Жадность

Личные покои Дотторе в Заполярном сильно отличаются от многочисленных лабораторий. Здесь нет отвратительной белизны стен. Те почти полностью увешаны чертежами и таблицами, документами и рукописными заметками, прибитыми булавками к древесине, словно бабочки на картонке под стеклянной крышкой – огромнейшая энтомологическая коллекция. И чем ближе к рабочему столу, тем больше бумаг висит внахлест, а неровный мелкий почерк с них переползает на обои, становясь совсем нечитаемым, превращается в дрожащие закорючки, которые съезжают куда-то вниз. Пол тоже далек от светлой блестящей плитки. Его покрывает роскошный ковер с традиционными орнаментами Снежной – покупал явно не Доктор, по мнению Панталоне, эта вещица и вовсе полная безвкусица, но спасает ноги от холода, надо сказать, великолепно. Вечно растопленный нежно трещащий камин, удобная мебель из темного дерева. Мягкое тепло и полное отсутствие разномастных двойников Дотторе, сующих свои любопытные носы в чужие дела. Отличий и правда уйма, но единственное сходство, перечеркивающее разом все – приборы, препараты да реактивы, приносимые из лабораторий сюда годами. Что-то из этого правда используется, не задерживаясь в покоях надолго. Другие же штуки, вроде огромных плоскодонных колб, штативов и воронок, бережно и услужливо собирают на себе пыль. Захламляют полки шкафов, да и вообще любые горизонтальные поверхности. Гладят трудоголизм Доктора. И даже сейчас, когда рабочий день давно закончен, Дотторе сидит, сгорбившись над своим рабочим столом, забитым реактивами и пробирками. Стрелки часов неумолимо движутся к полуночи, а Доктор и не думает отрываться от своего занятия, принося в жертву личное время. Личное время, которое он обещал Панталоне. Уже в который раз. Девятый же сидит в кожанном кресле, вытянув ноги к камину. И время от времени добавляет к тихому звону склянок шелест переворачиваемых страниц книги, написанной на языке далекого Ли Юэ. На коленях у него по-хозяйски устроилась кошка – громадная белая зверюга с хищной мордой и длинной мягкой шерстью. Мора – Морушка, как ласково, на манер Снежной, зовет ее Банкир. Нежничать с этой хищницей, как считает Дотторе – извращение, кошка Панталоне – концентрация злости и надменности, по крайней мере по отношению ко всем кроме своего хозяина. Но сейчас это порождение Бездны – "Дотторе! Не зови ее так!" – мирно дремлет, лишь иногда нервно поводя ухом в сторону, когда дрова в камине трещат особенно громко. В какой-то момент шелест страниц прекращается, давая тишине еще большую власть. Панталоне изящным жестом поправляет съехавшие с переносицы очки и переводит взгляд на Доктора. Взгляд колет, обжигает, угрожая прожечь Дотторе насквозь. Испепеляет – вот-вот и запахнет жженой плотью. Ученый позволяет себе хрипло рассмеяться. Панталоне жадный. И плевать, идет речь о деньгах или внимании. – Однажды кошка слишком долго смотрела на ястреба, да он глаза ей выклевал, – бросает Доктор через плечо, едва ли повернув голову. Буква "р" обыденно немного съедается в каждом из слов – от фонтейнского акцента не удалось избавиться даже за долгие годы жизни вдали от Родины – и Банкир улыбается. Сколько бы лет не прошло, он все еще считает эту легкую картавость очаровательной. – Такой поговорки нет ни в одном языке, дорогой мой, – Панталоне хищно прищуривает глаза, сильнее вцепляясь взглядом в спину возлюбленного. И от этого у Доктора мурашки бегут по коже. – Разве ты не читал книгу? – Дотторе зябко поводит плечами и возвращается к своим склянкам, – О, и не вздумай съязвить, что меня у тебя читать получается