Странники Одиннадцати Пространств: Нет худа без добра

Во всём прекрасном марсианском ландшафте нет ни единого следа чьего-либо присутствия, ни единого рукотворного предмета, старой пивной банки, травинки, тушканчика или хотя бы микроба. Карл Саган «Наука в поисках Бога» Попробуйте в иные минуты проникнуть в то, что кроется за бледным лицом человеческого существа, погруженного в раздумье, и загляните вглубь, загляните в эту душу, загляните в этот мрак. Там, под видимостью спокойствия, происходят поединки гигантов, как у Гомера, схватки драконов с гидрами, там сонмища призраков, как у Мильтона, и фантасмагорические круги, как у Данте. Как темна бесконечность, которую каждый человек носит в себе и с которою он соразмеряет причуды своего ума и свои поступки! Виктор Гюго «Отверженные»

За рассказом Ксандера следует долгое молчание Эффелины. Оно столь неестественно для элегантины и так долго длится, что под пластами множества тканей у эвола начинает просыпаться неподдельный ужас. Неужели опять?.. – Ну, может быть, ты и не проглотон, – наконец, выносит вердикт элегантина. Ксандер собирается вздохнуть с облегчением, но вздох этот застревает у него в горле, поскольку Эффелина добавляет: – Или ты всё-таки особенный, очень-очень хитрый проглотон. Не успевает эвол хоть как-нибудь отреагировать, как у дверей каюты объявляется Айзел. Он мягко улыбается элегантине и говорит ей как бы между делом: – Эм, насколько я услышал, Ксандер всё доказал, гм, очень убедительно. Хм, он точно не проглотон. – Похоже на то! – неожиданно уверенно соглашается Эффелина. – Прости, Ксандер, что подозревала тебя. Когда Эффелина уходит, эвол поглощает «обитателей» своего «внутреннего зоопарка» и устремляет полный добродушного укора взор на фоксиллинда: – Ну и где ты был всё это время со своим даром убеждения? – Честно – хм, драл за уши, э-э-э, Семиларена, – улыбается Айзел. – Драл за уши! – усмехается скачущий мимо блент. – Старый врун! Драл! Он такой: «Э-э-э, извини, гм, у тебя не найдётся, хм, немного, э, шлёмлака? Если да, хм, можешь, э-э-э, поделиться, гм, пожалуйста?», а потом ещё восемнадцать раз благодарил и извинялся! – Гм, не дал художественно преувеличить, – бормочет сквозь улыбку Айзел. – В любом случае – спасибо, – находится Ксандер. – Э-э-э, тебе спасибо, а то, хм, Эффелина уже готовила вопросы, эм, ко мне. По её логике, хм, раз я биолог, э-э-э, значит, я должен доказать, гм, что ты, э-э-э, проглотон. – По-моему, она бы ещё нашла повод прицепиться, если бы ты не вмешался. – Э-э-э, но твоя заслуга, хм, в том, что... – Ну, начался чемпионат по вежливости, – презрительно фыркает Семиларен и собирается ускакать прочь, но тут же влетает в Стефана. – Исчезни с дороги, – реагирует на столкновение доктор Фэлконинг. – Или принеси мне антипохмелин. – Вот это я понимаю! – смеётся Семиларен. – Без лишних словес, без всей этой вежливой нудятины! Вскоре блент возвращается к Стефану со стаканчиком, в котором зеленеет приятно пахнущая густая жидкость. – Ну, за здоровье, – усмехается доктор Фэлконинг и опустошает стаканчик. – Какая сладостная гадость, – добавляет он через пару стеков. – Вы хорошо себя чувствуете? – участливо обращается к Стефану Ксандер. – Сложно чувствовать себя плохо, когда выспишься на ягулярре! Нет, правда, Леод – просто чудо. Целую ночь вытерпеть на себе пьяного меня – это большое достижение. Я ему так и сказал. А он ещё смеялся! При этих словах антипохмелин начинает поступать в кровь Стефана уже не отдельными робкими молекулами, а едва ли не целыми сгустками. – О! Полегчало! – отмечает Стефан и кричит в сторону отсека управления: – Стив! Давай сюда схему корабля – сейчас покажу гениальное решение вашей проблемки! У стола в отсеке управления, над которым парит голографическая модель «Тёмной Материи», собираются Стив, Стефан, киберпанки и Тецклай. – Вот, всё дело в конденсаторах внутри и в ограничительных элементах у сопла снаружи, – объясняет Стефан, показывая на модели один из двигателей. – Вместо одного большого конденсатора ставим два маленьких, а ограничительные элементы, наоборот, соединяем бесшовно в одну вот такую конструкцию – и пожалуйста, аннигиляционный след размазывается так, что что никакие современные радары его от помех не отличают. – Гррр, я мог всё предусмотреть, – пытается начать новый сеанс самобичевания Тецклай, но Стефан неосознанно успокаивает его, показав, что решение очень нестандартное: – Это, конечно, если не вдаваться в детали. А если вдаваться, вот здесь нужны ещё штуки четыре квантовых преобразователя, причём асинхронизированных, а у самого края ограничительного элемента нужно загасить поток виртуальных частиц… вот таким остроумным образом. Ну, кто гений? – Гений всё равно я, потому что вместо четырёх преобразователей достаточно установить два, – покровительственным тоном сообщает Стив. – Вот так. Стефан недоверчиво вглядывается в обновлённую модель, но, в конце концов, признаёт превосходство терраформской мысли: – Ладно, тут ты меня сделал, я не догадался. – А в остальном – ты меня сделал, я бы не додумался, честно, – улыбается Стив. – За работу, друзья мои! Я тоже поучаствую, если позволите. Я всё ещё будто на Самобыте и строю корабль. Воодушевлённая пятёрка направляется к проходу, который ведёт к двигателям. По дороге Стив, Стефан, киберпанки и Тецклай встречают Райтлета и Сэн. – Помочь? – тут же вызывается сартонари. – Ещё четыре руки не нужны? – вторит Сэн. – Я бы вообще сам со всем управился, – холодно отвечает Тецклай. – Ничья помощь мне не нужна. Я сам должен исправить свою ошибку. – Отказываться от помощи – знак упрямства, а не силы, – произносит Стив. – Тецклай, опять ты вспомнил своё подкрадское училище. – Гррр, и правда, – виновато откликается Тецклай. – Конечно, помогайте… спасибо. Тут хриввалэйтн неожиданно для всех звонко чихает. – Похоже, у кого-то лезет шерсть, – комментирует он. – Ой, т-т-точно, – дрожащим голосом вдруг соглашается Сэн и с выражением подлинного страха на лице приникает к Райтлету и начинает об него тереться. И чем сильнее она трётся, тем больше… теряет шерсти. – Ой-ой, что ж такое, – пугается она. – Ай, как всё чешется… – Линька, – улыбается Райтлет. – Ты