Спойлеры

Когда Какаши возвращается с очередной миссии, на улицах Конохи уже вовсю царит осень. Уходил он в летней форме, а вернувшись, уже основательно мерзнет. Не начался бы насморк — в маске насморк оборачивается внушительной проблемой. Пожалуй, пора сходить в отдел снабжения, пусть снимут мерки и выдадут что потеплее… — Поздравляем с возвращением, — дежурно приветствуют Какаши Котецу и Изумо. — Как миссия? — Нормально, — по привычке лаконично отзывается Какаши. «Интересно, спрашивали ли эти двое у Ируки, как прошла миссия, когда он пытался выполнять боевые задания? И что он им отвечал? Он словоохотлив, наверняка, останавливался поболтать… И почему я о нем вспомнил…» На душе становится погано. Для Какаши осень наступила раньше, чем для остальных — когда он валялся в полуживом виде после сдачи пакета крови для переливания Ируке и слушал Пятую. С каким достоинством он позволял надеть на себя наручники и приковать к кровати, с какой готовностью он пошел бы в тюрьму, если бы Ирука побоялся сказать правду! Какаши был готов ко всему, даже к признанию Ирукой «насилия». Он простил его заранее за все, что возможно простить, когда Пятая вышла из операционной спустя четыре бесконечных часа и выдохнула с улыбкой: «Жив!». Не готов был Какаши только к тому, что фраза Ируки: «Догадка станет диагнозом, а диагноз — приговором», обернется пророчеством. Вот только приговор в тот вечер вынесли не Ируке. Когда Шизуне, наконец, вытащила из вены Какаши трубку, по которой стекала ценная для Ируки жидкость, Какаши едва нашел в себе силы попросить, чтобы отсыпаться его положили в другой палате. Не мог. Боялся сорваться. Боялся услышать какие-то оправдания, клятвы, заверения. Боялся пойти искать Асуку — желание накормить ее «возбудителем» и запереть в казарме с десятком АНБУ было слишком велико. Какаши попросил закрыть дверь снаружи и до утра просто лежал, пялясь в потолок, а утром тихо ушел, стараясь не слишком сильно шататься. Тогда, вернувшись домой, Какаши упал лицом в подушку и подумал: какая удача, что они с Ирукой не трахались в его постели. Какаши не смог бы в ней после этого уснуть. — Куда вы теперь? — будто бы между прочим, интересуется Котецу. — К Пятой? — Домой, отчет писать, — разглядывая чрезвычайно интересный каменный забор, отвечает Какаши. — В город на выходных не собираетесь? — подмигнул Изумо. — Пощусь, — бурчит себе под нос Какаши, расписываясь в журнале. Не собираясь больше разговаривать со стражниками, Какаши направляется прямо домой. Нужно еще найти эрзац для написания отчета. Какаши закрывает дверь на два оборота ключа, устало бросает походную торбу у порога, там же и разувается. Нехотя тащится в душ, смывать дорожную пыль и состирывать чужую кровь с униформы. Насыпает свежего корма в собачьи миски, сует нос в холодильник — но там ожидаемо пусто. Ладно, теперь до утра, сходит в Ичираку… В постель Какаши буквально падает, поднимая грохот, и сразу зарывается в подушку. Но сон никак не идет, будто вовсе и не Какаши бежал тридцать часов без остановки, чтобы поскорее вернуться в Коноху. Да еще и чертов организм требует своего… Ладно. Какаши, не глядя, сует руку под подушку и нащупывает первую и единственную за свою жизнь украденную вещь. Ему не стыдно — Ирука даже не заметит пропажи. Закрыв глаза, Какаши выдавливает на ладонь немного крема и стискивает зубы, чтобы не застонать: тонкий аромат трав действует не хуже всякого «возбудителя». Это какое-то наваждение, гендзюцу, приворот, может быть — Какаши, прикрыв глаза локтем, другой рукой дрочит лопающийся от перевозбуждения член и понимает, насколько же влип. На миссии он даже не ходил в бордель за компанию с напарниками. Ни одна из общественных задниц больше не привлекает Какаши — ему нужен Ирука. И-ру-ка. Какаши стискивает