***
Холмс видел как перед ним бежит белая копна волос, расположенная гораздо ниже, чем обычно. Парнишка был одет в старый горчичный пиджак, с уже большим количеством потертостей и катышков, штаны оттенка чуть светлее и маленькую бордовую повязку. Его лица он не видел, всё расплывалось, да и он бежал спиной к Шерлоку. Они держались за руки крепко-крепко, детектив начал отставать ещё сильнее, пытаясь разглядеть юношу, но тот лишь продолжал смеяться и утягивал его дальше. Перед глазами пролетали пейзажи деревенского пастбища: трава с желтоватыми проблесками, пара-тройка деревьев с уже подсыхающими листьями, рыжие лошади вдалеке. Брюнет восхищённо ловил каждую картину, что успевал захватить его взор, параллельно с этим глубоко вдыхая свежий воздух, наполненный ароматом осеннего леса. Улыбка расплывалась на нём, и он ускорился, стремясь поравняться с впереди бегущим. Только тот ускорился в ответ, заливисто смеясь. Детский беззаботный смех и детская улыбка смешивались в одно понятие полного счастья. Макушка спереди остановилась, светлые пряди покачнулись вслед за ещё не до конца ушедшим движением. Он обернулся, и Шерлок замер. Замер, запоминая каждую частицу этого момента. Пунцовые глаза напротив сияли, сияли ярче утреннего солнца, а широкая улыбка обрамляла бледное лицо. Лиам смеялся. Смеялся, хватаясь за живот и чуть не падая вперед на траву. В уголках его глаз застыли крупинки слёз. Только это были не те слезы, что отдались бы у детектива болью в сердце. Это слёзы очередного потока счастья, что рвался из юноши наружу. Давно забытого счастья. Холмс всё ещё стоял в оцепенении, он настолько забылся в своей же боли, что не знал, как реагировать на такое. Он не понимал, как выдать из себя что-то такое, и вновь восхитился Уильяму. Только в этот раз он восхитился не его интеллекту, не его хитрости, не его мудрости, а простой человечности. Существо приняло человеческий облик и вернуло свои эмоции. Он нашел в себе этот маленький огонёк и раздул его в пожар, в котором Шерлок хотел сгореть дотла. Этот огонь в его юных глазах и эта улыбка. Детектив нежно улыбнулся парню в ответ, даже не думая о том, увидит он это из-под прищуренных глаз или нет. Мужчина просто почувствовал приток огромного облегчения, будто бы тяжёлый камень свалился с его плеч, головы и сердца. И Лиам заметил это, заметил и подошёл ближе. Только сейчас Холмс заметил, насколько сильна разница в росте, а значит, и в возрасте, но взгляд родных глаз никак не изменял в своей чуткости и нежности. Снова той нежности, исключительно его и для него. Парень взглядом указал на травяную поверхность земли и сел, прежде чем мужчина смог понять его просьбу. Шерлок сел за ним, аккуратно подбирая ноги под себя. Уильям склонил голову, открыто оценивая состояние человека напротив. Блеск стал тише, а взгляд наполнился лёгким сочувствием. — Ты устал, Шерлок, — голос, настолько родной, несмотря на то, что детектив слышит молодого Мориарти впервые. — Тебе не нужно забывать про себя, так ты сделаешь больно не только себе. Представь, что будет если я застану тебя таким разбитым. Это ужасно, и ты понимаешь это. Понимаешь ведь? — Холмс слушал, не вникая, потому что ему казалось непривычной такая болтливость блондина. Это наполняло мыслью о том, что он может скоро проснуться, и всё это плод его воспалённого сознания, которое слишком скучало по разговорам с Уильямом. Словно прочитав его мысли, юноша ответил: — Шерлок, тебе нужно поговорить и даже, если это сон. Сны лечат, ты много раз это слышал и не должен отрицать этот способ. Поверь, всё наладится, и я точно не умру. Я обещаю тебе, и моё слово крепче, чем ты можешь себе представить, — Лиам мягко улыбнулся, протягивая ладонь к шершавой от лёгкой щетины щеке. Он аккуратно прошёлся подушечками пальцев по следу от раны, которую оставил сам. Задержался на ней, мягко-мягко касаясь, словно извиняясь за причиненную боль. Пусть та и не могла сравниться с той, что сейчас снова разрывается в груди словно порох. Слёзы снова хотели пробежаться по привычным тропам, но Шерлок зажмурил глаза, закрывая им выход. Он устал от постоянных рыданий, он был сильным, но человек напротив давал свободу стольким эмоциям, о которых мужчина даже не задумывался раньше. Мориарти подсел ближе и аккуратно положил голову Холмса на своё плечо, что было слегка проблематично из-за разницы в росте. Уильям прижал детектива, медленно поглаживая кудрявые прядки, выбивающиеся из хвоста. Такой простой жест, но настолько приятный, что он отбросил ту прижившуюся резь в сердце и подарил долгожданную пустоту. Только мерное дыхание и чужие ладони на его голове…***
