Спойлеры

Противный писк будильника не дает Ируке спать. Он вздыхает сквозь сон: боги, что вчера было? В голове пустота и колокольный звон. А-а, понятно, опять что-то отмечали, ох, кошмар, во рту — будто кошки нагадили. Вот и с памятью проблемы: Ирука знает за собой такую черту — забывать все, что творил под алкоголем. Генма-а-а, почему не остановил, друг, называется… Ох, все тело так и болит. Он что, попал под поезд? Или под горячую ногу Гая-сенсея? С Ируки станется, он мог и спарринг попросить, училка воинственная… Такое ощущение, что ему переломало все кости, а мышцы и жилы тянет, будто они наматываются на чей-то кулак. Не пошевелиться. К черту Академию, дайте поспать… Ирука обойдется без утреннего душа — только бы поспать еще пятнадцать минут… Пип. Пип. Пип. Пип. Так, стоп, как это — без душа? Детей похмельной мордой пугать? Перегаром дышать на маленьких? И форму наверняка вчера не погладил, бросил у порога и спать завалился, рожа бесстыжая. Так. Отменяем завтрак, но возвращаем душ. Значит, можно полежать еще десять минут. А в Академии что-нибудь перехватит, ну, или в Ичираку после уроков… Пип. Пип. Пип. Пип. Постойте, как это, в Ичираку. Зарплата только через неделю, счета не оплачены, в холодильнике пусто. И это еще неизвестно, за чей счет вчера был банкет — не за последние ли деньги Ируки? С него станется. Хорошо, если еще никто из детей Ируку таким не увидал, а уж если попался на глаза какому-нибудь активному родителю, все — закусают насмерть. Моральный облик учителя, все такое… Не-ет, Ичираку отменяется, лучше уж взять подработку… Пип. Пип. Пип. Пип… Стоп. Какая подработка?! Ирука на миссию опаздывает! Весь сон слетает окончательно. Ирука пытается скатиться с кровати, чтобы, на ходу приходя в себя, впрыгнуть в форму и помчаться к штабу, но… Не может. Не может пошевелить ни мускулом. «Парализовало», — в ужасе понимает Ирука, холодея. Этого он боялся больше всего. Лежать безвольной колодой, гнить и отравлять существование тем, кто не побрезгует за ним ухаживать. Лучше бы боги подарили ему славную смерть в бою или хотя бы моментальную — от кровоизлияния в мозг, или… Пип. Пип. Пип. Пип. Чертов будильник. Ирука открывает глаза и видит над собой незнакомый потолок. Замерев от неожиданности, Ирука изучает круглые зрачки плоских плафонов, тихонько раздумывая: та-ак, он явно не дома, уж не заночевал ли он по пьяни в чужой постели? Это было бы ужасно, потому что… — Какаши! — вспоминает Ирука и дергается, пытаясь сползти с постели. — Где… Как только Ирука начинает активно дергаться, он понимает: вовсе он не парализован, просто привязан. Добротно привязан широкими полосами ткани к узкой койке, застеленной грубым, но чистым постельным бельем. Ох, куда же Ирука попал? Он плохо видит, будто в глаза налили молока — хочется потереть их, убрать противную пленку. Что это за машина и что за провода тянутся от нее к груди Ируки? И что за трубки исчезают под кожей сгиба руки? И что такое красное стекает по ней? Или… выкачивается… — Помогите! — Ирука в панике дергается еще раз. — На помощь! Помогите!!! Страшная машина начинает пищать быстрее и громче. Еще, еще быстрее! Еще громче! Ирука пытается вырвать из руки трубку — ему удается приподнять голову и вцепиться в нее зубами в попытке перегрызть… — Ирука-сенсей! Хлопок двери, чьи-то руки на плечах — ладони маленькие, но очень сильные. Ируке вдруг кажется, что такими можно раздавить любой камень, как пшеничный сухарик. — Позовите Хокаге-сама! Быстрее! Успокоительное сюда! Ирука-сенсей, успокойтесь! Вы в больнице! Ирука-сенсей! Сознание Ируки поглощено ужасом. Страшная машина пищит все громче. Помоги…те… В плечо кусает оса, и практически сразу на Ируку наваливается бетонная плита. Он пытается бороться, рвется прочь из сонного отупения, но отрава, пущенная осой по жилам, оказывается сильнее. Ирука замирает, глядя в потолок, где круглые плоские плафоны вращаются в причудливой карусели: то по кругу, то восьмеркой, то звездочкой. Так похоже на калейдоскоп.

