Взаперти

Какой выбор может быть у слабых? У тех, кто бессилен перед судьбой и перед своими врагами? Бороться? Бежать? Не сдаваться? Но разве это не эгоистично? Разве не глупо сражаться со всем миром, рискуя при этом своими потугами отнять тысячи жизней ни в чём не повинных людей? Может, кто-то и способен бороться, несмотря на все трудности и жертвы. Кто-то равнодушный, сильный, бесстрашный. Кто-то, вроде Канды. А Ален… даже убить никого не в состоянии. Даже его чистая сила, в ответ на его принципы, потеряла возможность вредить людям. Ален ещё никогда не убивал и уже, наверное, никогда не сможет. Он даже ноям, чёрт подери, сочувствует! Ну разве не идиот? Такой как он точно не достоин быть экзорцистом. У него в душе слишком много сомнений, слишком много противоречий. Он за всю свою тяжёлую и полную страданий и лишений жизнь так и не научился ненавидеть. А потому он всегда сомневается. Его не ведут за собой сильные жестокие чувства. Его раздирают чужие боль и печать. У него слишком чуткое сердце, которое так и не поросло бронёй и шипами, а потому его так легко ранить. На нём и так много шрамов и ещё незаживших ран, но крепче от этого оно не становилось, а потому оно так болит. Всегда. Но иногда это чувство становится просто невыносимым. Ален просто устал постоянно расстраиваться и впадать уныние. Он устал терпеть эту бесконечную ноющую боль в груди, будто у него пытаются вырвать сердце. Каждый день, каждый час, депрессия – уже стала привычным и нормальным состоянием. Но она спасала, пожалуй, только ещё в детстве, когда после смерти Маны ему резко стало на всё плевать. Потом появился Кросс и другие добрые заботливые люди. И стало легче. Казалось, он и забыл уже, каково это – страдать. А потом… акума. Бессердечные и бесконечно несчастные создания. Ален даже завидует им. Они не чувствуют… боли. Поэтому он не может ненавидеть ноев, так как нои, прямо как люди. Они тоже страдают, тоже привязываются, тоже любят. Как их вообще можно ненавидеть? Они убивают людей, но… только экзорцистов. А акум создаёт граф. А граф – это не человек и даже не ной. Это жуткая неживая и такая же, как акума, искусственная сущность. У Алена просто не осталось тех, кого он может ненавидеть, а потому он предпочёл перестать сражаться. Так проще. Он бы всё равно не смог ничего сделать. Акум бесконечное множество, граф – это Мана и живущий в его теле Неа, а нои… нои – это люди. Ален слишком слаб, чтобы… убивать людей. А после близкого знакомства с Четырнадцатым, желание сражаться полностью угасло. Пусть с этим борются другие. Такие, как Канда, кто никогда ни в чём не сомневается и идёт до конца по выбранному пути. А Ален просто так не может. Он слишком… - Ты слишком добрый, - со вздохом закончил его мысль Неа грустным голосом. В нём Ален легко прочитал понимание и бессилие. Неа не мог сказать ему ничего ободряющего, не мог помочь, не мог дать совет или назвать идиотом. Он понимал его позицию. И, может быть, самую чуточку, уважал. Канда тоже ничего не говорил. Уже три дня как. И Ален молчал. Неа до недавнего времени тоже. Между ними повисла какая-то депрессивная неловкость. А до этого, казалось, всё было нормально, но один идиот заставил этого грустного и вечно улыбающегося шизика вспомнить все свои печали. Теперь Ален даже не был в состоянии вновь натянуть на себя привычную маску наивности и добродетели. Ему опять нужно время для этого. Время для того, чтобы… забыть или, точнее… заставить себя отвлечься от всей той боли, что ему приходилось выносить и до сих пор просто для того, чтобы… жить. В буквальном смысле. Единственный способ избавиться от всего того, что тяжёлым грузом давит на его измученное чуткое сердце, это смерть. Но самоубийство – не выход. Всё-таки, его тело принадлежит не только ему одному. Возможно, если бы не Неа, Ален бы не прожил все эти 7 лет за решёткой в этой бесконечной депрессии и боли. Он даже научился отвлекаться и забывать всё своё прошлое, чтобы просто… продолжать жить дальше. И Неа мог сейчас молча смотреть только потому, что знал – Ален скоро станет самим собой. Ему просто нужно время. Канда разбередил старые раны, и они вновь начали болеть. В то же время забытые насильственным путём воспоминания и чувства начали потихоньку возвращаться и мелькать в уставшем и измученном разуме проклятого. Забавно, может он правда проклят? Но не меткой на лице, не глазом, видящим души акума, не левой рукой, а… сердцем. Чутким сердцем и тяжёлой жизнью. Будь у него хоть что-то одно, всё было бы хорошо. Он бы справился. Но… оба эти проклятья не должны существовать в одном теле. Или это Божье испытание, или… просто жестокость. Ален уже давно не хочет жить, но и умереть не может, а потому он просто существует и пытается… мириться. Смирение – это первая добродетель, которой он научился в этой камере. Первая и, наверное, единственная. Возможно, Бог хотел, чтобы Ален выбрал для себя другой путь, но… он просто устал. Жизнь здесь не так уж плоха в сравнении с… болью, которую приносит ему существование во внешнем мире. Это чем-то похоже на фобию, но ею не является. Это сознательный выбор. Если у Алена и есть фобии, то они связаны не с миром снаружи тесной камеры, а внутри: боязнь темноты, замкнутых пространств, резких звуков, невидимых чудовищ, кошмаров, плесени и прочей заразы, от которой у него могут начать отваливаться части тела, боязнь крыс, тараканов, клопов и прочих