Шерлок не знал, за что он ненавидел себя больше в этот момент. Однако, гулкое разочарование от того, что он проснулся именно в тот момент, когда ему стало так хорошо, разливалось в сознании. Ему было так приятно, так тепло. Кожа всё ещё горела на местах, где кончики пальцев поглаживали чувствительную кожу. Только вот сейчас мужчина снова вернулся в прохладную комнату, в которой могли замерзнуть ладошки. Очередной повод негодования Холмса. Он постоянно приходил с жалобами к владельцу госпиталя, просил решить эту проблему, но его всегда тактично игнорировали или находили множество оправданий. Весь свой гнев по этому поводу он высказывал Билли. Единственному человеку, который может дать ему хоть каплю хорошего настроя. Единственному, кто решил поддержать и быть рядом. Шерлок иногда поражался тому настолько юноша был чутким к чувствам других людей. Генри никогда не показывал, что заметил, как кожа вокруг глаз мужчины раскраснелась, а голос сел. Он мог крутиться рядом, передавая свою энергию и пытаясь вбить хотя бы каплю радости в помрачневший вид друга. И это всегда работало. Холмс невольно приподнимал губы в едва заметной улыбке, чуть-чуть расслабляясь. На это Билли лишь улыбался шире, красноречиво подмигивая. Детектив был безмерно благодарен юноше в такие моменты, стараясь не обращать внимание на своё подавленное состояние, начиная отводить свою концентрацию на куда более важные вещи. Старался забыться в том количестве работы, которое было возможным взять. Из-за этого его мало кто любил в агентстве, ведь все те объёмы задач, которые должны были распределить на всех, забирал Шерлок. Ему было откровенно плевать на чужое мнение, ведь умственная занятость шикарно отнимала то время, которое он мог бы потратить на очередные ужасающие мысли в голове. Мужчина мог засиживаться допоздна или вообще не спать, с завидным упорством разбираясь с бумажной волокитой, которую раньше ненавидел всей душой. Только сейчас она стала спасением перед страхом открыться себе. Билли просил Холмса не увлекаться, но тот лишь грубо отмахивался и запирался в своём кабинете, иногда вырубаясь от усталости прямо посреди рабочего процесса. Несмотря на то, что комната была заперта изнутри, Генри каким-то образом накрывал Шерлока пледом в такие дни. Постоянно. Мужчина после каждого такого прилива резкой усталости просыпался, путаясь в длинном лоскутном изделии. И каждый раз он виновато избегал зрительного контакта с юношей, понимая, что тот тоже переживает за Уильяма, и если проблемы со здоровьем начнутся и у Холмса, то это будет слишком изматывающе для парня. Так было и сейчас. Шерлок почувствовал привычную тяжесть пледа на своих плечах. Порой он удивлялся тому, как легко и быстро Билли находил его в такие моменты. Будто бы мужчина был слишком предсказуем в своих действиях, и юноша следовал этому ритму. Хотя Холмс не думал отрицать это, он прекрасно понимал, что, скорее всего, так и было. Ведь кроме агентства, квартиры и госпиталя он никуда не ходил, а всё находилось в шаговой доступности друг от друга, и проверить все три места не составляло труда. Мужчина усмехнулся своим мыслям, но замер, почувствовав лёгкие движения пальцев и расстилающееся тепло. Тело предательски замерло, не позволяя шевельнуться, словно он держит маленькую синицу на руке и может спугнуть её в любой момент. Мышцы напряглись, что наверняка заметил человек, дающий эту ласку. Ход его ладони остановился на короткое время, но через несколько мучительно долгих секунд все же продолжил своё дело. Рука медленно-медленно проходилась по шёлковым прядям, аккуратно перебирая их между пальцев, задерживаясь на их концах. Молчание повисло в комнате, а дыхание Шерлока было готово сорваться в очередной пляс. Молчание, которое они оба держали, но знали о том, что они не немы и не глухи, а лишь сами тянут момент. Холмсу страшно поднимать голову, ведь так он может лишиться этого тепла, которое греет не так, как внимательно оставленный на плечах плед Билли. Оно греет, сжигая кости, но оставляя оболочку. Огонь из чистого ада, калечащий тысячи судеб, но лишь намеренно дразнящий детектива. Шерлок глубоко вздохнул, гулко выпуская воздух через рот. Одно движение вверх, и он встречается с долгожданным пожаром глаз Уильяма. Очнувшегося именно в тот день, когда во сне явился он в образе подростка. Вернулся, когда дал поддержку. Вернулся так, чтобы не допустить разлома души близкого человека. Холмс был человеком, любившим полагаться лишь на логику и реальные факты, но подобные сентиментальные вещи лезли сейчас ему в голову, пока он тщетно пытался подобрать правильные слова. Сможет ли он сейчас поддержать Лиама, если тот потерян ещё сильнее, чем пару мгновений он сам? Захочет ли он принять эту поддержку? Бесчисленное множество вопросов, которые рвались из его уст, вылетели таким приглушённым: — Лиам.***
