Acts and Epistles

О, если бы ты был мне брат, сосавший груди матери моей! тогда я, встретив тебя на улице, целовала бы тебя, и меня не осуждали бы. Песня Песней, 8 глава - Весточка с «Террора», доктор Стэнли, - лейтенант Литтл торопливо бросает аккуратно сложенное письмо на смотровой стол и спешит прочь, чтобы заняться теми обязанностями, которые привели его сегодня на «Эребус». Он выглядит измученным, и это неудивительно! Ежедневные переходы по льду от одного корабля к другому во всё сгущающейся темноте должны быть тяжелым испытанием как для тела, так и для духа. Горло Стивена сжимается, когда он распечатывает письмо; это всегда неприятно, этот момент между открытием и чтением, это великое нечто. От всего этого нервы застилают его разум, заставляют его читать дважды, иногда трижды. Письмо, написанное элегантным, аккуратным почерком доктора Макдональда, представляет собой очень простенький журнал всех случаев, которые он наблюдал за неделю, и список оставшихся у него медикаментов. Стивен регулярно отправляет очень похожий журнал. Всё кажется довольно стандартным, просто обычный набор простуд, обмороженных конечностей и производственных травм, но среди списков есть ещё один листок бумаги, примерно пол листа, в основном чистый, за исключением одной строки сверху. Это был греческий, цифры немного шаткие и недоработанные, но достаточно чёткие. Ты думаешь обо мне? - звучал вопрос, он был такой простой, но так вопиюще, что это маскировалось лишь за иноземным алфавитом! Какой глупый риск со стороны Александра, думает Стивен, записывая столь же простой ответ. Да. Моя кровать кажется такой огромной и пустой.       Повезло тебе. Моя слишком короткая для моего роста. Ты знаешь, что я имел в виду. Вся моя сущность болит за тебя.       Могу ли я тогда заинтересовать тебя доверовым порошком или вином из коки? Ты мне приснился прошлой ночью, когда мы провели время вместе в Лондоне перед экспедицией. Помнишь гостиницу, в которую нас поселило Адмиралтейство? Тебе дали комнату получше; в моей не было всех удобств, поэтому я приходил искупаться в твоей ванне. Во сне мы снова были в этой ванне, ты держал меня на руках и так сладко целовал в шею…       Ну, это была действительно очень прочная ванна, и достаточно большая, чтобы вместить нас обоих. Оглядываясь назад, мы должны были проводить в нём больше времени, лучше использовать его. Вот это да! Расскажи мне ещё, дорогой, любимый, прекрасный. Скажи мне, как бы ты развратил меня в горячих глубинах ванны отеля.       Я бы не стал заходить так далеко, чтобы назвать это развращающим. Я бы обнял тебя и целовал, твои губы, твою шею и плечи, твои руки. Я бы вымыл тебя лавандовым мылом и мягкой губкой; не было бы необходимости в жёстких движениях. Потом мы бы ложились на спину и разговаривали, или читали, может быть Китса, или Донна, или что-нибудь на твой выбор. Мы будем делать это каждый божий день, без страха неудач. Я буду держать тебя в тепле, в безопасности и сытости; ты ни в чём не будешь нуждаться.       Я думаю, мы должны вернуться в Шотландию после этой экспедиции, только ты и я. Мне бы это понравилось, Стивен. Пенни за ваши мысли, доктор?       Песнь песни Соломона 8:1, пожалуйста, не обращай внимания на строчку о брате. Мои чувства к тебе далеки от братских. *** Стук раздаётся внезапно, неожиданно, три сильных удара в деревянную раздвижную дверь, от которых у Стивена похолодело внутри, а тело напряглось, готовясь к любой чрезвычайной ситуации, которая могла ждать снаружи. Ибо это может быть только чрезвычайная ситуация – то, что не может дождаться смены в лазарете. Вся команда отлично знает, что лучше не беспокоить Стивена в его собственной каюте без уважительной причины. - Входите. - Доброе утро. Я думал, что сегодня сам доставлю журнал, - Александр Макдональд входит в каюту, осторожно закрывает дверь, убедившись, что она щёлкнула. Его щёки раскраснелись от холода и напряжения при переходе по льду, снег блестит на той непослушной пряди золотых волос, которая продолжает падать ему на лоб. Он излучает огромное солнечное тепло. Стивен шагает в это тепло, поднимает руку, смахивает тающий снег с волос, онемев. - Это было так давно, - Александр поворачивает голову, целует Стивена в ладонь, затем опускается ниже на запястье, чуть выше рукава, его губы обжигают, горячие, влажные и божественные, - мне нужно было увидеть тебя, я не мог больше оставаться в стороне. - Ты рискуешь. Снова. А если кто-то найдёт твои записки? - Но не нашли, дорогой. Теперь поцелуй меня, пожалуйста, или, клянусь Богом, я сдохну! - Какое богохульство,- Стивен наклоняется так, что их носы стукнулись. Честно