живых существ, населяющих это подземелье, токсикофобия и прочие, но уже менее страшные и неприятные вещи. Он пережил всё это и даже привык бояться. Привык настолько, что устал от этого. Так обычно и бывает. Если долго сталкиваться лицом к лицу со своими страхами, то уже просто устаёшь бояться и без страха идёшь навстречу смерти. Такое же у него отношение к своей депрессии, с которой он живёт уже, наверное, больше половины своей итак не самой длинной жизни. В какой-то момент он просто устаёт страдать и начинает заставлять себя забывать всё, что его волновало, всё, что причиняло ему боль, всё, что было ему дорого. И тогда становится легче. И тогда можно снова притворяться собой. И тогда его сердце, пусть и временно, но умирает. Ален делает глубокий вдох, словно вместе с воздухом втягивает в себя новые силы. Для… чего-то. А потом встаёт. Встаёт с места у одного из углов камеры. С места, на котором просидел последние три дня. Он тянет руки к протянутой из щели под дверью тарелки, хватает её и ест. Медленно, жуя и смакуя каждый кусок пищи. Он даже не знает, что ест, не чувствует вкус, но ест всё равно непривычно медленно. Но его никто и не торопит. Просто под дверь просовывают ещё одну тарелку. Видимо, охранник снаружи и раньше подавал Алену еду. По крайней мере, лет 5 назад, когда у него случались приступы депрессии и временной голодовки. Тогда он также медленно ел, как и сейчас. Но только первую тарелку. Следующую он опустошил в момент. И следующую. И неизвестное количество последующих. До тех самых пор, пока голос за дверью не поинтересовался: «Ещё принести?». В темницах Ватикана удивительно учтивые охранники. По крайней мере к Алену. По крайней мере в плане подачи еды. Может, Ален уже давным-давно разорил их кухню на поварах и продуктах, но его никогда не ограничивали в еде, если он вёл себя смирно. Особенно, если он не ел несколько дней или ел меньше обычного, в дни, когда он наконец-то полностью опустошает привезённую ради него скрипящую тележку, заполненную едой, Алена всегда спрашивают о том, не хочет ли он добавки. Такая странная и немного скупая, а также единственная забота, которую можно услышать от охранников в этой тюрьме несколько… даже не радовала, а успокаивала. Это, по крайней мере, означало, что по ту сторону двери хотят самые обычные живые люди, а не какие-нибудь бездушные жестокие убийцы или палачи. - Да, пожалуйста, - недолго думая ответил Ален. - Ты наконец-то заговорил, - послышался хриплый голос по ту сторону стены, когда звуки шагов уходящего стражника стихли Ален даже не сразу сообразил, кто именно говорит. – Удивительно, что эти охранники оказались довольно понимающими. - Да, - сразу же после вопроса сухо отозвался парень. – Они просто обычные люди. И знают меня много лет. Нет ничего удивительного в том, что они заботятся обо мне, - спокойно и умиротворяюще с едва заметной улыбкой в голосе произнёс Ален. - Ты с ними общаешься? - Нет. Им нельзя. Но… это не мешает им знать меня, а мне их. Этого охранника я знаю все 7 лет, проведённых мною здесь, - с какой-то странной для подобного положения ностальгией в голосе сказал Ален. - …Ты… ты не общаешься с ним, но при этом он спрашивает, не хочешь ли ты добавки? Разве бывают такие… - Канда не смог подобрать эпитет. – Надзиратели? - Все люди в душе добрые. Нет злых людей, Канда. Есть только запутавшиеся или несчастные, - философски отметил Ален. – Даже ты такой. И твою доброту видно невооружённым взглядом, - Ален, пожалуй, впервые за последние 7 лет искренне улыбнулся. Канда и правда беспокоится о нём, по сути, незнакомце, которого знает от силы несколько дней. Хотя, Канда всегда был таким… заботливым. Просто раньше он старался этого не показывать. И кого Ален пытался обмануть, отрицая очевидное? Не поэтому ли сам парень привязался к нему? Стал считать своим другом, товарищем… семьёй… Серьёзно? Семьёй? Да о чём, ты чёрт подери, думаешь! Неужели он… - А я тебе говорил, - ехидным голосом заметил Неа. – Ты ему нравишься. И он тебе тоже. Я бы не удивился, если бы вы были влюблёнными, но и дружба тоже подходит. – Ален на это фразе несколько стушевался и смутился. Он сам всегда был далёк от романтики, так его голова была вечно забыта всякими ужасами, поэтому парень даже толком и представить не мог, как эта «романтика» должна выглядеть. Он умел быть добрым, умел обращаться с женщинами, следуя примеру Кросса, за которым наблюдал много лет, но сам никогда не чувствовал ничего похожего. Он никогда… не любил. Но сейчас в его голове почему-то нарисовалась картинка. Самая дурацкая и нереалистичная сцена, которая могла прийти в его глупенькую головушку. И от одной фантазии резко стало стыдно. - Невооружённым взглядом, говоришь? – скорее не проворчал, а усмехнулся Канда. - Да, - тут же спохватился и ответил Ален. – Ну, естественно, не с первого взгляда и не с первого впечатления. О людях вообще нельзя судить, основываясь лишь на том, как они ведут себя при первой встрече. Например, этот самый «добрый» охранник сломал мне пару рёбер, пока тащил сюда и кучу раз оставлял без обеда. Зато, когда я ничего не ел целую неделю, он сам проявил инициативу и после завтрака притащил мне на полдник огромную пиццу! – весело, даже радостно затараторил Ален. Впервые за 7 лет он так искренне и заливисто смеялся. Прямо как раньше. Прямо как тогда, когда он жил в Ордене, находясь в кругу близких друзей. Лишь