-ˋˏ ༻❁༺ ˎˊ-
Двадцать минут спустя капельница заканчивается, и Ёнджун готов уходить. Как Бомгю и обещал, он сидит в коридоре в кресле и листает что-то в телефоне. Как только танцор подходит к нему, тот без слов встаёт; и они покидают больницу. Бомгю ведёт их вниз к подземной стоянке, где припаркована машина компании. Ёнджун машет знакомому водителю, который приветственно кланяется и забирается в автомобиль. — Хочешь, чтобы я отвёз тебя к друзьям? — спрашивает айдол, когда они отъезжают. — Я не против, чтобы ты остался в моей квартире, там достаточно свободных комнат. Но, если тебе неудобно, я могу отвезти тебя куда-то ещё. Ёнджун закусывает губу и смотрит на Бомгю. Кай действительно не будет против… — Я не хочу беспокоить Кая или остальных в такое позднее время, — бормочет он, перебирая пальцы. Артист прижимается головой к окну и прикрывает глаза. — Ладно. Дорога была быстрой; вот они уже в лифте отрываются от земли в молчании. Они заходят в мраморные апартаменты, и Бомгю разувается. Он поворачивается, чтобы помочь Ёнджуну, у которого в одной из рук портфель. — Давай я покажу тебе комнату, — говорит хозяин квартиры и забрасывает себе на плечо сумку гостя, пока ведёт того по коридору. Несмотря на то что это второй визит танцора сюда, он не может удержаться, чтобы не поглазеть на апартаменты. Они такие… роскошные. Ёнджуну, в его поношенных спортивных штанах и футболке, здесь не место. Он следует за Бомгю внутрь квартиры, проходя мимо нескольких дверей, прежде чем тот открывает ту, что находится справа в конце коридора. За дверью скрывается комната, что вполне сошла бы за номер в отеле. Напротив огромной кровати установлен телевизор, а стены по обе стороны заняты стеклянными окнами длиной в пол, из которых открывается вид на город. Ёнджун неосознанно подходит к ним и касается пальцами. Город такой огромный, но отсюда он видит только мерцающие огни и крошечные машины размером с муравья, проносящиеся по трассам. — Уборная в той стороне, — объявляет Бомгю, указывая на дальний угол комнаты, в который можно пройти через маленькую гостиную, что ведёт в небольшой коридор. — Дверь справа. Если пойдёшь немного дальше, увидишь шкаф. Там пока ничего нет, но я принесу попозже. — Чья это комната? — спрашивает Ёнджун, осматриваясь. Айдол прислоняется к дверному косяку и смотрит на танцора. — Ничья. Я держу её на случай, если кто-то придёт в гости, но никто никогда не приходит, — он отрывается от стены. — В ванной должно быть всё, что тебе нужно. Лосьон, масло для тела… не знаю, чем ты пользуешься, но да, — разворачивается на месте, и, перед тем как закрыть дверь, поднимает руку, и пренебрежительно взмахивает ею. — Постарайся не умереть. Это был долгий день. Сказав это, он оставляет гостя одного.-ˋˏ ༻❁༺ ˎˊ-
Ёнджун стоит в душе дольше, чем обычно. В основном из-за того, что его тело ноет и ему требуются большие усилия на передвижения, но также из-за того, что его мысли заняты айдолом. Почему тот остался с ним на целый день? Почему сейчас позволил остаться у себя? Не то чтобы Ёнджун когда-либо относился к нему особенно хорошо. Он вздыхает и выключает воду. Тело испускает пар из-за горячей воды, но мышцы наконец расслабляются. Он и не замечал, насколько устал. Тэхён устроит ему выговор. Его друг всегда стрессует и настаивает на том, что Ёнджун себя переутомляет. А тот каждый раз отмахивается. Если бы Бомгю не помог ему (снова), интересно, как долго бы всё это продолжалось. Танцор оборачивает полотенце вокруг тела и смотрит в зеркало. Хотя бы сейчас он выглядит получше. Когда он бросил на себя взгляд перед тем, как пойти в душ, ему захотелось умереть. Он выглядел так, словно только что выполз из крысиного гнезда. Вода капает с головы, пока Ёнджун наносит лосьон, а затем возвращается в комнату. Как и было обещано, на кровати лежит сет из одежды. Парень быстро одевается и проверяет себя в зеркале длиною в пол, что встроено в дверцу шкафа. Бомгю дал ему чёрную клетчатую пижаму. Даже если Ёнджуну и кажется, что его внешний вид нелепый, одежда сидит отлично, поэтому жаловаться не на что. Несмотря на то что он много спал в больнице, тело всё ещё изнемогает от усталости. Он уже готов лечь и отрубиться, но ему нужно по крайней мере поблагодарить Бомгю. Танцор выходит из комнаты, но понимает, что не знает, где искать хозяина апартаментов. В квартире есть ещё целый этаж. Как он собирается найти айдола? Пока он об этом раздумывает, то слышит приглушённые звуки пианино из отдалённой комнаты. Он старается идти на звук, проводя рукой по дорогим узорчатым обоям, прежде чем остановиться перед дверью в комнату на втором этаже. Звуки инструмента наполнены грустью. Ему хотелось бы как-то по-другому это описать, но ноты звучат так, словно