лучше. – Но ведь это так. К тому же чтиво ужасно скучное. Сухой текст с невероятной красоты иллюстрациями, – Девятый Предвестник аккуратно проводит кончиками пальцев по желтым страницам. И его кошка, понимающе блеснув золотистыми радужками круглых глаз, трется мордой о корешок книги, выражая какое-то свое невнятное мнение о романе в руках хозяина. – Вот их бы и разглядывал, – Доктор отвечает не сразу, слишком сосредоточенный на своей деятельности, от чего пауза выходит слишком затянутой. – Я думаю, – произносит Девятый, когда тишина вновь наполняется тихим стуком стекла и шипением миниатюрной горелки. – О чем же? – Если я пересплю с кем-то из твоих клонов, то это будет считаться за измену? И впервые за несколько часов Дотторе полностью оборачивается. Дергаясь при том, будто от разряда тока. Выражение на лице Доктора достойно того, чтобы его увековечить на холсте или, хотя бы, щелчком фонтейнского фотоаппарата запечатлеть да в рамку поместить. Рубиновые глаза – пестрый калейдоскоп эмоций в руках озорного ребенка. И яркими витражными пятнами сменяют друг друга недоумение, возмущение и обида. Но ничего из этого не успевает превратиться в слова. Пробирка в руке Дотторе с надрывным треском лопается, не выдержав напряжения. Трещины нитями черной паутинки мгновенно покрывают стеклянные стенки. Доктор ругается. Грязно, грубо и громко. *** С того момента начинается игра. Игра изощренная и, в какой-то степени, жестокая. И удручает только то, что Дотторе никто не удосужился объяснить ее правила. Панталоне – сердце экономики Снежной. Центр, главная шестеренка огромного механизма. И со всего Тейвата кровь к нему стекается не багряная, а золотая. И посреди этого пульсирующего блеска сложно найти время на развлечения. У клапанов сердца есть четкое время работы. И нельзя ломать, задерживать этот процесс. Но Банкир любовно время находит. И на самого Дотторе, и на поддразнивания. Даже на клонов, Бездна дери эти отродья пробирок – живое чудо биоинженерии. И от игры этой собственное сердце Доктора сбивается, с ровного шага срывается на спринт, чтобы оступиться, запнуться в самом конце. Кровь – кипящее масло в упругих жилах. И лишь дело времени, когда бурлящая смесь ревности и раздражения хлынет изо всех, даже самых тонких, щелей. Ласковые поцелуи, перерастающие в укусы и сжатую до треска ткань рубашки. Касания. От самых нежных, до тех, что оставляют синие отпечатки на теле. Синяки эти не сходят неделями, плавно выцветая. И тогда на их место приходят новые. А после игривое: «Ты так и не ответил на вопрос, любовь моя» Панталоне заигрывает с клонами, зная, что Доктор смотрит. Он делает это только на глазах у Дотторе, пожирая изучающим взглядом. «Перепутал, дорогой мой Доктор. Вас не различит даже самый зрячий человек Тейвата. Я же без очков практически слеп» Панталоне – насмешливое обжигающее солнце в черных одеждах. А за место под солнцем принято глотки драть да по головам идти, лишь бы не делить с кем-то его лучи. Даже если светило всего лишь притворяется, что может подарить тепло кому-то другому. Лекция – напоминание, угроза – клонам о том, что они – плоть от плоти его, что он – создатель и хозяин их, а слово его – закон. И что флиртовать с Панталоне запрещено. И отвечать на флирт тоже. Сказал бы кто Доктору пару лет назад об этом, он бы рассмеялся тому шутнику в лицо. А после пустил бы на опыты. Клоны – ярмарочные болванчики – робко кивают. Все пятеро как один. А на следующий день все повторяется. И терпение Дотторе лопается подобно той несчастной пробирке. *** Дотторе врывается в личные покои Панталоне. И