Согласно книге

      Стояло раннее утро, когда Инеж встретилась с Казом за оперным театром.       — Что мы здесь делаем? Я думала, мы поплывем куда-то на гондоле.       — Так и будет, — коротко ответил Каз, ведя ее по потайному коридору.— Но сначала нам нужно кое с чем разобраться.       — С чем именно?       — Ты выглядишь, как пират.       — Я и есть пират, — напомнила Инеж, когда они вошли в темный склад.       Каз поднял фонарь повыше, чтобы осветить длинные ряды вешалок с костюмами.       — Но не сегодня, — поправил он. — Сегодня ты невеста добропорядочного фермера. Иди подбери себе корсет и нижнюю юбку, а я поищу… — Каз кинул взгляд на пестрые, отделанные бахромой наряды, — менее кричащее платье.       Инеж закатила глаза и направилась к коробкам с нижним бельем.       — Не могу решить, какое утверждение более возмутительно, Каз. То, что ты добропорядочный джентльмен, или то, что ты фермер.       Каз ее подколку проигнорировал.       Вздохнув, Инеж принялась рыться в огромном сундуке в поисках небольшого корсета, в идеале с минимумом косточек. Иронично, что в эту нелепую историю она угодила из-за своей личной вендетты. Последние несколько лет, пытаясь искоренить контрактное рабство, Инеж расширила поле деятельности, помимо пиратства, затронув еще и правовую сферу. В основном благодаря Казу, который собирал компромат на членов торгового совета, чтобы те протолкнули антирабовладельческие законы. Но с реформами пришел надзор, а с надзором — бюрократия. Особенно это касалось портов. Чтобы успокоить торговцев, которые помимо потери дохода от торговли людьми, вынуждены были мириться с патрулями и обысками, Торговый Совет ввел таможенные пошлины для иностранцев.       У Инеж, сулийки, рожденной в Равке, не было гражданства Керчии. После последнего рейса «Призраку» потребовалось шесть дней, чтобы получить разрешение пришвартоваться к причалу.       Чтобы обойти это препятствие, Каз придумал, пожалуй, самое простое решение: Инеж получит гражданство, выйдя замуж за керчийца. Наверное, Каз заразил ее своим безумием, потому что Инеж согласилась на эту наглую авантюру.       Выбрав, наконец, корсет со шнуровкой, Инеж стянула тунику, жилет и бриджи. Стоя в одной нательной рубахе, чулках и тапочках на прорезиненной подошве (специально изготовленных для нее фабрикатором) в темном проходе, Инеж чувствовала себя уязвимой. Раздраженно поморщившись, она надела корсет и застегнула спереди металлическую застежку. Корсет оказался не очень-то и удобным.       — Это должно подойти, — объявил Каз, подходя к ней с серым шерстяным платьем в руках.       — А оно подчеркнет цвет моих глаз? — с сарказмом поинтересовалась Инеж.       — Твои глаза и так прекрасны, дорогая, — в тон ответил Каз.       — Подойди и сделай что-нибудь полезное, — Инеж повернулась спиной, намекая на шнурки.       Каз поставил на сундук фонарь и принялся за дело. Инеж чувствовала его горячее дыхание на своем плече, пока он зашнуровывал корсет — сначала спускаясь от лопаток к талии, затем разбираясь со шнурками, идущих от бедер к талии.       — Мне затянуть посильнее? Или послабее?       — Немного сильнее, — с запинкой ответила Инеж.       В непринужденных уверенных движениях Каза было что-то интимное, словно он и правда был ее мужем, который привык помогать ей одеваться. Инеж порадовалась, что на складе царил полумрак, и Каз не заметит ее румянца.       — Ты нашла нижнюю юбку? — спросил Каз.       — Там, на сундуке, — кивнула Инеж.       