Тайные желания

      — Это не совсем то, что я себе представлял, — Клинт тянет руку к упаковке жвачки и нервно открывает её, когда Эмма глушит двигатель автомобиля в самом настоящем волчьем краю. Над головами вздымаются мачтовые сосны, а на поляне в просвете между ними виднеется небольшой охотничий домик. Его стены покрыты густым ковром из вьюнка и мха.       — Я не хочу слушать твои отговорки. Тебе нужен отпуск, — девушка внимательно смотрит на явно раздосадованного мужчину. Выражение его лица говорит красноречивее недовольного тона: Клинт слишком привык работать, чтобы взять и испариться на несколько дней. Но Эмма не сдаётся.       — Отпуск, а не изоляция. Тут вообще связь ловит? — ворчит Клинт, выбираясь из машины и осматриваясь. Сосны скрипят над головами, размахивая ветвями. Пахнет хвоей и смолой. Эмма сладко потягивается, осматриваясь.       — Нет, в этом и прелесть… — улыбается она так, что у Клинта дёргает под ложечкой. Он сам не ожидал, что сможет так увлечься кем-то после… После произошедшего.       — А если что-то случится? Если, ты, предположим, заболеешь? — для порядка всё ещё ворчит он, поднимаясь по скрипучим ступенькам. На них лежит опавшая рыжая хвоя и несколько небольших шишек. Клинт машинально пинает одну и застывает на крылечке, ожидая Эмму.       — Клинт Бартон! — уперев руки в бока, Эмма смотрит на него снизу вверх. Её порозовевшие щёки и блестящие глаза заставляют Клинта почти признать правоту. Почти. — Хватит! Ты ведёшь себя, словно маленький ребёнок, не получивший желаемое…       — «Не получивший» это точно… Ты час рассказывала мне про «одно чудесное место», а теперь я вижу это…       — Пиво в холодильнике! И хватит дуться. Мы хорошо проведём этот отпуск! — Эмма взбегает следом на крыльцо и чуть повозившись с секретным замком открывает дверь в домик.       Внутри пахнет сыростью и пылью. Клинт осматривается. Над камином висит пара неплохих ружей, стоит облезлое чучело тетерева и вообще, вся обстановка кажется типичной для таких вот домиков.       — У нас есть камин. Ты же его разведёшь? — Эмма наивно улыбается, хлопая огромными ресницами. Клинту остается только сдаться: если уж Эмма что-то придумала, то она это получит. Настойчивая, даже слишком. Собственно, так они и оказались вместе. Если бы не её желание вытащить его из депрессии, он наверняка уже давно был бы на дне.       Размышления приходится прервать: в руке словно сама собой появляется запотевшая бутылочка Гиннеса. Клинт присаживается на корточки перед камином и принимается за дело. На небольшой кухоньке шуршит пакетами Эмма и если бы не удивительная тишина леса, Клинту было бы спокойнее. Каждый шорох по углам заставляет искать источник звука, поворачивать голову на промелькнувшую тень. Мыши. Их тут полно. Как ещё не сожрали весь дом изнутри, не понятно.       — Откуда у тебя этот дом? — спрашивает Клинт, когда над бревнышками поднимаются первые несмелые языки пламени. Они облизывают бумагу для розжига, поглащая её и оставляя по себе густые струйки первого дымка.       — От дяди остался. Когда, ну, ты знаешь… — Эмма оборачивается к Клинту и делает такое выражение лица, которое ни с чем не спутать. Дополняет его щелчком пальцами. Знает. Клинт точно знает. Он чуть с ума не сошёл тогда. Чуть. И если бы не Эмма… Клинт понимающе кивает. — Ну вот… Езжу сюда, когда могу.       Тишина давит. Ни звука тикающих часов, ни гула машин на улице, ни гомона толпы. Не сказать, что Клинт всегда являлся фанатом городов, но находиться вдали от людской суеты, тем более посреди леса, ему было не слишком комфортно. Возможно, потому он практически не появлялся на семейной ферме, когда… Когда у него ещё была семья. Эмма замечает его помрачневшую физиономию и, бросив влажную тряпку на стол, подходит ближе.       — Всё в порядке?       — Да, — поднимается от камина Клинт, пряча взгляд.       — Врешь…       — Вру.       Ей остаётся только принять ответ и попытаться вновь отвлечь Клинта от тяжёлых раздумий. Эмма медленно вынимает запотевшую бутылку пива из крепких мужских пальцев, попутно опуская его свободную руку себе на талию. Прижимается всем телом, впиваясь губами в чуть пахнущие мятной жвачкой и пивом губы. Клинт отвечает неохотно, медленно, стараясь не ввязываться в поцелуй. Он всегда такой, если тема царапнула по свежим шрамам. Но Эмма и сама в чём-то похожа на него: прячет тоску и грусть за смехом и работой. И потому, наверное, лучше многих знает, что нужно этому уставшему мужчине. Обнимает, прижимаясь ещё теснее — хотя куда ещё, — втягивая в долгий и глубокий поцелуй, и вот Клинт уже прикрывает глаза, шаря шершавой ладонью под тонкой курткой Эммы в поисках лазейки к её телу, пока вторая рука расстёгивает пуговицы на клетчатой рубашке.       — Ты знаешь, что ты ненормальная?       — Что такое «норма», мистер Бартон? — хихикает Эмма, чуть отстраняясь и позволяя снять с себя куртку. Клинт на миг останавливается, разглядывая нахалку. Она совсем не похожа ни на Наташу, ни тем более на Лору. Она совсем другая. И от того проще забыться в её объятьях. Эмма испытующе смотрит на Клинта, явно желая что-то спросить.       — Что? — всё-таки сдаётся он.       — Ничего… Ничего, всё в порядке.       — Теперь ты мне врёшь.       — Вру, но кому какая разница… — Эмма отмахивается, поспешно принимаясь снимать куртку с Клинта. Он останавливает её, схватив за руку.       — Нет, так не годится. Ты знаешь обо мне почти всё. Я о тебе знаю почти ничего! Это не честно!       Эмма смотрит обиженно. Как маленькая. У Клинта щемит сердце и он готов сдаться. Снова забыться в пламени страсти, отмахнувшись от прошлого, как от назойливой мухи. Но не в этот раз, в этот раз они тут вдвоём и бежать некуда, а значит Эмма вывернет ему душу наизнанку.       — А ты действительно хочешь что-то обо мне знать?       — Да.       — Отлично! Тогда… — Эмма садится на диванчик, пропахший пылью и сыростью. Её лицо принимает нечитаемое выражение. — Тогда, как говорится, ты сам нарвался на неприятности.       Клинт почти готов ко всему, ко всему кроме того, что говорит Эмма дальше:       — Клинт Бартон, ты слишком много времени уделяешь прошлому. Даже когда трахаешься со мной, ты думаешь о ней. И называешь меня её именем. Вот и сейчас ты со мной, но не со мной.       Слова поражают, ранят Клинта. Он ведь не замечал за собой такого… Впрочем, сейчас он припоминает, что ошибался пару раз. И от того внутри сильнее ширится чувство вины перед девушкой.       — Извини…       — Да к чёрту твои извинения. Мне нужен ты, а не извинения. Ты можешь хотя бы раз быть со мной здесь и сию минуту? — взгляд Эммы, глубокий и тёмный, проникающий под кожу, от чего бегут тугие мурашки по затылку, шевеля волосы. — Ты сейчас меня целовал или свои воспоминания?       Клинт шумно сглатывает. Эмма ревнует. Ревнует его к прошлому. Она в чём-то права, но и он не может отказаться от того, что было и кого любит… Любил.       — Я не знаю, — признаётся Клинт, пытаясь найти ответ, который устроил бы их обоих. — Давай не будем ругаться?       — Я думала, что тут ты отвлечёшься. Забудешься хотя бы на миг, — голос Эммы звучит тихо и горько. — Но ты, Клинт Бартон, и твоё прошлое слишком хороши по сравнению с какой-то там Эммой Стоун!       — Не говори глупостей. Я тут. С тобой… Сейчас, — Клинт разводит руками, сдерживая желание всё бросить и уехать.       Камин за спиной начинает потрескивать занявшимися поленьями и комнатка наполняется первым теплом вперемешку с запахом тлеющего дерева. Клинт почему-то спиной чувствует разгорающийся огонь, будто там не камин вовсе, а пожар, и весь домик вот-вот сгорит в пепел. Вместе с ними двумя. И его прошлым.       — Раз ты со мной, ты, а не твоя тень, то займись со мной любовью, — требует Эмма, с вызовом глядя на мужчину.       Это дезориентирует Клинта. По заказу захотеть кого-либо у него никогда не получалось. Особенно в такой ситуации, будто бы вымаливая для себя прощение за то, чего не делал. Или делал, но не желал признавать ошибкой — оплошностью, утратой контроля и внимания, чем угодно, но точно не ошибкой. Неловкая пауза затягивается.       — Я не могу…       Эмма грубо фыркает, еле сдерживая слёзы и вскакивает с диванчика, направляясь на кухоньку. Клинт понимает, что только что не просто обидел её, но и растоптал все порывы. Вина наваливается грузным камнем на плечи. Уже нет желания ни пить пиво, ни оставаться в этом чёртовом домишке. Но кому он ещё нужен кроме неё? Клинт идёт следом и, догнав Эмму в пару шагов, прижимает к себе. Она злится. Её трясёт от нервной дрожи, но девушка не произносит ни звука. Клинт прижимает её к себе ещё крепче, зарываясь носом в длинные вьющиеся волосы, пахнущие сливой и каштанами. Слышно в тишине, как громко стучит его собственное сердце и как тихонько трещат поленья в камине.       — Ты идиот, Клинт Бартон… — всё ещё злится Эмма.       — Полный… — соглашается он, поворачивая девушку к себе лицом и мягко целуя дрожащие солоноватые губы.       Ожог на щеке приводит его в недоумение. На миг перед глазами темнеет. Эмма дует себе на ладошку, отпечаток которой горит на его лице. Вместо того, чтобы разозлиться, Клинт снова хватает Эмму, заключая в объятьях и настойчиво целует мокрые от слёз щёки девушки. Она сопротивляется, что-то невнятно рыча и отпихиваясь. Но Клинт сильнее.       — Дурак! Чёртов старый дурак! — кричит зло Эмма, умудрившись всыпать ему ещё одну пощечину. Клинт только смеётся, понимая, что он на верном пути. Эмма ещё несколько секунд бьётся в его руках, наконец затихая. — Ненавижу тебя, Бартон.       — Посмотрим, что ты скажешь после… — долгий поцелуй становится похож на борьбу сумоистов: язык Клинта настойчиво пропихивается в рот Эммы, откуда его отчаянно пытается вытолкнуть хозяин поля боя. Скрутив руки Эммы за спиной, Клинт подталкивает её к диванчику. — Я буду с тобой и в тебе, буду ласкать твою грудь, твою великолепную, нежную грудь, пока мой дружок будет расширять тебя по всей длине. Или глубине?       Эмма зло фыркает, прежде чем свалиться под напором Бартона на диван. Его вес выбивает из груди дух, заставляя всхлипнуть. Клинт запускает пятерню под клетчатую рубашку девушки, нашаривая кружевной бюстгальтер и пробираясь под него. Под пальцами оказывается уже сжавшийся то ли от прохлады в доме, то ли от напряжения сосок. Клинт сдавливает его и тут же отпускает, проходясь ладонью по всей груди и на секунду грубо сжимая её так, что Эмма болезненно шипит в приоткрытые губы мужчины.       — Что же ты со мной готов сделать, Бартон?       — Я буду… любить тебя, — слова даются с трудом, — на этом диванчике. Ласкать. Трахать тебя. Пока ты не кончишь. Такой ответ тебя устроит?       — Ответ устроит, но где гарантия, что это не просто слова? — дразнит Эмма, подаваясь грудью навстречу. Её взгляд тёмен от страсти и злости на Клинта.       — Сейчас и узнаешь… — куртка Бартона падает на пол под стон дивана.       Оказавшись сверху, Клинт не торопится, наслаждаясь одновременно и податливостью Эммы и её злостью. Медленно расстёгивает пуговки на рубашке, наблюдая, как по нежной коже бегут мурашки: всё-таки в доме немного прохладно и разгоревшийся камин ещё не успел согреть воздух. Грудь Эммы, облачённая в тонкий бюстгальтер, может похвастаться почти идеальной формой. Соски, сморщившиеся и потемневшие, упрямо торчат вверх: один проглядывает сквозь кружево не снятой чашечки, а второй нацелен точно в лицо Клинту. Он склоняется к груди Эммы и обводит сосок языком, сдергивая и со второй груди кружево. Мягко целуя, втягивает сосок в рот, прижимая его зубами, пока пальцами мнёт второй, гладит, перекатывает и оттягивает.       — Я заставлю тебя поверить в мои слова, Эмма, — произносит Клинт, отрываясь от занятия и вглядываясь в порозовевшее лицо девушки. Та дышит прерывисто, наблюдая за ним из-под опущенных ресниц.       В паху медленно набухает желание. От мыслей, что он может с ней сделать, вожделение превращается в наваждение. Клинт опускается на Эмму, чуть потеревшись пахом о её бедро. Грубая ткань джинсов не даёт почувствовать нежность её кожи.       Скользнув губами по шее Эммы, Клинт торопливо расстёгивает пуговку на её джинсах, настойчиво тянет вниз и как только Эмма приподнимает таз, чтобы помочь ему, сдёргивает их, оставляя девушку в кружевных тонких трусиках. Мягкий живот покрыт россыпью мелких родинок. Клинт, не прекращая мять грудь, сдвигается ниже и принимается покрывать каждую родинку поцелуями, бормоча что-то несвязное:       — Тише-тише… Буду… Ласкать… Войду… Накажу за слова… Выбью всю дурь… Самая сладкая… Девочка…       Эмма закрывает глаза, едва заметно улыбаясь. В трусах становится липко и жарко, а в самом низу живота растёт желанное напряжение. Ей очень хочется поторопить Клинта, но в то же время она наслаждается, наконец, страстью к себе. Вплетая пальцы в копну его волос, мягко направляет его к резинке белья. Клинт замирает, исследуя языком пупок в то время, как освободившуюся от ласк груди руку опускает на бедро Эммы, пальцем мягко и осторожно поглаживая самую кромку белья. Медленно, так невыносимо медленно, что ей хочется вскрикнуть, поторопить, заставить… И тогда он будто читает её мысли, поддевая указательным край белья и проникая под него, проводит пальцем от бедра к паху, замирая в самом напряжённом и жарком месте. Эмма нетерпеливо стонет, подаваясь навстречу пальцам Клинта, но он отстраняется, накрывая всей ладонью её лобок и чуть надавливая на него.       Треск сухих поленьев в камине растворяется за шумом крови в висках, когда Клинт проводит пальцем по промокшему белью Эммы. Он осторожно но настойчиво надавливает на внутреннюю поверхность бедра, заставляя её сдвинуть ногу и давая лучший обзор на заветное местечко. И вновь подцепляет край белья, проводя пальцем в желанной близости от жаждущей прикосновений промежности Эммы.       — Боже, Клинт… Не издевайся…       — Тебе нравится… Я вижу… — отзывается он, просовывая палец чуть дальше под бельё и касаясь липких и разгорячённых складок над петелькой входа во влагалище. Эмма замирает в надежде на проникновение, но он тут же убирает руку.       Чтобы вновь вернуться к её груди. Настойчиво и зло теребит соски, чуть подкручивая их. И тут же склоняется, принимаясь посасывать и играть с ними по очереди языком. Руки Эммы ищут его руки, шарят по покатым плечам в надежде ускорить затянувшуюся прелюдию. Сползают по груди к ремню на джинсах, но Клинт отталкивает её руку, заставляя скулить. Он и сам горит желанием, жаждой прикосновения. Пульсирующий в джинсах член болезненно напоминает о себе, пытаясь распрямиться под давлением грубой ткани. В паху всё тянет и жжёт. Но он вновь отбрасывает свои желания на потом.       Сдавив левую грудь Эммы до побагровения соска, Клинт втягивает его грубо в рот, сжимая зубами и мягко и нежно лаская вторую полусферу с острой, царапающей ладонь, вершинкой. От контраста Эмма выгибается, хныча и поджимая пальцы на ногах. Дыхание прерывается пока с ума сошедшее сердце несётся галопом по всему организму, отзываясь горячей пульсацией промеж ног. Клинт, будто почувствовав точку кипения и в себе, переносит руку к своему паху, быстро расстегивает ремень и приспускает край джинсов вместе с бельём, обнажая сочащийся смазкой набухший и распрямившийся член. Эмма скашивает глаза вниз и облизывает пересохшие губы.       — Ты с ума меня сводишь, когда так течёшь… — шепчет она, касаясь основания члена и пытаясь пропихнуть пальцы под резинку трусов к яйцам Бартона.       Он сидит на самом краешке дивана, продолжая одной рукой массировать грудь Эммы, а второй упираясь в сам диван, чтобы не придавить её и не соскользнуть на пол. Прикосновения к его возбуждённой плоти отзываются нетерпеливыми искрами по всему телу, рассыпаются колючими щекотливыми мурашками по коже и тихим выдохом на грани стона. Усилием воли трезвея от накатывающей волны густой, как патока страсти Клинт отодвигается, не позволяя Эмме более касаться себя и, повернувшись к ней спиной, запускает пальцы под краешек тонкого кружевного белья, оттягивая его. На узком диване вдвоём неудобно и от того ещё более будоражаще. Сдернув бельё в сторону и обнажив липкие блестящие складки Эммы, Клинт несколько секунд любуется зрелищем, водя ладонью по всей длине члена и сжимая головку пальцами до легкой боли так, что это притупляет бешено растущее возбуждение. Он не хочет торопиться. Он хочет услышать не только стоны, но и своё имя в её устах и потому старается отодвинуть собственное желание разрядки как можно дальше. Липкая смазка на пальцах блестит в оранжевых сполохах огня в камине. За кривыми стёклами окон наступает ранняя темнота. Клинт медленно опускает смоченный в смазке палец на складки Эммы, чуть надавливая. Она стонет, выгнувшись в пояснице и стараясь усилить трение: от прикосновения Клинта по телу разбегается стайка огненных искр, будоража рассудок. «Ещё… Ещё… Ну! Сильнее же, чёрт тебя забери, Бартон!» — кричит её подсознание, отпихивая в сторону застывший разум.       — Сильнее? Вот так? — переспрашивает Клинт и Эмма понимает, что это кричит не её подсознание, а она сама.       Когда Клинт прикасается к напряжённому клитору, Эмма замирает, задерживая дыхание, ожидая продолжения ласк, но вместо этого он вновь убирает палец, размазывая сочащуюся из влагалища смазку и мягко играя бархатистыми складками.       Разочарованный вздох прерывается не начавшись: очередное прикосновение похоже на ожог. Тело отвечает горячей дрожью, распространяющейся от промежности до самой макушки и выбивающей сладкий стон. То медленно массируя, то отпуская напряжённый бугорок, Клинт наблюдает за тем, как всё сильнее темнеют нежные складки, набухая и слипаясь. На пол капает его собственная смазка, оставляя на дощатом полу небольшой след. Член вздрагивает под ритм галопирующего сердца, но игнорируя требования собственного тела Клинт проталкивает палец между складками, надавливая на горячие стенки влагалища, живо представляя, как вставит в него член, раздвигая эту упругость и влажность. Незаметно для себя он ускоряет движение пальцами, насаживая на них тихонько всхлипывающую и пытающуюся раздвинуть шире ноги Эмму. Когда её колени невольно слабеют, он принимается активнее и жёстче массировать напряжённый и увеличившийся клитор. Почему-то Клинт уверен, что её ощущения от этих ласк схожи с его собственными, когда он дрочит или это делает для него она, удовлетворяя. Эмма протестующе стонет, пытаясь отстраниться. Удовольствия так много, что оно превращается в болезненную пытку. Клинт тяжело выдыхает. В груди бухает будто бы увеличившееся в размерах сердце, мешая дышать и думать. Надо остановиться, надо переждать волну возбуждения, иначе она кончит раньше, чем он хотел бы. Но внезапно севшая на диване Эмма протягивает руку к торчащему колом члену, стирая смазку одним медленным, убивающе