... io e te... (Я и ты)

       В прошлой жизни каждое лето было наполнено смыслом. С родителями это были путешествия, неизменно — Италия, Турция, Франция, Индия; отельные номера с потрясающими видами из окна; спутанные волосы Гермионы на фото, впитавшие в себя солнце и морскую соль; мама пьёт шампанское на завтрак, а папа шутливо её ругает; аттракционы и сувениры для Гермионы — всё, что она пожелает... Загар не сходит с тела долго-долго.        В Волшебном мире ближе к концу лета появлялись друзья. Гарри, семья Уизли, ребята из школы. Гостиная в Норе, вмещающая в себя миллион людей, с её неповторимым уютным хаосом, странными нагромождениями, запахом выпечки, громким смехом. Воодушевление перед новым учебным годом, куча тем для обсуждений с Джинни, бег по лестницам туда-сюда, запотевший стакан с лимонадом в руке и разочарованные возгласы, когда Фред и Джордж в десятый раз выигрывают в квиддич у Гарри и Рона.        Гермиона старается не вспоминать, но сегодня ночью у неё нет сил бороться. Время наверняка перевалило за полночь, а она даже не приняла душ, только скинула с себя одежду, так и оставив её в углу, забралась под лёгкое одеяло и свернулась в клубок. Не шевелясь, по крайней мере, несколько часов, заинедевело тело, но не сознание. Девушка уставилась в пустоту, перебирая варианты, прикидывая, чем может обернуться то или иное решение, которое она собирается принять. Гермиона долго боролась с желанием пойти к Северусу, её останавливало сразу несколько вещей: стыд, вина и страх.        Да, ей было стыдно: она навязала ему свои сумасшедшие идеи. Она была виновата перед ним, она позабыла о его прошлом на мгновение, позабыла о всей боли, которую ему довелось пережить, вместо этого Гермиона с воодушевлением предлагала ему новые испытания. И да... Она боялась. Она слышала, как захлопнулась за ним дверь спальни, и даже её голова дёрнулась от этого звука, словно от удара. Гермиона полагала, что...        Что? Думала, ты особенная? Думала, с тобой он станет другим?        — Нет, - шептали губы. — Мне не нужно, чтобы он был другим.        Тогда она и ощутила, что бессильна. Воспоминания вернулись, проникли сквозь так тщательно выстроенную оборону, заполонили собой разум. Яркие, чуть смазанные картинки из жизни, которую у неё отняли, лица и улыбки людей, которых она больше никогда не увидит. Гермиона осознанно не разрешала себе вспоминать, это была не блажь, не попытка убежать от реальности или забыть прошлое. Это была попытка спасти саму себя, своё сознание от мучений. Она ещё не готова думать бесстрастно, она ещё не прожила до конца, чтобы перебирать воспоминания с видом коллекционера и лёгкой грустью на сердце. Она капсулировала боль всё это время, тщательно огораживала себя от горя, заполняя душу чем-то другим, неожиданно пришедшим в её жизнь, собираясь вернуться к ужасу прошлого чуть позже, когда ощутит, что готова... Что на этот раз её сердце не разорвётся.        Северус был единственным способом избежать кошмара. С ним было легче жить дальше, с ним она смогла бы, это точно. А сейчас Северуса здесь нет... И она потеряла его тоже. Гермиона сжала губы, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания, прижала ладонь ко рту. Из её глаз легко потекли горячие слёзы, уста разомкнулись сами собой, она вжалась лицом в подушку, прекращая сдерживаться. Её плечи содрогались, пальцы по наитию сжимали ткань, так сильно, что стало больно, но вряд ли она могла это заметить. Гермиона позволила рождаться всем звукам, которые отчаянно рвались на свободу — долго сдерживаемые, запрятанные, не имеющие права на существование. Надрывные стоны, полные ненависти и жалости к себе одновременно, впитывались в мокрую подушку, покидали уставшее сознание и бессильное тело. Она позволяла себе просмотреть каждый фрагмент, что показывало ей собственное нутро — мол, смотри, вот оно, то, что травит тебя изнутри, то, что нужно прожить, выпустить на волю. Она смотрела: мама печёт булочки с корицей; в Лондоне дождь и Гермиона идёт в кофейню под большим зонтом; соседский пёс лижет её ладонь; любимый кофе с пенкой, рядом папа с книжкой; камин, призывно горящий, ощущение счастья; мама гладит по волосам; она рассказывает Джинни про маггловские вещи, а потом говорит: ты так похожа на своего отца, Джин; миссис Уизли целует её в лоб, вручая рождественский подарок; Гарри ловит снитч и падает с метлы; Рон варит зелье и оно голубого цвета, хотя должно быть прозрачным; Гермиона хохочет... Бешеная карусель лиц, ароматов, звуков — каждый момент с болью проходит сквозь неё, пока пластинка не меняется.        Запах пряностей и чего-то, похожего на табак; его голова покоится на её коленях, от этого она боится пошевелиться; его обнажённое тело горячее и будто бы ванильное, она прижимается крепко-крепко, удивляясь, насколько сиротливо чувствует себя без этой близости; чашка с какао для неё и крепким кофе для него — стоят рядом; она разминает бобы тонка для его зелья, а потом получает парфюм в подарок, оставленный у двери её спальни, на её вопрос он смущается и зарывается в книгу; ночью она рефлекторно ищет его руку и всегда находит.        Ей снится, что он пришёл и сидит рядом, гладит её по волосам, шепчет что-то успокаивающее, а она прижимается к нему, ещё орошая слезами рубашку, сбивчиво просит прощения за то, что была такой глупой...        — Вовсе ты не глупая, - отвечает ей тихий баритон. Когда он обхватывает её мокрое и ужасно некрасивое из-за истерики лицо ладонями, Гермиона понимает, что это не сон. Северус здесь, и он действительно прикасается к ней.        — Ты пришёл.        — Да.        — Значит, ты прощаешь меня?..        — Да.        — Мне не следовало...        — Да.        — Пожалуйста, скажи, что не оставишь меня, Северус...        — Я тебя не оставлю. Никогда. Ты мне веришь?        — Да.