Спойлеры

В пылу битвы Какаши даже не замечает, что на Коноху мягкой периной опустилась ночь. У входа в «Якинику» зажглись огни. Круг, образованный разномастными шиноби, постепенно рассасывается — они просачиваются обратно в ресторан, шутя и обмениваясь мнениями об увиденном шоу. Какаши толком не слышит, что о нем говорили: адреналин, хлещущий через край во время обмена ударами, постепенно покидает кровь. Книга, которую Какаши собирался приобрести для Ли, так и осталась на полке книжного магазина. Уронив шкаф, они с Ирукой попортили больше книг, чем Какаши мог оплатить без вреда для текущего бюджета. Пришлось придумывать другой подарок буквально на ходу. Идея спарринга напросилась сама собой: Какаши был зол, как хвостатая тварь. Ситуация, сложившаяся в магазине, вывела Какаши из себя. Он потерял контроль. Позволил себе отозваться на желание Ируки, позволил вести! Какаши не был неопытным мальчишкой, он прекрасно осознавал, что произошло, и что они делали. В общественном месте. Если бы Тиба-сан увидел эту сцену, Ируке осталось бы лишь собирать свои вещи, потому что в Академии работать ему бы уже не позволили. Какаши не особо скрывался от других шиноби, с которыми выполнял задания, и во время остановок в крупных городах не особо таился, уходя в бордель. Но когда он вел на задание своих генинов, половым излишествам приходилось подождать. Детство у генинов заканчивается рано, но все равно оставались темы, которые им знать не стоило. А уж про малолеток из Академии и говорить не приходилось: сенсея-извращенца мигом поперли бы с работы. Ирука любил свою работу до обморока, он ни за что не простил бы себе, если бы пришлось уйти. И Наруто, узнай он вдруг причину, не простил бы Какаши за то, что тот позволил этому случиться. А Какаши практически позволил. Более того, спровоцировал. В общем, злость раздирала Какаши грудь, прорастая между ребер колючими ростками шиповника. Необходимо было куда-то деть эмоции, пока они не запросились наружу. Можно было сходить на полигон, поколотить манекен, но времени на это не оставалось. К тому же, бездушный манекен не отвечал на удары. Но сегодня у Какаши был Ли, который левую руку отдал бы, чтобы сразиться с ним. Оставалось лишь сложить два и два. И сейчас, основательно потрепанный — спарринг вышел отличным! — Какаши чувствует себя опустошенным и успокоившимся. Он некоторое время сидит на земле, пытаясь сообразить, все ли кости у него целы. Ли не жалел Какаши и сражался в полную силу, и остается лишь гадать, почему Ли все-таки не использовал Врата. Впрочем, объяснение было, скорее всего, элементарным: Врата чрезвычайно истощали чакру. Использование даже Врат Открытия несло в себе риск попросту уснуть после боя. Хорошо, если не лицом в салате. — Какаши-сенсей, это было потрясающе! — слышит Какаши над собой. Утерев заливающий глаза пот, Какаши поднимает взгляд и видит над собой вездесущего Ируку. Он протягивает Какаши руку, чтобы помочь встать, но Какаши игнорирует дружелюбный жест и поднимается сам. По лицу Ируки невозможно сказать, чтобы поступок Какаши его задел, но смотрит он как-то странно. Отряхнув запылившийся во время боя жилет, Какаши равнодушно интересуется: — Вы в порядке, Ирука-сенсей? Ирука после того недоразумения в магазинчике выглядит так, будто Ли сейчас вовсе не Какаши в пыли валял. Обычно аккуратный нос похож на помидор. Неужели Какаши так сильно ударил Ируку? Вроде старался выполнить странную просьбу достаточно мягко… — Да, спасибо, — Ирука усмехается, безотчетно поднимая руку, чтобы потереть шрам на переносице. — Ой-й-й… — Дайте взглянуть, — Какаши бесцеремонно