в скользкой от крема ладони постившийся два месяца член и буквально кусает губы, но кончить не может: аромат крема разбудил воспоминания, но ему так не хватает запаха самого Ируки… Какаши хотел бы не драть сейчас собственный кулак, а трахать Ируку. Воспользоваться нормальной смазкой, залить желанный зад так, чтобы хлюпало, вколачиваться, слушая стоны наслаждения вперемешку с отборной руганью. Поддерживать Ируку поперек груди, чтобы у того под весом Какаши не разъезжались колени, кусать оттопыреную лопатку, зарываться носом в пахнущие шампунем волосы на затылке… Заставлять облизывать свои пальцы, да, а потом этими мокрыми пальцами неторопливо трахать Ируку, не слушая сбивчивые мольбы. Он бы по-блядски раскидывал ноги, совершенно не смущаясь и не краснея, да… А потом… Потом Ирука снова насаживался бы на Какаши сверху, запрокинув голову, и шептал бы: «Люблю». Какаши ни за что, никому не признался бы, насколько это нечаянное «люблю» согрело его изодранную душу… «Он пил конские дозы «возбудителя», — Какаши стискивает зубы, останавливая движение руки. — Ируке было все равно, кому подставлять зад в таком состоянии. Мне было, по сути, тоже все равно, в кого пихать член. Почему же сейчас я хочу именно его?» Так и не кончив, Какаши сворачивается в клубок и впивается зубами в подушку. Постель впервые за жизнь кажется слишком большой для него одного. Ирука, нужен Ирука. После того, как Ирука сходил бы в душ в ту злополучную ночь, они уснули бы вместе, в обнимку. Час, два — на короткий отдых, потом проснуться — и снова ласкаться, изучая тела друг друга. Даже когда не осталось бы сил, а яйца начали бы походить на выжатые тряпочки, все равно — гладить, трогать, изучать чувствительные места. Щекотаться и слушать хохот. Прятать лицо в распущенных волосах Ируки и чувствовать его пальцы — в своих. Ему не хватило. Этой нежности, которую Какаши не заслужил, ему не хва-ти-ло. Он все еще чувствует ладонями влажную горячую кожу Ируки, такую молочно-чистую, без единого боевого шрама. Не то, что покрытое белыми нитями рубцов тело Какаши. Ирука, Ирука. Может быть, он напоил бы Какаши чаем с утра… Может быть, Какаши на прощание отымел бы Ируку прямо на кухонном столе… Какаши сходит с ума, не может спать, не видит ничего вокруг. На миссии он рубился с врагом, как не рубился никогда раньше — Какаши впервые боялся, что его убьют. Убьют и похоронят, и тогда он никогда не вернется в Коноху, на улицах которой можно столкнуться с Ирукой. С таким веселым, добродушным, образцово-вежливым молодым учителем, воспитанным и правильным… Пока за ним не закроются двери дома, где можно будет тихонько ругнуться, раз никто не слышит. Ирука. Так нужен Ирука. Нужен прямо сейчас. Наутро, едва светает, Какаши неторопливо собирает свежезаточенное оружие, сухой паек, складывает в походную торбу и выбирается на улицу, тщательно заперев дверь. Штаб еще не начал работу, но Какаши и не собирается ждать: он собирается подсунуть отчет под запертую дверь и отправиться на следующую миссию. Наверняка у Пятой найдется что-нибудь интересное для него… Вот только дверь кабинета, куда Какаши направляется, оказывается не заперта. — Ирука-сенсей? — Какаши останавливается на пороге залитого электрическим светом кабинета. Спит. На рассыпанных по столу бумагах. Так сладко спит, едва слюной их не пачкает. Все, как тогда, в самый первый день, вот только волосы Ируки крепко связаны в неизменный хвост. На мгновение Какаши посещает искушение — резинка так тонка, что хватит легкого прикосновения кунаем, чтобы срезать ее и еще разок посмотреть на распущенные волосы Ируки. Какаши даже безотчетно кладет ладонь на подсумок, когда Ирука вдруг поднимает голову и тут же подскакивает, заспанно моргая: — Какаши-сенсей! Какаши замирает. Черт! — Ирука-сенсей, — как