тогда Ален становился настоящим. Лишь тогда он мог забыть хоть на время о своих печалях и просто… веселиться. Но Канда этого не знал. Он не видел его чистых и ясных глаз, а потому лишь недовольно пробурчал: - С каких пор заключённый в одиночной камере шизик, за семь лет нормально разговаривавший только с собственной шизой, стал разбираться в людях? - Лишь потому, что я сижу в этой камере уже семь лет, я и начал разбираться в людях, - без капли хвастовства в голосе ответил проклятый. – Лишь упав в самую тьму, можно рассмотреть всякий, даже самый тусклый, свет. - Это чьи слова? – с каким-то смущением и подозрительностью в голосе спросил Канда. - Неа, - беззаботно ответил на его вопрос парень. Эту фразу он действительно слышал от проклятого ноя. От Маны. Но тот говорил, что сам услышал её от своего брата. - Ален! Ты идиот! – закричал в его голове ной. - Неа, не скажу! – тут же исправился Ален. - Без толку уже, придурок, - вздохнул от досады тот. - Чё за «неа»? – не понял слова Канда. Сейчас Алену нужно убедительно соврать, да так, чтобы Канда повёлся. - Ну, это другая форма «нет» по-русски, - выкрутился тот. - Так ты русский? – словил наживку Канда и зашёл не в ту степь. - Ну, частично, - тут Ален почти не врал. Русским он владел плохо и, в основном, нецензурными выражениями, но этого хватало для того, чтобы общаться с местными, пока путешествовал по Сибири с учителем. Они говорили, что любой человек, живший или говорящий по-русски – становится, пусть и частично, русским. Почему-то эта фраза вспомнилась Алену только сейчас. И он даже догадывался, почему. Он скучает по тому времени, когда весело и глупо проводил время в непроходимых болотистых лесах очень холодной и суровой страны с добрыми, весёлыми и немного жутковатыми людьми. - Твоё имя не русское, - стал докапываться Канда. - Ну, я же сказал: частично, - не стал вдаваться в подробности Ален. - Мне кажется, ты мне врёшь. - Когда кажется, креститься надо, - усмехнулся Ален. - И многому плохому ты у них научился? – усмехнулся Неа. – Я заметил, что материшься ты исключительно на русском. Ну, в какой-то степени это даже хорошо. Ругательства – это слова, которые исходят не от разума, а от сердца. Если ты ругаешься на русском, значит ты и вправду частично русский. - С чего это вдруг такой вывод? – не мог не нахмуриться Ален. Какой бред собирает этот придурок? Ален просто не может себя заставить ругаться на другом языке, так как за всю жизнь ни разу не употреблял таких грязных выражений. А на русском мат считается практически разговорной речью, к тому же нормально этим языком он всё равно не владел, а потому ему не так стыдно на нём ругаться. - Если не хочешь, чтобы тебя называли русским – не говори на этом языке. Иначе начнёшь думать, как русский, а это уже просто… опасно, что ли. Что я буду делать, если ты сопьёшься? - Отвянь, - отмахнулся от него Ален. – Не сопьюсь. Ты же знаешь моё отношение к алкоголю. - Всё, что я знаю, так это то, что 7 лет назад ты довольно хорошо переносил алкоголь. - Ты пил в моём теле? Ты совсем охуел?! – закричал Ален, подорвавшись с пола - Хорош орать и жри молча! – прикрикнул на него голос за стенкой. И когда это охранник успел вернуться? А не важно. Главное: он принёс еду. Живот Алена на эти мысли довольно заурчал. А его руки уже сами приготовились хватать тарелку, которую вот-вот должны были просунуть ему под дверь. - Какой же ты продажный, - усмехнулся ной. – Твоя гордость стоит всего пару тарелок переваренной каши. - Нормальная каша, - уже успев набить себе рот из полученной у охранника миски, возразил Ален. - Я кому сказал жрать молча, долбанный шизик! – вновь крикнул на него охранник. - Так ты тоже знаешь, что он шизик, - пробурчал Канда, пока Ален набивал себе брюхо. – И тогда какого хрена вы посадили меня к нему в соседи? - Это секция с камерами для особо опасных преступников, - неожиданно для обоих заключённых ответил охранник. – И тут не так много камер и заключённых, чтобы у тебя был большой выбор соседей. - А разве вам не запрещено с нами говорить? – удивился откровенности надзирателя Канда. Ален тоже был в шоке, но ему сейчас была важнее тарелка каши, чем разговоры. - Только с ним, - намекнул он. Пусть, никто и не видел, на кого указал мужчина и указал ли вообще, но все прекрасно понимали, о ком шла речь. - Почему? – ещё сильнее удивился Канда. У него даже голос задрожал. - А ты разве сам не понял? – ехидно спросил охранник. Наверняка у этого урода с низким грубым басом огромное тело с пивным брюхом и квадратное бандитское лицо. Таким, по крайней мере, его всегда представлял Ален. – Он же шизик. - Это не могут быть все причины, - серьёзно заметил Канда. - Естественно не все, - гадко рассмеялся мужик. – Но, думаешь, я тебе прямо так всё и рассказал. Ну, у нас куча распоряжений на счёт вас, а в подробности меня как-то не посвящали. - То есть, вам приказали не общаться с человеком, просидевшим в камере 7 лет и уже до того отчаявшимся от одиночества, что сам с собой говорить начал? – Канда презрительно хмыкнул. – Хорошие же у вас правила. Ты хоть знаешь, как его зовут? - Ты не думай, что я такой добрый или злой. Это просто работа. К тому же по правилам я и не должен ничего о вас знать. Ну, по крайней мере, о нём. Он тоже как-то не спешил мне представиться. Повисла какая-то странная напряжённая тишина, прерываемая только звуками чавканья Алена. - Может, скажешь