линяешь. – Ага... ой, поросягаство, веселуха теперь на восемнадцать дечасов! А-а-ай… паника, летящая шерсть и этот жуткий зуд! Но ничего, я справлюсь. Не в первый раз. И ты всегда меня учил, что настоящий охотник должен не только ловить и укрощать чудовищ, но и держать в узде свои эмоции. Всё нормально, всё хорошо… ой-ой, что-то меня в этот раз сильно тряхануло! Поросягаство блинское, и ведь пока последняя старая шерстинка не слетит, всё это будет продолжаться! Райтлет, мне так неловко… пойду-ка я к себе. Ой, нет! Что ж такое-то! Так, держать себя в руках, спокойно… – Пока не слетит последняя старая шерстинка… – повторяет Райтлет, успокаивающе погладив Сэн по голове и стряхнув с неё целую горсть старой шерсти. – Что ж, ребята, ковыряться в двигателях вам придётся без нас. Сэн, я тебе помогу! – Как? – недоумевает тц-рики. – Очень просто! Пошли к тебе в каюту. Райтлет, впустив в каюту Сэн, прикрывает дверь. – Вот моё решение, – произносит он, выпустив когти на руках и пройдясь ими по собственному меху на голове. Сэн, переведя дух после очередного приступа страха, пытается понять, что это значит. И внезапно до неё доходит: – Точно! Корфилль, отличная мысль! Сейчас… ой, опять мне страшно! Ну, сколько можно! Материться хочется. – Матерись, – смеётся корфилль. – Нет, правда, тебе легче станет. Шёпотом ругаясь на чём свет стоит, Сэн раздевается, распластывается на своём любимом диване, и сартонари принимается расчёсывать ей шерсть когтями. – Вот здорово! Хорошо-то как! – восклицает Сэн. – Ай, страх не проходит, вот зараза! Хватит, хватит… – Не переживай, ты хорошо справляешься, но лучше тебе просто отвлечься, – успокаивает Сэн Райтлет. – Хочешь, я тебе шикарную охотничью историю расскажу? Это было незадолго до нашей встречи. Значит, троплю я куири. Уже нож на волосок, всё как под крылом. Но вот только в след встаю, и тут как с рога на копыто… Дальнейший рассказ ещё больше напичкан специальными охотничьими терминами и жаргоном. Так, что никто, кроме мастера сартонарийской охоты, не поймёт ни слова. Собственно, Веншамея, которая притаилась у прикрытой двери каюты, и не понимает. Вообще, её не особенно волнует содержание рассказа Райтлета. Её заботит нечто иное. Вернее, не заботит, а заставляет с белой завистью вздыхать. – Вот она, настоящая любовь, – шепчет она. – Без лишних слов, ненавязчивая… но какая сильная и надёжная. – Подсматриваешь? – возникает рядом Накет. – Да, подсматриваю, – решает не выкручиваться Веншамея. – Всегда приятно полюбоваться на по-настоящему влюблённую парочку. Правда ведь? Наверняка кто-нибудь так смотрит и на нас с тобой. – Мы больше не пара. – Что? Как?! Почему? Всё из-за нашей с Джексом истории, да? Накет, это всё ерунда, я не всерьёз, у меня просто было какое-то временное помешательство… я тебя люблю, всё хорошо… – Нет, не хорошо. Ты ваще хотела мне изменить, в принципе. Значит, не любишь. – Ну, всякое бывает, прости, я… я не то чтобы… но у нас даже толком ничего не вышло! – А если бы вышло? Ты хотела этого! И хотела, чтобы я не узнал! – Маленькая интрижка, не более того… – Такие вот маленькие интрижки часто перерастают в большую ложь. Знаешь чё, я пас. Мы по-прежнему друзья, но романтике кранты. Не думал, блин, что скажу когда-нибудь такое, но это лучшее, что я могу предложить. – Накет, нет! Я не… – Всё кончено. Накет уходит к себе. Как бы уверен он ни был в этом решении, даётся оно ему нелегко. – Опять? – мягко интересуется невольный свидетель расставания – Силмак. – Не опять, а снова, – почти что с джексовой горькой улыбкой ухмыляется Накет. – Не прёт мне, блин, с бабами. Но уж в этот раз точно не я накосячил. Я к твоему совету прислушался, притормозил… а она вон как со мной поступила. – Накет, мне так тебя жаль... Шнырявка по-отечески обнимает человека восемью лапами. – С другой стороны, подумай: может, тебе лучше на чём-то другом сосредоточиться? Если раз за разом тебе в отношениях не везёт – может, и не твоё это? Столько всего на свете есть интересного, и без женщин не заскучаешь. – Да уж, не заскучаешь – и так с Двумперией боремся, – хмыкает Накет. – На чём тут ещё сосредоточишься? Понимаю, Силмак, ты меня утешить хочешь, но хрен бы там… Вдруг Накета посещает совершенно неожиданное озарение: – Блин! Да ну их, этих баб, в самом деле! Знаешь, чем я могу заняться, когда с Двумперией всё кончится? Только что сообразил! Я ж могу в лингвисты податься! – Дай угадаю специализацию! Неужели?.. – весело отзывается Силмак. – Ну конечно же! Ругательств в Галактике – выше крыши, а спецов по ним – с гулькин хрен! Выучусь в универе, диссертацию напишу, прикинь! В экспедиции летать буду! С тобой, конечно, тебя не брошу. Блин, теперь у меня ваще цель в жизни появилась! Спасибище тебе, Силмак! – Мне-то за что? Ты сам додумался! – Да кто ж меня ругани-то научил? – Я, старый дурак! – Вот! Нет худа без добра-то, а? – И правда! Накет, ты молодец! Я всегда тебя поддержу! В отличие от Накета, который в одночасье стал счастливее, чем когда-либо прежде, Веншамея всё ещё растеряна и расстроена. Утешиться она решает самым привычным для себя способом: с помощью бутылки вина на кухне. Стоит Веншамее налить вино в бокал, как тут же, словно по волшебству, на пороге материализуется Яарвокс: – О, королева Бухляндии в своём репертуаре! – Вот только тебя не спросила! – огрызается Веншамея. – Веншамея, мы ж с тобой об этом уже говорили. Горе в вине не тонет. – Какое тебе дело? Нет, конечно, дело есть – да, мы с Накетом расстались, можешь позлорадствовать. – Я не злорадствую. Мне Накета жалко, вообще-то. – Жалко ему, видите ли. А меня, значит, тебе не жалко, да? Хотя о чём я – у тебя и женщины-то никогда в жизни не было, потому и ведёшь себя как козёл. Эти насмешливые слова больно укалывают Яарвокса и выводят его из себя. Сами собой у него сжимаются кулаки, а седые волосы встают дыбом. Яарвокс впивается в Веншамею полным ненависти взглядом и выкрикивает: – Ах, вот как?! Женщины у меня не было, значит! Хочешь, офигительную историю расскажу? Яарвокс плюхается на табуретку напротив Веншамеи, резким движением ставит бутылку с вином под стол и, к особому неудовольствию теэклавеллянки, одним глотком лишает её вина в