***

Пип. Пип. Пи-пи-пи-пи… — Ирука-сенсей, не нервничайте, — слышится четкий, но очень тихий голос. — Вы в Госпитале, и если вдруг опять начнете сражаться с невидимыми екаями, вас снова накачают снотворным. Задохнувшись, Ирука открывает глаза. Противной пленки, не дающей смотреть на мир, как не бывало, над головой — все тот же потолок с круглыми плафонами, в руке — трубка с красной жидкостью. Какое-то время Ирука еще плавает между сном и явью, но наконец в голове все укладывается в четкую последовательность, и ум проясняется. — Какаши, — пересохшими до кровавой корки губами шепчет Ирука. — Я здесь. Посмотрите направо. Только не пугайтесь. С трудом у Ируки получается повернуться. — Что… с вами… Громко говорить не получается — горло совсем сухое, иначе Ирука закричал бы в голос. Какаши лежит на соседней койке, до самых глаз укрытый одеялом. Из-под одеяла свисает лишь рука, а на запястье Ирука видит толстый браслет наручника, от которого к каркасу койки отходит толстая цепочка. — Все в порядке, — голос Какаши звучит глухо из-за одеяла. — Мелочи жизни. Как вы? — Голова болит… И пить хочется… Когда Ирука договаривает, Какаши приходит в движение — чуть поворачивается набок и начинает дубасить наручником по металлическому каркасу кровати. Сначала Ируке кажется — пытается освободиться, но тут открывается дверь и слышится недовольный вопрос: — Тише! Здесь больные люди! Что случилось? — Воды ему принесите, — огрызается Какаши. — И Хокаге позовите! — Позовем, — без удовольствия обещают Какаши. Ируке на самом деле приносят стакан воды — и даже придерживают под затылок, помогая выпить. Следом за ушедшим ирьенином появляется другой: он проверяет хитроумную машину, к которой подключен Ирука, и вытаскивает из его руки капельницу. — Так лучше? — спрашивает Какаши, когда медики заканчивают осматривать Ируку, отвязывают от кровати и уходят. — Да, спасибо. Ирука пытается сесть, дергаясь, как перерубленный червяк. Наконец, ему удается. Отбросив одеяло, Ирука собирается уже шагнуть к Какаши — надо же помочь человеку освободиться, если медики не соблаговолили снять оковы! — но вдруг замирает, с ужасом разглядывая свои ноги. — Что это такое? — с трудом спрашивает Ирука. И ноги, и, как впоследствии оказывается, руки и живот Ируки покрыты багрово-черными синяками. К тому же, по телу фиолетовым причудливым рисунком ветвятся проступившие сквозь кожу сосуды. — Я сейчас расскажу, — заверяет Какаши. Но Какаши даже не успевает начать, когда грохот открывшейся двери заставляет Ируку юркнуть обратно под одеяло. Буквально вломившаяся в палату Пятая, затянутая в форму медика Конохи, грозно смеряет взглядом Какаши, но направляется сначала к Ируке, присаживаясь на край его постели. — Как ты себя чувствуешь? — не поздоровавшись, требовательно спрашивает Хокаге. — Э-э… Нормально? — рискует ответить Ирука, рассматривая усталое лицо Пятой. «Куда пропала печать с ее лба? Я слышал, что именно в ней сосредоточена великая сила Хокаге, так что же… Неужели, она все-таки потратила все на меня? На меня?! Я — простой чуунин, никто, по сути, пешка. Но она…» — Что-нибудь болит? Ирука надолго задумывается. — Все, — наконец определяется он. — Хокаге-сама, а что… — Ирука, — перебивает Хокаге, — сперва я задам несколько неприятных вопросов, а потом расскажу, что произошло, ладно? Только не волнуйся, все, о чем мы разговариваем, не уйдет за пределы этой палаты. Тебя принесли ночью, голого, в одной мокрой простыне. Помимо других… проблем, у тебя обнаружили синяки на мягких тканях бедер и ягодиц, повреждения ануса и следы семенной жидкости в прямой кишке. Ирука, не