рассказывают историю одиночества. Между дверью и стеной есть щёлочка, поэтому Ёнджун краем глаза заглядывает в неё и видит Бомгю за инструментом; его пальцы бегают по клавишам. Танцор уверен, что тот поёт, но ничего нельзя разобрать, так как голос звучит слишком тихо, чтобы услышать сквозь аккомпанемент. Его голова нагнута, так что серебристые волосы спадают на лицо. Ёнджун может только развидеть двигающиеся губы. Ёнджун не совсем уверен, чем себя выдал, но Бомгю резко разворачивается и замечает его. Чтобы избежать дальнейшей неловкости, он распахивает дверь и подходит к пианино. — Я не знал, что ты умеешь играть, — заявляет, постукивая пальцами по чёрной поверхности. — Я брал уроки в старшей школе, — говорит Бомгю, смотря вниз на клавиши. — Ты перестал играть, когда стал айдолом? — задаёт вопрос Ёнджун. Артист качает головой. — Я раньше играл, когда только дебютировал, но потом всё… — руки спадают на бёдра, и он поднимает взгляд на танцора. Должно быть, он тоже принял душ, так как он переодет и его волосы влажные. — Как ты себя чувствуешь? Ёнджун перебирает уголки своей, — нет, Бомгю, — кофты, потом отвечает: — Уже лучше. — Ничего не болит? — убеждается и пробегается рукой по своим волосам, пока изучает Ёнджуна. — Только голова. Моё тело ноет, но ничего серьёзного, — пожимает плечами. — Рад слышать. Меня несильно радовала перспектива убирать за тобой рвоту, — говорит Бомгю безо всякого злого умысла в голосе. Танцор только тогда замечает, что тот снова надел очки, когда блик света попадает на одну из линз. Сквозь них его карие глаза выглядят ещё ярче. Весна всегда была любимым временем года Ёнджуна. Всё мёртвое возвращается к жизни, и ещё (что даже важнее) идут дожди. Его любимые моменты были проведены на улице под дождём с родителями, когда те ухаживали за цветами в своём маленьком саду. Дождь придавал земле тёмно-коричневый оттенок, изменяя цвет древесины на коре деревьев со светлого в почти что чёрно-коричневый. После взгляда в глаза Бомгю создаётся похожее ощущение. Микс тёмных оттенков коричневого, перемешанных между собой, напоминает Ёнджуну о весенних дождях, во времена которых он был с семьёй. — Тебе не нравятся мои очки? — внезапно спрашивает айдол. — Что? — выпаливает Ёнджун. — Когда я надел их в первый раз, ты смотрел на меня так, словно я какая-то букашка, — прямо заявляет Бомгю. — Вот как сейчас. Он что, пялился? Ёнджун встряхивает головой. — Нет. Артист вскидывает брови. — Ладно, прости, тебе они не понравились, тогда… — Я имел в виду… — быстро прерывает его Ёнджун, — «нет» в смысле «нет», ну, насчёт того, что они мне не нравятся. Они тебе очень идут. — Но..? — не отстаёт Бомгю. — Ты в них выглядишь как-то более человечно, что ли, — признаётся танцор, протягивая руку, чтобы коснуться обрамления очков. — Не таким уж неприкасаемым. На лице Бомгю проскальзывает новое выражение, но исчезает так же быстро, как и появляется. — Тебе стоит отдохнуть, — мямлит он; его глаза, трепеща, наблюдают за рукой Ёнджуна. Тот опускает руки и прячет их у себя за спиной. — Я пришёл сказать спасибо. — Тебе не за что меня благодарить, — отвечает Бомгю, — я ничего не сделал. При этом Ёнджун хмурится. — Не надо прибедняться. Ты сделал немало. — Я… — Заткнись и позволь мне поблагодарить тебя, — отчеканивает, бросая в того таким взглядом, что он замолкает. Ёнджун делает вдох и пристально смотрит в чужие глаза. — Спасибо. Я серьёзно. Не знаю, почему ты мне так много помогаешь, мы ведь даже особо не ладим, но я всё равно признателен. Когда-нибудь я отплачу за всё. Бомгю на мгновение задерживает на нём взгляд, потом поворачивается к пианино. Он начинает наигрывать странные ноты, совсем не похожие на ту песню, что Ёнджун услышал, когда вошёл сюда. — Ты уже отплатил мне, — говорит он парню через звуки инструмента. Удивлённый, Ёнджун повышает голос и спрашивает: — Что ты имеешь в виду? Бомгю играет ещё несколько нот, потом шепчет: — Ты сделал громкость повыше, когда заиграла моя песня. Айдол начинает играть уже другую мелодию, прежде чем Ёнджун успевает ответить. Кажется, разговор на этом закончился. Танцор в последний раз постукивает по пианино, чтобы потом развернуться и уйти. Последнее, что он слышит, — это звук инструмента и то, как Бомгю желает ему спокойной ночи.-ˋˏ ༻❁༺ ˎˊ-