бокале. Не успевает Веншамея по этому поводу высказаться, как Яарвокс рявкает: – Это чтоб ты не отвлекалась и в глаза мне всё это время смотрела, а не в бутылку с этим… тьфу… жопомоем! Значит, так, слушай. Первая женщина в жизни любого человека – это, конечно, мать. И знаешь, как со мной поступила любимая мамочка? Продала меня в рабство! По своей воле! И ещё торговалась, я всё слышал! То есть, на деминуточку, это не то что какие-нибудь там разбойники налетели и её убить угрожали, нет! Просто денег ей на что-то не хватало! Не помню, что она там мне наврала, когда отдавала рабовладельцам, но помню, что я уже тогда, маленьким, всё понимал… пытался сбежать… но меня, конечно, поймали. И два шельнокских года – два, сука, года! – я шил на сраной фабрике сраные сапоги, руками! Руками, понимаешь! Никаких машин там не было, всё руками! У меня до сих пор мозоли остались! Я уж молчу про шрамы от плётки… ладно, через два года мне удалось сбежать, там нас с Герном судьба свела, жизнь вроде наладилась… потом, уже взрослым, встречаю я девушку. Всё у нас прекрасно, я влюблён по уши, готовлюсь ей делать предложение… и застаю её с другим. Знаешь, что она мне тогда сказала? «Это не то, что ты думаешь»! Ей даже не хватило фантазии придумать какое-то оправдание! Ведь, когда говорят «это не то, что ты думаешь», обычно это оказывается именно то, что ты думаешь! Тогда я, как ты, к бутылке присосался. Какой я только дрянью не травился, упивался в усмерть – Герна можешь спросить, он подтвердит. Но однажды меня что-то всё-таки стукнуло, посмотрел я как-то утром с бодуна в зеркало… и увидел, что превращаюсь в ублюдочного вонючего хряка. Меня чуть не вырвало, когда я свою пьяную рожу узрел. Просох тогда – и бросил! С тех пор – только по праздникам и в трактирах. Ладно, и это прошло – встречаю другую девушку. На этот раз без измен, всё прекрасно, я на ней женюсь… и однажды случайно узнаю, что она меня за деньги Тримперии заложить собирается. На деминуточку, нас с Герном эти тримперские сволочи хотели живыми взять, и деньги за это предлагали сумасшедшие. Представляешь, каково это – узнать такое? Я пытался эту тварь на разговор вывести, а она извивалась, как чёртова гадюка! Ладно, казалось бы, очевидный выход – развестись и убраться к чёрту с этого помоечного Шельнока. Хренушки! Бюрократия наша, четырежды сраная! Чтобы развестись, нужно собрать пятнадцать подписей. Пятнадцать, сука! Собрал четырнадцать, ночами не спал, галлюцинации ловить начал. И угадай, чьей подписи не хватило? Правильно! Любимой жёнушки! Я уж и подделать пытался – ни черта не вышло. Хорошо, пробую сбежать – ловят меня наёмники. Конечно, жёнушка ни при чём, это всё пираты какие-то… ага, конечно, как будто я совсем идиот и ничего не понимаю! Но выхода уже никакого не осталось. Пришлось разыграть целый спектакль, где меня убивают. Герн там хитрющую систему маскировки придумал, реквизит собрал просто невероятный… всё получилось, но какой ценой! Знаешь, как это тяжело – лежать в гробу и слышать, как женщина, которую ты любил когда-то всем сердцем, плачет не над тобой, а над деньгами, которые ей не удалось получить от Тримперии?! Яарвокс вскакивает и нависает над Веншамеей, испепеляя её гневным взглядом. Глаза его, впрочем, хоть и горят бешеным пламенем, наполняются слезами отчаяния, а в голосе появляется дрожь: – Я чуть с ума не сошёл после всей этой истории!!! Навязчивые мысли, депрессия, голоса в голове… чего только не было! Потом я ещё долго бабам не доверял. Отношения я начал заводить максимум на ночь. Рекорд – три ночи, ха. И тут в моей жизни появляешься ты! Я тебя, суку, с первого взгляда полюбил, с первого, хоть и не признавался себе в этом… думал, ты особенная, ты не предашь! А вот хрен тебе! Ты такая же, как все они! В глаза говоришь «да», за глаза – «нет»! Тебе мужчина сердце отдаёт, а ты разбиваешь его вдребезги! Одного обнимаешь, а смотришь на другого! Шельноковцу не хватает дыхания, чтобы продолжить: он уже рыдает во весь голос, не пытаясь сдерживаться. – Яарвокс, прости, я и не думала, что… – извиняясь, мямлит ошарашенная Веншамея, но Яарвокс перебивает её яростным выкриком: – Чёртова дура!!! В гневе стукнув кулаками по столу, Яарвокс убегает к себе в каюту. Веншамея, преодолев стыд, оторопь и ужас от того, что услышала, следует за ним. Она приоткрывает дверь и робким полушёпотом обращается к шельноковцу: – Яарвокс, я не хотела, извини… – Отвали! – огрызается Яарвокс. – Но я просто… Яарвокс подходит к Веншамее вплотную и вновь вонзает в неё яростный взгляд: – Что в слове «отвали» тебе непонятно? Может, по-теэклавелльски тебе это сказать, а? Не успевает Веншамея ответить, как между ней и Яарвоксом возникает Герн: – Слышь, королевна, не рады тебе тут щас, – обращается он к теэклавеллянке. – Оставь Яарвокса в покое, исчезни. – Герн! – строго одёргивает чучундру шельноковец. – Я ценю всё, что ты для меня делаешь, по гроб жизни тебе благодарен, но сейчас твоя помощь мне не нужна! Так что слово «отвали» относится и к тебе! Надеюсь, ты, в отличие от некоторых, хифссдангл понимаешь! Герн пожимает тремя плечами и, вытолкав Веншамею, закрывает дверь в каюту Яарвокса. – Ну, и чего ты к нему лезешь? – презрительно интересуется у теэклавеллянки чучундра. – На фиг ты ему сдалась? Ему вообще никакие отношения не нужны, на самом деле, а ты всё туда же… все эти шашни – только пустая трата времени. – Откуда ты знаешь, что Яарвоксу нужно, а что нет? – словно не замечая неприкрытого хамства, спрашивает Веншамея. – Я его как облупленного знаю. То, что до тебя это не доходит – твои проблемы. – Послушай, у тебя что, тоже был какой-то неудачный любовный опыт? – Ха, я вообще никогда в жизни этим не заморачивался, не вступал ни в какие эти романтические шуры-муры. Ерунда это всё. «Любовь делает сильнее» – избитые пустые слова, штамп. Это всё для лохов, а Яарвокс, спешу заметить, далеко не лох! Так что отвянь от него. – Как ты можешь судить о любви, если никогда её в жизни не знал? – Да легко. Вот ты: ты когда-нибудь наркотики пробовала? – Нет… – И не хочешь ведь, так? – Нет, конечно. – А почему? – Ну… это же вредно! – А откуда ты знаешь? Не пробовала же! – Есть опыт других