приход его сопровождается отвратительным скрипом: одной рукой он держит за спинку стул, чьи металлические ножки наверняка оставили кривые уродливые борозды на кафеле в коридорах. И от картинки, что рисуется в воображении, смеяться хочется. Вторая же рука мертвой хваткой лежит на предплечье одного из своих срезов. Клон – нашкодивший мальчишка – самый молодой из всех. Единственный, чье лицо – чистый холст, которого не коснулась бесстрастная кисть времени, четкими мазками оставив тонкие линии шрамов да первые морщинки от вечно сведенных к переносице бровей. Не обострила скулы, не съела мягкость черт худобой от изнурительной работы сутками напролет. Самый дерзкий – вымыть бы рот ему с мылом, да тщетно будет, жаль изводить продукт – не знающий о субординации или об элементарной вежливости – та даже у самого Доктора до сих пор звучит яростным звоном разбитого стекла, розой бутылки у яремной вены, что тогда ждать от версии пятнадцатилетней давности. Руку протяни – по локоть откусит да проглотит, не прожевав. Панталоне смотрит на Доктора и его Срез, склонив голову на бок и скептически изогнув тонкую бровь. Выжидает. Дотторе отпускает Клона, небрежно отпихнув его в сторону. А сам ставит стул посреди комнаты. Спинкой вперед. Садится, разведя ноги, складывает на ней руки, а после и голову поверх них опускает. Смотрит немигающим взглядом. Пауза воистину театральная. И Банкир с нетерпением ждет продолжения спектакля. – Сношайтесь. – Доктор сказал, будто выплюнул, – Ты же этого так хотел? Панталоне в ответ лишь смеется. С лисьей ухмылкой подходит к Клону. А тот волчонком диким смотрит, но с примесью какого-то недоверчивого восхищения. Предвестник резко дергает планку рубашки Среза, так, что пуговицы с тихим звоном разлетаются во все стороны. Запоздалый вопросительный взгляд в сторону Дотторе, а можно ли вообще было портить одежду? Но тот лишь отмахивается, мол, делай что хочешь. Рука в черной перчатке нежно оглаживает грудные мышцы Клона, оставляет еле заметные красные следы от многочисленных колец. А юноша и вдохнуть боится. – Дорогой мой Доктор, скажи мне, неужели ты от меня в таком же щенячьем восторге, как и твой мальчишка? – рука Панталоне поднимается выше, оглаживая шею и линию нижней челюсти, – Потому что он выглядит так, будто вот-вот завиляет хвостом. Очаровательно, только жаль, что я абсолютный кошатник. Срез обижено хмурится – серые облака, затягивающие небосвод, угрожая разразиться грозой. А Дотторе усмехается. Ухмылка – тонкая нить молнии, пронзающая тучи. – Для человека, у которого каждая секунда стоит моры, ты слишком много болтаешь, драгоценный. Панталоне игнорирует колкость и, почти касаясь губами и обжигая дыханием, шепчет на ухо Клону: – Первый, будь хорошим мальчиком, опустись на колени. – Я. Тебе. Не. Чертов. Пес. – Первый практически рычит, и рычание это настолько четкое и звонкое, что Панталоне мог бы оплакивать отсутствие привычной картавости, если бы юноша не схватил его за грудки и не толкнул грубо на широкую кровать. Дотторе подскакивает с места, со звенящим беспокойством зовя Панталоне по имени, а после окликает Клона и выдает гневную речь на чистом фонтейнском, намереваясь, кажется, и вовсе прекратить происходящее. – Все в порядке, – Банкир поднимает руку в смирительном жесте, – пускай продолжает, но не так нагло и бесцеремонно. Доктор недовольно фыркает и небрежно опускается обратно на стул. – Первый, Господин Регратор тебя о чем-то попросил, не так ли? – Дотторе редко использует титулы. Он говорит, что от официоза челюсти сводит. И тем приятнее его дразнить, называя