Шерлок и Уильям молча приняли решение какое-то время оставаться так. Рядом друг с другом, не отходить друг от друга ни на шаг. Держать постоянный контакт, будь он зрительным или тактильным. Детектив мог просто внимательно рассматривать мужчину, пока тот увлечённо читал какую-то очередную книгу, которая по его словам невероятно необходима его слишком отдохнувшему мозгу. Холмс лишь тихо посмеивался, видя серьёзный настрой товарища, который не мог сбить никто. Даже предложение о прогулке по ещё малознакомому им городу Уильям твердо игнорировал, глядя на Шерлока с непониманием. Его взгляд буквально кричал: ты серьёзно думаешь, что я буду и дальше сидеть на месте и не пополнять свои умственные ресурсы? я не ожидал от тебя такого. Вся эта повседневность жутко веселила брюнета, ведь количество времени с чистой улыбкой на его лице значительно увеличилось. Они оба будто бы вдохнули свежего озонового воздуха после грозы. Да, первая пара недель была сложной стадией принятия, но на следующих всё молниеносно пронеслось перед их глазами, и сейчас они были здесь. В этом глупом состоянии эйфории от присутствия друг друга, в котором они забывали думать о чём-то стороннем. Словно и не было ничего вокруг, словно не было проблем и страха. Спокойствие было только здесь, в этой старой комнате, и только сейчас, в этот момент. Момент, когда Уильям задумчиво сводит брови, размышляя над прочитанным и переворачивая страничку, а Шерлок впитывает в себя, как губка этот момент и эту эмоцию. Лиам видит этот взгляд, полный теплоты и восхищения, когда случайно приподнимает свой взор от интересного чтива про математические науки. Он смущенно застывает, не зная, как реагировать на это, безумно неловко смотреть в ответ, но парень делает это, не видя другого выхода из этой ситуации. И тут же ему хочется ударить себя по голове сильно-сильно, ведь для детектива это лишь знак одобрения, который тот тут же замечает и расплывается в ещё более довольной улыбке, растягиваясь в кресле напротив. Уильям ловит васильковые блики, вылетающие из глаз Шерлока, словно порхающие бабочки. Внимает каждому движению пестрых крыльев, что направляют свое движение в его сторону. Мориарти задумывается из-за своих же сравнений. Голубая бабочка. Что может она значить в их жизни? Почему в голову лезет мысль только о ней, когда Холмс искрится радостью? Голубой — символ совершенства, идеала, большого интеллекта и возвышенности. Всё это, каждое понятие, было внутри образа гениального детектива. Уильям видел его таким и этот образ не гас в его голове. Не погаснет никогда, — был уверен он. Тогда что же значит выбор его подсознания именно бабочки? Вспоминая книги в самых далеких уголках библиотеки, Лиам мог сказать, что бабочка — это символ возрождения. Словно ее крылья сжег огонь, но она восстала благодаря своей сильной воле, забыв о своих «максимальных» возможностях, упрямо ломая их. Бабочка словно душа человека, что не успела прожить тот момент, которого она жаждала всю свою сознательную жизнь. И она порхает навстречу огню, отчаянно бросаясь в него словно в омут, в надежде испытать то, что заполнит пустоту этого момента. Она отчаянно летит на любой источник света, мечтая, что он сожжёт её крылья и вернет обратно на землю. Будто бы её вознесли против её желания, будто бы она и никогда и не хотела порхать так высоко. Мечтала о простой земной жизни, наполненной чувствами, простыми, но такими ценными. Она молила создателя, молила того, кто возвысил её лик: — О Почтенный, о Свет моего дня, зачем мне эти крылья, зачем мне эта жизнь, если никто не услышит моего возгласа любви и счастья? Чувства. Уильям четко вспомнил красивые изгибы старинной книги, где писалось, что тонкие вуали крыльев, окрашенные в голубой, пролетая рядом, звенят в яркие колокола кобеи, чтобы оповестить