уже что-нибудь и прекратишь жрать, наконец! – сорвался на него Канда. - Отстань! – с набитым ртом возмутился Ален. - Ничего не хочешь сказать? – поинтересовался Неа. - Неа, - продолжил уплетать за обе щеки Ален. - Почему? Разве ты не удивлён, что только с тобой охранникам запрещено общаться? Или, хотя бы то, что он не знает, кто ты такой? - Мне плевать. Это не самая… вернее, это вообще не проблема. - Опять ты сам с собой болтаешь! И что значит «это не проблема»?! Ты, идиота кусок! Тебя вообще что ли не колышет то, что происходит вокруг? – всё продолжал беситься Канда. - А с чего это должно меня волновать? Я не ты. Я сижу тут уже 7 лет. Мне до лампочки ваш Ватикан и его сраные интриги. Мне теперь вообще всё до лампочки. Эти теории заговора хороши только для того, чтобы подумать о них на досуге, но явно не для того, чтобы переживать из-за такой фигни, - как-то слишком холодно буркнул Ален, будто он какой-нибудь старик, который критикует молодёжь. - Ты реально придурок, да? Сидишь и тухнешь тут в своём болоте! Даже внешний мир тебя уже не интересует! Ты… - Да! – закричал на него Ален. – Да! Я не знаю и не хочу знать о том, что происходит снаружи и сколько людей убивают чёртовы акума каждый чёртов день! Да, я трус, который сбежал от проблем и спрятался здесь, чтобы его не нашли и не убили из-за какой-то очередной фигни! Я даже не хочу знать, что случилось с моими друзьями, так как от этого мне будет больно, но не важно, насколько мне в итоге херово я буду сидеть здесь и покрываться плесенью дальше! И не потому, что чёртов Ватикан меня сюда посадил, а потому что я сам решил тут сидеть! - Ты просто жалок! – вторил ему Канда. – Ты конченый эгоист, который забил на свои обязанности экзорциста и говорит настолько идиотские вещи! Как ты вообще можешь жить, зная, что ради твоей сраной ленивой задницы каждый день где-то умирают люди?! - Единственное, что я знаю, так это то, что если я выйду отсюда, то всё равно никому не смогу помочь! Или сделаю всё только хуже! - Да хуже уже даже долбанный гороховый стручок, поднявшись из могилы, сделать не сможет! Куда уж тебе до него! Ты просто боишься сдохнуть! Признай это! - Нет! Я бы давно сдох, если бы у меня не было этих чёртовых обязательств, которые и не мои вовсе! Думаешь, сидел бы я тут наедине со своей шизой 7 лет, если бы у меня не было на то причин? Думаешь, я просто обезьяна, которая боится выйти из пещеры? Если бы я так уж боялся за свою жизнь, то давно бы покончил с собой, так как даже моя жизнь уже давно принадлежит не только мне! - Так что тебе мешает забить на всех и поступать так, как хочешь ты сам?! Ты просто помешан на других и забиваешь на самого себя! Ты полный идиот! - Да, я идиот! Но я не могу иначе! Иначе мне станет ещё невыносимее жить дальше! - Так не живи! Если так спешишь сдохнуть, я убью тебя прямо сейчас! - Между нами толстенная стена. Да и со связанными руками как-то не очень удобно убивать людей! - А ты обо мне не думай! Беспокойся лучше о себе! В общем… они опять поругались. На этот раз Ален злился и его злость пересилила все другие чувства в нём. Даже вездесущий ной на этот раз решил не лезть на рожон и помалкивал. А охранник-таки оставил их обоих без еды. На следующие два дня. Сегодня, правда, он позволил Алену доесть свою двойную порцию. - Бууурррр… - уже целый день регулярно разноситься этот звук по всему подземелью. - Слышь, шизик, сделай уже что-нибудь со своим чёртовым животом?! – не мог терпеть этого безобразия раздражённый Канда. - Что я с ним сделаю? – обессилено и грустно простонал Ален. - Крысу съешь. Или руку свою. Только заткни его! – злобно прошипел мечник. - А кто виноват в том, что ты разозлил охранника? – всё ещё стеная, говорил Ален. - То есть, я один виноват? - Ты первый начал! - Может хватит! – не мог больше терпеть этого безобразия Неа. – Как же вы оба меня достали. Мне больше нравился депрессивный Ален. Он хотя бы не так громко и часто орал. - Заткнись, а? – почти вежливо попросил Ален. - Опять ты меня игноришь? – уже не злобно, а просто недовольно сказал Канда. Ну, наверное, если бы он умел говорить без вечной хмурости грозовой тучи в голосе, то сейчас Юу бы сказал это устало. - Я уже устал от вас, - ещё тяжелее простонал Ален. – На кой вы двое свалились на мою голову? Слышь, почему бы тебе не уснуть ещё годика на два, как раньше? - Ну, раньше мне было с тобой скучно. А теперь хоть что-то происходит и спать не хочется. - Какая же ты скотина. Вот когда ты нужен – бросаешь, когда не нужен – действуешь на нервы. - Нервы надо закалять, - подметил Канда. – А то у тебя они слишком расшатанные. - А ты сам попробуй тут 7 лет отсидеть. И не такое случится. - Я не собираюсь торчать тут и года. - О, ты замыслил побег? И как ты собрался его осуществлять? – в голосе Алена проскользнула нотка интереса. - Ещё не придумал, - фыркнул Канда. - О, а помощи просить, значит, не планируешь, да? – в Алене взыграло любопытство и давно забытый азарт. - И без такого дохляка, как ты, управлюсь. - Откуда ты можешь знать, что я дохляк? Может я двухметровый мачо? – усмехнулся Ален. - По голосу тоже многое можно понять о человеке, - философски завернул Канда. - О, так ты у нас в людях разбираешься? – усмехнулся Ален. - Уж получше тебя, - не мог не вставить колкость Юу. - Ну… тогда докажи, - с улыбкой, но всё также вздыхая и бессильно лёжа на своей полке с задранными к верху ногами, предложил