Каз подал ей юбку, и Инеж быстро облачилась в нее, чтобы он помог завязать ленты на пояснице. Следом шло темно-серое платье с пышной юбкой, доходящее до голенищ. Хвала святым, у юбки глубокие боковые карманы и еще один, поменьше, на талии для часов, куда можно переложить ножи. Лиф и манжеты украшены белоснежной вышивкой, от горла сбегает вниз ряд маленьких пуговиц, обтянутых тканью. Застегивать их оказалось столь утомительно, что Инеж снова пришлось прибегнуть к помощи Каза: она начала сверху, он — снизу. Даже в перчатках Каз ловчее справился с работой, и когда их пальцы встретились на ее груди, Инеж пришлось напомнить себе, как дышать.       Когда с одеванием было покончено, Инеж собирает косу в низкий пучок на затылке.       — Полагаю, у тебя нет шпилек для волос?       Ухмыльнувшись, Каз достал из жилетного кармана одну из булавок, которую обычно использовал для вскрытия замков. Инеж закрепила ей пучок.       — Теперь я выгляжу достаточно респектабельно для свадьбы?       — Не совсем, — легким движением руки Каз достал откуда-то маленькую шляпку и аккуратно надел ее на голову Инеж. — Вот так. Мы еще сделаем из тебя честную женщину.       — Сама мысль о том, что ты можешь вдохновить кого-то на честность…       Каз подхватил фонарь, и они зашагали к тайному проходу, который вывел их к лодочной линии Белендта.       — Куда мы плывем? — прошептала Инеж, когда они с Казом уселись на баркас. В чужой одежде она чувствовала себя мошенницей. Каз был одет как обычно, разве что сменил шляпу на соломенную, а трость с вороном на обыкновенную. Интересно, над ней тоже потрудился фабрикатор? Когда они садились на корабль, несколько пассажиров бросили на Инеж любопытные взгляды — они явно были удивлены, застав здесь сулийку. Возможно, они видели именно то, что хотел показать им Каз: они пара фермеров, и сулийка находится здесь, потому что у ее мужа есть на то право.       — Мы едем в Лиж, — коротко пояснил Каз.       — В Лиж? — удивилась Инеж. Насколько она знала, это небольшой городок. — Почему именно туда?       — Как я говорил ранее, регистрация керченского судна привлечет к себе особо пристальное внимание. Чтобы все прошло гладко, придется действовать по правилам, — твердо произнес Каз.       Инеж совершенно не понимала, что он имел в виду, но она знала и доверяла Казу достаточно, чтобы быть уверенной, что в нужное время он сам раскроет ей свой план. Не став выпытывать у него подробности, Инеж сосредоточилась на проплывающих мимо пейзажах, наблюдая, как скопление высоких зданий Кеттердама уступает место холмистым пастбищам и пшеничным полям. Керчь, по мнению Инеж, была красивой. Странно, что за все время странствий, она почти не видела страну, которую считала своим домом. К концу дня Керчь официально станет ее домом.       Поездка заняла два часа, в течении которых Инеж любовалась открывающимися видами, а Каз внимательно изучал финансовую колонку в газете. Когда они только поднялись на борт, Инеж предположила, что газета всего лишь реквизит для создания образа, но возможно, она ошибалась: в эти дни Каз вел дела не только в Бочке.       Лиж Инеж не впечатлил. По обе стороны канала тянулись деловые кварталы, соединенные в центре города низким мостом. Кроме Каза и Инеж, никто больше не сошел; Каз подал Инеж руку, «помогая» спуститься.       Они высадились на западном берегу города. Подобрав юбки, Инеж зашагала вслед за Казом по пыльной дороге к тротуару, соединявшим главные здания на этом берегу: таверну и гостиницу, где даже в этот час кипела жизнь, школу, ратушу и часовню Гезена. На другой стороне канала расположились лавки, кузницу и склады для хранения угля и пиломатериалов, доставляемых по каналу.       