***
Помещение, в которое они входят, самое большое из всех, что он видел в Домике на дереве: прямоугольное, почти пятьдесят футов в ширину. По периметру расставлены деревянные скамьи, заполненные однотонными Газовщиками. Никто не оборачивается, чтобы посмотреть на них, когда они входят, хотя обувь Размытого, цокающая по полу, — становится единственным шумом. Тайлера подводят к столу, расположенному перед скамьями, где стоит единственный шаткий стул. Когда он садится, это приносит облегчение усталым ногам, но причиняет боль ноющему копчику. На противоположной стороне стоит ещё один стол, за которым нет стульев, словно кто-то забыл их поставить. В центре комнаты находится самая величественная судейская трибуна, которую Тайлер когда-либо видел за пределами фильмов. Ей не место в пыльном, сыром Домике на дереве. Она вся из глянцевого красного дерева, отполированного до блеска. Трибуна для свидетелей соединена с ней, но расположена ниже, на ней стоят пустой стакан и кувшин с ледяной водой, покрытые капельками влаги. Место, где будет сидеть Судья — Размытый, возвышается над всем остальным. Что ещё хуже, коллегия присяжных заполнена всё теми же Газовщиками. Джош один из них? Талеру бы просто повезло — быть судимым присяжным Джошем под контролем Размытого. На справедливость можно не надеяться. Тайлер это чувствует. — Впечатляет, правда? — спрашивает Размытый. Он стоит за плечом Тайлера, нависая над ним, чтобы подчеркнуть все тонкости зала суда, как художник, гордящийся своей работой. — Мне потребовалось десять минут. Я мог бы сделать и за пять, но иногда приятно задержаться на деталях. Ты нервничаешь? Не надо! Правда восторжествует. Я верю в систему правосудия. А ты? — Не особо, — бормочет Тайлер. — Нет? Не будь таким измученным. — Почему ты такой радостный? — недоумевает Тайлер. Он боится ответа. То, что делает Размытого счастливым, делает Тайлера несчастным: вспышки болезней в странах третьего мира, коробка с котятами, выброшенная в океан, угроза вымирания всех видов пчёл. — Потому что, — весело и как ни в чем не бывало говорит Размытый. — Честно говоря, я сначала боялся. Было бы намного проще, если бы ты просто перевернулся, как собака, которой ты и являешься, и показал мне свой живот. Бить тебя силой — казалось так трудно, но теперь я вижу, что ошибался. Это скорее забавно. — Размытый стучит костяшками пальцев по спинке стула Тайлера. — Встань. — Зачем? Уже пора давать показания? Я ничего не делал, — сердито бормочет Тайлер. Не имея другого выбора, он поднимается на дрожащие ноги, поворачиваясь, чтобы ухватиться за спинку стула для поддержки. — Нет. Ты стоишь из уважения к судье. — Размытый с важным видом проходит мимо, чтобы занять свое место позади судейского кресла. Когда он говорит, он кричит так, что каждый газовщик в тихой комнате может его услышать. — Господа! Прошу всех встать, идёт достопочтенный судья Джошуа, Жуткий Джим, Дан! Двойные двери снова открываются, и Тайлер так быстро к ним поворачивается, что его шея хрустит. Входящая фигура подобна воде для его пересохшего горла, подобна бальзаму на солнечный ожог. Облегчение от того, что он видит Джоша во плоти, настолько ощутимо, что у него подгибаются колени, и он чуть не падает на пол, отчаянно цепляясь за спинку стула. Джош здесь. Джош жив! Но облегчение почти сразу же поглощается отчаянием — Джош не Джош. Он Жуткий, и он Судья. И он весь в синяках. Отёчности нет, как будто ранам уже много дней и они только начинают заживать, но на виске и под левым глазом мягко расцветают зеленые, пурпурные, синие и желтые тона. Там, где на его шее лежали кончики пальцев, остались темные пятна, а губа разбита и плохо зашита. Проходя мимо, он не смотрит на Тайлера даже мельком, но один из его глаз багровый, а белок налит кровью. Это вся кожа, которую может видеть младший, поскольку почти всё остальное закрыто длинной черной судейской мантией. Несмотря на всю уверенность своей внушительной походки и фигуры, когда он достигает судейской