можно прохладнее здоровается Какаши. — Рад видеть в добром здравии. Я принес отчет, вы могли бы подписать? — Удивлен, что вы не только не опоздали, как обычно, но даже пришли настолько раньше, — Ирука зевает и смущается, прикрывая рот ладонью. — Извините. Пока я отлеживался в Госпитале, накопилось слишком много работы, и я… Почему вы не приходили ко мне в Госпиталь, Какаши-сенсей? Я ждал… Спина Какаши превращается в гранитную плиту. Ну, почему он смотрит так? — Я был на миссиях, — деланно-равнодушно заявляет Какаши. — Пока вы, сенсей, под капельницами валялись, кто-то должен был и поработать. Какаши надеется, что грубость слов отпугнет Ируку. Милосердия, сенсей! Уйди, пока не стало поздно для обоих! Но нет — Ирука смотрит так, что Какаши внезапно понимает: ему тоже все заранее простили. Любую грубость. Любую колкость. На множество жизней вперёд. И даже если он вдруг решит ударить Ируку, тот воспримет пощечину, как ласку. «Так вот, у кого ты научился встречать с раскрытым сердцем даже врага… Наруто…» — На миссиях? — возмущается Ирука. — Из вас столько крови выкачали! Я считал! Пять пакетов, это не ерунда! Неужели нельзя было взять отсыпные, или… Нужно бежать. Прямо сейчас, пока взгляд Ируки не растворил остатки самообладания! Единственный способ сберечь его душу — сбежать! — Приятно было поговорить, — перебивает Какаши, — но я спешу. Нужно успеть взять у Пятой-сама новую миссию, пока все самое интересное не разобрали АНБУ. Он уже разворачивается на одеревеневших ногах, собираясь уходить, как чувствует на рукаве прикосновение теплых пальцев. — Какаши-сенсей, я… У вас найдется минутка? — Вы хотите сделать мне подарок? — невесело шутит Какаши. — Почти. Какаши поворачивается и нос к носу сталкивается с бледным от волнения Ирукой. Тот комкает в руках какой-то бумажный лист. — Вот здесь, — Ирука сглатывает и его кадык прыгает вверх-вниз, — здесь написано, что… Я падал в обмороки от постоянных носовых кровотечений, Какаши-сенсей, ну, и потому что экономил на мясе. Зрение ухудшилось из-за плохой настольной лампы, а препарат, который я пил по ошибке, сейчас полностью выведен из моего организма. Я полностью здоров, адекватен и отдаю себе отчет в своих действиях. И умирать в ближайшие шестьдесят лет точно не собираюсь. — Ирука-сенсей, я не ирьенин, — вздыхает Какаши устало. — Что вы хотите этим сказать? — Тем, что причина не в препарате, — шепчет Ирука. Он, не обращая внимания на протестующий возглас, делает шаг и всем телом прижимается к Какаши. Ему удается отодвинуть Ируку только через десять секунд, но их хватает, чтобы почувствовать бедром каменно-стоящий член Ируки через два слоя форменных штанов. — Причина никогда не была в препарате, — с отчаянием в голосе заявляет Ирука. — Я все так же… Послушайте. Когда я валялся в госпитале, я впервые осознал, что умру. Вы говорили, что видите всех товарищей мертвецами, так вот, я пока еще жив. Но завтра может случиться что угодно! На Коноху постоянно кто-то точит зуб. Акацки. Другие деревни. Наруто может «распустить хвосты», и никто ничего не сможет… Но я пока еще жив. И вы, вы тоже пока живы. И я должен успеть сказать, пока не подох на чьем-то кунае! Какаши, кажется, перестает дышать, наблюдая, как Ирука бессознательно комкает выписку из госпиталя, превращая документ в бесполезные лохмотья. — Я должен сказать, — голос Ируки болезненно дрожит. — Я не могу дышать, не могу спать, не могу есть. Я везде вижу вас. Слышу вас. Мои ребра помнят ваши прикосновения, и это невыносимо. Этого мало. До этой глупости с черновиками… Пока вы были в деревне, я всегда пытался пересечься, попасться на глаза… Глупый Ирука, да! Но вы даже не осознаете, что иногда улыбались мне. Вот тут, — Ирука прикасается к уголкам губ, — под маской почти не