В Ратуше единственный чиновник помогал пожилой паре с оформлением налоговых документов на имущество, в то время как их две девочки носились друг за другом по залу ожидания. Каз и Инеж не стали присаживаться на скамьи и встали в укромном уголке, ожидая своей очереди. «Ханна! Лиз! Немедленно прекратите и дайте людям сесть!», — прикрикнула женщина на дочерей, заметив трость Каза.       — У нас все в порядке, не переживайте, — вежливо ответил Каз. Инеж предпочитала, когда он был самим собой.       Чиновник отдал паре документы и обратился к Казу:       — Янссенам потребуется несколько минут, чтобы заполнить бланки. Чем могу помочь, господин?       — Мы здесь, чтобы заключить брак. К сожалению, мое свидетельство о рождении было недавно утеряно во время пожара, поэтому мне нужно его восстановить.       — Разумеется, господин.       — Вы женитесь! — Восторженно завизжала девочка, на вид ей было лет семь. — Я никогда не бывала на свадьбах! Ханна поехала на свадьбу моего дяди, но я тогда была слишком маленькой.       Инеж невольно улыбнулась, когда госпожа Янссен шикнула на дочь.       — Мне понадобятся ваше имя и дата рождения, чтобы внести верные записи.       — Каспар Ритвельд, март тысяча шестьсот шестьдесят седьмого года, — без запинки ответил Каз.       Чиновник скрылся за стойкой в поисках регистрационной книги. У Инеж кровь застыла в жилах. Она сразу вспомнила махинацию, которую они провернули на аукционе Кювея, и фальшивую личность для отца Джеспера: Ритвельд.       Инеж понимала, что они заключают брак из корыстных побуждений: ей нужно гражданство, и Каз предложил выход. Так почему же она ощущала разочарование? «Ты ждала, что он назовет свое истинное имя, и в этом браке будет хоть что-настоящее. Тебе следовало догадаться» — шепнул внутренний голос. Инеж притворилась безмятежной, пусть у нее нет актерского таланта, как у Нины, но час этого спектакля она выдержит. Однако Каз пристально посмотрел на нее, он никогда ничего не упускал.       Чиновник вернулся, неся в руках массивный том в кожаном переплете. Раскрыв книгу, он просмотрел несколько страниц, прежде чем найти нужные сведения.       — Так, посмотрим. Каспар Ритвельд. Вы можете назвать мне имена ваших родителей, господин Ритвельд?       — Вильям и Петронелла Ритвельд, — уверенно произнес Каз.       «Вот ведь лжец, даже глазом не моргнул», — подумала Инеж. Оставалось только гадать, как ему удалось внести поддельные записи в приходскую книгу, но Инеж не сомневалась, что Казу и это по силам. Возможно, поэтому они и приехали в Лиж: скорее всего, в здешний архив попасть было легче всего.       — Ваши родители живы?       — Нет, — резковато ответил Каз. — У вас должна быть запись о смерти моей матери: она умерла, рожая меня.       — Прошу прощения, господин Ритвельд. Но данные необходимо проверить.       — Тогда вам нужно знать, что мой отец умер в октябре тысяча шестьсот семьдесят шестого.       Чиновник кивнул и пошел за другой книгой. На Инеж Каз больше не смотрел. Вскоре служащий вернулся.       — Мне удалось сверить информацию, господин Ритвельд. Все верно. — Он повернулся к Инеж. — А вы, госпожа…?       — Гафа, — прошептала Инеж. — Инеж Гафа.       Если бы Каз хотел, чтобы она использовала вымышленное имя, он бы предупредил ее заранее. Кажется, в этом браке честной будет только Инеж, пока прячется за непроницаемой броней.       — Это все документы моей невесты. Они прибыли в Керчь в тысяча шестьсот восемьдесят втором году, — к потрясению Инеж, Каз протянул чиновнику ее трудовой договор и выписку о погашении долга (Каз оплатил его полностью). Эти документы хранились в сейфе «Клуба Воронов», Инеж решила, что это куда более безопасное место, чем капитанская каюта.       