Ален. - Больно надо тебе что-то доказывать, - раздражённо цыкнул мечник. Алену уже начало казаться, что он мог бы узнать Кандино цыканье из тысячи других звуков разной громкости – настолько он к нему привык. - Боишься оплошать? Значит, на самом деле ты так же нихрена не знаешь о людях, как и я. - Какой же ты придурок. Даже голодным и уставшим умудряешься выводить Канду из себя, - недовольно заметил Неа. - Это искусство, практикуемое мной… много недель 7 лет назад, - устало улыбнулся Ален. Его живот опять выдал протест решению проклятого доставать Канду. - Ты точно идиот. У тебя от голода уже совсем крыша поехала, - недовольно пробурчал Канда. – И ты думаешь, я поведусь на такой детский развод? Думаешь, меня можно взять на слабо? - А чё нельзя? – без какого-либо удивления в голосе поинтересовался Ален. - Нет, - как-то с подозрением ответил тот. - Тогда ладно, - не стал настаивать Ален. Он, наверное, мог бы сказать ещё что-то, если бы не услышал из коридора до странного знакомые шаги. К сожалению, это был не их охранник. Канда, видимо, ещё не приспособился прислушиваться к звукам также хорошо, как он. Когда у Алена были приступы беспричинного страха из-за всего сразу, он часто не мог спать ночами, прислушиваясь через стальную дверь к звукам снаружи. Почему-то тогда ему казалось, что стоит парню уснуть, как к нему тут же зайдут палачи и казнят его на месте. Ну, или уведут в камеру пыток и замучают там до смерти. А сколько у него было кошмаров, связанных с пытками различной степени жестокости… откуда он вообще столько пыток знает? И это были не какие-то безобидные, вроде щекотки или избиения. Нет, куда страшнее и изощреннее. От отрывания ногтей и утопления до отрывания конечностей. Ален слишком чётко для сна чувствовал ту боль, когда тело разрывается на части или когда гвозди забивают под ногти, или когда выкалывают глаза, ломают кости, вырывают зубы, пальцы рук или ног. Снова и снова, пока кошмар не кончается. Сейчас такие ужасы ему уже не снятся. Наверное, с тех пор, как он перестал их бояться. Зато начали сниться более ужасные. Кошмары, в которых умирают дорогие ему люди. Они оказались куда страшнее и снятся ему по ночам до сих пор, пусть и не каждую ночь. Шаги приближались с характерным лязгающим звуком металла. Кованные подошвы. Даже Канда услышал их и как-то напряжённо смолк. Ален знал, кто подходит к ним. - Канда Юу, именем верховного суда Ватикана, я требую, чтобы вы передали нам всю информацию, которая у вас есть по Мятежному Управлению! – надрывно и мерзко кричал пискляво-хриплый голос. Этого человека Ален ещё ни разу за всю свою жизнь не видел в лицо, зато очень часто слышал всего-то года три назад. Он был, вроде как, то ли каким-то следователем Ватикана, то ли начальником этой тюрьмы, то ли ещё кем-то, кто считал своим долгом лично ходить в подземелья к особо опасным преступникам и пытаться заставить их выдать всю имеющуюся у них важную информацию. Ну, как заставить… скорее уговорить, так как он за всё время таи и не рискнул даже, банально, открыть дверь камеры Алена и заглянуть ему в глаза – лишь верещал под дверью что-то про казнь и пытки. Ну, Ален добросовестно боялся его целый год. Пока он его не достал. В итоге, парень даже наловчился спать под эти бесконечные мерзкие вопли, а три года назад настырному придурку, видимо, надоело каждый день ходить и доставать уже в край охреневшего заключённого, а потому он и забил на него. На самом деле, его мерзкие вопли могут стать одним из видов пыток. К сожалению, Ален уже давно прошёл через самые изощрённые мучения, которые только мог испытать: кошмары, слишком реалистичные для иллюзии. Кошмары, где из-за него умирали люди, кошмары, в которых из раза в раз умирали его друзья. И страхи, как правило, им самим же и выдуманные. Издёвки помутневшего от одиночества, скуки и бесконечного сидения на одном месте рассудка. По сравнению с этим, крики – лишь лёгкое неудобство. Ален даже уже не понимал, что он говорит. Зато воспринимал голос Канды: - Да кто ты, чёрт подери, такой? - … - Иди к чёрту! - … - Да заткнись ты уже! - … - Нет! И не собираюсь! - … - Просто убирайся уже отсюда! - Лучше не говори с ним, - зевнув, дал совет Ален. – Это бесполезно. Пустая трата сил и времени. - Ты его знаешь? – спросил Канда. Сквозь мерзкие крики его голос Ален слышал довольно чётко. - Да. То есть нет. То есть почти, - запнулся парень. – Ну, я не знаю, как там его зовут и какая у него должность, хотя, может, я это просто забыл. Ну, короче, это просто доставучий тип. Забей на него, - скучающе потянул Ален. Спустя какое-то время бесконечных воплей, Канда вновь заговорил с ним: - Он что, тоже не знает, твоего имени? Да кто ты, чёрт подери, такой? - Чё, правда не знает? – удивился Ален, а потом облегчённо выдохнул. Слава Богу, что он его не знает. С другой стороны странно, что никто в этой тюрьме не знает про Алена. То есть, кто-то же должен знать, так? Ну, Рувелье тоже вряд ли в курсе, так как сюда одно время захаживал Линк, с которым Ален демонстративно не общался. Это всё может означать только то, что его нахождение тут – большой секрет. Интересно, а сколько человек вообще о нём знают? Наверно, и про Апокрифа мало кто в курсе, так? Меньше, чем Ален рассчитывал. - Про тебя никто здесь ничего не знает! – сделал вывод Канда, хотя у него было только два примера, по которым он судил. Хотя, скорее всего, он уже