было видно, но я чувствовал вот здесь, — прикасается к груди, — и немножко умирал. Это вряд ли что-то изменит, но я должен сказать, пока могу еще говорить, я… Я люблю вас, Какаши-сенсей, давно уже. Три года. «Ты говорил… Говорил, пока я тебя трахал… О чем ты думаешь, Какаши, он чуть не умер у тебя на руках!» — Ирука, мы же договаривались, — вздыхает Какаши, отстраняясь. — Одна ночь — и визит в Госпиталь. Мы с вами квиты, и я не думаю, что… — Все верно, — перебивает Ирука с мольбой в голосе. — Одна ночь — и визит на прием к Хокаге. Но вместо ночи вы подарили мне всего четыре часа, а в Госпитале я провалялся два месяца и перенес операцию. Вам не кажется, что обмен получился не равноценный? — И что же вы хотите? — слабо усмехается Какаши. — Я хочу по одной ночи с вами за каждую, проведенную в госпитале, — выписка трещит, разрываясь на мелкие кусочки. — Я хочу два месяца. С вами. В вашей постели. В ваших руках. В вашей жизни. Если вы мне откажете, я снова отнесу Хокаге заявление на увольнение и буду ходить на полевые задания. Возможно, вместе с вами. — Ирука, вы знаете, как это называется? — возмущается Какаши, нахмурившись. — Знаю, — кивает тот. — Шантаж. К сожалению, по-другому у нас с вами не получается. И если шантаж — мой единственный шанс почувствовать себя живым и цельным, с совестью придется договориться. — Есть ли она у вас вообще, — вздыхает Какаши. — Ирука… Вам же не хватит двух месяцев. — Мне не хватит целой жизни, — шепчет Ирука. — Но когда выйдут эти два месяца… Если вы не захотите, я пойму. Я больше никогда вас не побеспокою. Я много думал, Какаши-сенсей. Я поступил с вами так же, как эта несчастная девушка поступила со мной, и делаю это снова. И я уже говорил, невозможно презирать меня сильнее, чем я сам себя презираю. Но я… Вы не понимаете, насколько сильно я вас… Отказаться от вас — все равно, что добровольно перестать дышать… — И что потом? — вздыхает Какаши. — Ирука… Нет, молчите, дайте сказать. Вы симпатичны мне, я не желаю вам зла, поэтому хочу предупредить вас «на берегу» — я достаточно тяжелый человек. Я люблю тишину, не выношу разговоров ни о чем, ревнив, порой до жестокости, болезненно воспринимаю вторжение на свою территорию и когда трогают мои книги, очень поздно ложусь и терпеть не могу утренние «обнимашки» в постели. Вы будете терпеть меня во всей «красе», Ирука? Я — не хороший человек. Два месяца — это достаточно серьезный срок. Это уже не одноразовый секс, Ирука. Это почти отношения. — Ты и не плохой человек, — срывается Ирука на «ты», а Какаши хочется зажмуриться и отвернуться, чтобы не ослепнуть от полыхнувшей в зрачках Ируки надежды. — Ты просто… человек. Я, например, сижу допоздна над тетрадями, отвратительно готовлю и предпочитаю питаться раменом, после меня в душе всегда целое море воды на полу, я очень редко выпиваю, но если вдруг так складывается — не могу остановиться сам. Я несколько жаден, люблю ругаться вслух, когда меня никто не слышит, и еще больше люблю — когда меня слышат. Я ничего не умею в постели сам и лишь повторяю за персонажами прочитанных книжек. И да, я люблю пообниматься по утрам. Я ещё никогда не пробовал, но думаю, что люблю. «Я тоже еще никогда не пробовал, Ирука». — Значит, два месяца, — подводит черту Какаши, мысленно прощаясь с миссией, которую собирался брать. «Остановись! — вдруг звучит в голове Какаши голос Генмы. — Ему будет плохо с тобой. Ему наскучит, и он побоится сказать. Тебе наскучит, и ты побоишься сказать. Зачем заранее обрекать Ируку на страдания?» — Да, — Ирука, не знающий, о чем думает Какаши, легко делает шаг навстречу. — Два месяца — в одной постели? «Придется менять свой поганый характер, — не унимается голос в голове. — Учиться терпению. Становиться хорошим человеком, потому что плохого