существ, книги, исследования… необязательно, знаешь, есть тухлое яйцо, чтобы понять, что оно тухлое! – Вот и здесь то же самое! – Это не то же самое. Любовь – слишком сложное и многогранное чувство, чтобы о нём можно было судить так поверхностно. – Наркотики тоже разные бывают, единый хрен. – Сравнивать любовь и наркотики – это как-то грубо. – Да нет вообще никакой любви на свете, я тебе вот что скажу. Придумки это всё. На самом деле, всем от всех что-то нужно, вот они и идут на всякие ухищрения типа всей этой романтической фигни. – А Райтлет и Сэн? У них что, по-твоему, не любовь? – Если они так считают, это их проблемы. Герн машет на Веншамею всеми тремя руками и уходит к себе. А Веншамея и не подозревает, что в отношениях Райтлета и Сэн на самом деле тоже не всё гладко… – …и рогами через поля убежал! Последняя старая шерстинка, – торжественно объявляет Райтлет, в заключительный раз пройдясь когтями по милому зелёному меху. – У тебя шерсть так похорошела. Такая мягкая и яркая стала. – В самом деле, – с облегчением выдыхает Сэн. – Страх прошёл! Правда, сейчас наступает торжественный финал. Не намного лучше. Сейчас мне из-за гормональных скачков начинает казаться, что у меня вообще нет шерсти, и становится очень холодно. Мне просто надо на дечасик-другой присоседиться к чему-нибудь мягкому и тёплому. – К кому-нибудь мягкому и тёплому, – уточняет Райтлет, после чего снимает доспехи и рубашку и садится на диван. Сэн забирается к корфиллю на колени и сворачивается клубком. Чтобы Сэн было ещё теплее и уютнее, Райтлет прикрывает её крыльями. Потом кладёт на неё руки… запускает пальцы в самую гущу её меха… обнимает… И вдруг чувствует холод ничуть не меньший, чем Сэн. – Э-э-э, послушай, Сэн, – необычно неуверенным шёпотом обращается к тц-рики сартонари. – Тебе не кажется, что мы стали… ну… это… слишком близки? Сэн поднимает голову и удивлённо уставляется на Райтлета: – Чего-чего? – Ну… понимаешь… ррр, есть у меня ещё одна тёмная тайна. Тц-рики смеётся: – Эка невидаль! Ну, расскажи. – В общем… у меня уже был однажды альвамкор, – вздыхает Райтлет. – У меня была напарница по охоте. Моего вида, кстати. У нас всё было хорошо, но однажды я… ррр… я перешёл некоторые границы… стыдно сказать, что… ну… короче, мы стали слишком близки… и мы… мы рассорились. Я поступил просто безобразно. Мы расстались. Потом… потом она меня простила, а я себя так и не смог. Боюсь, что это… что я опять… ррр… я не могу так поступить с тобой, нам нужно… немного отдалиться… нет, ты не думай, что… – Райтлет, мне хорошо, когда тебе хорошо, – успокаивает Райтлета Сэн. – Ну, давай станем просто напарниками по охоте, без всяких этих заморочек с альвамкором, если тебе так будет уютнее. – Пожалуй, да… спасибо, Сэн, что поняла меня. Хотя я тебе ничего толком и не раскрыл, но… – Мне это неважно. Тебе спасибо – ещё никогда линька не проходила так легко и быстро! Ты молодец. Сэн собирается по привычке обнять Райтлета, но в последний миг останавливается и ограничивается милой улыбкой. Сартонари тоже поначалу тянет к тц-рики руки, но затем складывает их и просто кивает своему корфиллю. Бывшему корфиллю? Напарнице по охоте. Вот так правильно. Тем временем команда учёных и техников заканчивает работу над двигателями «Тёмной Материи». Нескольких небольших испытаний оказывается достаточно, чтобы понять, что корабль мятежников теперь не смогут обнаружить никакие современные радары. Доходит даже до смешного. Стефан садится в свой маленький звездолёт и отдаляется от «Тёмной Материи», чтобы ещё раз проверить, насколько невидимой она стала. Вернуться ему удаётся далеко не с первой попытки, поскольку у модификаций для двигателей обнаруживается парочка любопытных побочных эффектов: во-первых, так искривляется пространство-время вокруг корабля, что его невозможно становится разглядеть и визуально, а во-вторых, сигналы только определённой частоты доходят до связного оборудования: остальные тонут в необычных помехах. Пока Стефан находит эту самую частоту для связи, он успевает пять раз ткнуться носом своего кораблика в мятежнический звездолёт – но всё не в тех местах, где можно было бы устроить стыковку. – Слушайте, я вам чего не рассказал-то, – вспоминает Стефан, наконец-то вернувшись на корабль. – Не знаю, насколько это вам интересно и важно, но выложу. До того, как я на вас наткнулся, я заметил, как один двумперский кораблик прорвался в Укрытый Рукав. Это уже не первый случай, хотя кораблееды работают исправно. Двумперцы тут на досуге немного поменяли внешний вид кораблей, но уйкку передрессировали зверюшек, и они всё быстро выучили. Но какие-то лазейки эти двумперские суки всё-таки находят. Так вот, лечу я мимо Марса и вижу такую картину маслом: двумперский кораблик входит в верхние слои атмосферы и что-то сбрасывает. Всё, думаю, бомба или что-то типа того… но затем навожу просвет, смотрю – а это ходострел! Старый, но целёхонький! Выбросили они его и улетели – как я понял, даже за пределы Рукава. В отсеке управления на эти слова собирается вся команда. – Карл, ты был прав, на Бедантии был фантом! – догадывается Яарвокс. – Да, всё теперь встало на свои места! – подтверждает Карл. – Когда орхги напали на паукрабих, они решили отвлечь их внимание и послали фантом на Бедантию. Только отвлекли они наше внимание, а не их. Очевидно, разобравшись с орхгами, они решили старого ходострела всё-таки выбросить. И сделали это в одной из отдалённых систем – думаю, по наводке той трусоватой паукрабихи. – Погодите, это ещё не вся история, – продолжает Стефан. – Марс… опустошён. – А разве на нём когда-то была жизнь? – невинно интересуется Витс. Практически вся команда одаривает его такими взглядами, будто спросил он что-то неприличное. – Марсианские экосистемы – одни из самых богатых и разнообразных, цивилизация – одна из древнейших и самых развитых во всей Галактике. Марсиане помогали создавать хифссдангл и строить магистрали, – рассказывает Карл. – Если Марс в самом деле пал, это огромная потеря для всего Млечного Пути. – Между прочим, Витс не так уж наивен, – вступает Стив. – Карл, я вижу твои земные воспоминания. Когда ты был на Земле… – …Марс уже был необитаем. И никто этого… не заметил! Даже