Иногда Бомгю становится интересно, что было бы по-другому, если бы он дебютировал в составе группы. Когда Тэхён рассказывает истории о своих мемберах, айдол чувствует небольшой укол зависти. Его дни в качестве трейни были одиноки, пока не появился Тэхён. Бомгю оказался на вершине рейтинга ежемесячных оцениваний в каждой из категорий. Это то, чем он изначально очень гордился, а потом стал ненавидеть. Никто из стажёров с ним не разговаривал. Было ли это из-за того, что другие завидовали или просто боялись, он не мог сказать наверняка. В любом случае, они наблюдали в своих маленьких группках издалека, нашёптывая вещи, которые, как им казалось, он не мог услышать. Час за часом тренировки на пару с изоляцией стали такими невыносимыми, что Бомгю уже подумывал всё прекратить. Сонджин изредка проверял, как у него дела, но они не могли видеться слишком часто. Тэхён появился, когда он уже был на грани, и после его появления всё стало более-менее терпимым. Они с Тэхёном подружились, и ему теперь не приходилось страдать все двенадцать часов изнурительных тренировок в одиночестве. После дебюта Бомгю постепенно вернулся на круги своя. Его отселили от остальных стажёров, и, так как их расписания были слишком плотными, он снова превратился в одиночку. У него остались Минджун и Сонджин, но отношения между ними уже начинали меняться. Бомгю особо не дружит с кем-то из других айдолов, но когда он услышал новости о том, что Сынмин — участник популярной группы, с которой они изредка пересекались при разных обстоятельствах, — скончался, то пришёл выразить свои соболезнования. Он смотрит, как участники той группы стоят неподвижно, пока держат гроб, где лежит один из них. Ведущим труппы является лидер, крепко сжимающий в руке надгробную табличку, а следом за ним идёт женщина, которая, как Бомгю предполагает, является родственницей Сынмина; в руках она несёт его портрет. Айдол снова бросает взгляд на их лидера. Он неплохо держится на публику, но артист замечает его трясущиеся руки и контролируемое дыхание. Это эгоистично — думать о себе на чьих-то похоронах, размышляет Бомгю, и его мысли не могут не докапываться до этого, пока он смотрит на упавшие лица живых участников. А о нём кто-то будет плакать? Сложно погрузиться в размышления, когда вокруг тебя столько шума. Щелчки камер конкурируют с плачем фанатов, стоящих неподалёку, и хор начинает запевать, как только гроб останавливается. Бомгю на мгновение поднимает взгляд и смотрит на папарацци, стоящих за баррикадами. Это так странно, когда твоя смерть становится публичным событием, вот так вот, на виду для всех желающих. Литый чёрный автомобиль, что предназначен для того, чтобы увезти гроб, подъезжает к обочине, и лидер с той женщиной отступают в сторону, в то время как другие члены группы идут вперёд, чтобы поместить его в багажник. Гроб там с лёгкостью помещается, и они все делают шаг назад. Бомгю наблюдает, как те берут передышку и просто стоят, смотря на него. Громкий отчаянный всхлип прорезается сквозь весь остальной шум. Достаточно устрашающе, чтобы участники хора вздрогнули и непонимающе стали осматриваться, пытаясь обнаружить источник плача. Мемберы подходят поближе к лидеру, падающему на колени перед гробом, и собираются в круг рядом с ним. Бомгю суживает глаза, видя, как папарацци продолжают суетиться и двигать камерами, стараясь получить чёткий снимок разбитого горем парня. Бомгю уверен: остальные участники достаточно хорошо его загораживают, но он делает шаг назад, чтобы максимально перекрыть вид фотографам. — Ты знаешь, почему мы это делаем? Бомгю с удивлением смотрит на человека рядом с собой и понимает, что это Чонин — младший участник группы. Айдолу как-то раз удалось с ним перекинуться парой слов. Тот смотрит вперёд на своих мемберов с пустым выражением лица. Бомгю не уверен, что тот обращается к нему, поэтому оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, — не хочется сейчас выглядеть полным идиотом, — а затем спрашивает: — Делаем что? — Ну, карьеру айдола, — бормочет Чонин. Во время этого его глаза не отрываются от остальных участников группы. Бомгю даже не предоставляется шанса что-то ответить, так как тот продолжает говорить: — Всё то дерьмо про то, что мы любим петь и танцевать, — это всё неправда, — говорит он. — Это всё — полная хрень. Мы делаем это, потому что хотим быть любимы. Ветер сдувает с его лица чёрные волосы, и Бомгю видит мёртвый взгляд в чужих глазах, пока тот наблюдает, как его мемберы помогают лидеру подняться. — Мы этим занимаемся, потому что хотим чувствовать, что нас боготворят. Все их аплодисменты и фанчаты заставляют нас забыть обо всех тех мыслях, что лезут в голову. Вещи вроде тех, что мы ничего не стоим, и о том, какие мы одинокие. Лидер не может взять себя в руки и встать, несмотря на попытки окруживших его парней помочь тому подняться. — Но этого недостаточно, я прав? — спрашивает Чонин; его голос мягкий и словно хрупкий. — Неважно, сколько людей скандируют твоё имя; неважно, сколько аплодисментов ты получаешь после выступления, ведь этого всё равно недостаточно, чтобы заглушить внутренний голос, что кричит так громко, что аж сердце начинает