беспокойся, мы сумеем тебя защитить, скажи только, силой брал? — Что? — заливается краской Ирука. Не удержавшись, Ирука бросает беспомощный взгляд на Какаши. Тот лежит, не двигаясь, даже не пытаясь разорвать цепочку, приковывающую его к кровати или сложить печати, с безразличным выражением в глазах. И тут Ирука, наконец, соображает и буквально подскакивает на кровати, забыв о любой боли: — Он ни в чем… — Так значит, все-таки он, — мрачнеет Пятая. — Ирука, прошу, скажи честно. Я спрашиваю сейчас, как медик, не как Хокаге. Если понадобится помощь сенсоров… — Не силой! — почти кричит Ирука, с трудом подавляя в себе желание вцепиться Пятой в горло. — Добровольно! Добровольно было все! Я сам попросил! Сам хотел! Уволите из Академии — да пусть, хотите, хитай сдам, только его не трогайте! Он ни в чем! Не виноват! Это я! — Успокойтесь, Ирука-сенсей, — перебивает возмущенные крики Ируки Какаши, и тот мгновенно замолкает. — Хокаге-сама вас услышала. Более того, вас, кажется, услышал весь Госпиталь. Как же ваша репутация? — К черту репутацию, — огрызается Ирука, — они вас на цепь посадили! Что с вами сделали, Какаши-сенсей, вас били? Почему вы в больнице? Пусть позовут Иноичи-сана, Ибики-сана, я… Похоже, Пятая только теперь вспоминает о наручниках. С каменным выражением лица она разворачивается к Какаши, нагибается и одним движением пальца рвет прочный металл, обнимающий его запястье, как нитку. Какаши с трудом поворачивается на бок и принимается разминать затекшую руку. — Извини, Какаши, — без тени раскаяния в голосе бурчит Пятая. — Сам понимаешь, мне пришлось… Не бил его никто, Ирука, он кровь для тебя сдавал. У вас обоих — первая группа. — Да, все в порядке, — ровно подтверждает Какаши. — Объяснит мне хоть кто-нибудь… — взмаливается Ирука. — Объяснит, — Пятая рывком разворачивает стул, садясь к Какаши спиной и попутно фыркнув. — Ирука, ты потерял сознание, принимая душ, упал, ударился головой. Высокая температура воды и некоторые проблемы в твоём организме запустили цепочку реакций, из-за которых твоя кровь резко потеряла возможность сворачиваться. Ты потерял много крови, пришлось удалить селезенку и часть печени, у тебя четыре дня не работали почки, а другие органы сейчас буквально нафаршированы мелкими тромбами. Мне удалось стабилизировать твое состояние, но я никак не могу найти причину, по которой твое тело решило умирать. Ирука, что происходит? Ирука стискивает зубы насмерть, отводя взгляд. Повисает тяжелое молчание. — Мы с вами договаривались, — вдруг напоминает Какаши. — Я свою часть уговора выполнил, теперь ваша очередь, сенсей. Рассказывайте госпоже Хокаге, что с вами происходит. «Договаривались…» Ирука зажмуривается. Осознание произошедшего с ним наваливается удушающей волной. Это была всего лишь сделка. Все эти ласковые слова, поцелуи, прикосновения, умопомрачительный горячий секс… Только сделка… — Хорошо, — мертвым голосом цедит Ирука, стараясь задавить в себе глухую боль отчаяния. — Я расскажу. Год назад я почувствовал себя нехорошо. Заболела голова, пошла кровь из носа. Я обратился к дежурному ирьенину… Кажется, Асука-сан меня принимала. — Погоди, — командует Пятая. — Сакура! — Да, сенсей? — слышится из-за плотно закрытой двери. — Пригласи сюда Асуку! И вели Шизуне, пусть приготовит оборудование для Какаши! А ты продолжай, Ирука. — Она меня внимательно осмотрела, — Ирука накручивает одеяло на кулак бессмысленным монотонным движением. — Заверила, что ничего страшного не происходит, и что мне просто поменьше надо сидеть над тетрадками… Выписала рецепт. Я сходил в аптеку, мне выдали обезболивающее. — Помогло? — На