я не обратил внимания! Как я мог… – Что-то не сходится, – качает головой Млем. – Да мы тогда на Титане зависли, на Марс толком и не смотрели, – вспоминает Джекс. – Ну, а у Карла и на Земле проблем хватало. – Марсиан я видел незадолго до того, как сам попал на Землю, – произносит Стефан. – Они тогда в баре музыку играли. Неужто все они из колоний? Хотя… нет! Я вспомнил – щёчные лёгкие у них были однотонными, без меток. Значит, не из колоний. – Нелогично, – комментирует Бастер в своей излюбленной манере. – Думаю, не лишним будет на Марс всё-таки взглянуть, – заключает Стив. – Летим. Через несколько молчаливых дечасов «Тёмная Материя» достигает Солнечной системы. Мятежники, так или иначе связанные с Землёй, провожают эту планету печальными и укоризненными взглядами. Непохоже, чтобы там хоть что-то изменилось в лучшую сторону: судить об этом можно по площади лесов, которая ещё больше сократилась с тех пор, как мятежники были там последний раз. Лесов и тогда было не так уж много… А Марс оказывается действительно опустошённым – как и сотни тысяч, а то уже и миллионы, других миров. Но есть одна необычная деталь. – Странно, но просветы не показывают здесь ни генераторов жёсткого излучения, ни ядораспылителей, – удивляется Джекс. – Может, они климат разболтали, и сэкономили тем самым на генераторах? – предполагает Стефан. – Климатические условия идентичны тем, что наблюдались до опустошения, – добавляет Бастер. – Следовательно, дело не в этом. – Приземлимся – посмотрим, – кратко выражается Стив. «Тёмная Материя» опускается на один из уступов в Долине Розового Неба. Вид оттуда открывается впечатляющий – глубокие каньоны простираются на угомирады, причудливо изрезая красноватую поверхность планеты. И всё же, без жизни эта красота скорее мрачна, чем величественна. – Пусто, – печально констатирует Леод. – Ещё один мёртвый мир. – Меня вот что смущает, – задумчиво произносит Карл. – Может, не абсолютна моя память, может, повредился какой-то пузырёк, но у меня полное ощущение, что всё здесь коптермирад на десять выше, чем было раньше. У вас же бывает такое чувство, верно? – Да, как-то раз я перевесила книжную полку на коптермирад вправо, а потом ещё недели две тянулась за книгами на коптермирад влево, – подтверждает Веншамея. – Так и здесь. Мы должны быть ниже. – Может, тут что-то спрятано и грунтом присыпано? – оживляется Силмак. – Дайте-ка, ребята, я докопаюсь до сути! Докопаюсь, ха! Шнырявка разминает все десять лап и готовится вбуравиться в почву, но из грунта прямо перед ним вдруг высовывается… голова марсианина. Его густой оранжевый мех украшен голубыми пятнами. Брови и верх головы окрашены в глиняно-коричневый цвет. Тёмно-зелёные дополнительные лёгкие на щеках, три ярко-зелёных глаза с ровными квадратными зрачками, сайгачий хобот и четыре пушистые антенны на голове придают марсианину сюрреалистичный на взгляд многих белых путников вид. – Привет, всем привет! – весело обращается к изумлённой команде марсианин. – А я и думаю, откуда новые мысли, всё никак понять не могу, чьи это мысли появились. Как же вы здесь оказались, как вы сюда добрались-то? Где ваш корабль, корабль ваш где? А, теперь вижу, вижу его сейчас! У вас такая же хитрая маскировка, как и у нас – аргоново-гиперполимерный щит, у вас аргоново-гиперполимерный щит для маскировки, да? – Нет, у нас просто модифицированный гиперполимер, – отвечает Бастер. – Как интересно, интересно как! Никто точно не знает, откуда взялась привычка марсиан, которые сами себя именуют «недб’иллстангха», что можно перевести как «любопытные носы», повторять всё по два раза. Одни говорят, что в стародавние времена так любил говорить вождь какого-то племени, и привычка распространилась на всю планету, когда все племена объединились. Другие считают, что это уже обычай современных марсиан: они должны быть полностью уверены в том, что собеседник их слышит и понимает. Третьи находят корни этой традиции в каких-то древних сказаниях, четвёртые – в разреженном марсианском воздухе... но, каким бы ни было её происхождение, эта привычка придаёт марсианскому говору особую мелодичность и – иронично – неповторимое обаяние. В письменной речи марсиане, напротив, очень лаконичны. Но любому письму марсианин всегда предпочтёт живое общение. – Сай Фай?! – придя в себя после первоначального шока, узнаёт марсианина Карл. – Карл, это же ты, Карл! – радуется Сай Фай. – Я тебя и не узнал сразу в новом теле, не узнал с новым симбионтом! Ну, что мы всё на пороге, что мы на пороге! Заходите, все заходите! – К-куда? – всё ещё не понимая, что вообще происходит, спрашивает Витс. – Вниз, сюда, вниз! – бодро отвечает Сай Фай и… ненадолго исчезает, будто бы растворившись в воздухе. Вновь житель Красной планеты появляется перед командой уже целиком, поскольку в невидимом щите появляется обширная дыра. Как и все марсиане, Сай Фай высок, двуног и четверорук. Одет он, впрочем, не очень-то и экзотично: на нём светло-голубой халат, тёмно-серые брюки и белая рубашка, а на шее – красный галстук-бабочка. Сай Фай стоит на ступенях лестницы, которая ведёт на истинную поверхность Марса. – Добро пожаловать, добро пожаловать! Идём в Город, пошли в Город! Погода сегодня хорошая, хорошая сегодня погода, прогуляемся, пойдём пешком! – радостно верещит Сай Фай. А на истинной поверхности Марса кипит жизнь. Экипаж «Тёмной Материи» встречают рощицы из зелёных древовидных авахрясей, опутанных светящимися голубыми и зелёными лианами, заросли красных маракелей, синих пятногрибов и бежевых грибов-факелов, а также цветущие луга из трав, окрашенных буквально во все цвета радуги. Из особенно высокой травы прямо перед Сай Фаем вдруг выскакивает целое стадо ярко-красных существ, арио, этаких рыб с длинными ногами и руками. За стадом гонится неутомимый преследователь, похожий одновременно на акулу и гепарда. Тонконогий хищник с широкой пастью, покрытый синей щетиной с зелёными пятнами, занят тем, что пытается отделить какого-нибудь арио от стада, и потому совершенно не обращает внимание на другое прыгающее животное поблизости. Марсианский тушканчик – фиолетово-зелёный зверёк, не интересующий крупных охотников – защищается от хищников