читал какие-то документы, связанные с этими подземельями, и в них Алена, что логично, не было. - А ты не такой дурак, как я думал, - похвалил его Неа. - Ну, может у меня и впрямь сердце, - не знал, что ещё по этому поводу сказать Ален. Он уже и так крупно спалился по поводу срока своего заключения здесь. Канда уже по любому знает, кто он, но всё равно подыгрывает, гад. Что ж, Ален тоже продолжит играть в их чёртову игру. Может, Канде трудно с ним говорить так, будто он не пропадал на 7 лет, и поэтому он ведёт себя, как идиот? - Тогда, ты знаешь, кто такой Апокриф? – наседал Канда. Он разоблачал его, словно и впрямь не знал истинную личность своего соседа. Какой же он гад! Хочет, чтобы Ален сам себя выдал? А хрен ему! - Ничего я не знаю! Отвянь! Почему я должен перед тобой распинаться?! – раздражённо выдохнул Ален. Вот нахрена строить комедию, когда ты давно уже всё знаешь? Придурок БаКанда! - Значит знаешь! – почти ликующе выдал тот, если бы мечник вообще мог ликовать. Какой же он гад! Ему правда это нравится? Извращённый ублюдок! – То есть, ты врал мне. - А что? Хочешь, чтобы я говорил правду первому встречному? – надулся Ален, вообще не понимая, зачем продолжает этот бессмысленный разговор. - Тогда насчёт этого идотского горохового стручка ты тоже врал? Он был здесь? – Боже, Канда, ты серьёзно? Или у Алена начались слуховые галлюцинации? В его голосе только что была… надежда… почти мольба… почти… радость. - Ты идиот? – не мог не сказать этого Ален. Правда не знает? Или знает? Неа, мать твою! - Скажи ему, что был. Но его потом куда-то увели, - слишком серьёзным тоном, нетерпящим возражений сказал Неа. - «Зачем? Канда же всё равно…» - Просто скажи. - Какого чёрта, ты…! – уже начал было возмущаться отошедший от ступора Канда, но прервался на полуслове, стоило Алена прошептать одно единственное слово. Удивительно, что за своими криками, он его услышал. - Был, - это всё, что он сказал, не удостоив Канду хоть одним лишним, да и не лишним тоже, объяснением. Ален был жутко недовольным, когда говорил это, а потому надеялся, что Канда не услышит. Так для него было бы проще. Гораздо. Всё-таки, он не хотел дарить этому идиоту глупую надежду, при этом продолжая нагло врать про то, что он не Ален. Но нет. Канда услышал. И смолк. Дальнейшие полдня прошли в тишине, прерываемой криками мерзкого следователя, или кто он там по должности. - Почему ты мне раньше не сказал?! – злобно повысил голос Канда, стоило шагам посторонних людей исчезнуть из зоны его слышимости. – Ты же поэтому спрашивал о нём, да? Ты поэтому издевался надо мной?! Смешно тебе было, ублюдочный шизик, да?! Повеселился?! – Алену воистину больно было слушать эти слова. Он не знал, что своими глупыми шуточками сможет ранить железобетонное и арктически холодное сердце мечника. Как так? Канда правда… переживал из-за его смерти? И те слова Неа о чужих мечтах… неужто речь шла не о Алме, а о нём самом? В конце концов об Алме они и не говорили, чтобы всегда последовательный в своих рассуждениях ной вдруг ни с того ни с сего упомянул его. Да ещё и спалил себя в придачу. И чуть не спалил Алена. Так он действительно причинил Канде боль… - Прости… - Алену нечего было на это сказать. Он и правда вёл себя как ублюдок. Ему нет оправданий. - В жопу себе засунь своё «прости»! – всё ещё зло продолжил Канда. – Лучше скажи, где он? - Я… - Только попробуй сказать: «Я не знаю!». Врёшь же! – Алену стало ещё горше. Канда ведь за всё время, что они общались, ни разу его не обманывал, а он… он уже насобирал столько лжи, что хватит на целый океан. И как он вообще мог так поступить? Канда же его… друг. Единственный друг, которого он встретил за 7 лет своего вынужденного одиночества. Да как он мог вообще ему врать и обманывать его? Он ведь пошёл на это сознательно! Он думал, что Канда засмеёт его или обругает. Он думал, что Канда начнёт его презирать. Ну, не глупо ли? Почему всё это время Ален не верил в него? Не верил единственному человеку, которому смог рассказать всю правду о своём прошлом, о встрече с Маной, об Апокрифе? Они ведь столько вместе пережили? Неужели Канда не заслуживает хоть малейшего… доверия? И Неа тоже. Они вместе сидят в этой камере уже 7 лет. Дольше, чем они общались с Кандой. И всё это время общались. Неужели Ален не может хоть немного поверить ною? Он ведь тоже, прямо как… человек. Нои тоже привязываются. А Ален… он никогда никому не верит. Он всегда боится поверить. Он всегда… предпочитает нести своё бремя в одиночку обманывая и раня других своей ложью. Прав был Канда: Ален просто трус. И за время, проведённое в этой чёртовой клетке, стал ещё большим трусом. Какой же он жалкий. Неа на его мысли никак не отреагировал. Но лишь потому, что Ален не дал ему их прочесть. Хотя, это немного… неправильно, что ли. Раньше он позволял ему слушать свои мысли. Самые депрессивные и самые грустные. И Неа никогда его не задирал и не подкалывал из-за них. А теперь такой важный и, казалось бы, нужный сейчас вывод предпочёл держать при себе. Потому, что Ален – трус. Пускай, так оно и останется. Если лжёшь, то ври до самого конца. Даже если тяжело, даже если хочется сдохнуть. Это воистину справедливая плата за обман чужого сердца и чужих ожиданий. Даже если он признается во всём, то это ничего не исправит. Он уже ранил Канду. И он не хочет ранить его ещё сильнее, но на этот раз уже, как «Ален». - …Знаю, - честно