именно о мечте этой бабочки. Любовь. Простая, земная, ничем не прикрытая. Она кружила вокруг, взяв себе в пару ещё одного обладателя такой же ценной роскоши, кружила и кричала. Кричала, наконец обретя голос, чтобы указать на скрываемое где-то в самых потёмках души. Потёмках, которые Мориарти нашёл в глазах Шерлока. Нашел и испугался, вскрывшейся правды. Она сидела прямо перед ним и расслабленно расположилась на кресле, закинув голову назад. И Уильяму стало страшно. Впервые за довольно долгое время постоянной эйфории. Это слепое чувство затмило его взор, отвлекая внимание от действительно важной проблемы. Именно проблемы. Других слов он не мог подобрать для описания этой ситуации. Текучее отвращение поползло по венам, подгоняя ком к горлу. Мужчине стало противно, и он отказывался принимать какое-либо влечение к другому, а не другой. Множество книг, прочитанных где-то в детстве, пока старшие не видят, вбили маленькому ребенку в голову, что было правильным, а что должно наказываться. И наказания были далеко не в виде крика, а куда более внушающими панику. Она росла внутри с огромной скоростью. Общество заставило его запомнить те картинки из книги, что изображали точно не цветы или животных. Повешенье, распятие, публичное расчленение — всё это сейчас бегало перед взором Уильяма. Бабочки не исчезли, нет, их стало ещё больше, но вместе с ними появились и жуткая субстанция, отдаленно напоминающая пышный цветок. Проблески белого среди кровавой лужи, смешанной с какой-то чернотой и синими оттенками. Маленькие кусочки ткани внутренних органов, будто бы срослись вместе с лепестками, заменяя их и отвратно свисая. Лиам встал, прижав руку ко рту, стараясь сдерживать рвотные позывы. Перед глазами плыло, ноги начали неметь, а руки слегка потряхивать от подступающего головокружения. Парень сделал шаг, теряясь в пространстве и не ощущая шершавого ворса ковра под своими босыми ногами. В следующий миг по голове прокатилась жгучая боль от падения, звуки заглушило ещё сильнее, когда Мориарти окончательно потерял сознание, а в мыслях так и не угасал образ расчленённого мужчины из книжных иллюстраций.***
Уильям пришёл в себя на кровати. Его взору сразу же предстал деревянный потолок в комнате. Складывалось чувство, будто бы он изучил каждую малейшую щель в тонких полосках. Снова разглядывать их совершенно не хотелось, но голова снова наполнилась пустотой. Он словно и не помнил своего странного самочувствия и поведения, которое наверняка взволновало Шерлока. Абсолютная пустота. Дышать было настолько легко, что мужчина начинал надеяться, что наконец-то умер. Умер и освободил связанные руки своих близких людей, на плечи которых возложил слишком сильные переживания за свою персону. Только в этот момент ему не хотелось вспоминать о сожалениях, утратах, счастье и других спектрах эмоций, которые он когда-либо имел право ощущать. Сейчас он чувствовал себя жеодой. Такой же пустой и яркой изнутри, но всё ещё такой же бесполезной. Красивый изнутри камень, что не несет никакой пользы для общества. И от этого понимания хотелось ещё глубже вдохнуть воздух в себя и наслаждаться его перекатами где-то там, внутри. Вдыхаемые потоки ловко огибали кварцевые частички, мягко колыша их, придавая своеобразной остроты ощущениям. Дальше воздух продолжал кружить где-то внутри, пересекаясь между собой в странные узорчатые формы. Ещё никогда Лиам не восхищался таким простым процессом, пропуская его, как обыденность, но сколько же он упускал. И упускал не только в этом моменте. Мориарти понял, насколько он глупо прожил все свои года, как же бесполезно прошли эти годы. Да, ради благородной цели, но жизнь дана человеку не для исправления или опережения своего времени. Каждая составляющая истории человечества терпеливо ждала своего часа. Не рвалась вперёд, хранимая чутким взором Судьбы. Люди также входили в число этой составляющей, поэтому их также сторожила она. Каждый нарушитель этого течения времени непременно будет наказан, будет поставлен на колени, чтобы тот молил о пощаде. И Уильяму хотелось рассмеяться от того, что, возможно, смог обмануть столь древнюю и сильную богиню нашей жизни. Его наказание было смешным, в точности не таким, каким он ожидал его увидеть. Хотя, является ли новая жизнь для одного из рода Джеймс Мориарти плохим наказанием? Одно слово четко вырывается из общей картины: жизнь. Сама жизнь могла являться епитимьей. Верно, Лиам признавал