дорогим доктором, но сам он обычно не снисходит до ответных поддразниваний. Видать, с каждой секундой лед становится все тоньше. Клон не выглядит впечатленным или пристыженным, но, с явной неохотой в глазах, слушается. Юноша опускается на пол, устраиваясь между ног Панталоне. Сверкает глазами, выражая какую-то сложную для понимания эмоцию. И мастерски расправляется с ширинкой. И с пуговицей, и с бегунком молнии. Зубами. Интересно, может ли повторить этот трюк сам Доктор? От вида "молодого Дотторе", стоящего на коленях и почти касающегося своим лицом чужого паха, член Панталоне заинтересованно дергается. Клон высвобождает полувставшую длину Банкира из тесного белья. С неожиданной нежностью целует кончик. Языком проводит по венкам. А после берет головку в рот. С губ Панталоне срывается стон. В глазах Первого черти пляшут. Хороводы водят вокруг высоких ревущих костров. В глазах Дотторе жгучая ледяная ревность – величественные торосы, всепоглощающий мороз, который почти физически колется. А Банкиру остается лишь прерывисто дышать, метаясь между двумя парами алых глаз. Мужчина ловит взгляд настоящего Доктора, и, впиваясь в светлые волосы, одним движением заставляет Клона заглотить всю длину. Тесно, влажно и жарко. Вот такой фокус Доктору точно не по зубам. Панталоне жмурится и едва слышно скулит. А после снова встречается с глазами Дотторе. Тот смотрит, как хищники в неволе глядят на кусок сырого мяса. – Знаешь, любовь моя, ты создал прекрасную насадку на член, – а дыхание частое и сбитое. Клон снова хмурится и в отместку берет бешеный темп, игнорируя руки, до боли сжимающие волосы. Плотным кольцом смыкает губы вокруг длины. Панталоне, задохнувшись, дергается, стонет, вновь жмурясь, в этот раз до белых пятен под веками. Тщетно пытается сдвинуть бедра. Плывущим взглядом смотрит на Дотторе поверх запотевших очков. Кусает губы почти что до крови. Вбиваться в узкое горячее горло – блаженная пытка. Минуты тянутся в этом приторном жаре одновременно то мучительно медленно, то сверкающими кометами скользят мимо – успей ухватить. И от сладости плавится мозг. И каждый толчок робким шагом приближает край пропасти. – Фабьен! – Банкир приходит с криком. И, наконец ослабляя хватку на светлых кудрях, отправляется к звездам. Клон сглатывает – востину джентельменский поступок. Отстраняется и вытирает рот рукавом разодранной рубашки. – Вообще-то меня зовут... – Всем плевать, какое имя ты себе выбрал, Первый. – Зрителем быть Доктор больше не намерен. Даже если билет взят в партер. Дотторе торопливо поднимается со своего места. И в два широких шага оказывается возле Панталоне. Кончиками пальцев невесомо обводит по контуру лицо Банкира, восстанавливающего дыхание, ласково снимает с него очки с мутными линзами и, оставив быстрый поцелуй на переносице, с ногами забирается рядом на кровать. Доктор слегка тянет Панталоне за плечи, призывая забраться к нему на колени. Банкир, ехидно улыбнувшись – настолько, насколько это возможно в послеоргазменной дымке – слушается. Садится, двинув бедрами, якобы устраиваясь поудобнее, но в самом деле дразня желанным, но недостаточно сильным, трением очевидное возбуждение в брюках любовника. Дотторе шипит сквозь стиснутые зубы. Оттягивает ворот водолазки Панталоне и сильно кусает где-то возле яремной венки. Так, что след останется еще надолго. – Дотторе! – Предвестник дергается, а в голосе ощутимый укор. – За все хорошее, золотце. – Доктор мурлычет, не давая Банкиру отстраниться. А после переводит взгляд на Клона, неловко заламывающего руки в стороне – А ты тоже иди сюда, но