медленным и тягуче желанным движением от головки к основанию. Клинт невольно прикрывает глаза, стискивая зубы, чтобы не ослепнуть самому и не ослепить Эмму рвущимся наружу светом желания. Толкается в её нежную руку раз. Голова идёт кругом. Ещё раз. И тут же хватает Эмму за запястье, отталкивая. Пригвождает её к мягкому продавленному дивану и накрывает собой. Времени и желания снимать одежду нет, а потому он просто стягивает джинсы и трусы чуть ниже, высвобождая яйца и дрожащий член. Прижимая бедром согнутую в колене ногу Эммы к спинке дивана медленно входит в горячее и жадное лоно, слушая, как стонет под ним девушка. Её томный, измождённый страстью голос звучит прекраснее любой самой прекрасной песни. Эмма поддаёт тазом навстречу, принимая Клинта так глубоко, как может это позволить поза и узкий диван. Член тяжёлый и большой, раздвигает её изнутри, заполняя собой, заставляя забыться. Горячий и крепкий, он идеально подходит под её размер, туго обхваченный стенками влагалища. Из груди девушки рвётся не то плач не то всхлип. Комнатка наполняется влажными шлепками и сдавленными стонами, прерываемыми горячим неразборчивым шёпотом.       — Ещё… Сильнее… Пожалуйста, сильнее… — шепчет Эмма, когда Клинт срывается в бешенный темп. Она вцепляется пальцами в его бёдра, пытаясь замедлить движения, оставляющие её неудовлетворённой и будто бы обманутой. Она жаждет не скорости, а силы и глубины проникновения. До боли в животе, до сводящей судороги в ногах.       Клинт вскидывает голову, глядя в тёмные молящие глаза и тут же наклоняется, чтобы, пока целует Эмму, войти в неё медленно и глубоко, до колючего дискомфорта. И так несколько раз, будто насаживая её жёстко и вздёргивая на себе. Внутри всё сводит от ощущения переполненности, от того, как долбится член в матку и как хрипло стонет Клинт с каждым толчком. Эмма готова расплакаться от переполняющей её радости. Да, она рада, что он наконец с ней не только телом, но и мыслями.       — Эмма, я так быстро кончу… — хрипит предупреждающе Клинт, останавливаясь и пытаясь отдышаться.       Вместо ответа она подаётся ему навстречу телом, обнимая, прижимаясь упругой грудью и насаживаясь на член под другим углом так, что кажется, будто он тычется куда-то в почки или даже печень, расцвечивая потолок домика цветными кругами боли и удовольствия. Клинт лишь тихонько взвывает, дрожа всем телом и уже не пытаясь сдержаться. То, как глубоко берёт его Эмма, вытягивает из него всё чувство вины и злость на самого себя. Он прикрывает глаза, забываясь в ней.       — Хочу тебя, хочу в тебя… Эмма… — бормочет спёкшимися от жажды губами Клинт, когда Эмма выталкивает его из себя одним неуловимым движением.       Ощущение прохладного воздуха, обхватившего член вместо жаркого и тугого влагалища вынуждает разочарованно выдохнуть скопившийся в лёгких воздух. Клинт так усиленно вбивался в Эмму, что почти перестал дышать, стремясь получить как можно больше сладкого и вожделенного удовольствия.       Эмма поднимается, заставляет его лечь на спину и стягивает мешающиеся джинсы и трусы-боксеры до самых колен — Клинт и забыл про них. Взбирается на его бёдра, обхватывая горящий и горячий член сразу двумя руками и медленно массируя от головки до основания.       — Я хочу видеть, как ты кончишь, Клинт Бартон. Обкончаешься, как сучка, будешь брызгать на меня своим соком, задыхаясь и крича… — произносит Эмма и, глядя Бартону в глаза, сжимает глянцевую головку между пальцами, второй рукой поглаживая и проминая напряжённые, подкатившиеся к основанию члена яйца. Клинт уже не осознаёт, где находится: всё его внимание сосредоточено на ощущениях в паху, на том, как горячей волной разливается удовольствие от нежных и настойчивых ласк; в ушах звенит пока по телу расходятся волнующие импульсы; сердце гудит, словно турбина самолёта. Клинт толкается бёдрами в руку Эммы мелко и часто, потираясь головкой о пальцы, и когда она внезапно сперва отпускает её, а потом накрывает ладонью, сжимая под уздечкой пальцы второй руки, он громко стонет. Непростительно громко.       — Ещё… О, да девочка… Жёстче… — молит надтреснувшим голосом, чувствуя, что ещё немного и сердце не выдержит бурлящего в крови желания. — Я умру в твоих руках…       — Не позволю, пока не кончишь, — еле слышно, глубоким грудным голосом отзывается Эмма, склоняясь и целуя увеличившуюся в размерах, ставшую багровой головку.       Прижимает язык к ямке уретры, а затем, расслабив его, обнимает, массируя губами. Мозолистая от работы рука Клинта опускается ей на затылок, и он грубо двигает бёдрами вверх, впихивая потяжелевший и страдающий от нужды кончить, член в глотку. Эмма давится до слёз и отвратительного рвотного рефлекса, когда шарообразная головка перекрывает путь кислороду, пробиваясь к удовольствию. Несколько движений и Клинт изливается в её рот, сотрясаясь от оргазма.       — Эмма! Эмма!!! Твою мать… — выкрикивает он, бурно кончая. Сладковатая клейкая и густая сперма обволакивает язык. Эмма, давясь и давя рефлексы, сглатывает, продолжая высасывать всё до последней капли. Тело мужчины перекручивает спазмом, заставляя биться в агонии финального удовольствия. Но Эмма не планирует останавливаться, придерживая член у основания, губами собирая капельки мутноватой белёсой спермы, всё ещё медленно вытекающей из будто бы разом обмякшего органа. Каждое её прикосновение вызывает у Клинта судорогу от избытка удовольствия, уже переходящего в немоту дискомфорта. Когда он, наконец, не выдерживает мучений, то подхватывает Эмму и притягивая к себе, укладывает на груди, чтобы скользнуть пальцами в мокрую промежность девушки.       — Прости, что кончил раньше тебя… — шепчет лениво он, медленно лаская складки и горячий бугорок клитора. Эмма всхлипывает, отставляя ногу для большего удобства проникновения, целуя пересохшие губы Клинта. Он вяло отзывается на поцелуй, измученный оргазмом.       — Я хотела этого, — бормочет она, перехватывая его руку и направляя пальцы сперва во влагалище, а затем снова к комку электрического напряжения. — Поцелуй меня… Туда…       Клинт не медлит, усаживая Эмму на диван, а сам, натягивая бельё и джинсы на задницу, садится между её широко разведённых ног на пол. Раздумывая всего секунду, притягивает ближе, накрывая клитор губами и проходясь по нему языком, пока в распалённое влагалище вводит сразу два пальца, двигая ими быстро и уверенно. Эмма на вкус чуть солоноватая, пахнущая мылом и водой, отзывается на каждое его движение стоном. Клинт приникает губами, втягивая и посасывая набухший клитор, ласкает его языком осторожно мажа по всей его поверхности, лижет, подражая тому, как кошка лижет что-то вкусное и вновь всасывает его в рот, причмокивая губами. Пальцы внутри Эммы живут собственной жизнью, трахая опухшее и сжимающееся влагалище. Чавканье и чмоканье наполняет уши Эммы вместе с тем, как по телу разливается волна жара и слабости. Вот сейчас… Прямо сейчас… Она впивается пальцами в волосы на затылке Клинта, прижимая его рот к своей промежности как можно сильнее. Замирает, сосредотачиваясь на предвкушении мощного финала. Ноги сводит судорога, идущая от будто бы разорвавшегося на осколки, горячо и старательно вылизанного комочка нервов, раскатываясь по телу истомой и слабостью.       — Клинт… Я верю… Верю… — шепчет Эмма, едва переводя дыхание после нескольких секунд темноты, слепоты и глухоты.       — Кажется, мне понравится этот отпуск, — бормочет Бартон, поднимаясь с пола и направляясь к почти прогоревшему камину. — С такими-то методами убеждать…