лишь свои грехи, кричащие лишь о чужой смерти и других гнусных действиях, но он не признавал грехи, направленные в его сторону. Даже не задумывался об этом, устало улыбаясь, в очередном мираже собственной смерти. Он вновь предавался грезам о том ощущении, когда ты летишь в прохладную пропасть, которую открывает Тауэрский мост, как врата в ад или рай. Только Уильям и этот момент, когда от бешеной скорости падения звенит в ушах, а конечности слабо болтаются и от этого немеют. Все то напряжение, что сковывало его раньше обесценивалось и пропадало в этой пропасти. Утопало в её ледяных предрассветных водах или сгорало синим пламенем, как крылья мотылька. И он снова грешен, снова меркнет его свет в этом безрассудстве и мечте о столь прекрасной смерти. Её быстрота могла пугать, но какими же сладостными являлись секунды перед ней. Как же быстро и в то же время вязко распространялась осознанная пустота, как награда. Награда, которой, возможно, не был достоин тот, кто решил наложить тяжкие руки свои на собственное высшее создание. Человек был первым в этом мире среди всех живых существ, но одновременно с этим был самым первым глупцом, который удостоился обрести разум. Не каждый бережёт этот дар, данный нам свыше, считая достойным самолично расправиться с этой плотью. И количество способов расправы над собой поражает. Ты можешь сбросить своё тело и свой разум с высоты, разбивая его на множество кровавых осколков, что расплывутся в течение короткого времени и будут напоминать кровавую кашу, вокруг которой соберутся зеваки и трупные мухи. Человек может набраться смелости и прорезать свое запястья, уничтожая твёрдые ткани и пробираясь к жгучим венам, высвобождая алые потоки крови, чтобы потом они чернели рядом с этим трупом. Слово труп звучит достаточно пугающе. Услышав его, люди начинают нервничать и перед глазами предстаёт картина безжизненного тела, покрытое огромными синяками, с уже слезающей кожей и ужасным запахом гниения. Но Уильям мечтал оказаться в таком виде, растерять всё, что было накоплено за долгие годы и гнить в сырой толще земли. Общество должно лицезреть плоды своих убеждений, появляющихся «по воле Господа». Только никакого божественного начала в новых заповедях жизни не было. За Святым ликом скрывалось жуткое человеческое нутро, ехидно посмеивающееся над мелкими людьми, слепо верящим всему, что им скажут. Стоит лишь изранить слово о том, что это высшая воля с небес, тогда все слои населения падали на колени пред грязным чудовищем, что выдавало себя за Спасителя. Средний из Мориарти жаждал людям открыть эту сущность, взрастив ее в себе. Кормя её своим же собственным страхом, в надежде, что это не поглотит его целиком. Он стремился приблизится к образу того монстра, что вызывал в нем мощнейшую бурю гнева. Уильям открыл глаза всему народу Англии на это, принеся самого себя в жертву, в конечном итоге становясь истинным обликом выродка. Становясь самым настоящим подражателем Спасителя и Чистого Зла, он совместил их в себе, забыв про своё человеческое начало. Поэтому, когда эти два образа покинули его одновременно, осталась чистейшая пустота. Невинное дитя в облике взрослого мужчины. Лиам — ребёнок, луч солнца среди тьмы образа Уильяма Джеймса Мориарти, который провозгласил себя громким именем: Криминальный Лорд. Но для близких людей, для Шерлока он всегда оставался кем-то мягким, безгранично понимающим, невероятным в своем великолепии человеком. Они не видели, то что видел в зеркале он. Не видели трупных пятен и слезающей кожи лица, когда мужчина мягко надавливал на неё. Кожа казалась переливающимся бархатом, будто бы стоит прикоснуться и ты прочувствуешь всю мягкость, но для него это было не так. Пальцы тонули в прогнившей плоти, поддевая остатки ещё не разложившейся ткани. Он четко ощущал её запах, что вбивался в нос порывистым ветром. Смесь тошнотворной кислоты и жаркой стухшей пищи. Всё это должно приносить отвращение, но Уильяма переполняло счастье от близости к своей цели. Так было до неудавшегося финального акта его спектакля. Сейчас взгляд в зеркало не приносил тех бурных эмоций. Перед ним стоял обычный, ничем не выделяющийся мужчина. Кто-то выделял его струящиеся светлые локоны, кто-то восхвалял пылающий огонь глаз, но сам владелец этих красот не находил в этом ничего притягательного. Внешняя характеристика находилась для него на самом последнем месте, а вот его состояние изнутри привлекало