чтоб без глупостей. Первый без лишних слов садится на кровать. Получив легкий кивок от хозяина, Клон одним движением стягивает с Регратора брюки вместе с нижним бельем. А Дотторе в это время избавляется от водолазки, предательски ограничивающей доступ к телу Банкира. А после оба "Доктора" принимаются за шею любовника. Одновременно, не сговариваясь. И Панталоне, давя стоны, мечется, желая то подставиться под прикосновения губ и языков, то уйти от них. Кусачие засосы, спускающиеся от линии волос к основанию шеи, от нижней челюсти до яремной впадины и ключиц. Двое сразу – так много, но невероятно, безумно сладко и хорошо. Банкир тянется рукой куда-то назад, пытаясь поймать лицо Дотторе, оборачивает голову, прося поцелуй. Но его резко разворачивают обратно к Клону. – Хотел мальчишку, вот на него и смотри. За поцелуем тянется Срез. С шальным блеском в глазах и довольной улыбкой. Слова Доктора, ошибочно принятые за разрешение, пьянят и гордостью внутри разливаются. А поцелуй смазывается еще на касании губ – Дотторе мстительно кусает Банкира в плечо, почти так же сильно, как в шею в начале, от чего тот дергается с болезненным стоном. – Архонтов ради! – Нет уж, ничего из происходящего в этой комнате не делается во имя архонтов, любовь моя, – он почти веселится, наслаждаясь тем, что теперь в этой игре доминация перешла к нему. Клон, если и разочарован, то виду не подает. Касается груди любовника так, как касались его. Изучающе, но нагло, по-хозяйски. Ладони нажимом очерчивают рельеф мышц, спускаясь почти к самому паху. Возвращаются наверх, дразня, царапают соски, вызвав рваный вдох. И сменяются губами. Губами мягкими, не загубленными жестокими ветрами многочисленных регионов, куда настоящего Дотторе отправляют на миссии, не искусанными – очередная противная привычка Оригинала – но от того более приятными. Панталоне, закусывая губу, откидывает голову назад, на плечо Доктора, и прикрывает глаза. Руки непроизвольно ищут пристанища, но Первый уклоняется, как только пальцы касаются его волос, оставляя Предвестника без приятной стимуляции. Мальчик, однако, учится быстро. Банкир устраивает ладони на шее юноши – своеобразный компромисс – и заставляет вновь прижаться к своей груди. В борьбе с несносным мальчишкой и погоне за удовольствием теряется исчезновение рук Дотторе с талии. Доктор достает из кармана склянку со смазкой. Благо, не пробирку – то было бы уже из разряда звенящей пошлости, но, надо сказать, вполне ожидаемо и очень в его духе. Торопливо стягивает перчатки и наносит вязкую жидкость на пальцы одной из рук. Той, что настоящая, теплая – вторая же была материалом для одного из Клонов, и мучить холодом любовника не хочется. Дотторе отстраняется, сдвигая Панталоне вперед. Скользкими пальцами аккуратно обводит ободок, прежде чем войти. Растягивает медленно и скурпулезно. С медицинской точностью, вполне оправдывая свой титул. Долго и муторно, злорадно прекращая движения, когда Банкир пытается глубже насадиться на пальцы. Панталоне, разочарованно хныча, упирается лбом в плечо Клона. Срез гладит мужчину по волосам в каком-то неуверенном утешающем жесте. А после поднимает лицо любовника и целует. Поцелуй напористый, неумелый, но отчаянный и кусачий, обжигающий – глоток крепчайшего алкоголя. Панталоне стонет в губы Первого, дрогнув всем телом – Дотторе задел простату. Будто специально ждал момента. И Доктор сосредотачивается на этом месте, из раза в раз задевая чувствительный комок нервов, то просто дрязнясь, касаясь едва-едва, то надавливая и массируя. Банкир, задыхаясь, крепко жмурит глаза, скулит, поджимает губы и вновь скулит, когда Дотторе делает очередной толчок. Руки остервенело сжимают одежду Клона – или то кожа? – пытаясь найти опору среди текучего жара, которым наполнилась комната. Царапают. И цепляются мертвой хваткой вновь. У мальчишки наверняка останутся синяки. – Фабьен....