Ноль градусов по Цельсию

      «Аккерман снова получил травму на тренировке перед выступлением».       «Старая травма не позволила взять Аккерману очередное золото на чемпионате мира».       «Леви Аккерман: серебро на чемпионате мира. Неужели это конец золотой серии?».       «Аккерман завершит карьеру после серебра на чемпионате мира?».       Ещё раз прокрутив новостную ленту с пестрящими заголовками последних новостей в мире спорта, Леви тяжело засопел и нервным движением убрал телефон в карман.       «Вернуться не успел, уже растрезвонили», — мрачно подумал он. — «Много они понимают».       Мужчина зло пнул валявшийся на дороге камешек, и голеностоп снова дал о себе знать противной, ноющей болью. Если бы не он, и в этот раз было бы золото. Стоило поберечь ногу, а не разгуливать по улице, тем более в гололёд, но Леви за столько лет просто осточертело возиться с этой травмой. Да и себя он никогда не умел щадить и жалеть. Спорт не терпит жалости.       Повернув на более оживленную улицу, Леви поёжился и поднял повыше воротник пальто, пытаясь спрятаться, но не от ветра, а от чужих глаз. Он конечно не поп-звезда, но и его нет-нет, да и узнают на улице, что порой весьма раздражает. Лишнее внимание ему никогда не нравилось, особенно сейчас, когда он пребывал не в лучшем расположении духа. Хорошо, что фигурное катание не такой уж популярный вид спорта. Вот будь он футболистом или хоккеистом — проходу бы не давали. Хотя с хоккеистом он конечно погорячился, потому как мало кто знает, как они выглядят без шлемов.       Вот бы он тоже мог кататься в маске. Не то чтобы бремя известной личности так сильно тяготило Леви, но было бы лучше, если бы его никто и нигде не узнавал, кроме катка. На льду крики, овации и поддержка зрителей порой не менее важны, чем хорошая тренировка. Но вне льда хотелось тишины и покоя. В конце концов, он катается не ради славы и признания, а потому что не представляет, как можно жить по-другому. Потому что хочет кататься больше всего на свете и кажется, что ничего другого в жизни не нужно. Лёд и коньки — этого более чем достаточно, чтобы Леви Аккерман жил счастливо.       Однако ничто не вечно.       Леви встал на лёд, когда ему было четыре, и с тех пор не мог представить себя где-то вне катка. Шли годы, сменялись коньки, тренера, секция для дошкольников на спортивную школу, соревнования для школьников юниорскими, успех, дебют во взрослой лиге, медали, награды, мировое признание, и вот наконец в двадцать девять лет Леви почувствовал, что пик его карьеры остался позади. Уже не тот возраст, и старые травмы давали о себе знать всё чаще и чаще. То, что раньше казалось легче лёгкого теперь требовало усилий. Усталость и бешеные нагрузки подточили резервы организма, да и врачи уже советуют подумать о завершении карьеры.       И каким будет это завершение? Он продолжит выступать, но результат будет становиться всё хуже и хуже, и однажды он просто объявит, что уходит, и все без исключения будут знать, что Леви Аккерман выдохся, постарел и больше не может кататься. Новостная лента наполнится заголовками в стиле «конец эпохи», «решение, которое напрашивалось уже давно, но принято только сейчас», «железный Аккерман наконец сломался». На каждом углу будут говорить, что «уходить надо вовремя, а не ждать, когда вынесут».       И возможно они будут правы. Только вот как уйти, если без эха стадиона, тугой шнуровки, холода льда и скрежета лезвий нет жизни? Леви и раньше думал, что будет делать после завершения карьеры, но всерьёз никогда не задумывался, уверенный, что на это ещё будет время. И вдруг выясняется, что времени осталось совсем немного. И с каждым днём его будет становиться всё меньше, потому что с каждым днём Леви будет становиться всё старше. В декабре ему уже будет тридцать, а он даже не заметил, как пролетели годы. А что дальше? Что он будет делать без коньков?       