Главная роль

Биби ещё пару раз перечитала это сообщение, словно пытаясь выудить из него что-то еще. Перемявшись с ноги на ногу, внутри нее не могло утихнуть ощущение, что словно что-то не так, а в голову лезли мысли, что это плохое предчувствие несомненно и неразрывно связано с этим несчастным днем и этим коротким, но сильно волнующим сообщением. Оглядевшись по сторонам, девочка вздохнула, и обрывочно ответила что-то о том, что ей не придется долго идти, ведь она сейчас стояла как раз в этом самом парке.  Снова окинув взглядом видимый горизонт, Биби не разглядела Мортиса, да и погода заметно ухудшалась, обзор начинала закрывать несильная, но плотная и ледяная метель, и в радиусе нескольких десятков метров елки, из которых и состоял этот парк, уже пропадали из виду.  Вдруг девушка поняла, что режиссер точно все ещё в театре, потому что она ушла из него раньше, чем он, пусть и немногим. Прошагав несколько рядов одиноких скамеек, уже изрядно запорошенных снегом, Биби остановилась у одной из них, и в тот же миг фонарь над ее головой зажегся. За ним последовала остальные вереница, тянущаяся по всему парку: уличные фонари одни за одним вспыхивали желтоватым приятным светом, но их сияние уже скоро утопало в декабрьской пурге.  У Биби был хороший обзор на театр, даже несмотря на начавшуюся метель. Вскоре из него прыткими шажками вышла чья-то фигурка, но по общим характеристикам и трепетному предчувствию девочке стало ясно, что это был никто иной, как флатовласый режиссер. Его силуэт быстро устремился прочь от здания театра и уже через пару мгновений, как показалось Биби, уже выскочил с его территории. Девочка затаила дыхание, не в силах больше сделать ни единого вдоха. Ожидание того, что же будет дальше и о чем хочет с ней поговорить Мортис, поглотило бедную маленькую Биби целиком, не оставляя шансов на спасение.  Режиссер остановился, вскинул голову наверх. Подставив лицо резкому и колючему снегу, Мортис простоял так несколько мгновений, а после огляделся по сторонам. Кажется, заприметив фигурку своей знакомой неподалеку, вампир быстро устремился в ее сторону.  Его силуэт все четче проявлялся сквозь пелену снега, все четче вырисовывались черты его аккуратного лица с проницательными янтарными глазами и острым кончиком носа, жаль только, что нельзя было увидеть изгибы его бледных рук, потому что те были убраны в карманы, прячась от зимнего холода.  По мере того, как Мортис приближался, Биби не могла понять, стало ли время бежать в разы быстрее, ускорив свой ход до невозможности, либо же, наоборот, замерло в моменте, оттягивая неминуемое. Когда она смогла полностью разглядеть режиссера, он был уже совсем близко, всего в паре шагах.  Девочка участливо поглядела на своего приятеля, целиком показывая, что она готова к разговору. Рой мыслей в ее темноволосой голове в мгновение исчез, вместо него появилась умиротворенная пустота, которая была такой спокойной только с виду, а на деле, как паразит, медленно и незаметно съедала изнутри. Все тело заметно Биби заметно трепетало, но не от холода: по коже бегали мурашки, а мышцы непроизвольно сокращались, вызывая тремор, от пульсирующего в такт чувства нервозности в районе живота.  Мортис остановился, но в ту же секунду спохватился, словно Биби выросла прямиком из-под земли прямо у него перед глазами.  — Биби! Ты как? Ты долго здесь стоишь?  Его взгляд бегло оглядел девочку. Губы режиссера дрогнули, но он больше ничего не сказал, хотя в его глазах читались ещё несколько вопросов, вроде заинтересованности в том, не замерзла ли она. Биби качнула головой и махнула ручкой, тут же убирая ее снова в карман своей пуховой теплой куртки, подальше от мороза.  — Да нет, нормально всё.  