трибуны, кажется, что Жуткий увядает от сомнения под всеми взглядами (и выпученными глазами), обращенными к нему. Он похож на актера, который вышел на сцену и под палящим светом забыл первую строчку пьесы. Горло сжимается в конвульсиях, глаза в синяках обращаются к Размытому, чье выражение лица изменчивое. Размытый поднимает руки ладонями к земле и резко опускает их вниз. Жуткий загорается по сигналу. — Прошу садиться! Пятьдесят существ в масках садятся, почти не издавая звуков, кроме слабого шелеста костюмов. У Тайлера получается громче, его колени угрожают подогнуться в любой момент. Скрип ножек его деревянного стула по деревянному полу, когда он сдвигает его с места, — единственный шум в зале суда. Когда он наконец садится, то практически падает на свой стул. За судейской трибуной располагается Жуткий, а позади него встаёт Размытый: две внушительные, не впечатленные фигуры. Размытый хлопает судью по плечу, и, как марионетка на ниточках, тот ему подчиняется. — Мистер Джозеф, — говорит Жуткий. — Если вы не сможете сдерживать свои порывы, я обвиню вас в неуважении к суду. Размытый хмыкает, улыбаясь, как кошка, съевшая канарейку. Одной рукой на плече Жуткого — на плече Джоша, — он подтягивает его к себе и обхватывает за покрытую синяками челюсть. Судья тает от прикосновения, содрогаясь в муках какого-то невинного экстаза. Тайлеру интересно, как выглядит лицо Размытого — он знает, что оно должно быть самодовольным и высокомерным, — но он не может отвести взгляд от кожи его друга, по которой размазалась черная краска. Губы Тайлера двигаются непроизвольно. — Джош… — Прошу прощения? — вмешивается Размытый, поднимая руку, чтобы показать ладонь. — Здесь нет никого с таким именем. Обращайся к Судье со словами «Ваша Жуткость». — Верно, — говорит Жуткий, улыбаясь Размытому. Его улыбка с прищуром как солнечный свет сквозь трещины синяков на лице. Тайлер не видел, чтобы у старшего парня было такое выражение лица уже… слишком давно. Видеть, как он так улыбается Размытому, кажется предательством. Тайлер стискивает зубы и благоговейно кивает, злобно оценивая острую боль в шее от этого движения. — Простите, Ваша Жуткость. — Так лучше, — говорит Размытый. Он наклоняется и театрально шепчет на ухо Судье. — Позволь мне продолжить, хорошо, Жутик? — Круто, — говорит Судья. Из-под своей судейской мантии он достает барабанные палочки, одна из которых изжевана почти до предела. Он начинает выстукивать тихий ритм на деревянных перилах перед собой, сосредотачиваясь на звуке и глядя куда-то вдаль. Размытый сходит с трибуны судьи и подходит к столу обвиняемого и прокурора. Руки сцеплены за спиной, на лице меланхолия, он выглядит как воплощение вдумчивого адвоката, готовящегося сделать заявление всей своей жизни. — Газовщики. Газовщицы. И другие присяжные. К сожалению, сегодня мы собрались здесь, в этом зале суда, №3А, чтобы определить правду о преступлениях Тайлера Роберта Джозефа против Дома на дереве. Я думаю, мы все можем согласиться с тем, что он более чем виновен. Давайте пропустим шутки и проголосуем. Присяжные, поднимите левую руку, чтобы вынести обвинительный вердикт. Левую. Левую руку. Давайте, ребята, мы же тренировались! Двери в задней части зала суда внезапно распахиваются. Если раньше Тайлеру казалось, что в помещении было тихо, то он не знал истинного смысла этого слова. Барабанные палочки судьи замирают на середине дроби. Дыхание задерживается. Мысли сбиваются с пути. Сердца трепещут и останавливаются, и на этот раз все головы поворачиваются, чтобы взглянуть на того, кто мог войти. Раздается резкий стук каблуков по деревянному полу. Тайлер встаёт на цыпочки, пытаясь разглядеть что-то поверх инопланетных голов Газовщиков. Наконец он замечает женщину в самом элегантном сером брючном костюме, который он когда-либо видел, волосы собраны в строгий пучок на затылке, квадратные очки крепко сидят на месте. Она выглядит так же, как и в прошлый раз, когда Тайлер видел её во сне — когда он проснулся