болеть. Одинокая слезинка скатывается по его щеке, и он со злостью её смахивает. — Это всё чертовски бессмысленно. Чонин уходит, больше не сказав ни слова, подходит к своим мемберам. Он осторожно пробирается в защитный круг, чтобы добраться до лидера, и приседает, прижавшись к тому лбом. Сердце Бомгю сжимается. Ни для кого не секрет, что Сынмин покончил с собой, заявляя в своём предсмертном письме к участникам, что давление стало уже невыносимым. Возможно, Бомгю не особо вникал в новость, когда Субин рассказал ему о произошедшем, потому он особо и не проникся изначально каким-то сочувствием. Теперь же сердце не может успокоиться при виде развернувшейся перед ним картины. Сердце сдавливает всё сильнее и сильнее, когда он начинает чувствовать, что уже не может дышать, и это чувство всё ещё преследует его, когда он возвращается в пустую квартиру, уставившись в потолок. Это всё чертовски бессмысленно. Вид их лбов, прижатых друг к другу, навсегда выгравирован перед глазами айдола. Так выглядит бессмысленность? Если да, то Бомгю тоже так хочет. Ему хочется бесполезной жизни, в которой будут любящие его люди. Люди, которые будут скорбеть после его смерти. Что за извращённая мысль — желать, чтобы люди грустили из-за него? Бомгю потирает глаза. Субин вынудил взять выходной после похорон, но ему хочется заняться хоть чем-нибудь. Он ненавидит думать. Телефон громко звонит, и артист вздыхает, прежде чем поднести его к уху. — Бомгю? Я внизу, — звучит голос Субина. — Впусти меня. Бомгю хочется спросить, что тот здесь делает, но он слишком устал для этого. Он мямлит простое «ладно», потом принуждает себя подняться и пойти за менеджером. Бомгю, как и было сказано, находит Субина, одетого в джинсы и красную клетчатую рубашку, в вестибюле. Он так привык видеть своего менеджера в костюмах и официальных прикидах, что забывает, что у того есть ещё и другая одежда. Субин замечает подопечного, и Бомгю жестом говорит ему проследовать в лифт. — Есть какая-то причина, по которой ты здесь? — задаёт вопрос айдол, когда они поднимаются в квартиру. Он подходит к дивану и заваливается сверху, прикрывая глаза. — Я думал, ты сказал, что у меня сегодня выходной. — Так и есть, — говорит Субин. Бомгю слышит, как шкафчики закрываются и открываются. Он разлепляет веки и видит, что гость вытащил два стакана и теперь разливает в них виски. — Я просто не хотел оставлять тебя в одиночестве. Бомгю не отвечает и закрывает глаза обратно. Он чувствует, как Субин садится рядом, и слышит звуки стаканов, которые тот ставит на стол. — Ты помнишь день, когда мы впервые встретились? — тихонько спрашивает менеджер. Ясно, как божий день. — Не особо, — отвечает айдол, пока усаживается и открывает глаза. Он пристально наблюдает за Субином, в то время как тот тянется за стаканом. Гость квартиры откидывается назад и делает глоток; на его лице нежная улыбка. — Ты был таким маленьким. Серьёзно, очень щуплым. Я помню твоё лицо, когда тебе сказали, что я буду твоим менеджером. Ты посмотрел на персонал и потом снова на меня и заявил, что я слишком молод, чтобы командовать тобой. Бомгю всё это прекрасно помнит. В тот день шёл дождь, и ему хотелось пойти домой, поесть маминого куриного супа, что он всегда ел в холодные дождливые дни. Но ему этого так и не удалось. Его вызвали на встречу, где за столом сидело незнакомое лицо. Они усадили Бомгю в белой комнате и сказали, что Субин станет его менеджером после дебюта. Тот посчитал, что они шутят. Исключено, что этот паренёк, который выглядит не старше его, будет им управлять. Они точно хотят, чтобы он провалился. Недоверие, должно быть, проявилось на лице, потому что Субин улыбнулся, и именно тогда Бомгю впервые увидел милые ямочки, которые он потом стал ассоциировать только со своим менеджером. Субин ни капельки не обиделся. Он наклонился вперёд и сказал: — Я — твоя правая рука. — Правая рука? — повторил Бомгю. Субин кивнул головой. — Тот, кому ты позвонишь, когда всё хреново. Тот, кого ты позовёшь, когда нужно будет напомнить, зачем ты во всё это ввязался. Тот, кто будет на своей стороне несмотря ни на что. — Твоя правая рука, — произносит Субин, возвращая подопечного из воспоминаний в реальность. Айдол моргает и видит, что улыбка менеджера исчезла. На лице того грусть, а в карих глазах больше нет той искры, что Бомгю увидел в самый первый день. — Я знаю, что был не самым лучшим менеджером, — шепчет, водя пальцем по краям стакана. — Я делал много всего, из-за чего ты меня можешь ненавидеть, но, Бомгю… Он поднимает взгляд, и артист вздрагивает, видя в его глазах слёзы. — Если ты… если ты когда-нибудь до этого дойдёшь, — он задыхается, — просто… пообещай, что поговоришь со мной. Ладно? Кричи на меня, скажи, как сильно всех и всё ненавидишь, ради Бога, ввяжись в какой-нибудь скандал, но просто… не убивай себя. Это не та профессия, ради которой стоит лишаться жизни. Я бы лучше расхлёбывал твой очередной бардак, чем организовывал твои похороны. Айдол видит над собой лицо Сонджина и чувствует воду в лёгких. «Поклянись, что никому не скажешь, Джин», — Бомгю кашляет, дрожа от холода. «Не скажу, Гю. Просто никогда не делай этого снова, чёрт возьми», — Сонджин всхлипывает, крепко держа другого за руку. Бомгю одним махом опустошает стакан с виски и надевает на лицо улыбку, потом смотрит на менеджера. — Я обещаю, Субин.-ˋˏ ༻❁༺ ˎˊ-