Внезапно Леви на секунду охватил ужас неизвестности. Что ж, теперь ему понятно, почему некоторые спортсмены не уходят до последнего. Потому что им просто страшно закрывать знакомую дверь навсегда и начинать что-то заново будучи уже не столь юными. И что? Он тоже будет бегать от реальности и тянуть кота за хвост до последнего?       Ну уж нет! Леви не трус. И потом он ещё не сказал своего последнего слова на льду. Он ещё может показать чего стоит! Аккерман не будет ждать, когда у него перестанут получаться даже самые простые прыжки и вместо оваций его будут провожать лишь сочувствующими взглядами. Нет уж, если уходить, то только с гордо поднятой головой и медалью на шее.       Хорошо бы олимпийской, но до зимних игр ещё три года, едва ли он столько протянет, да и желания уже нет. Значит это будет золото Гран-при этого года. Этапы начнутся только осенью, есть больше полугода чтобы подготовиться. Но раз это будут его последние соревнования, программа должна быть какой-то особенной, яркой и запоминающейся. Чтобы ни у кого не осталось сомнений — Леви Аккерман может утереть нос кому угодно, и ни возраст, ни травмы ему не помешают.       Стоило мысленно принять это решение, как груз сомнений свалился с плеч и стало легче. Но в то же время и тяжелее, ведь он решил расстаться не просто со льдом, а с целой жизнью. И теперь он должен подвести под ней красивую золотую черту. Леви вдруг понял, что ещё никогда так не хотел победить как сейчас. Ещё никогда медаль не значила для него так много. Это не просто очередная награда, это будет итог всей его жизни. А дальше… Дальше он что-нибудь придумает.       Пройдясь ещё немного по улице, Леви почувствовал, как начали замерзать нос и кончики ушей на ещё по-зимнему холодном мартовском ветру. Надо бы вернуться домой, иначе он совсем замёрзнет, да и ноге нужен отдых, но при мысли о пустой холодной квартире в очередной раз накатила тоска.       Больше всего Леви не любил возвращаться домой после соревнований просто потому, что дома его никто не ждал. Остывшая, затхлая квартира, пустой холодильник с завалявшейся просрочкой, пыль и отсутствие малейшего намёка на жилой уют. С его образом жизни Аккерман даже рыбок не мог завести, потому что пока он торчит на соревнованиях, они бы все передо́хли от голода.       Обратная сторона его успеха и наград в карьере фигуриста — полное отсутствие личной жизни. Как тут строить отношения, если порой он буквально днюет и ночует в ледовом дворце? Усталость, жёсткий режим, бесконечные тренировки, соревнования — он пытался втиснуть отношения в этот плотный график, но все романы заканчивались одинаково: упрёками, что он совсем не уделяет внимания, и громким хлопком двери.       А ведь всех и каждого, с кем Леви сближался, он предупреждал, что для него существует только фигурное катание и ничего больше. Но даже если сначала новый партнёр согласен довольствоваться малым, то в итоге всё равно начинал требовать бо́льшего. А «бо́льшего» Леви давать никогда не хотел, относясь ко всем романам как к чему-то временному и несерьёзному. Серьёзно он относился в жизни только к одной вещи — спорт, а потому не смел даже жаловаться на своё одиночество, он ведь сам в этом виноват. Да и не нужен ему никто, одному спокойнее.       Что говорить про отношения, если даже друзей вне катка у него нет? Конечно хорошо, что они с тренером не просто поладили, но и по-настоящему подружились, что позволило им проработать вместе так много лет. Но задумавшись сейчас о завершении карьеры, Леви вдруг понял, что в его жизни нет ничего, что не было бы связано с фигурным катанием. И чем он будет жить, когда покинет его? Пойти в тренера? Точно не с его характером и требовательностью. Он же кого угодно загоняет до смерти, как гонял себя. Кто с ним таким согласится работать? И уж тем более, кто с ним таким согласится жить?       Мимо, воркуя о чём-то своём, прошагала парочка влюблённых, и вид крепко переплетённых пальцев и счастливых лиц окончательно испортил Леви настроение. Хотелось обернуться и злобно бросить вслед «вы ещё потрахайтесь прямо здесь». И Аккерман в самом деле обернулся, но всё же промолчал, вместо этого заценив подтянутый зад парня и даже позавидовав девчонке. Кажется, пора наведаться в какой-нибудь ночной клуб и найти компанию на одну ночь, чтобы выпустить пар, а то уже на прохожих встаёт.       