пожалуйста... – шепот на грани слышимости. – Пожалуйста что? – холодная рука Дотторе касается грудной клетки Панталоне и возвращает в вертикальное положение. Заставляет плотно прижаться к крепкой груди Доктора. – Пожалуйста, – повторяет Банкир, отпуская Клона и переплетая пальцы с настоящим Дотторе. Вновь оборачивается через плечо, одаривая Доктора нуждающимся взглядом. В этот раз Дотторе не одергивает его, а целует. Мягко, но властно, требовательно. Со скользящей нежностью. Пальцы исчезают, заставив Панталоне разочарованно вздохнуть. Дотторе расстегивает брюки, и снова берет бутылек со смазкой. Доктор приподнимает бедра Банкира – те слишком дрожат, чтобы обойтись без посторонней помощи – и медленно входит. Панталоне тяжело дышит на каждом толчке. И вскрикивает, опустившись до упора. Дотторе гладит его бедро, ободряя, и кладет обе руки на талию – так проще руководить процессом. Первый смотрит на Панталоне. Заворожено. Как на прекраснейшую из картин, на красивейший из пейзажей – алое зарево рассвета – краска, заливающая щеки, шею и плечи. Глубочайшие озера с кристально чистой водой – светлые глаза, наполненные слезами. Тяжелое дыхание – плотный туман. Тянется, как мотылек к электрической лампе. Да боится – истлеют тонкие крылья, едва коснувшись пленящего света. Потому что Дотторе – неукротимый лесной пожар, едкая порча, чума, воплощение ревности. И пятна на насмешливом солнце – его рук дело. И все тепло принадлежит лишь ему. Панталоне принадлежит ему. Остается лишь наблюдать, сжимая болезненное возбуждение сквозь ткань брюк. Банкир мягко дотрагивается до талии юноши, прося придвинуться ближе. И тот повинуется, не выходя из своего транса. Руки Панталоне не слушаются, слишком слабые и дрожащие, чтобы справиться даже с пуговицей на чужих штанах. Клон избавляется от тесноты брюк и белья сам. Банкир обхватывает оба члена рукой, выбивая громкий всхлип из мальчишки, и едва ли не воя сам. Двигается в темп быстрым, но четким, толчкам Доктора, гонясь скорее за собственным оргазмом, чем думая о своем любовнике. Панталоне кончает с криком, пачкая белым цветом грудь и одежду Клона. Оставляет мальчишку довести себя до края самостоятельно. И Дотторе догоняет их немногим позже. *** – Ты зачем самого придурочного привел? Да и сам, впрочем, не лучше, – Панталоне откидывается на подушки и прикрывает глаза, когда Первый, судорожно переодевшись, наконец их покинул, – Подай сигареты пожалуйста. Дотторе с ворчанием тянется к журнальному столику, стоящему возле кровати. Нащупывает узорчатый портсигар и зажигалку – стоят они, вероятно, не меньше, чем средняя зарплата подчиненных Банкира. Сигареты внутри тонкие и ароматные – приятная горечь вместо удушающего запаха. – Спасибо, – легкий кивок в ответ на щелчок зажигалки. И с губ срывается первое облако горького дыма, – мальчишка, небось, надумает себе невесть что теперь. – Я ему надумаю. – Хоть Панталоне не видит Доктора, но с уверенностью может сказать, что тот нахмурился, стиснув зубы, так, что желваки заходили – И ты нас прекрасно различаешь. Не только нас, но и их между собой. – Конечно я вас различаю. Я же не слепой. – Тогда к чему был этот балаган? В ответ Панталоне лишь мягко смеется в своей обычной манере: – Я жадный человек, Фабьен, и ты это прекрасно знаешь.