Оглядываясь назад, похороны стали катализатором многих изменений в жизни Бомгю. Смешно, как смерть того, с кем он почти никогда не разговаривал, так сильно на него повлияла. Может, они и не были близки с Сынмином, но айдол надеется, что тот видит, каким сильным было влияние его смерти на него. С тех пор его ночные кошмары участились. Справляться с ними стало сложнее, чем обычно. Если быть совсем честным, больше ничего в жизни не вызывает ощущение нормальности. Не то чтобы раньше у него было всё замечательно, но сейчас он каждый день просыпается и начинает ставить под сомнение каждое своё решение. Отношения с Сонджином и Минджуном вернулись к нормальным. Его это не удивляет. Что только между ними ни происходило, но они никогда этого не обговаривали. Они говорят друг другу обидные вещи, а потом ведут себя как ни в чём не бывало. Для них это обычное дело. Уже поздняя ночь, и у него гостит Минджун. Пока в голове бардак, Минджун — это словно способ отвлечься. Его руки на бёдрах Бомгю, губы усыпают шею поцелуями, как вдруг телефон айдола начинает громко звонить. Они оба его игнорируют, пока тот не замолкает. — Тебя постоянно кто-то пытается достучаться, — мямлит Минджун на выдохе, в то время как Бомгю расстёгивает его рубашку. Тот ворчит. — Я айдол. — О, я знаю, — выдыхает Минджун, наклоняя голову назад, чтобы другому было удобнее целовать его шею. — Ты никогда не позволяешь нам это забыть. Прежде чем Бомгю отвечает, телефон снова начинает звонить. И во второй раз они это игнорируют. Но звонящий уж очень настойчивый, так как вскоре после второго раздаётся третий звонок. — Поставь на беззвучный, — бормочет Минджун, хватает гаджет со стола и пихает его в лицо айдолу. Бомгю берёт телефон в руки с мыслью отключить звук, но видит сообщения от Тэхёна и останавливается. Хмурится. — Что там? — спрашивает Минджун с явным раздражением в голосе. — Это Тэхён, — отвечает, листая сообщения. Бомгю, можешь сделать мне одолжение? Это важно. Мне нужна твоя помощь. — Минуточку, — говорит Бомгю Минджуну, спрыгивает с него и выходит из комнаты. — Сейчас? — шипит тот. Он откидывается на кровати; его лицо покраснело и полно негодования. — Никак не может подождать? — Я быстро, — отмахивается второй. — Можешь пока привести себя в порядок. Он игнорирует злобный взгляд Минджуна и выходит из комнаты, попутно набирая номер Тэхёна. — Бомгю! — восклицает тот сразу же, как только поднимает трубку. — Ты занят? — Немного, — говорит, пока заходит в кухню и наливает себе стакан холодной воды с мятой. — Всё хорошо? Тэхён вздыхает. — Мне нужно от тебя маленькое одолжение. Бомгю проглатывает воду, пока слушает объяснения друга. Мята напоминает ему о Ёнджуне. Он не знает… может, танцор пользуется мятным одеколоном, или это его естественный запах, но он всегда пахнет мятой. — …поэтому у него сейчас никого нет, — заканчивает свою речь Тэхён; его голос полон отчаянья. — Кай в командировке, мы сегодня практикуемся до полуночи, а у Хэчана и Ли Ноу целый день занятия. — Тэхён, я сомневаюсь, что он будет рад меня видеть, — говорит Бомгю, вытирая рот обратной стороной ладони. — Мы и не дружим-то особо. — Это необязательно, — настаивает младший. — Хоть кто-нибудь уже лучше, чем никто. Пожалуйста, Бомгю. Айдол опускает взгляд на пустой стакан. Минджуну это не понравится. — Ладно, — он соглашается, ставя посуду в раковину. — Я сейчас поеду к нему. Тэхён облегчённо выдыхает. — Я тебя отблагодарю! Спасибо, спасибо, люблю тебя. — Необязательно, — Бомгю делает вдох на пути обратно. — Я тоже тебя люблю, удачи с тренировками. Он заканчивает звонок и входит в комнату, где обнаруживает Минджуна. Тот смотрит в потолок; его рубашка уже почти до конца расстёгнута. — Мне нужно кое-куда поехать, — говорит ему и идёт к шкафу, чтобы надеть что-то поприличнее. Минджун фыркает. — Конечно. Бомгю стягивает с себя кофту и заменяет её на простую тёмную футболку. Он находит пару чёрных джинсов и смотрит на Минджуна, пока протягивает ноги через штанины. — Ты серьёзно? — тот встаёт; с его лица исчезли все остатки улыбки. — Сейчас? Ты уходишь сейчас? — Я подкину тебя