Девочка перемялась с ноги на ногу, ожидая, что теперь Мортис наконец начнет говорить о том, зачем он позвал ее сюда в такую погоду, ещё и в срочном порядке, но тот молчал. Режиссер просто смотрел на нее, сведя брови к переносице, пряча глаза от снега.  — Ты что-то хотел мне сказать? — Биби решила взять все в свои руки, если парня что-то сдерживало.  После этих слов Мортис снова понурился, из его глаз пропали те искорки, которые случайным образом замерцали там всего пару мгновений назад. Все это было похоже на то, словно режиссер и не хотел уведомлять Биби о чем-либо, но что-то его настолько вынудило. Парень устало покивал.  — Да, Биби. Тут такая новость. Ты представляешь, мне предложили сыграть главную роль в отличном театре! — на мгновение глаза Мортиса перестали быть такими грустными, серьезными и усталыми, а заблестели огоньками задора и воодушевления произнесенным.  Девочка просияла вместе с ним, сложив руки в замок. Из ее рта тут же полился шквал вопросов.  — Ого, Мортис, так это же здорово! Неужели главную-главную? Это так невообразимо... А какой театр? Я приду, обязательно! Только, ты, наверное, будешь к нам приходить реже теперь, да?  Но, кажется, режиссер ее восторга не разделял. Те искорки блаженства погасли так же быстро, как и вспыхнули, прогорев самым ярким пламенем всего за долю мгновения. Парень лишь покачал головой, не поднимая глаза на свою дорогую приятельницу.  — Нет, Биби. Я просто уеду.  Эти слова сорвались с губ Мортиса, и он тотчас их поджал. Казалось, что такая новость должна была осчастливить молодого режиссера: новые возможности и новая жизнь. Однако он почему-то был совсем невесел и даже не пытался этого скрыть. Девочка в ответ похлопала глазами и снова попыталась завалить собеседника неловкими вопросами:  — Ой, надолго? А как же мой дебют? Я хочу, чтобы ты посмотрел...  Мортис терпеливо выслушал всю вновь захлестнувшую его волну интересующих Биби вещей, переминаясь с ноги на ногу и глядя то на свои ботинки, то на завьюжившую пургу, то вскидывая голову наверх, словно ему было приятно оттого, как острый колючий снег врезается в его бледное личико.  — Я просто перееду. Поближе к новому месту работы, потому что, похоже, я им понадоблюсь надолго, — режиссер невнятно вытянул в стороны уголки губ, в конце концов подняв уставшие и опустевшие глаза на Биби, — Я уезжаю, наверное, насовсем. Сегодня была ваша последняя репетиция со мной. А бразды правления пусть будут у Хельвина. Он давно метил на мое место, пусть порадуется.  Через натянутую пелену напряжения и измученности, Мортис смог просиять скромной улыбкой на своем лице, стараясь показать то, что его устраивает такой исход событий.  Но слова о рыжем хореографе едва ли донеслись до Биби. У девочки появилось такое ощущение, что ее только что окатили ледяной водой или обдали током. Глядя на лицо режиссера, которое на долю мгновения расплылось в ее глазах, дыхание Биби как-то странно сбилось, а сердце, и без того давно потерявшее нормальный такт, стало биться с такой силой, что можно было подумать, что вот-вот, и оно совсем остановится или выскочит из грудной клетки, пробившись сквозь ребра. Голосок Мортиса раздавался неприятным эхом в ее голове, прочно застрял в голове, он словно из раза в раз повторял одно и тоже. Биби не могла поверить в то, что он произнес. Неужели это правда? Это больше похоже на какую-то идиотскую шутку! Все же было донельзя восхитительно в последние дни, особенно сегодня. Ничего не предвещало таких потрясений... Было очень трудно поверить, что все происходит взаправду, потому что ее реальность перевернулась с ног на голову. Времени, чтобы осознать слова Мортиса и прийти в себя, не было совсем. Биби инстинктивно подалась вперед, словно это помогло бы удержать режиссера.  — Так что, вот так… Я просто хотел увидеться с тобой снова, — девочка промолчала, ее сухие губы слиплись. Режиссер тоже молчал, они оба просто стояли напротив друг друга, не в силах больше издать ни звука, — Биби, — брюнетка подняла голову, услышав свое имя, — Ты потрясающий человек и потрясающая актриса. Не смей забрасывать это дело. У тебя прекрасные данные для этого. Я не сомневаюсь, что ты станешь в один день известной, — парень не договорил, но в его глазах всплыли его мысли: "И я буду гордиться тем, что был когда-то знаком с тобой", — И, ты знаешь... мир же тесен, так?  Биби хмуро покивала, вспоминая их самые первые встречи, мнимо убеждаясь в правдивости слов Мортиса.  — А мой спектакль? А твой театр? Ее вопросы остались без ответа.  — Мне пора идти. Спасибо, что подождала меня. Биби участливо покивала, но ее голова была плотно затянута темными тучами мыслей. Она поглядела на режиссера и просто отдалась возникшему желанию, которому и препятствовать не хотелось. Делая ещё половину шажка вперед, девочка без боязни опутала своими цепкими ручками холодную, не спрятанную от мороза шею режиссера и уткнулась в нее носом, всем телом крепко прижимаясь к его темному, запорошенному новым белым снегом пальто, стараясь подойти и прислониться к парню настолько близко, насколько это было возможно. Биби, в принципе, было неважно, совершит ли какой-то ответный жест Мортис, главным для нее было почувствовать его в своих объятиях, мнимо слить их тела в единое целое хотя бы на несколько мгновений. Но режиссер, все-таки, будет правильнее сказать, на удивление девочки, почти сразу в ответ прижал ее к себе, сильно сжимая ее в своих руках. Несмотря на декабрьский холод, даже сквозь плотную ткань его пальто, Биби чувствовала некоторое тепло, исходящее от тела парня, и будто слышала его сердцебиение и тихое, немного учащенное дыхание, почувствовала и приторный аромат его карамельных духов, перемешанный с резкостью краски для волос — эти запахи ничуть не изменились с их первых встреч. Боясь шевелиться, словно от одного неловкого действия такие приятные мгновения неминуемо закончатся, Биби почувствовала умиротворение на какие-то доли минуты. Исчезло все вокруг: исчезла метель, исчезла тревога, уже давным-давно сковывающая так неприятно живот в своих тисках, исчезли переживания, и даже слова Мортиса, колоколом отзывавшиеся в голове, тоже пропали вмиг. Биби почувствовала, как режиссер прижался своей холодной щекой к ее горячему лбу и одним движением запустил пальцы в ее волосы на макушке, только сильнее стискивая девочку в своих теплых прощальных объятиях. Прошло достаточно времени, парень отстранился. Биби показалось, что это до безумия приятное действо длилось совсем недолго, чтобы его прерывать, поэтому она, словно обиженная, поджала губки и понурилась, снова убирая руки в карман, будто они, развязанные, снова потянутся навстречу Мортису. Что касается последнего, с его губ сорвалась ещё пара слов:  — Если захочешь... что-то поменять... э-м... увидеться... мой поезд сегодня в семь часов. Тебе вызвать такси?  Мортис получил только отрицательный кивок и то, как Биби поправляла ему воротник.  — Я думаю, что мы ещё обязательно увидимся. Прощай, Биби.  Как только последний звук разрезал морозный воздух, режиссер ещё несколько секунд посмотрел на свою приятельницу, а после, поспешно развернувшись, начал удаляться прочь в густую метель, так и не дождавшись ответа от девочки. Да, Биби вправду промолчала. Брюнетка молча смотрела на то, как Мортис постепенно уходит все дальше и дальше от нее, как его силуэт начинает медленно исчезать за пеленой падающего снега. Биби стояла неподвижно, лишь провожая взглядом фигуру режиссера. Она пристально глядела на него, но внутри все же теплились надежда и ожидание того, что сейчас Мортис развернется и скажет, что это была всего лишь шутка, и он на самом-то деле никуда не уезжает. Но он ушел.  — Мортис, ну, я... я же... — морозную тишину нарушили только обрывок фразы, которую девочка смогла выдавить из себя из последних сил.  Ещё пара мучительных минут, и фигурка режиссера совсем затерялась в мелькающем туда-сюда снегу. Подождав, пока парень совсем скроется из виду, и будет нельзя различить еще что-либо, напоминающее о нем, только после этого Биби вышла из своего ступора, оглядевшись по сторонам. На душе у нее было совсем пусто, словно в очередной в ее маленькой жизни раз из ее сердце вырвали какую-то очень-очень важную часть, без которой оно больно и бесконтрольно кровоточит. Нужно было как-то добираться до дома, и такси бы, конечно, не помешало.  Биби не помнила, как она дошла до дома, лишь обрывки каких-то моментов, словно остальную часть пути из памяти выкинули. Она была подернута какой-то туманной пленкой мыслей, которые больше не покидали ее голову. Подставив холодные руки под горячую воду, девочка ощутила, как тепло расползается по ее телу после прогулки по морозной погоде, но оно никак не утихомирит слышащееся в ушах сердцебиение.  Подойдя к окну, Биби выглянула в него, устремляя взгляд на немного стихший снегопад, как вечерняя темнота уже практически целиком накрыла шумный город. В ее голове, в которую ещё не до конца пришло осознание, крутилось в бесовском танце бесчисленное количество мыслей, но одна явно выбивалась на их фоне: "Что нужно делать дальше?"  Заварив крепкий чай, Биби аккуратно вытащила пакетик из кружки, оставив все же пару темных прозрачных капель на поверхности столешницы. В ее квартире стояла тишина, нарушить смели которую только лишь шумы извне: рев мотора автомобиля, чьи-то громкие голоса, гудки… Даже несмотря на уже опустившуюся ночную темноту и снегопад, который, к слову, к этому времени уже утихомирился, превращаясь из суровой вьюги в мирно падающие с небес снежинки, жизнь в городе кипела ещё как.  Опустившись за стол около окна, девочка, даже не переодевшись, начала молча потягивать чай. Тусклый свет полуживой люстры освещал кухню и предавал ей некий уют, атмосферу зимы, когда каждый находится в мнимом предвкушении каких-то новогодних чудес, даже заведомо зная, что они не произойдут. Биби взглянула на часы, они показывали шесть часов. До отправления поезда у Мортиса оставался один час. Девочку рвало изнутри два противоборствующих желания: пойти и встретиться с режиссером или же остаться дома, не верша ничью судьбу, включая собственную.  В чем была удача, так это в том, что вокзал находился совсем неподалеку от района, где снимала квартиру Биби, поэтому долго добираться бы не пришлось: всего пара кварталов, и ты на месте. Девочка успела переделать несколько дел по дому; когда ты находишься в какой-то прострации и забвении, а внешние звуки доносятся глухим эхом, словно ты под водой, делается все это как-то умелее и быстрее. Все же Биби неотрывно поглядывала на часы. Каждая минутка была равна целому часу, тянулась очень долго, словно густой мед, и с каждым движением стрелки руки девочки становились все более непослушными и холодными, а сердце сжималось, ведь момент, когда нужно было сделать какой-то выбор, был все ближе и ближе.  Когда часы пробили половину седьмого, Биби бросила все свои занятия, оставив недомытую кружку из-под недавнего чая у раковины, и поспешила к выходу. Сбор долго времени не занял: в одежде, в которой она ходила в театр, было и уютнее, и теплее из-за плохого отопления. Да и, признаться честно, девочка чувствовала, словно вокруг нее еще витали сладковатые оттиски карамели и тепла. Выскочив из квартиру и минуя лестничные пролеты, Биби снова устремилась на холодную ночную улицу.  