задирает лицо Ируки чуть выше, разворачивая его к фонарям, и придирчиво изучает многострадальный нос. — Нет, не сломан. Однако, какой же вы нежный, сенсей, крови было столько, что я решил, будто убил вас. Легкая насмешка в голосе Какаши не остается незамеченной: Ирука густо заливается краской и выдавливает: — Сосуды в носу… Тонкие… То, что Ирука-сенсей особо не пострадал, странным образом утешает Какаши. Да, он зол на Ируку сильнее, чем мог бы поверить сам. Но калечить его Какаши не хотел — что бы о нем ни говорили, какие бы слухи ни ходили, Какаши не любил причинять боль без нужды. — Идите, сенсей, — советует Какаши, пресекая попытку Ируки что-то спросить. — Наруто здесь нет, если поторопитесь, даже успеете ухватить немного барбекю. — А вы? — робко спрашивает Ирука. — Подышу ночным воздухом, пожалуй. Пообщаюсь с Гаем. Извините. Какаши задирает голову к крыше «Якинику», готовясь к прыжку, но вдруг чувствует уже знакомые пальцы на рукаве. Боже, да что опять-то?! — Да, сенсей? — спрашивает Какаши максимально кротко. — Вы чего-то хотели? — Я… — опять краснеет Ирука. — Это был очень красивый бой. Могу я попросить… Как-нибудь… Мы могли бы сразиться? От неожиданности предложения Какаши теряется, но тут же в его голову приходит остроумный ответ. Наклонившись поближе к уху краснеющего, как девица, сенсея, Какаши вкрадчиво спрашивает: — Мне кажется, мы уже сразились сегодня, не так ли? Или я прав и вам это все-таки нравится? Ирука отшатывается от Какаши, как от огня, выдавливает: «Простите» и кидается в «Якинику», спеша укрыться за надежными стенами. Усмехнувшись, Какаши в два прыжка оказывается на крыше и усаживается рядом с забравшимся на самый конек Гаем, потягиваясь до хруста в натруженных плечах. Какое-то время они просто молчат, созерцая понемногу высыпающие на небо первые звезды. — Проблемы? — коротко интересуется Гай. Проблемы? Можно ли назвать проблемой Ируку, настойчиво пытавшегося забраться Какаши в штаны? Можно ли назвать проблемой его хриплый шепот и мольбы о милосердии, обкусанные сухие губы и сбивчивое дыхание, его рваный пульс, который Какаши ощущал пальцами, удерживая сенсея за горло? Какаши не считал себя героем-любовником. Его похождения обычно ограничивались бордельными мальчишками, с которыми не надо строить из себя угодливого кавалера. С ними не приходилось разговаривать после секса, лежать в обнимку, и еще ни один из тех мотыльков, которым Какаши платил за послушание, не пытался его поцеловать. Но Ирука… — Так, — отвечает Какаши смазанно. — Временные неурядицы. Но Ирука… Рассеянно сунув руку в подсумок, Какаши достает сюрикен и принимается играть им, перекатывая между фалангами пальцев. От большого к мизинцу, от мизинца к большому — острая метательная звездочка не оставляет ни царапины, и кожаные митенки на руках совсем не мешают. Гай, наблюдающий за Какаши, усмехается краем рта: — Позер. — Ты о чем? — невинно интересуется Какаши. — Я все видел. Ты поддался, — обвиняет Гай. — Вот уж нет, — возражает Какаши спокойно. — Ли держал меня «воткнутым веслом». Если бы я дернулся, сломал бы себе руку в трех местах. Мне нравятся мои руки, Гай. — Да-да, — кивает Гай. — Давай… Поучи кошку мышей ловить. Ты поддался. Повисает молчание, после которого Гай тихо добавляет: — Спасибо. — Не знаю, о чем ты, — пожимает плечами Какаши. Гай не продолжает спор, делая какие-то молчаливые выводы. Какаши же разглядывает ночное небо и размышляет: поддался ли он на самом деле? Чтобы честно победить Какаши, Ли пришлось бы снять утяжелители и, возможно, действительно открыть пару Врат. Но не в победе была цель Какаши. — Грандиозный