и обнаружил её сидящей за столом в его комнате, рассматривающей золотые наручные часы, которые блестели в лунном свете, струящемся через окно. — Извините за опоздание, Ваша Жуткость, — говорит она. Оказавшись у стола защиты, она кладет на него свой тонкий черный портфель. — Шестьдесят секунд назад я ещё не знала, что у меня есть клиент, которому требуется адвокат, иначе пришла бы раньше. Судья хмурится, небрежно сжимая в руках барабанные палочки. Его взгляд бросается на Размытого, которого распирает от ярости. Кажется, никто не знает, что сказать, и тишина оглушает. Она хладнокровно улыбается удивленному выражению их лиц. — Можно мне, пожалуйста, стул? Кажется, за столом моего клиента только один. Это немного странно… как будто вы не планировали, что у него будет защита. — У нас только что закончились стулья, — говорит Размытый сквозь зубы. — Возьмите мой, — предлагает Тайлер. — Ерунда, — говорит она, протягивая руку, чтобы расстегнуть застежки на портфеле. Она открывает его и вытаскивает целый складной стул со спинкой, который аккуратно разворачивает и ставит рядом с Тайлером, который быстро отодвигается, чтобы освободить для неё место, несмотря на ноющую боль, которую это ему причиняет. — Кто ты, чёрт подери? — медленно спрашивает Размытый, наблюдая за впечатляющим действом. — Мэри Поппинс? — подсказывает Мэри. — Я вмешалась в вашу попытку добиться вердикта от присяжных, которые даже не слышали вступительного заявления защиты? — Мистер Джозеф не нуждается в адвокате, — говорит Судья. — Перед судом мне сообщили, что он является in propia persona. Она пристально смотрит на Тайлера, её глаза темны, как ночь. — Это правда? Ты представляешь сам себя? — Нет, — выдыхает Тайлер. Впервые с тех пор, как он закрыл глаза и отправился к клетке на задворках сознания, ему видится луч надежды. Боже, помоги ему, но Тайлер должен просто верить в систему правосудия. — Мне нужна помощь. — Я так не думаю, — вмешивается Размытый. Его руки яростно сжимаются и разжимаются, как будто он хочет, чтобы они обвились вокруг их горла. — Этот таракан под самозащитой. Это уже на записи. — Так смени кассету, — говорит Мэри, деликатно присаживаясь на свой складной стул. — Шестая поправка не просто гарантирует моему клиенту суд. Она дает ему право на адвоката, если он этого хочет, а он явно этого хочет. Если только… ты не признаёшь, что этот суд — фикция. Если ты подтверждаешь, что это притворство, тогда мой клиент может свободно уйти… — Это не фикция, — сквозь зубы говорит Размытый. — Пусть у Вас будет гребаный адвокат, мистер Джозеф. Это не спасет. — Это мы ещё посмотрим, — говорит она. — Кто Вы? — шепчет Тайлер уголком рта. Кажется невежливым признавать, что он даже не знает имени своего адвоката. Как-то не по правилам. — В смысле, Вы ведь на самом деле не Мэри Поппинс? — Нет, я не выдуманная няня. — Она снова лезет в свой портфель и достает именную табличку, облицованную латунью, которую кладёт перед собой. Простыми буквами на ней написано «МЭРИ». — Но я тоже Мэри. В чем обвиняется мой клиент? — В чём обвиняется? — повторяет Судья. Его взгляд скользит по Размытому, а затем опускается на руки, сжимающие барабанные палочки. По его лицу ползет осознание — всё идет не так, как планировал Размытый, и от него потребуется нечто большее, чем сумасшедший бит и убийственная мантия. Он ёрзает, чтобы положить палочки под мантию, но роняет одну. Она громко гремит в зале суда. Жуткий вздрагивает от шума (и от свирепого вздоха Размытого), наклоняясь из виду, чтобы схватить катящуюся барабанную палочку. — Какого хрена, Жуткий? — шипит Размытый. — Ты как маленький мальчик, который играет в переодевание на маминых каблуках. Соберись. Судья не отвечает, но когда он появляется снова (палочки спрятаны), он выглядит пустым. Его плечи опущены, в них нет той уверенности, с которой он вошел, и под синяками и зашитой гордостью он выглядит усталым и грустным, наблюдая, как Размытый расхаживает по залу с грозными, отчаявшимися