поменьше весьма оригинальным способом. И способ этот тушканчик тут же показывает, когда к нему приближается уц-литачрав, четвероногий хищник с кашалотьей головой и исполинскими когтями на передних лапах. Тушканчик разворачивается к зверю забавной мордочкой с чёрным хоботком и поднимает четыре странные лопасти, которые венчают его скулы и углы нижней челюсти. Лопасти эти мгновенно меняют цвет с зелёного на красный, и на каждой из них проявляется круглое чёрное пятно. Одновременно тушканчик ещё и распушает гриву, которая из красновато-фиолетовой становится ярко-бирюзовой. Таким образом, тушканчик в глазах уц-литачрава становится похож на детёныша зубоклюва, ещё одного опасного хищника. Конечно, сам детёныш, пока у него в клюве не отрастут зубы, не может навредить никому, кроме мелких насекомцев, похожих на мокриц выбегунов (которыми, кстати, не прочь закусить и тушканчик). А вот его разгневанная мать может всыпать кому угодно по первое число не только зубастым клювом, но и огромными загнутыми когтями на шести мощных ногах. Потому охотник с не самым острым зрением решает не рисковать и поспешно ретируется. Окончив представление, тушканчик поворачивается к команде. Рассмотрев каждого пристальным взглядом четырёх чёрных глаз, расположенных в два ряда, тушканчик решает, что все эти странные крупные животные вряд ли поведутся на его излюбленный трюк, и упрыгивает восвояси. После этого забавного эпизода мятежники встречают ещё немало любопытных существ: одвипсатча, слоновидное четвероногое животное с двумя головами, одна из которых является продолжением второй, толстоносого пятиглаза, круглорота-бронеспина, похожего на голубую черепаху с шестью ногами, жирафоподобных содекпо с четырьмя глазами, зелёных кшеоканлетов с присосками на руках и ногах, светозоров, чёрных бескрылых грифончиков с ярко-жёлтыми глазами, выарги, фиолетовых стебельчатоглазых животных с вытянутым костяным рылом и крабьими клешнями на руках, алхлетритов, красных, зелёных и синих козявочек, похожих на пиявок… и ещё десятка два существ самых разных форм и размеров. – У вас очень красивый планета! – замечает Фиб-Фиб. – Вы её прятай под щитом от Тримперия, да? – Не совсем, не совсем так, – отвечает Сай Фай. – Мы наблюдали за нашими соседями, наших соседей мы видели. Там, на Басурме, на Басурме они. Сай Фай показывает на невыдающуюся светло-голубую точку на небе. – Солнце-3, она же – Земля, она же – сучья помойка, – ухмыляется Стефан. – Земляне, стало быть, по-марсиански – «басурмане»… хе-хе, – не упускает случая тихонько съязвить Джекс. – Марсиане называют Землю Басурмом? – удивляется Витс. – Забавно, но один наш писатель назвал Басурмом как раз… Марс. – Хо-хо, вот это юмор! Смешно получилось, да! – смеётся Сай Фай, но тут же меняет весёлый тон на осуждающий: – Мы видели, как представители вашего вида уничтожают друг друга, мы видели все ваши войны. Фордокс-приманцы пытались вас образумить, вас фордокс-приманцы учили другой жизни, но вы не слушали, не слушали вы! И плохо с ними обращались, и обращались с ними плохо! – Это точно! – восклицает Стефан. – До сих пор жалею, что время потратил на эту дурацкую проповедь, которую никто, конечно, не слушал. Чёрт меня дёрнул тебя тогда послушать, Джекс! Земляне безнадёжны, говорю тебе! Увидев, как при этих словах поникает Витс, Стефан смягчается: – Ну, не все, конечно… человек двадцать приличных на всю планету найдётся. – И мы решили, что если вы друг с другом так обращаетесь, если вы так ненавидите друг друга, да ещё и инопланетян обижаете, обижаете инопланетян, лучше нам будет не встречаться, не встречаться лучше нам, – продолжает Сай Фай. – Вот мы и построили вокруг планеты аргоново-гиперполимерный щит, соорудили вокруг Марса аргоново-гиперполимерный щит, чтобы замаскироваться, чтобы спрятаться. Такие же щиты мы на корабли устанавливаем, на кораблях у нас такие же щиты. Потом оказалось, что мы правильно спрятались, оказалось, что спрятались не зря! Тримперия уничтожила все наши колонии, где мы щит не поставили, где не было щита, все колонии Тримперия разрушила. А здесь всё в порядке, здесь всё хорошо, потому что мы от вас спрятались, потому что скрылись от вас! И, повторюсь, звездолёты скрыли, скрыли звездолёты! Мы путешествуем, мы везде летаем, а вы нас не видите, нас вы не видите! – Подожди, что?! – поражается Витс. – Вы же развитая цивилизация, как мне сказали! У вас наверняка такие технологии, что стоит вам одну кнопочку нажать – и всё наше примитивное оружие рассыпется, как плохой сахар! – Дело не в оружии, не в оружии дело! Ваш вид очень упорный, вы очень целеустремлённые. Но не в хорошем смысле, не ради благих целей! Если вы хотите что-то уничтожить, вы это уничтожите, если хотите что-то разрушить, обязательно разрушите! Мы не успеем разработать какую-то защитную технологию, не успеем мы защиту выработать, как вы придумаете что-то новое, как вы что-то тут же изобретёте другое! – Как Тримперия? – К сожалению, да, увы, да. – И на тримперцев-то, в отличие от вас, влиять ещё можно, – вступает Герн. – Орхгов, вон, уболтали, паукрабихам сейчас по-другому намекнём, что нехорошо Млечный Путь драть… – Ой, я как раз хотел вам рассказать, мне есть, что вам рассказать! – возбуждённо перебивает Сай Фай. – Прямо у моей лаборатории вчера ходострел упал, вчера у моей лаборатории упал ходострел! С какого-то паукрабского корабля упал, упал с какого-то паукрабского корабля. Старый, правда, какой-то старенький, но рабочий, он работает! Там интересная модификация, он изменён – если бы паукрабы не обновили ходострелы, если бы паукрабы ходострелов не обновили, с его помощью можно было бы всех отключить, всех ходострелов можно было бы разом отключить! – Старый? Ой, обидно как получилось, – вздыхает Ксандер. – Конечно, пока мы работали над кораблём на Самобыте, паукрабихи без дела не сидели. – Вся работа – коту под хвост! – восклицает Джекс. – О, это ваша работа, ваша работа, получается? Пропала, пропала работа, выходит? Но ничего, всё хорошо! С обновлёнными тоже можно кое-что сделать, я знаю, что можно сделать с обновлёнными ходострелами! – ободряет Сай Фай. – Ко мне тут попал образец, один образец у меня оказался. Это наши