, которая возникла из-за того, что я не взяла с собой в то озеро ни одной хорошей вещи. Я была так полна этой ненависти, этой ярости… что осталась. Осталась, и единственное, что было у меня на уме, это месть… — …но, когда ты отомстила, ты забыла, почему ты на самом деле была там, — заканчивает Дэни. Виола кивает, довольная сделанным выводом. — Теперь ты это понимаешь. Забыть причину своего существования — вот истинное проклятие, и мы оба знаем, как это изматывало меня. Держало меня там. Ничьей вины, кроме моей собственной, в этом нет. Что-то похожее на надежду начинает пускать корни в костях Дэни — костях, которые устали. Которые слишком долго несли на себе тяжесть двух душ. — И теперь, когда ты вспомнила… Ты можешь идти. Ты свободна. — Вот именно. Не совсем уверена, куда я пойду после этого, но надеюсь, что это то же самое место, куда моя дочь отправилась без меня. Она была там так долго, я просто… Надеешься, что она тебя не забыла. Дэни даже не нужно произносить этого вслух. Виола, она знает, все равно ее слышит. — Она бы этого не сделала. Она ушла по-другому — ты это знаешь. С любовью в сердце. Как сделала бы я, если бы ты забрала меня. Здесь есть тихий момент благодарности — спасибо, что не потащил меня обратно с собой в то озеро. Смехотворное количество благодарности, правда. — Значит, я могу идти? Это внезапное осознание того, что Дэни приходит к пониманию двух вещей одновременно. Первое — что Виола здесь, похоже, чтобы попросить у нее разрешения уйти. Чтобы найти свою дочь. Ее любовь. Второе — что это будет означать единственное, чего она когда-либо хотела. Счастливый конец. Целая жизнь с Джейми. На прилавок рассеянно падает слеза. — Ты можешь идти. Виола улыбается, и внезапно все, чем она является — этот возвышающийся силуэт, которого у Дэни всегда были только причины бояться, — уменьшается. Она просто мать, вот в чем дело. Это никогда не было ее виной. — Я надеюсь, что, где бы ты ни оказалась после этого, ты будешь в безопасности. Надеюсь, ты будешь счастливее, чем когда-либо была. На мгновение Виола оборачивается. Их взгляды встречаются, и что-то меняется. Дэни чувствует, как что-то соскальзывает с ее плеч — это тяжесть. Тяжесть другой души. Это конец всему. — Дэни… Дэни, которая провела всю жизнь, тихо страдая. Всю жизнь чувствовать себя настолько тяжелой, что эта внезапная легкость — величайшая вещь в мире. — Ты была добра ко мне. И как раз в тот момент, когда Дэни думает, что это будет последняя нота, Виола снова пересекает магазин, перегибается через прилавок и сжимает руки Дэни крепче, чем она когда-либо чувствовала. Слезы в уголках их глаз, одиночество между двумя людьми, так трагически связанными всей этой болью. — Спасибо, — шепчет Виола, ее хватка на секунду усиливается, прежде чем она отпускает их обоих. Ты, смутно думает Дэни, знаешь обо мне больше, чем кто-либо другой. Осторожно, переступая черту, которую ни одна из них не знает, как пересечь, Виола наклоняется вперед, чтобы запечатлеть нежный поцелуй на лбу Дэни. Материнская ласка. Ее дыхание дрожит, то ли от волнения, что она обрела следующую жизнь, то ли от страха покинуть эту, Дэни не знает. Это никогда не было ее виной. — Пусть мир будет добр к тебе, Дэни Клейтон, а ты получишь ту любовь, которой всегда заслуживала. Затем — со звоном магазинного колокольчика и очередной слезой, скатившейся на прилавок, — мир снова начинает свое движение. Снаружи возобновляется шум улицы, с какой-то далекой крыши воркует голубь, и Виола исчезает. Она счастлива. Дэни никак не может этого знать, но где-то, в другой жизни, отличной от этой, Виола Уиллоуби бросается в объятия своей дочери. Они проведут вместе остаток вечности. «Моя Изабель», — шепчет она снова и снова, и это самое счастливое, что она когда-либо испытывала. Ей больше никогда не придется познать гнев. Сзади раздается грохот, и появляется Джейми со свежей коробкой кашпо в руках, бормоча что-то невразумительное о цене этих чертовых горшков, останавливаясь только тогда, когда видит, как на нее смотрит Дэни. Что-то в ее глазах, говорящее: «Я люблю тебя» так громко, что Джейми ставит коробку на место. — Поппинс, ты… Хорошо, она собирается сказать, но она тихо теряет дар речи, потому что что-то изменилось. Нечто целостное. Нечто огромное. — Дэни, — шепчет она вместо этого, осторожно продвигаясь вперед, проскальзывая за прилавок, чтобы рассмотреть поближе. Ее рука, слегка дрожащая, которая поднимается, чтобы погладить всегда нежную линию подбородка Дэни. — Твои глаза, они… — И Дэни бросается в слезы, затем звук, который пугает их обоих, пока Джейми не понимает, что он исходит из места счастья, настолько сильного, что оно ослепляет, и она может только стоять и держать любовь всей своей жизни, когда Дэни падает в ее объятия. Они оба голубые, хочет сказать она, хотя у нее такое чувство, что Дэни уже знает. Это самый красивый цвет, который она когда-либо видела. — Все кончено, Джейми. Блеск кольца в солнечном свете, слеза, которая скатывается со щеки Дэни на щеку Джейми, когда они, спотыкаясь, целуются, отчаянно беспорядочно и слегка небрежно, и все кончено, все кончено, все кончено, боже-я-так-тебя-люблю-чертовски-сильно-Джейми-ты-знаешь-это-ты-хоть-представляешь-как-сильно-я-тебя-люблю, и Джейми заставляет себя отстраниться всего на мгновение, чтобы произнести: — Значит, я проведу с тобой всю свою жизнь? Дэни улыбается ей ровной улыбкой сквозь все эти слезы, потому что она знает, что Джейми задает это как искренний вопрос — вопрос, который она должна задать, потому что она не верит, что ей может так повезти. Да, шепчет она, хотя слово превращается в рыдание. — А ты… ты уверена, что это оно? Это разумно, это сомнение. Джейми Тейлор, которая никогда по-настоящему не знала любви до этого, которая готовила себя к разбитому сердцу так долго, как только умела. — Уверена. — Значит, теперь только ты? Вся ты. Полностью. Неверие в его самой доброй форме. Джейми, которая всерьез пытается разобраться в том, что она сделала, чтобы найти такую прекрасную любовь, как эта. Только ты. Только я. Только мы. — Полностью, — шепчет Дэни, и вот, наконец, это произошло. Обещание, которое она может сдержать. Обещание, которое она сдержит до конца своей жизни.