Насупившись ещё больше, Леви всё же повернул домой, решив, что сначала поставит тренера в известность о своём решении, разберётся с ногой, завалится в бар, а потом снова возьмётся за работу. Если он хочет, чтобы его прощание запомнили надолго, то придётся выложиться не на сто и даже не на двести процентов. Придётся отдать все силы, что у него есть, все до самой последней капли.       Придя утром в ледовый дворец, Леви застал своего тренера там же, где и всегда — у бортика катка, с зачёсанными назад блондинистыми волосами, папкой-планшетом в руках и картонным стаканчиком свежего кофе.       — Чего пришёл-то? Тебе же велено было отдыхать, — напомнил свой приказ Эрвин, пожимая Леви руку.       — Неужто я тебе так надоел? — подначил его Аккерман и тут же посерьёзнел. — Поговорить надо.       Тренер уловил настрой своего подопечного и, закрыв папку, присел на одно из стоящих рядком зрительский кресел, за что Леви был ему очень признателен. Ведь теперь ему не приходилось задирать голову, чтобы смотреть прямо в лицо.       — Эрвин, я ухожу, — с места в карьер прыгнул Аккерман, но судя по ничуть не изменившемуся лицу Смита, тот его не понял, поэтому пришлось уточнить. — Ухожу из спорта.       Мужчина собирался сделать глоток из стаканчика, поднеся к губам, когда его достиг смысл сказанных слов. От крайнего удивления рука дрогнула и вместо того, чтобы испить горячий напиток, Эрвин опрокинул стакан на себя.       — Ай, блядь! — завопил тренер и подскочил со своего места как ужаленный.       Леви не сдержался и прыснул от смеха, наблюдая, как Смит скачет, быстро снимая с себя кофту.       — Погоди, ты это щас серьёзно? — вытаращил на него глаза Эрвин, теребя оставшуюся на нём футболку с расплывающимся на ней пятном горячего кофе. — Если шутишь, то прекращай. Мне эти шутки нафиг не нужны.       — Эрв, я не шучу, — отсмеявшись, серьёзно ответил Леви. — Я решил уйти.       — Вот тебе бабушка и тройной риттбергер, — пробормотал Смит и ошарашенно присел на край кресла, соседствующего с тем, по которому расплылся кофе. — Слушай, я понимаю, что ты рассчитывал на золото, но это же не повод…       — Дело не в этом, — чуть громче сказал Аккерман, чтобы перебить Эрвина, и его голос эхом ударился о свод потолка пустого стадиона. — Ты же знаешь, что поражения меня никогда не пугали.       Смит грустно усмехнулся с того, что серебро на чемпионате мира Леви считает для себя поражением. Хотя, считай, он иначе не добился бы таких результатов.       — Тогда в чём дело? — спросил Эрвин, уже догадываясь, что услышит в ответ.       — А то сам не знаешь? — Аккерман устало вздохнул и сел рядом с тренером. — Мне ведь уже давно не шестнадцать, да и нога эта…       Леви нахмурился, вновь вспомнив о порванной ещё в двадцать лет связке голеностопа. Как ни странно, череда побед началась как раз после травмы, и потому золото навсегда стало для него синонимом боли. Связка позволила продолжить выступления на профессиональном уровне, но до конца так и не зажила, напоминая о себе рецидивом год от года.       — Раньше тебе это не мешало, — задумчиво ответил Эрвин.       — Раньше Земля была плоская, — фыркнул Леви и снова нахмурился. — Ты же сам всё понимаешь. Лучше я сам сделаю это сейчас, а не когда мне придётся уйти.       — Понимаю, поэтому и не отговариваю, — Смит грустно улыбнулся, глядя куда-то в даль, и, помолчав, хлопнул ладонью по колену Леви. — Ладно, раз уж ты всё решил.       Взглянув на друга, Аккерман испытал укол совести, ведь уходя, он оставляет без работы и Эрвина, который понимал его как никто другой.       Смит когда-то сам был фигуристом, но обидная травма оборвала карьеру, когда ему было двадцать один. Не желая уходить с катка окончательно, едва восстановившись, он закончил курсы тренеров, сдал экзамен и вернулся на лёд, но уже как наставник. А через два года судьба свела его с юным пятнадцатилетним фигуристом, подающим большие надежды. Проблема была лишь в том, что прирождённый талант спортсмена мог соперничать только с его скверным характером. Он отказался слушать тренеров и всё делал исключительно по-своему.       