В лицо ей ударил морозный воздух, моментально проникая в легкие и дальше распространяясь своей колкостью по всему телу. Оглядевшись по сторонам, Биби поспешила в сторону вокзала, все же очень сильно страшась опоздать и не увидеть Мортиса ещё раз хотя бы одним глазком.  С черных небес, на которых изредка мигали огни самолетов или даже спутников, падали белые, чистые снежинки, бесшумно опускаясь наземь и на темные ресницы Биби, моментально тая, оставаясь невесомыми капельками на них же. Снежный наст тихонько похрустывал под ботинками девочки, которая шла довольно быстро, минуя один мерцающий в темноте фонарь за другим. Ее сердце трепетало, но это был не робкий трепет молодости, не трепет, который бывает внутри от ужаса первого неловкого признания, а трепет, вызванный ледяным отчаянием и ожиданием неминуемости, невозможностью изменить происходящее. Выходит, что ничем иным, как чувством, которое люди назвали безысходностью.  Одна вереница домов сменялась другой, знакомые как свои пять пальцев районы становились все более чужими и неизведанными. Впереди замаячили огни вокзала, а шум народа становился громче. Вокзальное здание было совсем небольшим, как и вся территория, отведенная под это место, поэтому доступ к путям, в целом, был открытый, и проходить все адовые круги через помещения было необязательным занятием.  Биби замедлила шаг, втягивая в легкие морозный воздух. В животе снова все связалось узлом. Она боялась встретиться с Мортисом, так как для себя решила вот что: если девочка хочет его увидеть, то ей ничто не сможет помешать, но мозолить глаза режиссеру лишний раз она хотела меньше всего. В жизни Биби больше всего жаждала одной вещи, как и ненавидела ее до глубины души: это проявление к ее персоне жалости.  Наблюдая за не таким уж и плотным, но все ещё сохраняющим форму потоком людей, который медленно плыл по заданному течению и в противоположную сторону, Биби медленно шагала вдоль по запорошенной дорожке. На ее лице мелькал неяркий свет фонарей и городских билбордов, то и дело сменяющих цвет и свое сияние.  Тем временем, часы медленно подкатывались своим ходом к семи часам. Биби поспешила к зоне путей, когда услышала звук приходящего поезда. Остановившись у стены одного из нескольких невысоких зданий, в которых находились разные продуктовые или сувенирные магазины, вывески которых весело мерцали в ночной темноте, девочка почувствовала, на удивление, впервые за этот день, как к ее горлу подкатила самая настоящая грусть. Биби испытала много чего за последние часы, но грусть в голову ударила только сейчас. Поезд остановился, и несколько десятков человек подвалили к выходу из вагона. За ними едва ли можно было заметить, как появилась проводница с набором флажков, все ещё неизвестного для Биби конкретного назначения. Диктор по громкоговорителю объявил прибытие поезда с определенным номером на пути, а после того, как вагоны покинули предыдущие пассажиры, была открыта посадка для остальных.  Биби устало облокотилась на стену, все ещё будучи уверенная в том, что, впрочем, из-за ее неброского внешнего вида и нахождения в тени, вдали от фонарного света, заметить ее крайне трудно, если нарочно не искать. Кто-то однажды сказал, что самое тяжелое — это ожидание неминуемого, но почему все так обесценили мгновение, когда это неминуемое происходит? Все ещё не наблюдая знакомого лица, Биби опустила глаза, устремляя взгляд в пустоту. Чувствуя этот клубок неприятных чувств внутри себя, как от них скручивает живот и перехватывает горло, девочка знала, что ничем не сможет помочь себе самостоятельно, поэтому даже не пыталась.  