первое время — помогло, — уныло кивает Ирука. — У тебя еще есть эти таблетки? — требовательно спрашивает Пятая. — Дома, в ванной… Я принял одну… — Ирука краснеет, как маков цвет, — ну… «Принял одну, чтобы успокоить растраханную задницу, — завершает он мысленно. — Это конец, это все. Теперь Пятая точно подпишет мое заявление. Извращенцу не место рядом с маленькими». — В ванной! — восклицает Какаши с досадой в голосе. — Конечно, в ванной! Кучиесе-но-дзюцу! Печати Какаши складывает под одеялом, и Ирука отмечает, что ему даже не понадобилось прокусывать палец, чтобы добыть кровь. Но Паккун, толстенький забавный нинкен Какаши, появляется поверх одеяла, в районе коленей Какаши. — Паккун, в ванной! — только и говорит Какаши, прежде чем песик испаряется. — Э-э? — Не обращай внимания, Ирука, — командует Пятая. — Дальше. Ты принимал обезболивающие, и? — Прошел где-то месяц, и у меня снова пошла кровь из носа, — покорно рассказывает дальше Ирука. — Я снова обратился к Асуке-сан, она опять меня полностью осмотрела… Сказала, что я полностью здоров, и что единственное лечение, которое мне нужно — это отпуск. Но я уговорил ее дать мне рецепт на обезболивающие… Только в этот раз не помогло. Я исправно пил их по таблетке в день, как было написано в рецепте… Потом начал по две… Голова болела часами, порой сутками… Кровь из носа шла при любом неловком прикосновении… Через месяц я впервые потерял сознание на уроке. Дико перепугал детей. — Да, я помню, ты вроде бы брал отпуск, — кивает Хокаге-сама. — Отдохнул — и? — И ничего, — мрачно заканчивает Ирука. — Все становилось только хуже. Ломота в теле по утрам, будто поезд переехал. Головные боли, нарушения зрения, обмороки от малейшей нагрузки… Стыдно сказать, я на полигоне четыре месяца не был. Я дойти до него от дома не в состоянии. Таблетки пил уже горстями. На час, два становилось легче, потом… Ирука краснеет, опуская голову. Рассказывать о том, что потом появились галлюцинации, в которых Какаши-сенсей делал с ним умопомрачительные, стыдные и очень приятные вещи, не хотелось. «Она меня вылечила. Получается, теперь даже галлюцинаций не останется… Только воспоминания». — Вызывали, Хокаге-сама? Скрипнув, дверь палаты приоткрывается и впускает Асуку-сан — хорошенькую куноичи, которая в свое время так славно ухаживала за Ли-куном, что при выборе лечащего врача Ирука даже не подумал идти к кому-то другому. Скромно остановившись на пороге, Асука-сан складывает руки, как примерная ученица, и демонстрирует готовность отвечать на вопросы. — Ты — его лечащий врач? — кивает Пятая на Ируку. — Что ты можешь сказать о его состоянии на момент первого визита Ируки к тебе? Асука-сан краснеет, как помидорка, потупив взор: — Небольшое повышение кровяного давления и ущемление нервных окончаний из-за сидячего образа жизни… — шепчет она. — Ничего серьезного. — Зачем тогда ты назначила ему обезболивающие? Ируке кажется, что на мгновение в глазах Асуки проскакивает искра паники. — Ирука-сенсей жаловался на головные боли, и я… — Нашел, Какаши! Появившийся на полу Паккун выплевывает перед Пятой флакончик с двумя-тремя оставшимися на дне таблетками. — Ты это назначила Ируке? — Пятая подбирает флакончик и вытряхивает лекарство на ладонь. — Но ведь это не обезболивающие… Задрожав, Асука беспомощно вжимается в стену, будто в ожидании расправы. Пятая подносит таблетку к глазам, рассматривая, и осторожно пробует на вкус… — Что? — таблетки летят на пол, пока Пятая вытирает губы, размазывая розовый блеск. — Асука! Ты вообще в своем уме?! — Простите! — заливается слезами Асука-сан, падая на колени. — Простите, Пятая-сама, я