его в разы больше, но не в человеке, которым он стал. Пустом человеке, которому ещё предстоит заполнить те отсутствующие красоты души. Мужчина прекрасно понимал, что должен будет наполнить графин своей духовности другими вещами, не теми, которыми засорил себя в недалеком прошлом. Уильям готов пообещать самому себе, что позволит плыть по течению жизни, наслаждаться каждым днём, но сдерживать свои чувства и желания в рамках общества. Какими бы яркими они не были. Всё, что выходит за рамки, принятых норм, даже в современном обществе девятнадцатого века, должно наказываться. Пусть каждый политик и кричал о том, что времена идут вперёд и никакие рамки церковных устоев не смогут заставить развитие встать на месте, но это было лишь пылью в глаза. Для слишком доверяющих. Каждому, кто имел хотя бы малейшую каплю ума, было понятно, что теперь это будет прикрываться стремлением к совершенствованию общества в целом. Все неугодные будут гореть в кострах устрашающей жестокости, а куклы будут смиренно молчать. И Лиам понял, что он всё ещё жив.***
Шерлок взглянул на часы. Стрелки застыли уже давно на какой-то отметке, но мужчина не всматривался. Всё равно это было бесполезным. Он уже давно потерялся в числах, также как и в своих переживаниях. Тяжкие путы виднелись на руках, только их назначения Холмс не понимал. Каждая секунда казалась затянувшимся кошмаром, выход из которого ты не найдёшь, даже если ущипнёшь себя за самое нежное место кожи. Понимание этого обрушилось на него тогда, когда Лиам начал бредить на его глазах, а после упал в обморок. Детектив не успел среагировать, поэтому голова Мориарти с глухим стуком столкнулась с полом, покрытым ковром. Картина, потерявшегося в пространстве блондина, отдавалась неприятным скрежетом где-то внутри. Шерлок определённо чувствовал вину, и именно поэтому он сидел сгорбившись над кучей бумаг, стремясь забыться. Забыться и не винить себя за каждую допущенную ошибку. Он встал со стула, медленно расправляя затекшую спину, проворачивая затекшую шею, пощёлкивая костяшками на руках. На несколько мгновений Холмс замер, вдыхая душный воздух комнаты, и поспешил открыть окно, почувствовав рвотные позывы. Вместе с этим он вспомнил, что ничего не ел за день. Завтракать после того, как Уильяму стало плохо, совершенно не хотелось. Тогда его мысли были заняты лишь благополучием человека, который за столь короткое время успел стать родным. Даже братская связь не могла сравниться с таким родством, оно не заключалось в наличии одной крови, нет, это было глубже обычного понимания. К такому вопросу стоило подходить более подготовленным, найдя множество исторических источников и книг по психологии, но ответ всё равно останется за прозрачной ширмой. Ты будешь видеть каждое движение, каждую эмоцию людей за ней. Они могут быть одеты в праздничные платья, а могут быть обнажены и утопать в струящейся похоти. Остается лишь наблюдать, как трусливый подросток, надеясь на то, что тебя заметят, и всё это прекратится, но никто этого никогда не сделает. Смотрящий будет слышать каждый всхлип и судорожный вдох влюблённых, близких, враждующих, стремящихся. Они будут умело растить запретный плод, которой никому не будет суждено вкусить, пока другие с горькой завистью будут прикрывать глаза руками, оставляя мелкую щелочку, чтобы увидеть налитое кровью яблоко. Шерлок вышел из помещения, направляясь в соседнюю комнату. Уильяма выписали из госпиталя некоторое время назад, чему детектив был несказанно рад, ведь оставлять парня в одиночестве среди этих давящих стен и бьющего запаха медикаментов не хотелось. Холмс тихо открыл дверь, переступая порог. Раздался тонкий скрип, а после глухой звук обуви, что очутилась на ковре. Мужчина молча встал возле входа, оценивая обстановку. Чистота вокруг поражала, он давно не был здесь, поэтому даже не мог поверить в то, что такая гениальная личность занимает своё время ежедневной уборкой, а не исключительным чтением книг. Сами летящие страницы в твердых переплётах аккуратной стопкой стояли на полке маленького шкафа. Рядом с ними стояли какие-то деревянные фигуры в форме маленьких птиц, на них не было краски, лишь чистый материал в своем первозданном оттенке. Окно приоткрыто. Из него слышны звон птиц, шепчущие напевы ветра, далекие разговоры людей, весёлые крики детей. Каждый звук вместе с порывами воздуха налетал на тонкий бежевый тюль и его ткань робко шевелилась под этим