праздник, — нарушает молчание Какаши. — Ли выглядит счастливым. — Надеюсь, что ты прав. — Гай, ты излишне расточителен. Это всего лишь ранг чуунина. Ты джонина так не отмечал. Ну, выпили, подурачились тогда с Асумой и Куренай, но чтобы всю деревню… — Нас всех убьют, Какаши, — перебивает Гай, не глядя на Какаши. — Рано или поздно. Когда Ли получил травму, я впервые понял, что могу потерять его. Я испугался. Лучше уж я буду весь год на миссиях пропадать, но этот день Ли запомнит, и если вдруг кого-то из нас убьют… — Гай, он не твой сын, — напоминает Какаши. — Ай, ладно. Если нужна будет помощь… — К тому же, — продолжает Гай с едва заметной ухмылкой, — выпивку оплачивает Цунаде-сама. Какаши от неожиданности давится собственным вдохом и некоторое время надсадно кашляет, утирая выступившие слезы. — Цунаде… кха! Ты о нашей Хокаге, или у нас в Конохе есть ее тезка, а я и не в курсе? — Да, о нашей Пятой, — подтверждает Гай. — Когда я принес ей приглашение, она сама предложила вложиться. — Пятая?! Сама предложила?! Гай, чего я о тебе еще не знаю? У Пятой снега зимой не допросишься, а уж денег… — Ой, ладно тебе. Сейчас объясню. Когда Ли лежал после операции со спицами в половине тела, так сложилось, что в Конохе не было обезболивающих препаратов. Его мучили ужасные боли — представь, что половину твоего тела попросту раздавило… Ой, Какаши, извини. Я не хотел напоминать. — Ладно, проехали. Дальше? — Цунаде-сама сказала тогда, что впервые видит такое самообладание перед лицом боли. Ли не просто терпел, он еще и пытался подбодрить куноичи, которые за ним ухаживали. Он просто пылал силой Юности, Какаши, ты бы видел, как он держался! Пятая пообещала ему тогда, что если Ли вытерпит без единого писка извлечение спиц, его ждет подарок. И вот… — Гай, ты… — Какаши замолкает, не зная, каким эпитетом наградить товарища. — Мда… Ли так вырос… — Да… Твои тоже подросли, не так ли? Сакура-чан тренируется с Цунаде-сама так интенсивно. Они даже на праздник не пришли, сильно заняты на полигоне. Вместо ответа Какаши закатывает рукав и подносит к глазам Гая травмированную на недавней миссии руку. Уважительно осмотрев шрам, Гай интересуется: — Сакура лечила, да? — Проморгал я ее, — с досадой кивает Какаши, опуская рукав обратно. — Интересно, как там Наруто… Гай собирается что-то ответить, но над коньком крыши вдруг появляется голова Асумы: — Эй, вы долго еще? Молодежь разошлась, мы собираемся играть в «Правду или вызов». — «Правда или вызов»! — Гай вскакивает, вставая в любимую позу. — Я обязательно обыграю тебя, Какаши, вот увидишь! Какаши вздыхает, пряча улыбку под маской. Гай… Всегда ведет себя, как дурачок, если его видит кто-нибудь, кроме Какаши. В «Якинику» действительно больше нет никого младше восемнадцати: комендантский час никто не отменял. Остались, в основном, джонины и часть взрослых чуунинов. Незнакомых лиц почти нет: только одну девушку, скромно сидящую неподалеку от Куренай, Какаши не узнает. Заметив пристальный взгляд, куноичи смущенно поправляет нарядную юкату и поясняет, будто пытаясь оправдать свое присутствие: — Я ухаживала за Ли-куном после операции. Я — ирьенин Госпиталя. — Приятно познакомиться, — вежливо кивает Какаши, мгновенно теряя всякий интерес. Общими усилиями сдвигают столы, Гай приносит откуда-то ящик саке и миниатюрные чашечки, а также коробку с карточками к игре. — Какаши-сан, — машет рукой Ирука, — я занял вам место! Какаши вежливо кивает, усаживаясь. Прекрасно. Мироздание явно издевается над Какаши, буквально тыча его лицом в настырного учителя. Смутившись, Ирука-сенсей опускает глаза: — Я приберег