глазами. — Простите, это цирк или зал суда? — спрашивает Мэри. Тайлер спокойно наблюдает за всем, боясь заговорить, чтобы не спугнуть свою удачу. — Я хочу знать обвинения моего клиента. Шестая поправка гарантирует ему и это право. — Тайлер Роберт Джозеф обвиняется в многочисленных ужасных преступлениях против Дома на дереве и его обитателей. В частности, мистеру Джозефу предъявлено обвинение в убийстве некоего мистера Размытого, девяти лет, также известного как Маленький Размытый, Размытик, Размытыш, Опарыш, Падальщик… — Что? — выкрикивает Тайлер. — Я невиновен! Судья хлопает ладонью по деревянным перилам трибуны перед ним. Ярость напоминает жестокость Джоша в больнице, когда Тайлер встал между ним и пылающей кроватью Эшли. В то время как Тайлер сохранял спокойствие (он должен был! И Тайлер обнаружил, что у него есть удобная способность сохранять хладнокровие, когда другие люди разваливаются на части, способность, которая была бы ещё удобнее, если бы он мог использовать её, чтобы не разваливаться самому), видеть, как Жуткий злится, было тревожно. — Тишина! Я предупреждал Вас однажды, мистер Джозеф, и больше предупреждать не буду. Мэри кладет руку ему на плечо, крепко сжимая. Команда тихая, но очевидная: держи свой ёбаный рот на замке, Тайлер. Когда она говорит, её голос почти такой же напряженный, как и её хватка: — Это все обвинения? Нетерпеливые глаза Размытого съедают выражение их лиц, подкармливая его улыбку. — Все? Падальщик был невинным Первого Уровня в Домике на дереве. Думаю, мы оба знаем, насколько серьезны такие обвинения. Дальнейшие обвинения таковы: воспрепятствование законному погребению мертвого тела и тем самым осквернение его вечной души. И… один неоплаченный штраф за парковку. Тайлер разевает рот. Он не понимает половины терминов, которые они используют, но нужно быть дураком, чтобы не уловить суть. Маленький Размытый был невинным, и они пытались обвинить Тайлера в его смерти и не только. И этот гребаный штраф за парковку. Он знал, что это выйдет ему боком. Его адвокат поправляет очки на переносице. — Если бы моего клиента признали виновным, какой был бы приговор? Размытый улыбается. Больше похоже на мстительный скрежет зубов. — Смерть. Кажется, что из лёгких Тайлера высасывает весь воздух. Он наклоняется, упираясь локтями в стол обвиняемого, пряча лицо в ладонях, где он может глубоко дышать с некоторым подобием уединения. Он смотрит направо и видит, что руки адвоката очень крепко сжаты на её коленях, и он знает, что это Серьезно. Это Нехорошо. — Думаю, мы оба знаем, — плавно говорит Размытый. — Наказание должно соответствовать преступлению. — Я… не могу с этим поспорить, — говорит Мэри. — Я так понимаю, у тебя есть доказательства? Или ты ожидал, что присяжные просто поверят тебе на слово? — О, у меня есть доказательства, — говорит Размытый. Он садится на стол прокурора, так как стула нет, изо всех сил пытаясь сдержать ухмылку. — У меня есть больше, чем доказательство. У меня есть главный свидетель. У меня есть кое-кто, кто был там и видел преступление своими глазами. — Нет, — бормочет Тайлер. — Да, — смеётся Размытый. — В качестве своего первого свидетеля я вызываю достопочтенного Жуткого на трибуну.***
Жуткий как будто расцветает под вниманием Размытого. Это осторожное счастье, когда кто-то утыкается носом в руку, которая его ударила. Он сбрасывает судейскую мантию и садится в своих белых баскетбольных шортах на место свидетеля. Без верха, на нём становятся видны другие отметины: отпечатки пальцев на бедрах и плечах, синяки на ребрах, тазовых костях и ключицах, и различные другие раны, которым Тайлер не может найти объяснения. Жуткий тычет в синяк на своем запястье в форме отпечатка ладони, поднимая взгляд налитыми кровью глазами всякий раз, когда Размытый двигается. — Жутик, — говорит он, переводя взгляд с Тайлера на Жуткого, который буквально распускает перья под его пристальным вниманием. — Ты клянешься говорить правду? — Да. — Отлично. Мы будем говорить