Наглый, упрямый, он всю карьеру бежал впереди паровоза, желая всем и каждому доказать, что он лучший. Ему нужен был тренер, который мог бы за ним поспевать, и таким оказался молодой, прыткий, ещё не успевший забыть хруст льда под коньками Эрвин Смит. Из них получился отличный тандем, и вот уже четырнадцать лет в каждом интервью после победы Леви не забывал говорить, что медали — это заслуга не только спортсмена, но и его тренера.       Он искренне считал, что встреча с Эрвином была для него большой удачей. Ведь он обрёл не только тренера, с которым работает и выигрывает почти всю свою карьеру, но и настоящего друга.       — Когда объявим? — спросил Смит, пытаясь скрыть в голосе грусть.       — Когда выиграем золото Гран-при в декабре, — объявил Леви и усмехнулся, когда густые брови тренера удивлённо поползли вверх. — А ты думал я позорно уйду с серебром?       — Вот теперь я тебя узнаю, — губы Эрвина растянулись в широкой улыбке.       — Ты же понимаешь, что я просто обязан надрать всем задницы.       — Ну это само собой, — усмехнулся Смит.       — В этот раз всё должно быть как-то по-особенному, — глаза Леви вспыхнули азартом. — Нужно сейчас же заняться новой программой.       — Сейчас? Мы же только позавчера прилетели, — Эрвин откинулся на спинку кресла и ткнул Аккермана кулаком в плечо. — Сезон закончился, расслабься, отдохни, потом будем работать. Тебе ещё ногу надо в порядок привести.       — Успеется, — отмахнулся фигурист. — Я хочу начать работать над программой сейчас.       Смит лишь тяжело вздохнул отлично зная, что если этот упрямец чем-то загорелся, то уже не отступит. Даже если запереть его в камере с титановыми прутьями, он перегрызёт эти прутья и сделает по-своему.       — Хорошо, я подумаю, — сдался Эрвин. — Одно радует: больше никаких ночёвок на стадионе, пробежек через весь город, звонков в три часа ночи в стиле «слыш, я тут такое придумал…».       Смит негромко рассмеялся, вспоминая как все эти годы Леви не щадил ни себя, ни тем более его.       — Да харе ныть, ты же будешь скучать по всему этому, — хмыкнул Аккерман, понимающе переглянувшись с тренером.       — Буду, наверно даже очень, — признался Эрвин. — Так же, как и ты.       — М-да, — задумчиво буркнул Леви, уставившись на ровный белоснежный пласт льда. — Не говори пока об этом никому.       — О чём не говорить? — внезапно за их спинами раздался ещё один знакомый обоим голос.       — Не твоё дело, — фыркнул Леви, обращаясь к незваной гостье, и посмотрел на Эрвина, который одними губами прошептал «скажи ей сам».       — Как это не моё? — женщина приблизилась вплотную и облокотилась локтями на спинки обоих кресел Леви и Эрвина. — Я же отвечаю за тебя, пень ты ворчливый, — возмутившись, она несильно пихнула Аккермана в плечо и тут же сменила тему. — Кстати, раз уж припёрся, пошли конечность твою посмотрим.       — «Пень» значит? Так-то ты с двукратным олимпийским? — нехотя поднимаясь, проворчал Аккерман.       — Ну не ной, я же не со зла, — отмахнулась от него женщина и деловито поправила съехавшие на нос очки. — И давай-ка спину тоже посмотрим, мне не понравилось, как ты скривился после бильмана.       — Как скажешь, — тяжело вздохнув, сдался Леви и поплёлся вверх по лестнице вслед за своим личным врачом.       Он отлично знал, что с Ханджи Зое лучше не спорить, всё равно не отцепится. И потом, профессиональный глаз у неё что надо. Леви полностью доверил Ханджи своё здоровье и ни разу за восемь лет она не подвела его.       Зое была ещё одним другом, с которым Аккермана свело фигурное катание и, по правде говоря, последним. В его жизни, конечно, были приятели, знакомые, но по-настоящему близких друзей было всего двое — Эрвин и Ханджи. И Леви считал, что этих двоих ему более чем достаточно.       — Сразу к осмотру или по традиции стандартные вопросы? — спросила Зое, лукаво улыбаясь, когда они зашли в её кабинет, и тут уже принялась натягивать резиновые перчатки.       — Как будто ты не знаешь, что писать, — Леви закатил глаза и быстро скинул ботинки.       Осмотрев все интересующие её части Аккермана, Ханджи, не сказав ничего нового, назначила всё те же мази и физио, а ещё отправила на массаж. Внимательным взглядом осматривая усталое лицо своего подопечного, женщина вздохнула и покачала головой.       — Тебе нужен отдых, хотя бы недельку.       — Я в порядке, — буркнул Аккерман, натягивая джинсы.       — Леви, я серьёзно. Я тебе сейчас это как врач говорю, — уже серьёзнее произнесла Ханджи, оставшись не в восторге от его физического состояния.       — Отдохну после декабря, — сев напротив неё, ответил Аккерман и, поймав вопросительный взгляд своего врача, признался. — Ханджи, я решил завершить карьеру после Гран-при.       Переменившись в лице, Зое было открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала и закрыла его обратно, сильно нахмурив брови.       — Ты уверен? — подумав, спросила она, внимательно глядя в глаза Леви.       — Да, — кивнул тот и почувствовал, что чем больше он об этом говорит, тем больше утверждается в правильности своего решения. Кажется, он действительно к этому готов.       — Вы об этом с Эрвином говорили? — догадалась женщина.       — Да, я решил, что скажу только ему и тебе. Так что ни слова об этом.       — Поняла, — кивнула Зое, и высокий хвост коротких волос на её голове смешно качнулся. — Я конечно знала, что скоро это произойдёт, но, если честно, всё равно в шоке, — нервно усмехнулась она, подперев кулаком голову. — Казалось, что ты всегда будешь на льду.       — Знаю, мне тоже, — пробормотал Леви, не сумев скрыть в голосе тоски.       Повисла небольшая пауза, каждый задумался о своём не очень весёлом, и Аккерман вдруг услышал тихий всхлип.       — Ладно, к чёрту грусть, — тут же встрепенулась женщина, блестя непролитыми слезами из-под очков. — Поплакать мы всегда успеем, — Зое подмигнула Леви и решила сменить тему. — Вы ведь с Эрвином задумали что-то особенное?       — В идеале да, — усмехнулся спортсмен и, расправив плечи, гордо вскинул подбородок. — Хочу, чтобы меня запомнили. Так что работы выше крыши.       — Брось, тебя и так никогда не забудут. Шутка ли: четыре олимпийские медали! — Ханджи всплеснула рукой для пущего эффекта.       — Две, — быстро поправил её Леви.       — Четыре. Серебро и бронза тоже считаются, — напомнила Зое, зная, что упрямый гордец признаёт только золотые медали. — А по поводу «работы выше крыши» ещё раз скажу, что тебе надо отдохнуть.       — А я ещё раз скажу, что в порядке, — не собирался внемлить её совету Аккерман.       Ханджи раздражённо цокнула языком и вдруг, что-то вспомнив, просияла лицом.       — Слушай, а приходи ко мне через неделю в субботу? Я устраиваю небольшой праздник. Отвлечёшься, выпьешь, может познакомишься с кем-нибудь… — многозначительно замолчала она, состроив Леви глазки.       — Да кому я нужен? — фыркнул тот.       — Может кому-нибудь и нужен, — загадочно покачав головой, проворковала Зое.       — Есть кто на примете? — разгадал её помыслы мужчина и спросил, пожалуй, только ради приличия.       — Есть, — радостно кивнула женщина. — Хороший мальчик, я дружу с его мамой.       — Мамой? — скривился Аккерман. — Пожалуйста, скажи, что он хотя бы совершеннолетний.       — Расслабься, ему двадцать три.       — Студент? — скептически дёрнув бровью, спросил Леви. Только сопливых студентов ему ещё не хватало.       — Последний курс магистратуры. Серьёзный и целеустремлённый парень, между прочим, — кажется, Зое всё же не теряла надежды продвинуть своего протеже.       — Обойдусь, — отмахнулся Аккерман и напомнил. — Ты же знаешь, у меня нет времени на отношения.       — Хотя бы просто приходи отдохнуть, — попросила Ханджи, уже не надеясь его с кем-то свести. — Можешь с ним не знакомиться.       — Я подумаю, — обнадёжил он подругу, мысленно решив, что точно никуда не пойдёт.