до дома, — заверяет айдол. Это заставляет лицо Минджуна ещё сильнее нахмуриться. — Ох, как чертовски мило с твоей стороны, — выплёвывает он, подрывается и топает к Бомгю, пока тот пытается поправить волосы возле зеркала. — Что у тебя есть такого важного? — Встретимся в следующий раз, в чём проблема? — спрашивает, встречаясь взглядом с Минджуном в отражении зеркала. Свет в комнате тусклый, но от Бомгю не ускользает то, как краснеет чужое лицо. — В чём проблема? Мы собирались ебаться, и теперь ты встаёшь и уходишь? — Не помню, чтобы мы о таком договаривались, — говорит он, последний раз проводя расчёской по волосам, прежде чем развернуться. — Мы просто целовались. Можешь успокоиться? — Успокоиться? — выкрикивает Минджун, трясясь с ног до головы. — По крайней мере, блять, скажи, ради кого ты меня бросаешь? Лицо Бомгю выдаёт недовольную гримасу. — Мы не встречаемся. Ты ведь знаешь об этом, так? Я не обязан перед тобой оправдываться, поэтому убирайся к чёрту. Я не в настроении. Минджун, ошарашенный, смотрит на него. Айдол берёт телефон, ключи и бумажник из комода. — Послушай, — Бомгю вздыхает и отчаянно проводит рукой по волосам. Он останавливается у двери и смотрит на Минджуна. — Не то чтобы я хотел уходить. Тэхён попросил меня об одолжении, и я просто его выручаю. Если ты на меня обижен, то это естественно, но мы не встречаемся. Я тебе не должен объяснять, куда иду и что делаю. Я тебя либо отвезу домой, либо вызову тебе такси. Мне нужно ехать, поэтому решай быстро. Лицо Минджуна без эмоций. Он больше не выглядит злым или расстроенным. Его рубашка до сих пор расстёгнута, а волосы растрёпаны. Не говоря ни слова, он проходит мимо Бомгю в коридор. Айдол идёт следом, неуверенный в том, какое решение тот принял. Минджун подходит к лифту и обувается, не заботясь привести себя в порядок, вводит код, и дверь открывается. Не удосужившись даже взглянуть на Бомгю, он заходит в лифт и оставляет того в одиночестве. Бомгю смотрит ему вслед. Раньше между ними всё было так просто. Никаких сложностей или непониманий. Они могли хорошо провести время друг с другом и продолжить жить каждый своей жизнью. Сейчас же ему даже сложно поцеловать Минджуна так, чтобы тот не расстроился. — Тэхён, возможно, ты всё-таки будешь мне должен, — бормочет он себе под нос. После аварии Бомгю больше не водит машину самостоятельно так часто, как раньше. Его возят по приказу Субина, но, так как у него сегодня свободный график, служебная машина не поджидает его снизу. Он мог бы позвонить и вызвать водителя, но это было бы слишком напряжно, да и поздно уже. Кроме того, ему нравится водить. Айдол берёт одну из своих более скромных машин — обычный чёрный седан — и направляется к Ёнджуну. Время на табло показывает, что уже больше, чем час ночи. Бомгю надеется, что Тэхён не позвонил слишком поздно и что он не прервёт чужую церемонию. Уличные фонари снова гаснут, когда он выбирается наружу из салона. Он не сможет подняться без ключа, поэтому приходится набрать Ёнджуна. Тэхён сказал, что к тому можно заявиться без предупреждения, поэтому он и не сообщил танцору о своём визите, хотя теперь думает, что, возможно, всё-таки стоило бы. Уже слишком поздно, думает он со вздохом, пока звонит Ёнджуну. Слышатся долгие гудки, что наталкивает Бомгю на мысль, что он приехал точно не вовремя. Айдол уже собирается сдаться и вернуться домой, как на последнем гудке на той стороне берут трубку. — Алло? Голос звучит слишком тихо. Так, словно тот плакал. — Эм, привет. Я снаружи, можешь открыть мне? — спрашивает Бомгю. После этого следует длинная пауза, а затем линия обрывается. Он тупо смотрит на телефон. Это значит, что Ёнджун его не впустит? Когда он заводит машину, чтобы уехать, в тёмном переулке появляется фигура и машет ему рукой. Бомгю вновь припарковывает автомобиль и прихватывает с собой клубнику, которую купил перед выездом в круглосуточном магазине. Ёнджун терпеливо ждёт его, одетый во всё чёрное: в застёгнутую на пуговицы рубашку и расклешённые штаны, в которые заправлен верхний элемент одежды. Айдол не уверен, из-за недостатка света ли или из-за общего настроения, но синие волосы парня выглядят темнее, чем обычно. — Тэхён тебя попросил? — всё, что он спрашивает, пока они поднимаются по ступенькам. Бомгю ещё никогда не слышал, чтобы его голос звучал так тихо. — Он не хотел, чтобы ты оставался в одиночестве, — говорит артист. Ёнджун шмыгает носом и открывает дверь в квартиру. Там уже всё обустроено. Мемориальная табличка, написанная на листке молитва и совместный портрет родителей расставлены на столе; каждая деталь на своём месте. Бомгю, наверное, застал его, пока тот раскладывал еду, так как только половина стола сейчас накрыта. Айдол кладёт клубнику на