говоря, ему кажется, что он тоже сдохнет, если кто-то что-то не сделает, и как можно скорее! У губ Александра вкус чая, лимона и виски; он, должно быть, выпил свой утренний напиток ещё до того, как отправился в свое путешествие по льду. Они тоже немного потрескались, вероятно, от холода, но Стивен не хотел бы, чтобы это было как-то по-другому. Неописуемое облегчение накатывает на него, как приливная волна, расслабляя плечи и горло, уступая место другим, более счастливым мыслям и чувствам. Ничто сейчас не имеет значения, ни лёд, ни корабли, ни лазарет, ничего, кроме Александра, тихо дышащего в его объятиях, с запрокинутой головой и широко раскрытыми взволнованными глазами. - Насколько мне известно, у тебя ещё час до того, как тебе нужно будет сменить мистера Гудсира, - улыбается Александр, и Стивен сдался. Он поднимает мужчину и почти прижимает его к стене каюты, прямо возле раздвижной двери, сжимая их рты в поцелуе, куда более отчаянном и яростном, чем в прошлый раз. Руки судорожно хватаются за всё, дёргая галстук и рукава, борясь с пуговицами и застёжками; банка со смазкой выуживается из жилетного кармана Александра и попадает в руки Стивена. Им приходится действовать вместе, чтобы открыть её: один держит банку, другой откручивает крышку, как бы им не хотелось друг друга отпускать. - Ты мне нужен, ты мне нужен, ты мне нужен… - задыхаясь, шепотом повторяет Александра, бёдра дрожат вокруг талии Стивена, тело сжимает два пальца, которые теперь торопливо раскрывают его. - Пожалуйста, дорогой, я готов, пожалуйста, возьми меня сейчас, - так сладко умоляет он. Как можно в чём-то отказать доктору Александру Макдональду, когда он так говорит и смотрит своими глазами лани с медовым оттенком и ищет возможность войти – дразняще, обжигающе твёрдо?! Они издают протяжный стон на выдохе, когда, наконец, Стивен облизывается и прижимается к восхитительному теплу тела Александра. Он изо всех сил старается остаться неподвижным, позволяя другому мужчине приспособиться… - Двигайся. Сейчас, - это приказ, а не просьба, в этом не может быть сомнений. И кто такой Стивен, чтобы не подчиниться? Темп, который он задаёт, сразу кажется слишком жёстким, он уверен, что потом пожалеет об этом (в его возрасте ему не следует совокупляться стоя!), но к чёрту разум и безопасность, они были разлучены слишком долго, им следует максимально использовать этот час. Александр цепляется за него, позволяет грубо, насильственно брать себя; он уже дрожит, близко, закусив нижнюю губу, пытаясь сдержаться. И, ей-богу, он никогда не умел сдерживать себя – с того момента, как они оказались в одной постели, каждый кульминационный момент был содрогающейся экстатической симфонией стонов, вздохов и криков, без особого внимания к безопасности или благоразумию. Стивену приходилось подавлять эти сладкие звуки собственной рукой или ртом больше раз, чем он может сосчитать. На этот раз он делает это снова, прижимаясь губами к губам Александра, глотая каждый подавленный крик, который вырывается из горла мужчины, обменивая их на свои тихие, похожие на мурлыканье стоны. Ни он, никто из них не выдержит, это было слишком долго… Александр хватается за волосы Стивена, притягивает его как можно ближе, крича о своём удовольствии в рот мужчины, и Стивен всё это проглатывает, целует его, стараясь заглушить его кульминацию, затем свою... Всегда есть некоторая неловкость в последующих действиях – во всех этих хлопотах о приведению друг друга в порядок, поправлению и очищению вещей. Но когда они падают бок о бок, на трясущихся ногах, на койку Стивена, всё это мгновенно забывается. Александр с любовью проводит пальцами по каштановым волосам Стивена, Стивен кладёт руку ему на бедро и прижимает его к себе. - Ты сказал, что мы вернёмся в Шотландию, - осмелился сказать Александр мягким голосом. Его глаза сверкали. - Да, сказал. - Куда мы поедем? - Туда, где мы будем нужны. - Может быть, Хайленд, какая-нибудь маленькая деревня? Мы будем жить на окраине, достаточно близко, чтобы нас было легко вызвать, но достаточно далеко, чтобы можно было уединиться. Ты можешь целовать меня на улице, и никто не будет тебя презирать. - И тебе не пришлось бы сдерживаться. - Стивен! - Александр хлопает его по плечу в притворном возмущении; удар не жалит, но он посылает восхитительную раскалённую докрасна ударную волну через тело Стивена. Он представляет, как мстит, шлёпая Александра по бедру или локтю, прижимая его… Жаль, что кровать слишком маленькая, чтобы он мог устроиться поудобнее. - Ты должен отдохнуть,- Стивен проводит пальцами по золотым волосам Александра, - а потом мы вместе отправимся в лазарет.