разведчики привезли, разведчики наши привезли. Я вам всё покажу, всё я вам покажу! Идём, пошли дальше! До Города уже недалеко, Город уже близко! Внезапно мимо команды проносится жёлто-коричневый рогатый зверёк, напоминающий лемура, только вместо пальцев на руках у него – шесть щупалец. Судя по пронзительному визгу, этот зверёк – флипнийре – от кого-то спасается. Обернувшись, команда понимает, от кого именно. Джррайкда, или марсианский электрощупалец – крупное четвероногое существо с чёрным телом, розовым клювом и розовыми же кончиками двух щупалец – двумя голубыми глазами без заметных зрачков внимательно осматривает гостей. Что-то ему не нравится, и он начинает, угрожающе треща, замахиваться щупальцами. А щупальца джррайкда – это очень опасное оружие: они могут испускать мощные электрические разряды. – Знакомая скотинка, – усмехается Сэн. – Весь из себя такой страшный и опасный, а справиться с ним легко, – добавляет Райтлет. – Нужен фонарик или зеркало. Если он увидит вспышку или блик, он подумает, что уже израсходовал заряд. Райтлет и Сэн одновременно вынимают из кармашков на поясе фонарики и направляют их чудовищу прямо в глаза. Электрощупалец застывает на месте, несколько раз промаргивается и, удивлённо посмотрев на свои щупальца, уходит как ни в чём не бывало. – Тут озеро рядом, рядом озеро, – сообщает Сай Фай. – Джррайкда обычно у озёр охотится, у озёр часто джррайкда охотится. Действительно, вскоре взору команды открывается красноватое от обилия водорослей озеро. Что интересно, вода в нём вовсе не мутная, и потому даже с берега видно многих подводных обитателей. В озере плавают похожие на китов, только без грудных плавников усовнины, страшнозубы, которые напоминают хваталков, и хоботные подбиратели. Подбиратели, сине-зелёные животные с четырьмя чёрными глазами, бока у которых покрыты множеством отростков, похожих на рыбьи плавники, двумя руками собирают на мелководье синие губкоподобные образования. Эти «губки» на самом деле – сложные сообщества бактерий, архей, грибов, водорослей и ростосинтов. Их название на марсианском языке, «зартайщвэтс’ятмив» в переводе означает «не то, чем кажется». Действительно, внешне бездеятельные фильтраторы, как только оказываются в цепких руках подбирателей, начинают изо всех сил изображать вёртких животных и пытаются ускользнуть. Иногда им это даже удаётся. Но и тогда они не оказываются в полной безопасности: их могут поймать ярко-красные длиннохвостые существа со стебельчатыми глазами и синими плавниками на боках – хлыстуны. – Мы почти у Города, мы уже почти пришли к Городу! – радуется тем временем Сай Фай. – Сейчас, пройдём через пастбища языкунов, через пастбища языкунов пройдём, и будем на месте, и мы уже на месте! Языкуны – это приземистые восьмилапые звери с густым белым или чёрным мехом, покрытым тёмно-синими и бордовыми пятнами. Четыре глаза у этих зверей глубоко черны, как и длинные языки, которыми они неторопливо облизывают соцветия коконников. Коконники – растения, которые так же нужны языкунам, как языкуны – им, ведь эти виды давно эволюционировали вместе. Звери, слизывая с соцветий вкусную и питательную слизь, переносят пыльцу, опыляя растения. Вдруг Сай Фай издаёт громкий трубный носовой звук. Так он приветствует хозяина стада языкунов, который как раз возвращается из Города. Хозяин стада отвечает так же. Ещё о чём-то поговорив с фермером на особом, так называемом «далёком» марсианском наречии, которое предназначено для общения на большом расстоянии, Сай Фай радостно объявляет: – А вот и Город, вот уже и Город! Город на Марсе – это единая планетарная сеть самых разных поселений: пищепроизводственных посёлков, промышленных и энергетических районов, центров науки и искусства, а также прикосмопортовых мегаполисов. Постройки марсиан крайне разнообразны по форме и цвету, но здания одного назначения обычно обладают определённым стилем. Жилые дома похожи по форме на коралловые рифы. Заводы представляют собой нагромождения параллелепипедов. Чёрнодырные энергофабрики напоминают модели молекул с шарами, которые соединены между собой трубами. Пищепроизводственные комплексы, в которых содержатся производители клеток для биореакторов и находятся собственно биореакторы промышленных масштабов, а ещё перерабатывающие цеха, походят на каких-то вытянутых мягкотелых существ. Центры науки, которые объединяют университеты, естественнонаучные музеи, обсерватории и лаборатории, отличаются очень сложной органической формой: это сферические, вытянутые и изогнутые мягкие фигуры, соединённые между собой многообразными отростками. Центры искусства, которые включают в себя концертные залы, изобразительные музеи и театры, напоминают по форме короны с изогнутыми зубцами. Гостиницы – это многоэтажные здания, издалека похожие на высокие торты, а магазины – скромные треугольные сооружения. Прогулявшись по пёстрым улицам, команда оказывается перед домом-лабораторией Сай Фая. Экзотического вида здание и впрямь сочетает в себе признаки жилого дома и центра науки. – Прямо зартайщвэтс’ятмив перед делением, просто как зартайщвэтс’ятмив перед делением выглядит! – кратко описывает свой дом-лабораторию марсианин. Внутри центральное место занимает лаборатория. Её интерьер чётко обозначает круг научных интересов Сай Фая: всё и вся. Сложные аппараты и производственные установки, модели землелётов и космических кораблей, телескопы, микроскопы, биологические препараты и химические реактивы соседствуют с внушительной библиотекой, вольерами с марсианскими и инопланетными животными, картинами, скульптурами, мастерской и даже кинотеатром. – Трудно поверить, что когда-то гелий могли добывать только из воздуха, только из воздуха могли добывать гелий, не могли производить его, не умели его производить! – восторгается Сай Фай, ведя гостей по лабиринту своей Лаборатории Всего и Вся. – Теперь же во всём Млечном Пути фабрики уподобились звёздам, где синтезируются элементы, стали похожи на звёзды, где элементы синтезируются! А вот поглядите, какая зверюшка, смотрите на зверюшку! Млюн’ющемип это, млюн’ющемип! Считай, тушканчик, на тушканчика похож, только уши побольше, только уши большие, совсем без передних лап, передних лап нет, да и задние не такие длинные, задние лапы короче. А здесь, вот тут… о, больше всего на свете я люблю всё, что связано с магнитами, магниты обожаю! Это же какая сила, потрясающая сила! Экзотическая штука, знаете ли, экзотическая вещь! У нас-то на Марсе почти нет магнитного поля, практически нет магнитного поля на Марсе! А всего-то в куске железа выровнять домены, домены выровнять в железе, те самые, в которых электроны движутся, в которых движутся электроны… и пожалуйста – железо намагничено, у вас намагниченное железо! А, вот и ваш ходострел, вот ваш ходострел! Команда окружает ходострела, на которого было потрачено неимоверное количество сил и времени.