признался проклятый. Сцепив руки в замок до хруста костяшек и уставившись на них серыми невидящими ничего, кроме тьмы глазами. – Но это всё, что я могу тебе сказать, - почти шёпотом проговорил последнюю фразу Ален дрожащими губами. - Почему?! – кричал не него Канда, уже не сдерживая голос. – Ты, чёртов… - правильно. Пусть он лучше кричит на ублюдочного незнакомца из соседней камеры, чем на того, о ком не мог забыть целых 7 лет. - Если не хочешь, чтобы я лгал, то не проси меня отвечать. Это единственный вопрос, на который я не могу ответить, как ты не ненавидел и не проклинал меня, - ответил Ален серьёзным вкрадчивым голосом. Он не узнал себя в этом спокойном и размеренном тоне, в этих пустых безжизненных жестоких словах. Естественно, Канде было мало лишь пары фраз, чтобы упокоиться. Естественно, Канда вспылил. Естественно, Канда хотел разрубить ублюдка за стенкой на кусочки. Но… он мог только бессильно поливать его проклятьями, которые Ален выслушивал с несвойственным ему спокойствием. Они не задевали его, не смешили, не ранили, они просто проходили через тело насквозь, словно приведения. Словно, они не ему адресованы. Словно это и вправду не Ален Уолкер, а Роло – странный депрессивный и жестокий сукин сын. Это всё, что осталось от Алена Уолкера в этой темнице, спустя 7 лет. Всё. - Не думаю, что ты так уж сильно изменился, - вставил свои 5 копеек Неа. - Какого хрена ты постоянно читаешь мои мысли? - А какого хрена ты постоянно даёшь мне это? Или ты расслабляешься в присутствии Канды? Или тебе резко стало на меня плевать? Обидно, знаешь ли! – прыснул со смеху ной. – А раньше ты меня как огня боялся и всё грязью поливал. Эх, были времена… - Заткнись, - обиженно пробурчал себе под нос парень. - Опять ты меня игноришь, да? – влез в их перепалку Канда. – Ты поди и шизу свою сам придумал! - Вообще не исключено, - подтвердил Ален. - Лжец! - Вообще-то, я говорил, что и сам этот вариант не исключаю, - поучительным тоном возразил тот. - Тогда какого хрена ты мне столько дерьма наплёл?! - А чё ты от меня хочешь? Я семь лет не общался с людьми и нахуй не получал никакой информации из внешнего мира! Естественно, для меня привычно строить теории и гадать, какая звучит правдивее. - Чокнутый шизик! - Уж какой есть, - несколько обиженно буркнул Ален и демонстративно отвернулся. И плевать, что Канда не видит его жест. Он и так всё поймёт. И в подтверждение этого, мечник недовольно цыкнул, и Ален очень чётко представил, как тот тоже отворачивается, на прощание резко дёрнув головой и взмахнув хвостом своих невероятных чёрных волос. Ну, он бы наверняка так сделал, если бы у него не были скованы руки и ноги, а глаза не завязаны. - Слушай, Канда, - уже спокойно начал диалог Ален. – Ты как? Повязку с глаз хоть снял? - А тебе-то какое дело? – всё ещё зло сказал Канда. - Ну, я переживаю, вроде как. - «Вроде как»? – грубо передразнил его мечник. И таким тоном, словно Ален сказал какую-то несусветную чушь. - Да. Не такое уж я и чудовище, каким ты меня считаешь. Мне тоже свойственно сострадание. - Было бы оно тебе свойственно, ты бы думал хоть немного, прежде чем всякую чушь пороть, - всё ещё «отвернувшись», бурчал Канда, но уже спокойнее. Сейчас он хотя бы не кричал. Прогресс, как никак. Значит, он по крайней мере уже выпустил большую часть своей злости. - Ну, прости. Ну, я, правда, не знал, что вы были так близки. Я думал, вы ненавидели друг друга. Не ожидал, что он и впрямь дорог тебе, - пытался извиниться Ален, но получалось у него из рук вон плохо. - Заткнись! – как и ожидалось, не впечатлился Канда. - Помолчи, Ален, - посоветовал ему Неа. – За 7 лет ты что, разучился общаться с пережившими трагическую утрату людьми? - Нет, просто… - смутился тот. – Это же Канда! - А что, он, по-твоему, не человек? - Ну… Ладно. Я и впрямь веду себя, как идиот, - поднял руки вверх Ален. - Ты и есть идиот, - не мог не съязвить Канда. «Как бы у него ещё раз спросить про самочувствие? Да так, чтобы он ответил на вопрос что-то, кроме «отстань» и «заткнись»?» - Никак, - уверенно заявил ной. – Сдайся. Он такой же упрямый баран, как ты. Забей на него. Ты всё равно не можешь ему помочь. - А вот сейчас реально обидно было. - Я прав, - задрал нос Неа. Ну, фигурально. По крайней мере Ален это очень хорошо представил. - Ты не всегда прав. - Может, у тебя раздвоение личности? – решил поиграть в угадайку Канда. Видимо, он тоже втянулся в скучные игры этой маленькой темницы. - А вот с этим утверждением я полностью согласен, - даже без смеха и азарта в голосе выдал ной. – Ты всегда был больным на голову, Ален. - Отъебись! И как думаешь, из-за кого я стал таким? - О, ты обвиняешь собственную шизу в том, что у тебя поехала крыша? Да ты прям магистр логики! - А кого мне ещё винить? Особенно, если есть шанс того, что ты, всё-таки, настоящий! Если бы не ты, думаешь, сидел бы я здесь? - О, ну, в этом я тоже не виноват, если тебе интересно. - Да, - неожиданно согласился Ален. – Но если я буду винить во всём себя, то рано или поздно просто сдохну от чувства вины за всё, что я когда-либо делал, поэтому я буду обвинять тебя. - Железная логика, - презрительно и с одной и той же интонацией сказали Неа с Кандой одновременно. - Тебя, что, не интересует моё душевное здоровье? - Ты и так уже болен. Куда уж дальше-то? – опять хором заметили эти двое. - Хорош уже говорить одно и то же дуэтом! Это начинает