не хотела! То есть, хотела, но не этого! Простите! Рыдая, она ползет на коленях к койке Ируки, но Паккун, зарычав, встает между Ирукой и Асукой. Весь его вид настойчиво твердит о том, что приближаться не стоит. — Ирука, и ты пил этот препарат полгода? — Пятая в ужасе отодвигается, скрипнув стулом по полу. — Полгода? Как ты вообще выдержал?! — Мне кто-нибудь объяснит? — слышится со стороны койки Какаши. — Это было бы очень любезно с вашей стороны. — Это вообще не обезболивающее, — Пятая поддевает носком босоножки пустой пузырек. — Это сильнейшее средство для повышения мужского либидо. Одна таблетка — и девяностолетний старик поскачет, как молодой. Даже Джирайя не рискует пробовать эту отраву! Мы его заказывали из страны Ветра год назад, но оказалось, что у препарата огромное количество побочных эффектов, он буквально уничтожает кроветворные органы и истончает сосуды, и… Ирука, как ты терпел??? Асука, зачем? — Люблю его, — рыдает Асука, скорчившись на полу в комочек. Ируке становится душно, а в глазах начинают плясать пятна. Пятая срывается с места и за шиворот поднимает Асуку с пола, встряхивая, как щенка: — Ты оплатишь все лечение Ируки, — рычит Пятая, — до последнего рё! А потом — я запрещаю тебе на пушечный выстрел приближаться к Госпиталю! Радуйся, что Ирука выжил, иначе я… — Госпожа Цунаде, все готово, — заглядывает из коридора Шизуне. — А что здесь происходит? Чуть ослабив хватку, Пятая приказывает: — Иди, Какаши. Не больше одного пакета, понял? Ты и так на труп похож. — Не учите кошку мышей ловить, — с неудовольствием бурчит Какаши, с трудом поднимаясь с постели. Ирука с ужасом наблюдает, как Какаши шатается, чуть ли не по стенке пробираясь к выходу из палаты. Больничная рубашка висит на нем, как на вешалке, а черная маска делает заострившиеся черты его лица еще острее. Ируке удается — плевать на репутацию! — схватить Какаши за запястье, когда он проходит мимо. Остановившись на мгновение, Какаши слабо вздыхает, потом аккуратно высвобождает запястье и, скользнув пальцами по пальцам Ируки, выходит из палаты. Ируке удается увидеть, как Шизуне подставляет ему плечо и ведет куда-то, а затем Пятая утаскивает ревущую Асуку, и Ирука остается один. Время тянется ужасно долго. Ирука изнывает, сидя на постели и не решаясь слезть: ноги все еще не подчиняются. В голове настоящий кавардак. Ирука никак не может понять — получается, он вовсе не извращенец? Получается, постоянный стояк и боль в яйцах — всего лишь действие препарата, которым Асука-сан собиралась… Она что, думала, Ирука с ней… Но Какаши… Нет, глупости какие, Ирука любит его уже больше трех лет! Препарат мог только усугубить влечение Ируки до абсурда, но не вызвать его с нуля! Сколько раз Ирука бегал в госпиталь останавливать кровь, хлещущую из носа, сколько раз миловидная Асука-сан касалась его своими маленькими ручками и ничего, ни малейшей реакции, а Какаши хватало просто мазнуть по Ируке взглядом, чтобы… Когда он вернется, надо будет сказать ему, надо будет объяснить, что Ирука уже больше трех лет… Так долго, долго любит его… Но Какаши не возвращается. Час, два, три… Приходят медики — Ируке помогают дойти до туалета, кормят с ложки, ставят капельницу, а Какаши все еще нет. За окнами госпиталя вечереет — а его еще нет. Задремав на минутку, Ирука подскакивает от волнения — шаги! Но это, как оказывается, всего лишь пришли собрать белье с кровати Какаши. Он что… Не вернется?! Ирука успевает задремать, когда в дверь тихонечко скребутся. От волнения он чуть не падает с кровати, и с трудом удерживается, чтобы не вскочить — ноги все еще слушаются