коротко и ясно, идёт? — Идёт. — Ты видел, кто убил Маленького Размытого? — Да. — Покажи на него. Жуткий перестает ковырять свои раны и торжественно указывает пальцем на Тайлера. — Выглядел так же, как он. — Этого достаточно, Жуткий. Будь проще, дурак. Расскажи мне, что случилось. — Я рисовал с Маленьким Размытым. — С Падальщиком. Не называй его так. — Верно. Прошу прощения. С падальщиком. Мы вместе рисовали, а потом кто-то вошел. — Покажи на него ещё раз. Мне нравится, когда ты показываешь на него. — Жуткий показывает пальцем. — Хороший мальчик. Продолжай. — Человек, который вошел… — Тайлер. Назовем его Тайлер. — Я возражаю, — говорит Мэри, выглядя так же озадаченной этим странным диалогом, как и Тайлер. — Судья. Прокурор издевается над свидетелем. — Возражения приняты, — угрюмо бормочет Жуткий. — Тяжелый взгляд Размытого заставляет его содрогнуться. — То есть… отклонены? Размытый злобно выдыхает. — Может быть свидетель продолжит? — О, конечно, — говорит Жуткий. Он смотрит на свои руки. — И так… Тайлер. Он вошёл и сделал так, что я не мог пошевелиться. Затем он убил Падальщика и выбросил его тело за окно. Мне было страшно, поэтому я заставил себя проснуться. Если бы я этого не сделал, он бы убил и меня. — Что-нибудь ещё, Жуткий? Судья мотает головой. Размытый поворачивается к присяжным и кланяется, снимая воображаемую шляпу и опрокидывая её напоказ. — Мне больше нечего сказать, и я уверен, что у присяжных заседателей тоже нет вопросов. Дело открыто и закрыто. Тайлер Джозеф вошел в первый домик на дереве, напал на судью, хладнокровно убил Падальщика и выбросил его тело из Домика на дереве, несмотря на то, что знал, что это не принесёт покоя его бедной тараканьей душе. Это жестокость. Такое создание, как мистер Джозеф… не заслуживает жизни. Спасибо, Жуткий. На этом всё. Судья встает, но адвокат Тайлера встает первым. — Прошу прощения? У меня тоже есть вопросы. — В этом нет смысла, — говорит Размытый. Он складывает руки вместе ладонями вверх, как будто держит книгу. — Открыто… — он хлопает в ладоши, и в тишине зала это звучит как выстрел. — …и закрыто. — Я имею право допросить свидетеля, — настаивает она. Жуткий робко садится, широко раскрыв глаза и переводя взгляд с Размытого на адвоката. Размытый шипит себе под нос, резко махая рукой, чтобы она продолжала. Он скрипит зубами, время от времени делая паузу, чтобы провести языком по внешней стороне зубов. Тайлер никогда не видел, чтобы кто-то выполнял такие обычные действия с такой свирепостью и злобой. Стул Мэри бесшумно скользит по полу, когда она отодвигается от стола и встает. Вместо того, чтобы ходить взад-вперед, она встаёт прямо перед свидетельской трибуной и опирается на перила, смотря на Жуткого, который избегает ее взгляда, как будто она Медуза Горгона. — Тебя зовут Жуткий? — тихо спрашивает она. — Ты не говорил. — Меня называют Жуткий, — бормочет Судья. — А как ты себя называешь? — Я возражаю, — лениво говорит Размытый. — Судья? — Принято, — бормочет Жуткий. Губы адвоката сжимаются, но она уступает, склонив голову. — Хорошо. Жуткий. Ты сказал, что существо, вошедшее в домик на дереве, было похоже на мистера Джозефа. Есть здесь ещё кто-нибудь, похожий на мистера Джозефа? Жуткий бросает быстрый взгляд на Размытого. Он пожимает плечами. — Пожалуйста, ответь устно. — Наверное. — Это да? — Да. — Кто похож на мистера Джозефа? — Размытый. — Они очень похожи, не так ли? Мне самой трудно их различить. А ты когда-нибудь путал их друг с другом? — Раз или два, — медленно произносит Жуткий. — Однажды мне приснился сон. Тайлер сидел на мне, но это был не Тайлер. Это был Размытый. — Я возражаю! — орёт Размытый таким голосом, что зал суда дрожит. Тайлер наклонился вперёд на своём стуле, внимательно слушая. Размытый сидел на Джоше… и Джош подумал, что это Тайлер? Он слышит об этом впервые. Неужели Джошу снился Размытый и он не рассказывал Тайлеру об этом? — На каком основании? — спрашивает Мэри. — Да я, блять, не знаю! Я уверен, что