Биби заметила Мортиса, тут же приосанившись и возвратив свою внимательность. Режиссер спешно выбежал из здания вокзала, неизвестно, по какой причине задержавшись там. Не подходя к общей толпе, парень встревоженно расхаживал по сторонам, глядя в лицо каждому прохожему. Мортис так активно вертел головой, что в моментах девочка все же переживала, что своим вампирическим зрением он сможет вычислить ее очертания даже в ночной тени. Людей на платформе становилось все меньше, каждый из них спешно пытался как можно быстрее спрятаться в теплом вагоне от холода и наконец-то согреться, но Мортис не торопился в их число. За это время он ни разу, кажись, не повернулся лицом в сторону поезда: его глаза, блестящие даже сквозь мирно и тихо, не так, как в парке пару часов назад, падающий снег, были подернуты каким-то беспокойством, которое в нем нарастало с каждым мгновением в многократном умножении. Один человек за другим пропадал в бездонной темной пасти тамбура, и режиссеру ничего не оставалось, как безвыходно пятится в его сторону вслед за остальными. Его взгляд был прикован к выходу на платформу со стороны здания вокзала, словно, дай ему волю, так парень тотчас туда сорвется, прячась от лишних глаз и путаясь в толпе незнакомых прохожих.  Невозможно было не упомянуть то, как Биби боролась с желанием бросить все на свете, переступить через свою гордость и, безусловно, страх будущего, страх последствий и убежать в объятия режиссера, чтобы он спрятал ее снова в своих руках и прижал к себе, тихо проговаривая то, что он остается, и завтра они, безусловно, встретятся на очередном прогоне, на котором он будет слегка нервничать, потягивая крепкий чай, который прогонял сонную дымку с разума, и сражаться не на жизнь, а на смерть, с охотой запустить чем-то в Хельвина, который снова ничего не делает на рабочем месте. А после они вновь тихо поговорят о чем-нибудь до ужаса детском и беззаботном после репетиции с Мортисом, разойдясь по домам по вечернему городу, и Биби уснет с мыслью о том, как она счастлива слышать его режиссерский, слегка заспанный по утрам и уже довольно уставший к вечеру голосок.  Когда Мортис остался совсем один на платформе, он в очередной раз огляделся по сторонам: единственными, кто поймал его взгляд, были мерцающие вывески и билборды, а ещё мелкие белесые снежинки, бессовестно опускающиеся на его темное пальто и ярко-пахнущие краской для волос и приятным шампунем фиалковые волосы. Раздался свисток поезда, и проводница нетерпеливо окликнула режиссера:  — Посадка завершается. Молодой человек, Вы кого-то ждете?  Обернувшись, Мортис посмотрел несколько мгновений на нее, а после в последний раз отвел взгляд в сторону вокзала. В его глазах читалось совсем другое, но режиссер отрицательно покачал головой, предъявляя билет, и уже через мгновение совсем скрылся в темноте тамбура, как и все остальные неизвестные ни ему, ни Биби люди.  Когда поезд тронулся и уже начал набирать скорость, унося вместе с собой последнюю частичку счастья Биби, девочка вышла в свет, подставляя лицо падающему с небес снегу. На ее слегка влажных ресницах снежинки тотчас растаяли, не оставляя и следа от своего появления. Мелкими шагами расхаживая по платформе, Биби мысленно вторила, как мантру, что она сделала все правильно, но ее сердце рвалось на части от предчувствия того, что можно было бы что-то изменить, но девочка этим шансом не воспользовалась. Мотнув головой, Биби понаблюдала за тем, как поезд шумно совсем скрывается из виду, и когда не стало видно даже его огней, беззвучно выдохнула в морозный воздух и, не вслушиваясь в громкие разговоры посторонних, разглядывая что-то в ночном небе, уныло побрела домой, размышляя над тем, как ее жизнь сложится теперь, без участия в ней режиссера.