рядом с Ирукой ты не потерпишь — растерзаешь сам». — Да, — еще шаг. — На одной кухне? — страдальчески морщит лоб Какаши. «Вы начали с шантажа и лжи. Такое не заканчивается добром, — Генма в голове Какаши переходит на крик. — Обязательно кто-то пострадает. Узнают в Академии. Родители малолеток продавят Пятую. Ему придется пожертвовать любимой работой. Он не станет показывать тебе свою боль, но будет ассоциировать тебя с ней. Уходи, Хатаке. Уходи, пока еще не поздно». — Ну, нет, — мотает головой Ирука. — На кухне я обязательно покалечусь и опять попаду в госпиталь. Мне хватило удаленной селезенки. — Хм… Два месяца — в одной ванной? «И как, как тебе потом объяснять все это Наруто, если он узнает?!» — Тогда мы точно затопим соседей. Ирука, наконец, добирается муравьиным шагом до Какаши и, решившись, обвивает его руками. Крякнув от неожиданности, Какаши наваливается на стену и случайно натыкается лопаткой на выключатель. В неверном свете наступающего утра Какаши снова кажется, что глаза Ируки слабо фосфоресцируют. «А, к черту, — Какаши задерживает дыхание. — Прав ты, Генма. Люблю же я пафосно пострадать…» Пряжки защитного жилета Какаши повисают бесполезными кусочками пластика. Легко вжикает хорошо смазанная «молния». — Ирука, — бормочет Какаши, уже ощущая через водолазку прикосновение горячечных ладоней к груди. — Что ты делаешь? — Тише, — Ирука зарывается лицом в ямку между шеей и плечом Какаши, судорожно и очень глубоко вдыхая его запах. — Спойлеры…

***

*спустя год*.

— Я дома! — громко возвещает Какаши, бросая ключи на низкий столик у дверей. — А я на кухне! — слышит он раздраженный голос Ируки. — И сжег две сковородки! А если ты мне срочно не поможешь, сожгу и третью! Спешно разувшись, Какаши устремляется на выручку к Ируке, который еще с утра наобещал ему вкусный обед. Какаши ни за что не покинул бы дом в такой день, но Ирука буквально вытолкал его за порог, клятвенно уверив, что на кухне он прекрасно уже ориентируется сам, а если чего не сможет найти — ему подскажет Паккун. Интересно, какие Ирука сжег сковородки? Не те ли самые, которые месяц назад Какаши так тщательно выбирал в стране Земли? — Я здесь, — Какаши ловко подхватывает сковородку, которой Ирука балансирует из последних сил. — Ого, сколько посуды. — Я еще половину помыл, — вздыхает Ирука, вытирая пот со лба. Кухня выглядит, как поле боя после сражения. Стоит сильный запах тины, кухонный гарнитур заляпан чьими-то кишками, раковина наполовину полна воды вперемешку с крупной чешуей. Какаши спешно зажевывает щеку изнутри, чтобы не ввернуть какую-нибудь гадость. На полу — следы муки и, почему-то, варенья. Варенья? — Ирука… Не успевает Какаши договорить, как из духовки начинает тянуть гарью. — Ирука, ты что-то готовишь? Засмотревшийся на Какаши Ирука вдруг вздрагивает и кидается к духовке с воплем: — Ебаный карась! Какаши изо всех сил старается сохранить предельно серьезное выражение лица — когда Ирука ругается, уголки губ Какаши начинают жить своей жизнью. — Две сковородки, — вздыхает Ирука, выключив духовку, — и форма для запекания. Бульк. — И нам нужен новый сифон для раковины, — неловко уточняет Ирука. — И блендер. — Блендер? — Не спрашивай, — лицо Ируки становится совсем похоронным. — Поможешь прочистить засор? — Пожалейте меня, сенсей, — вздыхает Какаши, потирая глаза и спуская осточертевшую маску. — У меня был тяжелый день. Наруто и Сакура победили меня и прошли тест с колокольчиками. Ирука делает неловкое движение и «ебаный карась» летит на пол, равномерно обваливаясь в уже рассыпанной муке. — Победили? — шокированным тоном повторяет он. — Ничего себе… Что за оружие они против тебя использовали? Какаши обнимает Ируку со спины, буквально повисая на плече, и выдыхает тому в ухо: — Эх, Иру… Ты не поверишь…