вам немного барбекю, но боюсь, оно остыло. Слова дежурной благодарности застывают на языке. Какаши недоумевающе глядит в тарелку, которую Ирука неловко двигает к нему. Кроме барбекю, Ирука отложил на нее копченого мяса, немного сыра и овощей. Эта забота кажется Какаши странной, но почему-то от нее становится немного теплее на душе. Вот только растаять не хватало. — Благодарю, Ирука-сенсей, — ровно кивает Какаши, стараясь не показать, что ему приятно. Генма, сидящий от Ируки слева, кривляется и показывает какой-то непонятный жест, но сразу же получает от Ируки крепкий подзатыльник. Гай, наконец, разливает саке и кладет в середину стола рассортированные на две кучки карточки. Какаши вздыхает: пить придется украдкой, пока внимание игроков будет приковано к очередной жертве. Ничего, ему все равно хватит времени — сегодня Какаши собирается надраться до неприличия, чтобы крепко проспать всю ночь, следующее утро и день, а к вечеру встать и начать собираться на следующую миссию. — Начинаем? — спрашивает Асума, перебирая в лопатообразной ладони игральные кубики. Жребий указывает на Аобу. Быстро опрокинув в себя порцию саке, он с удовольствием морщится и крякает: — Правда. — Хм, посмотрим… — Асума вытягивает карточку из левой стопки. — Какую самую серьезную травму ты получал? Достаточно невинный вопрос для начала. Все присутствующие оборачиваются к Аобе, который неторопливо встает и принимается разбинтовывать правое запястье. Под белоснежными тугими бинтами, фиксирующими сустав, обнаруживается толстый, уродливый шрам, уже побелевший с годами. — Красиво, — оценивает Асума. — Где купил? — В стране Воды на сдачу дали, — отзывается Аоба, заматывая руку обратно. — Почти отрубили, пошло нагноение, ирьенины делали, что могли, но полгода мне пришлось беречь руку и есть левой. Вы когда-нибудь пытались есть палочками с помощью левой руки? Тот еще опыт. — Вас не мучают погодные боли, Аоба-сан? — вдруг открывает рот куноичи-ирьенин. — Я могла бы составить для вас мазь. Повисает неловкое молчание. Куноичи, правильно истолковавшая паузу, скомканно извиняется и прячет смущение в чашечке с саке. Какаши вдруг ловит себя на мысли, что здесь нет никого, кто работал бы в Госпитале, и девушка наверняка чувствует себя максимально неловко. Интересно, почему она не ушла вслед за молодежью, почему осталась играть? — Ладно. Тяни карточку, — командует Асума. Аоба бросает игральные кости и жребий указывает на Какаши. Торопливо опрокинув в себя саке так, что никто из присутствующих не успевает разглядеть его лица, Какаши поднимает палец: — Правда. — Хм… Какую самую странную вещь вы прямо сейчас носите при себе, Какаши-сенсей? — вежливо озвучивает вопрос Аоба, пряча карточку в самый низ стопки. Какаши расстегивает кармашек жилета и извлекает на свет маленькую фотографию. Гай на другом конце стола заливается краской до корней волос. — Какаши-сенсей, — Аобу разбирает смех, — зачем вы носите при себе снимок маленького Гая? — Отдай сюда, Какаши, — стонет Гай, утирая слезы, — ты обещал, что никому ее не покажешь. — Я вообще-то хотел передарить ее Ли, — дразнится Какаши, — но… — Упаси бог Ли увидеть своего сенсея сидящим на горшке, — смеется Куренай. — Бросай кости, Какаши. Кости указывают на Асуму, который выбирает «вызов». Задание: «Помирись со своей рукой» веселит присутствующих до слез. — Да я с ней и не ссорился, — хохмит Асума, вставая. Раздается буквально взрыв смеха. Кое-кто даже глаза начинает вытирать, пытаясь вдохнуть. — Куренай-сенсей, что же вы так, — гогочет Генма. — Ай, Ирука, придурок, хватит меня бить! Асума бурно мирится со своей