пугать, - вздрогнул от омерзения Ален. Его и так достала эта долбанная парочка, а если они начнут вдвоём на него наседать, то он просто взвоет. - Ты просто сам напрашиваешься на колкость, - рассмеялся ной. - Даже твоя собственная шиза называет тебя больным на голову. Может, к ней стоит прислушаться? – предложил Канда спокойным тоном. Он уже действительно не был зол, что, несомненно, обнадёживало. Возможно, он, всё-таки, простил Алена. - А что ещё мне посоветуешь? Сброситься с обрыва? – возмутился Ален в ответ, но в душе несколько успокаиваясь. Привычно обменивающийся с Аленом колкостями Канда определённо был в достаточно хорошем расположении духа. - Да, если бы ты имел достаточно смелости, чтобы выйти из этой чёртовой камеры. - А ты в курсе, что дверь, вообще-то, заперта? - Да, но в первую нашу встречу, ты почти выбил её ударом ноги, - припомнил Канда, отчего Ален невольно вздрогнул. Он заметил! – Это значит, что ты можешь выйти в любой момент. - Чтобы меня потом поймали эти, как их… ну, с амулетами, которые… как Линк… точно! Вороны! – вспомнил-таки Ален. Он не встречался с ними уже 7 лет, так что почти забыл об их существовании. - Ты знаешь Линка? – опять поймал идиота за язык Канда. - Ну, он был здесь как-то раз, - опасливо отвернулся Ален. Хорошо, что Канда не может его видеть, так как врёт сейчас он на редкость плохо. - И что он здесь делал? Он приходил к идиоту-Уолкеру? – чёртов БаКанда стал слишком умным за эти 7 лет. Хотя, может, он всегда был таким? - Он спрашивал, не я ли Ален Уолкер, - не стал врать Ален. - Дурак, - не мог не заметить Неа, но уже спокойно и равнодушно, так как ему, видимо, было уже наплевать на поддержание тайны. - И что ты сказал? - Ничего я не сказал. Буду я ещё с этими «воронами» общаться! Запихнули меня в тюрячку, а теперь рассчитывают, что я с ними беседы водить буду! – до глубины души возмутился проклятый. Примерно это и послужило причиной, почему он принципиально не хотел общаться со всеми теми, кто его допрашивал. - А он говорил что-нибудь? – вдруг неожиданно заинтересовался Линком Канда. Тут Алена словно молния ударила, и он вспомнил тот монолог Линка, обращённый к нему. – О чём-нибудь… - … личном, - подсказал Ален, но как-то грустно. Линк… у Алена всегда было к нему неоднозначное отношение, но, тем не менее, он дорожил им также, как своими друзьями, хоть тот, в отличие от последних, мог легко его предать. И этот самый верный пёс Рувелье говорил с ним о… своих чувствах, которых у него, в принципе, не должно быть. С человеком, который запросто мог оказаться и не Аленом вовсе. В тот день Неа впервые заговорил губами Алена, чтобы сказать… что же он ему сказал? Это было так давно. Память об этом давно стёрлась. Он едва ли помнит хоть одно цельное предложение, сказанное Линком в тот день. Только лишь основной смысл. А всё потому, что он пытается забыть обо всём, что может его тревожить. Интересно, а жив ли Линк ещё? - Что он говорил? – вдруг спросил Канда. Странно, что он интересуется Линком. Странно, что его заботят личные чувства других. - Он… Полагаю, он исповедовался. Но не передо мной, - Линк был практически убеждён, что сидящий в камере напротив не Ален. Но он представил, что это не так и говорил ему то, что хотел бы сказать уже умершему, как выяснилось недавно, экзорцисту. Линк никогда не сказал бы Алену тех слов, если бы знал, что говорит с ним самим. Линк никогда бы не предал своего господина, а потому просто не мог ему этого сказать. Но незнакомцу в темнице, который всё равно из неё никогда не выйдет, сказал. - Ясно… - понимающе потянул Канда. - Ален Уолкер… - вдруг неожиданно даже для самого себя начал Ален чёрт его знает зачем и что собираясь сказать. – Он больше… он уже… его больше… - в глазах нещадно пекло, но не от вынужденной лжи, а от чистой правды. Он больше не может быть тем Аленом Уолкером, каким знали его близкие и друзья, он уже давно не тот грустно улыбающийся клоун, который никого не может бросить в беде. Он изменился настолько сильно, что уже сам себя начал бояться. Он уже давно… - …ты больше никогда не сможешь его встретить… никто не сможет… - слёзы всё также не могли пролиться из его горящих, как от дыма костра, глаз, а зубы до крови вцепились в губу, чтобы заглушить дрожь и истерику в голосе. Трудно признавать, что ты уже стал другим, что все твои принципы и всё, ради чего ты боролся, пусть и не перестали хоть что-то для тебя значить, но ты сам, сознательно, отбросил всё это. Отказался от всего, что было для тебя дорого и заперся в этой вшивой клетке страха и одиночества. Ты стал сам себе противен. Мерзкий жалкий никчёмный трус не способный никому довериться, никого защитить. Ты больше не имеешь права называться своим именем. Хотя бы этим ты сможешь… не разрушать свой чистый и праведный образ в сознании других. Образ того человека, которым ты всегда хотел быть, но так и не смог. Образ того, кем тебя видели другие. Канда молчал. Он сейчас просто не мог ничего сказать. Зря Ален дал ему надежду. Зря завёл тот разговор о себе. Зря отвечал на его вопросы. Зря он вообще говорил с ним. Всё зря. - Ты… поэтому не хотел говорить о нём? – голос Канды был сухим и безжизненным, словно скрежет металла. - Да. Ален думал, что Канда опять наорёт на него. Опять обвинит в жестокости и грубости. Опять скажет что-то жестокое и бьющее в самое сердце. Но он молчал. И это оказалось в стократ больнее любых слов.