очень плохо. — Да? — от волнения голос практически превращается в фальцет. — Ирука-сенсей, это я, — всхлипывает за дверью Асука-сан. Ируке снова кажется, что он падает — надежда, окрылившая его на мгновение, улетучивается. — Войдите, — без интереса бурчит Ирука. Он отворачивается от двери, с тоской пялясь на вторую койку в палате, сейчас такую пустую и сиротливую. Когда он вернется, ему надо будет обязательно сказать… — Ирука-сенсей, — Асука огибает койку Ируки так, чтобы оказаться перед его глазами, и тут же бухается на колени. — Ирука-сенсей! Ируке очень не хочется смотреть на Асуку, но даже слепой заметил бы, как покраснели и набрякли веки наплакавшейся куноичи. Но разговаривать с Асукой не хочется, и ее совсем не жаль. Размазав сопли по лицу, Асука вдруг впечатывается в пол лбом: — Простите меня, — Асука снова разражается рыданиями. — Я не хотела-а-а! — Вы меня чуть не угробили, Асука-сан, — бесцветно отвечает Ирука. — Я думала, — всхлип, — думала, что если вы меня захотите… Я вас люблю, Ирука-сенсей! — Хороша любовь, — кривится в усмешке Ирука. — Асука-сан, я дважды был в шаге от самоубийства. Я действительно думал, что смертельно болен. Пожалуйста, уходите. — Почему?! — Асука начинает рыдать в голос, вцепившись в свисающий с кровати Ируки край простыни. — Что во мне не так? Чем я плоха? Я перед вами и так, и эдак, то юбку покороче надену, то ножку покажу! Я люблю вас! Я так сильно… — То, что начиналось со лжи, никогда не имеет продолжения, — стискивает зубы Ирука, стараясь перетерпеть глухую боль в груди. — Даже если бы «возбудитель» сработал, как надо, у нас был бы просто секс. Ничего больше. Просто. Секс. То, что вы называете любовью — обычная похоть, Асука-сан. Любой ценой получить желаемую игрушку, поиграться и выбросить. Уходите. Я вас не любил, не люблю и не полюблю. — Ирука-сенсей… — Уходите, или я позову на помощь, — снижает голос до шепота Ирука. — Убирайтесь. Когда рыдающая в собственные ладони Асука все-таки добирается до двери и со второго раза успешно выбегает из палаты, Ирука бессильно переворачивается на спину и смаргивает слезы. Все так, Асука-сан. Ты просто пыталась сделать то, что Ирука сделал с Какаши. То, что начинается со лжи, никогда не заканчивается хорошо. Ирука добился своего, но легче ли ему теперь? Для Какаши это была всего лишь сделка. Ирука сам виноват: просил не просто трахнуться, а так, будто бы его любят. Вот. Получил, чего хотел. Какаши-сенсей истово старался: целовал, успокаивал, зарывался лицом в волосы Ируки… Целовал ли он тех, «сладких, смазливых, едва-едва совершеннолетних»? Ирука выжил, но право, лучше бы умер там, в полной воды ванне. Умер быстро, не мучаясь. Ни одна телесная боль не сможет никогда заглушить боль израненного сердца, которому на миг показалось — любит! Ирука согласился бы быть с ним на любых условиях. Даже на правах девятого члена собачьей стаи. На правах подстилки в постели. Только бы греться об него, дышать его запахом… Ирука презирает себя, но ничего не может поделать. Он любит, так сильно любит, но теперь не останется ничего. Только воспоминания… Еще через час, когда окончательно наступает вечер и в коридоре Госпиталя загораются лампочки, незнакомый Ируке ирьенин меняет ему капельницу на пластиковый пакет с кровью и сует в ладонь обрывок бумаги. Сердце делает кульбит, в голове мигом проносится: «Его просто отправили отсыпаться, он сдал для меня кровь и ушел отсыпаться, он…» Обмерев от нечаянной надежды, Ирука одной рукой разворачивает записку. «Видите, сенсей, — читает он сквозь проступившие в уголках глаз слезы, — всему есть разумное объяснение».