натиском, как юная дама при виде статного кавалера. Шерлок перевёл взгляд на белые простыни, поверх которых расположился Лиам. Его глаза были пусты, но на губах играла безмятежная улыбка. Грудь мерно подымалась и опускалась, пальцы не трясло, а межбровная складка не была сжата. Лишь этот оскал, отливающий ядом, что вольётся в самого Мориарти, убивая его в ту же секунду. Холмс выдохнул до тех пор, пока грудь не сжал горячий спазм, а после прикусил нижнюю губу. Она уже была достаточно пухлой, ведь такое движение стало привычным. Брюнет подошел ближе, стараясь вернуть на лицо выражение спокойствия, которое он должен передать Уильяму, несмотря на всё. — Как ты себя чувствуешь? — он сел на край кровати, и второй отозвался лишь тогда, когда матрац неприятно прогнулся под весом ещё одного человека. — Я в норме, правда, — Лиам вздохнул, принимая сидячее положение. — Что-то не похоже на это, — Шерлок устало смотрел в глаза мужчины, а тот в ответ. Они понимали друг друга почти без слов, поэтому часто половина предложения застревала где-то там, но каждый из них всё равно понимал каждое слово, что не смогло вырваться наружу. — Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе всё, о чем думал перед тем, как ты вошёл сюда, верно? — блондин склонил голову, спрашивая. Холмс молча кивнул, подсаживаясь ближе к спинке кровати, чтобы откинуть на неё уставшую голову. — Точно не заснешь? — мужчина лишь усмехнулся в ответ. — Я всё ещё хочу умереть, Шерлок. Всё так же страстно, это желание не гаснет во мне, но и не разгорается, как раньше. Я чувствую, что потерял что-то весомое, но оно будто бы и не было моим, — Лиам говорил приглушённо, медленно оглаживая свои прижатые к животу ноги. — Мне тяжело откинуть всё греховное от себя, эти скверные грёзы… — слова не хотели идти, предложения не складывались во что-то целое. Мориарти было комфортно рядом с Шерлоком, но не рядом с самим собой. Его пугал образ идеального человека, который обязывал быть всегда хладнокровным и безошибочным. Таким он не являлся в данный момент, ведь он был готов в любой момент сорваться на жгучие эмоции или запутаться в словах. Повисло неловкое молчание. Руки Уильяма ещё сильнее стали давить на кожу под тканью штанов. Их снова бросало в лёгкую дрожь. Блондин снова начал чувствовать себя истеричным ребёнком. Ему было стыдно, паника вбивалась в сознание, как быстрый трепет музыкальных клавиш. Скорая музыка прекратила свой ход, когда его обхватило тепло чужих рук. — Я помогу тебе, не бойся ничего, — кожу прогрел лёгкий поцелуй в тыльную сторону ладони и мягкий взгляд синих глаз.***
Им было невыносимо тяжело друг без друга. За время, пока Уильям не мог встать с постели, они привыкли к постоянному контакту. Привыкли держаться за руки, когда Шерлок сидел в кресле рядом, засыпая от усталости. Сон в такие дни приходил невероятно спокойный, словно его и не было. С пробуждением ты не вспоминал ничего, а по ночам не просыпался в холодном поту от очередного кошмара. Тепло чужой ладони окутывало тёплым одеялом, вселяя надежду на лучшее. Они оба понимали, что нуждались в этом, но, как только Мориарти пришёл в норму, это исчезло. Будто бы и не было этого всего, будто бы они действительно могли распрощаться перед сном и уйти каждый в свою комнату. Упрямо делать вид, что всё нормально, что они не просыпаются по ночам с тихим криком от очередного кошмара, где холод речной воды утягивает в свою глубь, а один из них не выбирается живым. И Холмс вскрикивал от секундной боли от потери Мориарти, а тот терял его. Только потом паника никуда не пропадает, лишь усиливается в гнетущей тёмной тишине ночи. И мужчины втягивают воздух сквозь сжатые зубы, борясь с желанием соскочить с кровати и примчаться в чужую комнату, чтобы просто убедиться, что это лишь глупая игра воображения. Никто не бежал проверять свои догадки. Они оставались сидеть на кровати в согнутой позе, прятаться от собственных противоречий направленных в сторону человека за стенкой. Огромное чувство благодарности, смешавшееся с чем-то ещё более глубоким. Будто весенним бутоном цветка, который вот-вот распустит свои светлые локоны лепестков. И это спасало от набиравшей свой ход паники, успокаивало ее в миг. Но сегодня Уильям не смог выдержать давления, поэтому сделал первый шаг с кровати, спешно направился в комнату к Шерлоку, оставив одеяло на плечах. Босые ноги передавали пронзающий холод пола выше, поэтому блондин был