пятерней и ход переходит к нему. Пока Гай изображает тюленя, кстати, весьма талантливо, Какаши удается еще немного выпить и съесть кусочек барбекю, заботливо припасенный Ирукой. Сам же Ирука упорно не смотрит на Какаши, ковыряясь в тарелке, и только пьет — многовато для паиньки-учителя, которого знает Какаши. Впрочем, после возвращения с миссии Какаши не узнает Ируку совершенно: ангел в человеческом обличии, самый добрый чуунин Конохи, человек, которого Наруто обожает, как родственника, предстал перед Какаши со своей темной, изнаночной стороны. И теперь Какаши не знает, что делать ему с этим знанием. И стоит ли что-то делать вообще. Игра продолжается дальше. Вот уже очередь снова дошла до Асумы и карточку с заданием тянет Ирука. Смутившись, сенсей неловко зачитывает: — Эээ… Встаньте перед любым присутствующим на колени и предложите ему стать вашей женой или вашим мужем, Асума-сан. Повисает звенящая тишина. Протянутые к закускам палочки замирают в воздухе в ожидании. Асума отодвигает стул, неловко поднимаясь. — Что ж, — смущенно говорит Асума, вставая на колено. — Думаю, это указующий перст судьбы, Куренай? — Как знать, — тихо отвечает раскрасневшаяся Куренай, потупив взор. — Это самое прекрасное, что я видел за сегодняшний день, — бормочет Гай, как ему кажется, неслышно. Естественно, Гая слышат все. И Асума, и Куренай краснеют еще сильнее. — Куренай, — откашлявшись, Асума поднимает глаза на подругу, — думаю, ни для кого уже не секрет, что мы с тобой встречаемся. Хотя я просил держать все в тайне, но разве этим придуркам можно доверить что-то, кроме собственной жизни? Взрыв хохота отдается воткнутой в висок отверткой. — Выйдешь за меня? — спрашивает Асума, наконец. — Я сейчас заплачу, — так же «неслышно», как и до этого, предупреждает Гай. — Выйду, выйду, — улыбается Куренай. Взрыв аплодисментов вспыхивает белым где-то позади глаз. Какаши стискивает край стола в ладонях. Надо бы сворачиваться и уходить домой, в тишину одиноких комнат… Очередь доходит до Генмы. Успешно выпив коктейль из горчицы и соевого соуса, как требовало от него задание, он бросает кости: — Ирука! Ирука вздрагивает, нервно поднимая глаза от тарелки, с которой за весь вечер ничего не исчезло: — Правда. Генма тянет карточку: — Отлично, — хмыкает он. — Ты влюблен, Ирука? Расскажи всем нам, в кого ты влюблен и почему. Кто-то из коллег Ируки, чуунинов Академии, издает подначивающий свист. Ирука же почему-то бледнеет, как смерть, и накрепко закрывает рот. — Ну же, Ирука-сенсей, — ободряюще подмигивает раскрасневшаяся и счастливая Куренай. — Тут все свои. — Нет, — тихо цедит Ирука, вцепляясь в стол. — Я отказываюсь. — Ну, Ирука, — подначивает Генма, — тут столько уже нелепостей прозвучало, что нам — услышать еще одну? Давай-давай, расскажи нам, как зовут твою любовь на всю жизнь? Смешок прокатывается над столами, а Ирука бледнеет еще сильнее. — Не буду, — мотает Ирука головой. — Давай «вызов»! — Так не по правилам, — возмущается Генма, но за Ируку вдруг заступается Асума: — Ладно вам, Генма, вопрос достаточно деликатный, не смущайте человека. Тяните другую карточку, пусть Ирука-сенсей выполнит задание. Фыркнув, Генма вытягивает карточку из другой стопки. Некоторое время он пялится в плотный картон, а затем начинает хихикать. Громче и громче, буквально икая от смеха: — Иру… Ха-ха-ха! У тебя есть… ха-ха! Последний шанс! Скажи нам… в кого ты… ой, не могу… в кого ты влюблен или поцелуй взасос соседа! Ой, мамочки! Ирука становится белее простыни. Какаши с досадой мысленно выругивается: мироздание определенно на что-то намекает! Ну, к кому еще сейчас