пустое место на кухонном столе и помогает хозяину квартиры с остальным. Они быстро со всем справляются, и вскоре Ёнджун начинает церемонию с поджигания ладана. Весь процесс занимает около пятнадцати минут. И только когда оба полностью заканчивают с этим и приступают к еде, танцор заговаривает. — Зачем ты принёс клубнику? — спрашивает полушёпотом. — Она мне поднимает настроение, когда я плохо себя чувствую, — говорит айдол равноценно спокойным голосом. Он поднимается с пола, чтобы взять пакет, который принёс с собой. Бомгю возвращается и садится рядом с Ёнджуном, скрестив ноги. — Моя мама меня ими угощала, когда я грустил, — откровенничает он, пока убирает зелёные стебельки и листья с клубники. — Это мой любимый фрукт на пару с манго. Я люблю макать ягоды в сахар. Гость передаёт клубнику Ёнджуну, и, чтобы взять её, тот берёт свою уже опустевшую тарелку и отставляет в сторону. — Тэхён сказал, что ты не общаешься со своими родителями, — шепчет. Его глаза слегка покрасневшие; он откусывает клубнику. — Это правда, — подтверждает Бомгю и достаёт очередную ягоду, удаляя с неё стебелёк, прежде чем отправить в рот. И какое-то мгновение наслаждается вкусом на языке, потом продолжает говорить. — Они были очень строги, когда я рос, но всегда очень обо мне заботились. Ёнджун слегка кивает и покусывает клубнику. Он и сам не понимает, зачем всё это рассказывает, но съедает ещё одну ягоду и продолжает: — Иногда я думаю, что было бы лучше, если бы им было на меня плевать. Ёнджун вопросительно смотрит на айдола. Он выглядит совсем крошечным, сидя с подтянутыми к груди коленями. — Есть такая вещь — неправильно любить кого-то, — озвучивает Бомгю, отрывая стебель от ещё одной клубники и передавая её парню. — Каждый раз, когда я пытался кому-либо объяснить, как родители вставляли мне палки в колёса, все реагировали одинаково. Что-то в духе, что они — самые ужасные или самые отстойные люди из-за того, что не поддерживают меня. Суть вот в чём: они не плохие. Мне было бы проще, если бы это было не так. Но мама почти каждый день старалась готовить мои любимые блюда, даже когда злилась на меня, а папа учил меня кататься на велосипеде. Из-за того, что они любили, так больно от того, что они выставили меня из дома. Они боялись за моё будущее и думали, что я передумаю, если они предоставят меня самому себе, — Бомгю вспоминается, как он под дождём стоял и колотил во входную дверь, когда родители официально лишили его своей поддержки. — Я понимаю, — спустя мгновение вставляет Ёнджун. Он смотрит на артиста с такой нежностью, которую тот прежде не замечал в глазах танцора. — Правда? — спрашивает, полный сомнения, пока играет со своим носком. Ёнджун кивает. — Если бы они были равнодушны, было бы проще с этим смириться, потому что можно было бы расценивать их действия как недостаток любви. Часть тебя знает: им казалось, что это попытка помочь. Они любят тебя не совсем правильно, поэтому такая их любовь ранит сильнее, чем могла бы ранить ненависть. Он действительно понимает. Такое впервые. Бомгю поднимается на ноги и осматривает шкафчики в поисках маленькой тарелки и сахара. Вскоре он возвращается и присаживается возле Ёнджуна, перед которым стоит коробка с клубникой. Айдол макает одну из них в сахар и предлагает танцору. Тот съедает и довольно хмыкает, потом спрашивает: — Ты не скучаешь по ним? — Скучаю, — тихо признаётся Бомгю. Он ныряет ещё одной ягодкой в сахар и отправляет её в рот. — Когда ты скучаешь по ним больше всего? — Ёнджун берёт клубнику и избавляется от стебелька, в то время как ждёт ответа. — Когда я выступаю, — говорит айдол, вспоминая все те разы, когда он был на сцене и надеялся увидеть лица родителей в толпе. — Ещё когда болею. Они едят клубнику за клубникой, пока не опустошают коробку. — Я тоже, — откликается Ёнджун после того, как артист макает последнюю ягоду в сахар и предлагает ему. — Я имею в виду, что тоже скучаю по ним, когда выступаю. И когда идёт дождь. Бомгю ударяет волна стыда. Его родители всё ещё живы. — Прости, — бормочет он, после того как проглатывает последнюю клубнику, которую они с Ёнджуном делят поровну. Танцор вопросительно наклоняет голову. — За что? — Мои родители не умерли, это звучит глупо, — он отводит взгляд и фокусируется на чёрной точке на полу. — Эй, — шепчет Ёнджун. Бомгю не отвечает, но ощущает лёгкое прикосновение к своей руке. — Твои родители не должны умереть, чтобы ты скучал по ним, — говорит танцор и тянет того за руку, чтобы обратить на себя чужое внимание. Айдол поворачивает голову к Ёнджуну и встречается с его настойчивым взглядом. — Я не в курсе, сколько времени прошло с тех пор, как они оборвали с тобой связь, но ты имеешь полное право скучать по ним. И неважно, мёртвые они или нет. Та грусть, что я испытываю в связи со смертью моих родителей, не отменяет твою грусть из-за отсутствия родителей в твоей жизни. Бомгю не находит, что сказать в ответ на искренность на лице танцора и на ещё более искренние слова, поэтому он просто нежно пожимает тому руку. — Когда ты навещал их в последний раз? — шепчет после минуты молчания. Ёнджун всё ещё не отпускает его руку. — Ни разу после их смерти. Глаза Бомгю расширяются. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но танцор быстро его обрывает. — Никогда не бывает удобного времени, — объясняет он, встряхивая головой. — У меня не такая работа, которая позволяет мне взять отпуск в любой день. Никто в индустрии не остановит работу над проектом только ради того, чтобы я наведался к мёртвым родителям. Я должен быть на связи двадцать четыре на семь, или они найдут кого-нибудь другого. Если я хочу, чтобы родители мною гордились, нужно чем-то жертвовать. Он вытягивает руку и устало потирает глаза. — Кроме того, даже если бы у меня было время, то денег всё равно нет. Два билета и так достаточно дорогие, так ещё и за проживание надо будет заплатить, ведь у меня там нет никого из родных. Ёнджун вздыхает и прячет лицо в руках. — Уже поздно, тебе пора ехать. У тебя, наверное, завтра много дел. — Ты будешь в порядке, если останешься сам на ночь? — проверяет айдол. — У меня нет выбора, — говорит тот себе в руки. — Обычно со мной остаётся кто-то из друзей, но сейчас у всех непростые времена. Боже, почему слёзы так утомляют? Мне ещё нужно будет убраться… — Я займу диван. Ёнджун фыркает, предполагая, что Бомгю шутит. Когда тот ничего не говорит, он поднимает взгляд. Улыбка сменяется шокированным выражением. Даже сам артист в шоке от собственных слов, но он всё же пожимает плечами и говорит: — У меня всё равно завтра утро свободное, — айдол встаёт и начинает носить посуду в раковину. — Можешь идти ложиться, я уберусь. — Бомгю, — окликает того танцор, пока опустошает тарелки от остатков еды. — Да? — Ты не можешь спать на диване, — возражает Ёнджун. — Почему нет? Я уже так раньше делал, — говорит Бомгю, бросая на того вопросительный взгляд, в то время как собирает оставшуюся посуду со стола. — Но этот… неудобный. Айдол вздыхает, пока моет тарелку. — Ёнджун, если ты хотел, чтобы я спал с тобой, мог бы просто… — АААААААААА! — выкрикивает Ёнджун; его голос достаточно громкий, чтобы заглушить Бомгю. Не удержавшись, гость квартиры поворачивается, чтобы посмотреть на того и видит его с красным лицом и закрывающим уши руками. Губа Бомгю дёргается. — Серьёзно, большинство людей были бы в восторге, если бы делили постель со… — Ладно! — восклицает Ёнджун; его лицо становится всё краснее с каждой секундой. — На диване так на диване. Я собираюсь освежиться перед сном. Пока. При этих словах он исчезает в ванной комнате. Бомгю улыбается про себя, пока домывает посуду. Когда спустя десять минут он слышит открывающуюся дверь, то убирает улыбку с лица и что-то насвистывает, пока убирает молитвенный уголок. Он ощущает на своём затылке взгляд танцора из дверного проёма ванной, где тот стоит, но игнорирует, продолжая убираться. Ёнджун вздыхает спустя минуту и направляется в свою комнату, через мгновение появляется с подушкой и одеялом в руках, которые затем пристраивает на диване. Когда он снова исчезает в комнате, Бомгю делает вывод, что тот окончательно ушёл спать. Айдол осматривает помещение в последний раз. Вся посуда перемыта, и стол чистый. Тарелки расставить по местам можно будет утром. — Надо было надеть тренировочные штаны, — бормочет себе под нос, расстёгивая ремень. Он уже наполовину стягивает с себя футболку через голову, как слышит возглас Ёнджуна. — Ты что делаешь? — выпаливает тот, высунув голову из спальни. Бомгю моргает, так и не сняв футболку до конца. — Спать собираюсь. — Прям так? — Мне становится жарко во время сна, — объясняет, стягивая верхнюю одежду и прижимая её к груди. — Ты что-то хотел? — Эм… Ёнджун смотрит на него, и айдол, неуверенный, что сейчас происходит, устремляет взгляд в ответ. — Ой! — приходит осознание к танцору. Он прочищает горло. — Я хотел поблагодарить тебя. В очередной раз. Ты продолжаешь… помогать мне. Я не совсем понимаю почему, но я перед тобой в долгу. Меня это беспокоит. — Я могу перестать помогать, — предлагает Бомгю. Танцор открывает рот, но потом встряхивает головой. — Спасибо. Я как-нибудь наверстаю упущенное. Айдол ложится на диван и натягивает на себя одеяло. — Не нужно. Я не делал ничего особенного. Он закрывает глаза. — Спокойной ночи, Ёнджун. В воздухе повисает долгая пауза, прежде чем Бомгю слышит тихий ответ: — Спокойной ночи, суперзвезда. И он обнаруживает, что совсем не против такого прозвища.