рад почувствовать тёплую поверхность ковра, возле кровати Холмса. Тот ещё не успел проснуться, или же эта ночь давала ему возможность поспать, не ощущая жёсткую плеть кошмара. Мориарти сел на пол, укрывая себя своим одеялом, а голову располагая с самого края матраца. Он услышал, как тихо сопит детектив, уткнувшись почти всем лицом в подушку. Его тело было расслабленно, под закрытыми веками время от времени меняли своё положение глаза. Кожа приобрела невероятно светлый оттенок в ночном свете и казалась настоящим мрамором. В подтверждение этого Лиам мог найти тысячу и больше аргументов. Плавные изгибы носа, выделяющаяся линия челюсти, острые скулы, губы цвета хрустальной розы. Казалось, что такие же хрупкие, стоит лишь коснуться их контура, как все разлетится на мелкие осколки. Мориарти хотелось проверить это, поэтому гонимый тем самым неизданным чувством, он провёл кончиком пальца по чужой нижней губе, едва касаясь её. Задержал касание на самой пухлой части и восторженно выдохнул, когда этот хрусталь не рассыпался в прах при его касании. Взгляд мужчины так и застыл на них, пока Уильям прикоснулся тем же пальцем к своим губам, сравнивая. Движения медленные, пьянящие самого блондина, но он не разрывает ни зрительного контакта, ни физического с самим собой. Поэтому он сразу замечает, как тело напротив начинает возиться, просыпаясь. На секунду Мориарти задумался и пытался вспомнить, слышал ли он крик, что иногда проскальзывал и в его комнату? Нет. Точно не слышал. Значит ли это, что он разбудил Холмса? Уильям вжался в матрац сильнее, чувствуя вину вперемешку со смехом. Неловкая ситуация больше не пугала парня, нет, ему хотелось вжаться лицом в подушку и смеяться от того, какие же глупости он творит в чужой комнате ночью просто из-за того, что не может уснуть. Пока Лиам пытался успокоиться, Шерлок окончательно проснулся, потирая глаза. Он моргнул пару раз, вздыхая, внимательно вслушиваясь в то, как воздух набирается в лёгкие. Только вот, когда свистящий звук не прекратился, а действие уже давно было закончено, детектив приподнял бровь, недоумевая. Спустя пару мгновений мужчина догадался опустить взгляд вниз и встретить светлую копну волос, чей хозяин всё так же продолжал тихо смеяться, спрятавшись в слоях одеяла. Холмс непонимающе улыбнулся, протянув руку к макушке и аккуратно встряхивая часть прядей. — Ты чего, Лиам? — голос слегка сонный, поэтому Шерлоку пришлось прокашляться в кулак, чтобы в горле не было неприятной сухости. — Не могу заснуть, — с хохотом ответил парень, поднимая голову и открывая вид на скопившиеся в углах глаз слезинки от продолжительного смеха. — Вот и пришёл. Кошмары, — пояснил Уильям, склонив голову вбок. Шерлок продолжал смотреть вниз, где расположился парень. Рука, что застыла в его волосах, чувствовала внешнюю прохладу, что сразу навело детектива на мысли о том, что пол был в разы холоднее, даже с ковром, а тот сидел на нём, как ни в чем не бывало. Холмс сделал слегка сердитое выражение лица, с укором глядя в глаза Мориарти. — Почему ты не сел хотя бы на кровать? — Ты так хорошо спал, что я не хотел тебя тревожить. — Сейчас я уже не сплю, так что бегом иди ко мне, — Шерлок отодвинулся к стенке, призывно приподнимая край одеяла, чтобы тот мог лечь под него, несмотря на то, что разгорячённая кожа начала покрываться мурашками. Лиам приподнялся, смотря на мужчину в ответ в смятении. Да, его покинул страх быть повешенным или расчленённым на главной площади города просто за свои чувства, Холмс упорным трудом выбил это из дурного сознания. Только они не обсуждали возможность наличия чувств друг к другу, да и Уильям боялся начинать эту тему. Шерлок, словно прочитав его мысли, закатил глаза, еще сильнее поднимая одеяло. Весь его вид кричал о том, что его не волнует подобное и что он примет абсолютно всё, даже нож в спину. Молчаливый разговор двоих закончился на том, что блондин всё-таки принял предложение и залез под одеяло, оставляя своё на полу. И не пожалел об этом, потому что долгожданное тепло начало медленно растекаться по его телу, что снова заставило его хихикнуть, ведь Шерлок упорно нагревал это пространство для себя всю ночь, а он просто пришёл и забрал частицу этого тепла. Холмс лёг на спину, положив руки под голову, а Лиам отвернулся от него, собираясь уже погрузиться в сон, но чужие руки аккуратно обвили его со спины, а возле уха раздался тихий шёпот: — Спокойной ночи, Лиам.