Чиновник удивленно изучил документы, более никак не выдав своих чувств по поводу сомнительного прошлого Инеж.       — Да, этого будет достаточно. Вы хотите провести бракосочетание в другой обстановке или сегодня? Регистратор будет примерно через час.       — Мы надеялись провести церемонию сегодня.       — Я включу вас в расписание. У вас есть свидетели?       — Ох, мы об этом не подумали, — притворно забеспокоился Каз.       Инеж едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Конечно же, Каз об этом подумал: они наверняка пригласят в качестве свидетелей кого-нибудь из деревенских жителей. «Каз не хочет, чтобы о нашем браке узнали в Кеттердаме. Скорее всего, он боится, что кто-то поверит в этот союз и решит использовать меня, как рычаг давления». К счастью Каза, на помощь им пришла Лиза Янссен.       — Мамочка, мы можем остаться и посмотреть, как милая госпожа выходит замуж? Ну, пожалуйста! — она умоляюще дернула юбку матери.       Госпожа Янссен и ее муж посмотрели на Каза и Инеж.       — Мы были бы вам очень признательны вам за услугу, — Каз снова нацепил приветливую маску.       — Мы согласны, но сначала нам нужно отвести лошадь к кузнецу. Мы вернемся через час, когда придет регистратор, — сказал господи Янссен.       Каз поблагодарил их и, взяв Инеж за руку, повел ее к выходу. Как только они отошли от ратуши на приличное расстояние, терпение Инеж лопнуло. Она вырвала свою руку и зашагала по набережной куда глаза глядят. К ее раздражению, Каз не отставал, несмотря на свою хромоту.       — Чего ты сердишься? Все прошло даже лучше, чем я ожидал. Нам даже не нужно искать свидетелей.       Инеж обернулась и взглянула Казу в глаза.       — Знаешь, я не забыла Йоханнеса Ритвельда. Ты что, выдумал целую семью для своих гнусных целей? И как, во имя всех святых, тебе удалось добавить запись о рождении в приходскую книгу?       — Я ничего не делал, — заявил Каз. — Записи в книгу вписываются вручную и по порядку. Пришлось бы подделывать весь талмуд, на что заняло бы слишком много времени.       — Тогда как ты это провернул?       — Каспар Ритвельд — мое настоящее имя, Инеж. Фамилия Бреккер — псевдоним. Хотя, признаться, после стольких лет она стала, как настоящая.       Инеж показалось, что она летит с огромной высоты, и это не тот случай, когда сможет изящно приземлиться.       — Твое настоящее имя, — повторила она.       — Да.       — Значит, ты вырос здесь, — Инеж огляделась вокруг. Рабочие выгружали с баркаса мешки с углем. Рядом кузница, о которой упомянул господин Янссен, в которой кузнец подковывал шикарную гнедую лошадь, пока хозяин успокаивающе гладил ее по морде. На рынке толпились покупатели. По обеим сторонам деревянного моста, перекинутого через канал, росли красные тюльпаны.       — Ты говорил, что вырос на улицах Кеттердама, — хрипло прошептала Инеж. Это деталь была такой неотъемлемой частью образа Каза, что теперь ей трудно было принять истину.       — Кажется, я еще говорил, что моя мать — Кеттердам, а отец — прибыль. Верить ли во все сказанное — твое личное дело.       Инеж взглянула на здание школы, напротив которого они остановились. Хотя было десять часов утра, оно пустовало.       — Ты ходил в эту школу? - Инеж тщетно попыталась представить маленького Каза, играющего в школьном дворе.       — Да.       — Там никого нет.       — Это фермерский городок, поэтому школа работает по другому графику. Сейчас она закрыта из-за сенокоса, ученики вернутся к занятиям через две недели, когда сено будет высушено и спрессовано.       Инеж недоверчиво рассмеялась.       — Ты сказал отцу Джеспера… — сквозь смех выдохнула она, — что когда идешь по коровьему пастбищу…       — Опусти голову и присматривайся получше, — закончил за нее Каз.       Дрожа от смеха и странного чувства нереальности происходящего, Инеж уткнулась Казу в грудь.       — Ты действительно вырос на ферме, — выдохнула она. Поколебавшись, Каз осторожно обнял ее за талию. — Не могу дождаться, когда расскажу Джесперу, что твое настоящее имя — Каспар.       — Попробуй и увидишь, как быстро я с тобой разведусь, — шутливо пригрозил Каз.       Инеж рассмеялась.       — Инеж, — серьезно произнес Каз, — я сказал, что мы должны сделать все по правилам, чтобы план сработал, но если ты не готова довести дело до конца…       — Я действительно хочу пройти через это, — заверила Инеж, встретившись с ним взглядом.       — Хорошо. У нас есть еще час перед церемонией. За школой растет хорошее дерево для лазанья.       — Хорошее дерево для лазанья, — ошеломленно повторила Инеж.       — Я сломал ногу уже после того, как приехал в Кеттердам, — поспешил развеять ее домыслы Каз.       Каз был прав насчет дерева: его ветви были достаточно огромными и крепкими, чтобы выдержать человеческий вес, но Инеж побоялась порвать платье, поэтому оставшееся время они провели, сидя в траве, в тени под пышной кроной.       — Я единственная, кто знает твое настоящее имя, Каз? — спросила Инеж, ладонь касаясь травинок.       — Да. И я бы предпочел, чтобы так оно и оставалось.       — Хорошо, — пообещала Инеж. С ее стороны это была вовсе не уступка; она будет дорожить этим секретом всю свою жизнь. — Я дам Джесперу другой повод дразнить тебя.       — Инеж, ты должна знать, что на меня записана земля. Я сдаю фермы в аренду, кроме той, где вырос. Примерно в двух милях, если идти по главной дороге в ту сторону, — он махнул рукой. — Земля отдана в аренду, но сам дом пустует. Если тебе когда-нибудь понадобится укрытие… или со мной что-нибудь случится, она перейдет к тебе согласно закону.       — Согласно закону.       — Да.       — Каз, — сердце Инеж внезапно сжала тревога.       — Статистически говоря, в моей работе…       — Ты не статистика, — угрюмо прервала его Инеж. — Ты Каз Бреккер.       Каз ухмыльнулся.       — Моя мать Кеттердам, а отец — прибыль?       — Точно.       На этом они тему закрыли, хотя Инеж подозревала, что они еще вернутся к этому разговору. Когда они с Казом вернулись в ратушу, Янссены уже ждали их. Маленькая Лиза сунула Инеж в руки букетик красных тюльпанов, явно сорванных у моста.       — Спасибо, — поблагодарила Инеж. — Тюльпаны – мои любимые цветы.       К своему удивлению, Инеж поняла, что говорит правду. У нее не было повода задуматься о любимом цветке, но тюльпаны — живучие, изящные Керчинские тюльпаны – вполне подходят. И теперь при виде их Инеж будет вспоминать это день, красоту Лижа, Каза, осторожно снявшего свои перчатки.       Керчь, конечно, могла придать романтики чему угодно, даже свадебной церемонии. Они с Казом дольше заполняли необходимые документы, чем слушали речь регистратора. Вот их объявили мужем и женой, Янссены поапплодировали — Лиза с особым рвением — и Инеж вдруг осознала всю важность момента, когда Каз голыми руками надел ей на палец тонкое золотое колечко и позволил ей сделать то же самое, а затем наклонился и легонько поцеловал Инеж в губы. И все — ни разу не вздрогнув.       Они попрощались с Янссенами у дверей ратуши, прежде чем разойтись в разные стороны — Янссены принялись запрягать подкованную лошадь в фургон, а Каз с Инеж сели на баркас, который вернет их в пропитанное смогом болото беззакония, также известное как Кеттердам.       Каз так и не снял обручальное кольцо, когда надел перчатки.