смогу что-нибудь придумать, — говорит Размытый. — Я хочу, чтобы эта часть допроса была исключена из протокола. — Возражения отклонены? — говорит Жуткий. Он смотрит на адвоката Тайлера так, словно спрашивает разрешения или ищет совета. — Ты судья, Жуткий, — мягко говорит она. — Возражения отклонены, — повторяет Жуткий, на этот раз чуть увереннее, чем удивляет Тайлера и почти всех остальных в зале суда, включая его хозяина. Размытый стонет, горько смеясь. Он запускает свои потемневшие пальцы в волосы, дергая их во все стороны. — Тупица. Я начну с чистого листа, Жуткий. Всё стальное покажется детской забавой по сравнению с тем, что я с тобой сделаю, клянусь, я… — Если ты не можешь молчать, — говорит Мэри. — Может, тебя обвинят в неуважении к суду? Зубы Размытого смыкаются так быстро, что лязгают, и звук эхом разносится по залу суда. Он выглядит смертоносным, глаза темнеют. На мгновение кажется, что из его ноздрей идет дым, а пальцы вытягиваются, превращаясь в длинные теневые когти. Когда он поворачивает глаза к Тайлеру, они ярче, чем когда-либо, рубиново-красные. Когда Тайлер моргает, Размытый возвращается в нормальное состояние; ярость гиганта плохо скрыта внутри тела, которое даже не достигает шести футов ростом. Когда становится ясно, что Размытый не собирается больше ничего говорить, Мэри продолжает задавать вопросы. — Итак, Жуткий. Ты признаёшь, что иногда с трудом различаешь Тайлера и Размытого. Тогда возможно ли то, что человек, которого ты видел, похожий на Тайлера, вполне мог быть Размытым? В зале суда снова воцаряется тишина, пока они ждут ответа Жуткого. Газовщики кажутся заинтересованными в этом обмене позициями — настолько заинтересованными, насколько могут выглядеть существа в противогазах, бесконечно мало наклонившиеся вперед на своих скамьях и стульях присяжных. Не слышно ни единого звука, ни вздоха, ни кашля, ни слова, но присутствие Размытого говорит само за себя. Существу не нужно говорить. Его угроза нависает над головой, как вулкан, который может взорваться в любой момент. — Я… я хочу воспользоваться пятой поправкой, — говорит Жуткий. — Ты хотя бы знаешь, что это значит? — спрашивает она беззлобно. — Ты уже дал показания по этому поводу. Ты отказался от права воспользоваться пятой. По закону сейчас ты должен ответить на вопрос. Теоретически, человеком, убившим Маленького, мог быть сам Размытый, не так ли? — Те… теоретически. Тайлер наблюдает, забыв обо всех своих маленьких страданиях. Луч надежды, появившийся при входе Мэри, разгорелся и стал похож на солнце. Его никак нельзя осудить, когда дело обвинения имеет такую очевидную ошибку. Логика требует, чтобы его освободили. — Это всё, Жуткий. Спасибо, Ваша Жуткость. — Мэри поворачивается к присяжным, которые сидят и смотрят пустыми, выпученными глазами. — Я считаю, что одни только свидетельские показания служат аргументом в пользу обоснованного сомнения. Свидетель не всегда может опознать обвиняемого. Защита закончила. Мэри поворачивается в зал суда. — Но так получилось, что мой клиент и я будем подавать встречный иск. В этом Домике на дереве царит коррупция, и мы будем стремиться её искоренить. Мой клиент столкнулся с невыразимой травмой от руки некоего создания, которое также убило Маленького Размытого. А также с нападением. И кражей. — Кражей? — усмехается Размытый. — Да! С кражей сердца, — резко говорит она. — И можешь быть уверен, что я буду добиваться самого сурового наказания за такое злостное преступление. На обратном пути к столу защиты она останавливается перед Размытым. Тайлер никогда не видел никого настолько храброго, чтобы смотреть ему в глаза — никого, кроме Джоша в тот день на мосту. В зале очень тихо, поэтому, когда она говорит, каким бы тихим не был её голос, его слышно во всех уголках. — У тебя есть право на обжалование и повторный допрос свидетеля, но я подозреваю, что ты этого не хочешь. Ты привык сражаться против Джошуа и Тайлера, но ты не можешь противостоять тем из нас, кто родился