полезет с поцелуями Ирука? Спасибо еще, если товарищи по-доброму посмеются над ним и забудут, а ну как начнут поддразнивать? Надо что-то придумать, щеку подставить, что ли, выручить беднягу… Скрежет отодвигаемого стула заставляет поморщиться. Ирука встает. Его лицо напоминает лик мраморной статуи: черты лица заострились и стали жесткими, живой взгляд остекленел, но на губах играет деланая улыбка. Прижав руку к груди, Ирука тихо выговаривает: — Что ж, кажется, у меня не остается выбора, не так ли? Я берег эту тайну в своем сердце, но пришло время раскрыть свои чувства. «Чего-о?!» Какаши резко становится неуютно, а положенный в рот кусочек мяса вдруг встает поперек горла. Ирука же… не… — Генма! — вдруг поворачивается Ирука спиной к Какаши. — Я не могу больше скрывать! В день, когда я увидел твои голубые глаза… — Э-э-э… Карие, вообще-то, — мямлит Генма, опасливо отодвигаясь. — Это неважно, — отмахивается Ирука. — В моей груди расцветают одуванчики, когда я смотрю на тебя, мне хочется оберегать тебя до конца жизни, и если вдруг Луна будет падать на землю, я… Какаши становится жарко где-то между ключицами. Он так сильно стискивает палочки для еды, что одна из них жалобно трещит между его пальцами. Что. Происходит?.. — Вранье! — выкрикивает кто-то из присутствующих. — Ты плохой актер, Ирука! Не отмазывайся, целуй соседа! — Да! — поддерживает другой голос. — Но в щечку не считается, давай по-взрослому! Какаши поднимает взгляд и в упор смотрит на бледного, как смерть, Ируку. «Что происходит?» — мысленно спрашивает Какаши, будто бы Ирука может его услышать. — Эх, ладно, — Ирука вдруг залихватски опрокидывает в себя саке и утирает рот. — Не верите, придется целоваться. Хм, кого выбрать? Куноичи-ирьенин вдруг открывает хорошенький ротик, но так и не решается заговорить, видимо, вспомнив о том неловком вопросе, касающемся Аобы. — С Какаши-сана маску снять сложнее, чем трусы, — продолжает зубоскалить Ирука. — Да и вы все видели, как он сражался с Ли-куном. Меня он точно угробит. Придется… Не надо слов, Генма, действуем! Прежде, чем Генма успевает отреагировать, Ирука заламывает ему запястье, заставляя качнуться вперед, и впивается поцелуем в приоткрытый для вскрика рот. Кто-то одобрительно восклицает: «О-о-о-о!», снова гремит дружный смех. Палочки жалобно трещат в последний раз и рассыпаются щепками между побелевшими пальцами. Воздух с трудом проходит в спазмированное горло. Гнев, едва-едва погашенный в сражении с Ли, возвращается в десятикратном размере. Какаши не просто зол — он взбешен, и не хватает лишь какой-то последней капли, чтобы склонить чашу весов окончательно. Генма, наконец, вырывается из объятий Ируки, но сказать ничего не успевает — кулак Ируки впечатывается в его солнечное сплетение, вышибая воздух из легких. После чего Ирука, перевернув стул, опрометью кидается прочь из «Якинику». — Эй, Генма, ты живой? — запоздало интересуется Райдо, привстав из-за стола и с тревогой глядя на товарища. Какаши косится на Генму исподлобья, не шевеля ни мускулом. Он и так отлично видит его припухшие от старательного поцелуя губы, видит кровоточащий след от зубов Ируки. «Милосердия…» — Кха-а-а, — кашляет Генма, утирая пострадавший рот. — Не умеет Ирука целоваться, не возьмут его замуж… Больно, черт бы его побрал. Извините. «Умоляю, Какаши-сенсей, милосердия…» Генма выбирается из-за стола, перевернув бутылочку с саке, стоящую рядом с ним. Алкоголь проливается на платье Куренай, та начинает возмущаться, образуется веселая суматоха, и в этой суматохе уже никто не замечает третьего исчезнувшего из-за стола человека. Какаши Хатаке.