и вырос в этом Доме. Меня не так легко запугать, и я вдвое умнее твоей обычной добычи. В какую бы игру ты ни играл? Вершина больше не играет. Дом на дереве никогда перед тобой не падёт. Ради своего же блага, покончи уже с этим, — она наклоняется вперед, нежно кладет ладонь на ухо Размытого и что-то коротко шепчет ему, слишком тихо, чтобы кто-нибудь мог услышать. Затем она возвращается к своему стулу и садится на него, даря Тайлеру теплую улыбку, едва окрашенную меланхолией. Размытый берёт долгую паузу. Все смотрят на него, чтобы понять, что он будет делать дальше. Его лицо выглядит холодным и пустым, как когда Тайлер просыпается ночью зимой и подкрадывается к окну, чтобы посмотреть, как снег падает на пустой задний двор. Наконец, он поднимается со своего места на столе, встает во весь рост и выходит в центр зала суда. На судейской трибуне Жуткий обхватывает голову руками, мантия на нём распахнута. Он выглядит пристыженным и безнадёжным. — Ты привела убедительный аргумент, — говорит Размытый адвокату Тайлера. Он улыбается. — Но я думаю — между нами двумя? — что это ты недооцениваешь своего противника. Ты рассматриваешь это как игру, но для меня это не игра. Хочешь поговорить о краже? — Размытый начинает раздеваться, пока говорит, сбрасывая свой красный пиджак, который превращается в лужу малиновой ткани у его ног. Он ослабляет галстук и отбрасывает его в сторону. — Что я получу за свои страдания? Где же моя справедливость? Размытый заканчивает расстегивать белую рубашку и делает паузу, чтобы расстегнуть манжеты. Тайлер прищуривается. Ткань распахнулась, обнажив то, чего под ней быть не должно. Наконец, его двойник полностью сбрасывает рубашку, и Тайлер и остальные в зале суда, кроме Жуткого, не могут ничего делать, кроме как смотреть. В центре груди Размытого находится металлическая клетка с замком. Прутья тонкие, как его мизинцы, и расположены неплотно. Сквозь них Тайлер видит его внутренности: гневные красные мышцы, раздраженные сталью, свет, проникающий сквозь заднюю часть клетки. Тяжёлое дыхание существа смешивается со скрипом его рёбер, на рваных краях кожи проступают капельки крови. — Посмотри, что вы заставили меня сделать. В этой клетке не всегда был замок, до того дня, когда ты и те, на кого ты работаешь, прокрались внутрь и украли моё сердце. Где моя справедливость? Эта клетка не всегда была пустой! Где моя справедливость? Я найду то, что у меня украли, и возьму то, что заработал своими страданиями, и обрушу весь этот Домик на дереве на наши головы, если мне захочется, потому что мне больше нечего терять. Лицо Мэри искажается жалостью, но Тайлер не чувствует ничего подобного. Он знает Размытого лучше, чем кто-либо другой, и его не жаль. В нем нет ничего достойного жалости, и представление, только что устроенное двойником, не вызывает в нем ничего, кроме отвращения и беспокойства. Тайлер прищуривается на клетку, пытаясь рассмотреть её поближе. Размытый снова надевает рубашку и застегивает первые несколько пуговиц. Кровь окрашивает её, когда он поворачивается к присяжным. Запыхавшийся, с покрасневшими от волнения щеками, он обращается к ним ещё раз: — Думаю, мы услышали достаточно. Пришло время для вынесения вердикта. Пожалуйста, поднимите левую руку, если вы признаёте Тайлера Джозефа виновным в инкриминируемых преступлениях. Поднимите правую руку, если считаете его невиновным. Тайлер задерживает дыхание, как никогда полный надежды. Надежда рушится в одно мгновение, яростно лопается, как воздушный шар под давлением иголки. Как марионетки, все Газовщики поднимают левую руку. — Тупая сука, — облегченно вздыхает Размытый, мотая головой. — Ты серьезно думала, что сможешь выиграть с помощью логики? Решение выносят присяжные, а эти присяжные принадлежат мне. Я ведь не должен напоминать вам о приговоре, который я запрашиваю? Это смерть! — Что… я… не… фальсификация присяжных является… но приговор всегда выносит судья! Тайлер ещё не видел Мэри взволнованной (она всегда казалась человеком, которого нельзя задеть), и её потрясённый вид только укрепляет то, что Тайлер знает как правду — что всё очень, очень плохо. Размытый смеётся. — Не в этом суде. — Во всех судах! А это разве не суд? Либо судья вынесет соответствующий приговор, либо ты признаёшь, что это фарс, и мой клиент останется на свободе, — твердо говорит Мэри. — Мы устанавливаем правила, и мы должны им следовать, Размытый. Существо скрипит зубами, думая. Наконец он поворачивается к Жуткому, который не двигается. — Отлично. Жуткий. Посмотри на меня… посмотри на меня! Ну вот. Они хотят, чтобы ты решил, что будет с Тайлером. Ты помнишь фразу, о которой мы говорили, мой бесполезный маленький инопланетянин? Мне нужно, чтобы ты сказал её. Хорошо? Скажи, Жуткий. Скажи это, или я разорву тебя на части, кусок за куском. Все взгляды устремлены на судью. Из-за крови в его глазу трудно сказать, плакал ли он, пока он не убирает руки от лица, как ребенок, которого отчитывают за то, что за ужином он положил локти на стол. Его лицо на удивление сухое и бесстрастное, несмотря на угрозы Размытого, но даже скалы не могут вечно противостоять давлению океана. — Ещё раз, какой вопрос? — спрашивает Жуткий. — Приговор. Смерть, помнишь? Просто скажи так. Лицо Жуткого непроницаемо, как камень. — Я могу выбрать? Размытый закатывает глаза. — Собака тоже выбирает сидеть, когда ей командует хозяин? Теоретически, возможно, но у хорошо обученной собаки разве есть выбор? — Верно, — говорит Судья. — Джош, — выдыхает Тайлер. — Ваша Жуткость, — бормочет Судья. — Нет, — говорит Тайлер. — Ты Джош, помнишь? Джош Дан. — Разве кубик состоит из шестёрок только потому, что выпадает на шесть? — спрашивает Жуткий. — Я не понимаю, что это значит. Я лишь знаю, что ты Джош. Ты здесь главный. Не Размытый. Если ты должен вынести мне приговор, назначь мне… назначь мне общественные работы. Назначь что угодно, только не смерть. Пожалуйста. — Жуткий, — тихо вмешивается Размытый. — Ты знаешь что делать. Скажи это. Смерть. Скажи. А иначе… Жуткий смотрит на свои руки. Он выглядит как веревка, натянутая между двумя жестокими соперниками, изношенная и готовая вот-вот разорваться. Наконец, он говорит: — За смерть Маленького Размытого твой приговор… общественные работы. Уже выполнены. Тайлер чуть не кричит от радости. Мэри с облегчением вздыхает рядом с ним и успокаивающе гладит его по руке. Но Жуткий ещё не закончил. — За неоплаченный штраф за парковку твой приговор — пожизненное заключение. В суде поднимается шум. Сразу полдюжины газовщиков окружают Тайлера, стаскивая его со стула, больно заламывая руки за спину и отталкивая от стола. Он оглядывается на своего адвоката, но она не сдвинулась со своего места, ошеломленно глядя на Жуткого на трибуне. — Джош! — кричит Тайлер, пытаясь перекричать шум. — Джош Дан! Не делай этого со мной! Не дай им забрать меня! Жуткий пожимает плечами, запуская пальцы в волосы, изображая мучительную неуверенность. Тайлера насильно тащат по знакомому коридору, только на этот раз он пинается, кричит и борется настолько, насколько позволяет ему его измученное тело, но все его попытки оказываются тщетными, когда они бросают его в ту же пустую комнату, что и раньше, закрыв за собой стальную дверь. Свет выключается, и Тайлер погружается в темноту. Он не знает, кричать ему или плакать, или разбить себе череп об пол и надеяться на смерть. Кажется, это единственная надежда, которая у него осталась, — надежда на отпущение грехов. Щель в двери открывается, и в комнату просачивается узкая полоска света. — Тайлер, — шепчет Мэри. — Тайлер, послушай меня. Это против правил, но это очень, очень важно. Ты не должен рассказывать… о том, что ты видел. Никому, никогда. Ты понимаешь? Я не могу остаться, Тайлер. Мне пора идти, но я пришлю кого-нибудь за тобой. Мы будем бороться. Ты не одинок. Пожалуйста, не забывай об этом. Панель закрывается до того, как Тайлер успевает ответить, и темнота возвращается, такая же непроглядная, как и прежде.