Теперь же он – всего лишь одна диковинок для марсианской лаборатории. – А вот новый, это новый ходострел! – объявляет Сай Фай, нажимает где-то какую-то незаметную кнопку, и к мятежникам подлетает обновлённая паукрабья полумашина. Да, именно подлетает, поскольку теперь вместо ног у ходострела – левитационная установка, какую используют в землелётах. Ещё одно изменение бросается всем в глаза – каждое металлическое щупальце на боку ходострела теперь раздвоено: нижняя половина, как и раньше, служит для перетаскивания строительных материалов и битья рабов, а верхняя половина стала новым боевым орудием. «Хелицеры» тоже изменились: они стали больше и кривее. – Ещё уродливее, чем раньше стали, – фыркает Джекс. – Ненавижу эти ходячие солонки! Ах, да, теперь ещё и летающие… тьфу! – Главные изменения – внутри, внутри всё самое интересное! – подсказывает Сай Фай. Киберпанки настраивают просветы и сканируют ходострела вдоль и поперёк. Судя по классической горькой улыбке Джекса, дела мятежников совсем плохи. – Разумеется, эти мерзячие твари избавились от того управляющего модуля. А мы ещё такой спектакль ради него устраивали! – комментирует киборг. – Ну, и коды новые, как же без них-то. И сеть теперь переменная, а не постоянная. Чёрт, без шансов. И что теперь делать, Сай Фай? – Есть два пути, два решения есть, – отвечает марсианин. – С одной стороны, вот тут слабое место у орудий есть, вот слабое место у орудий. Если разболтать эту систему, если эту систему разболтать, можно ходострела изнутри взорвать, взорвать изнутри! Команды можно послать по экстренной сети, по экстренной сети дать команду, и тогда можно… – …устроить цепь взрывов! – догадывается Стив. – Насколько мощными они будут? – Сложно предсказать, точно сказать не могу, но радиус в угомирад измеряется, порядка нескольких угомирад радиус. На лице Стива вырисовывается нешуточная внутренняя борьба. Как видят другие телепаты, в четырёх мозгах сражаются стремление зацепиться за эту слабость ходострелов и уничтожить их всех раз и навсегда… и любовь ко всему живому и прогрессивному. Убеждённому пацифисту Млему кажется, что первое вот-вот победит. Но не успевает оно что-либо сказать или даже передать мысль, которая упрекнула бы Стива в жестокости, как тот сам переходит на сторону второго. – Могут пострадать невинные существа, – произносит Стив. – Не годится. Какой второй вариант, Сай Фай? – Можно изменить паутинные железы, на паутинные железы воздействовать можно! – восклицает марсианин. – Хм, но все эти орудия… – задумчиво бормочет Тикки. – Какой смысл ковыряться с железами, если ходострелы всё равно будут стрелять? – Дело тут даже не столько в том, чтобы ослабить ходострелов, – с нарастающей радостью отвечает Джекс, – а в том, чтобы унизить паукрабих и заставить их чувствовать себя бессильными! Я всеми руками за этот план! – Развивая мысль, если мысль развить, то можно и самим паукрабихам паутинные железы повредить, можно им самим паутинные железы повредить! – заключает Сай Фай. – Только вот у меня не получилось ничего придумать действенного, ничего у меня толкового не вышло. Ткани защищённые, очень хорошо ткани защищены. Биотехнология нужна более продвинутая, нужна продвинутая биотехнология! – Мы всё равно собирались на Ксибидитичик, – сообщает Карл. – Если там ещё осталась цивилизация, мы попросим чирритью помочь нам с биотехнологией. – Отличная идея, идея прекрасная! О, хотел бы я с вами полететь, хотелось бы мне с вами, но не знаю, кому лабораторию оставить, кому бы лабораторию оставить… столько друзей, так много друзей, что и не знаю, кому, не знаю, кому оставлю! – Предлагаю тебе не мучиться с выбором, – вступает Стефан. – Как ты, думаю, уже прочитал в моих мыслях, я сразу на твою лабораторию глаз положил, как только вошёл. Я уже соскучился по лабораторным работам, и обстановка тут самая подходящая для работы моего гениального мозга. Мне уже тут удалось в уме решить несколько сложных задач. Лучше меня тебе никого не найти! – Точно, точно! Стефан, ты и вправду гений, ты действительно гений, Стефан! – воодушевляется Сай Фай. – Вся лаборатория твоя, твоя теперь лаборатория, чувствуй себя как дома, будь как дома! – Выудил двойной комплимент, – усмехается Джекс, подтолкнув Стефана локтем. – Но прямо сейчас мы в путь не отправимся, не отправимся сразу в путь! – объявляет Сай Фай. – Я не отпущу вас, не угостив мороженым, без мороженого не уйдёте! Кто марсианского мороженого не едал, тот жизни не видал, ничего вы о жизни не знаете, если марсианского мороженого не пробовали! Не успевает Айзел печально вздохнуть и напомнить хозяину, как вынуждены питаться фоксиллинда, как Сай Фай его успокаивает: – А для тебя, Айзел, я в мороженое пущу выбегунов, выбегунов я тебе в мороженое пущу! Марсианское мороженое – это изумительное лакомство на любой вкус. Основа у него всегда одна – жирное и сладкое молоко языкунов. Иные же ингредиенты, которые марсиане ласково называют просто «пряностями», можно подбирать по-своему, но с одним обязательным условием: помимо основной сладости, всегда должна ощущаться легчайшая острота, кислинка и нотка соли. Сай Фай приспосабливает рецепт под каждого: например, в мороженое для Стива он добавляет немного мелкодревной хвои и каплю крови восьминогого подкрада, для Силмака – горстку пустынных орехов, для Млема – малость острой на вкус протоплазмы из охваусских водяных грибов, для Семиларена – пару лапок накосиножки… словом, биореактор Сай Фая работает на полную мощность, выдавая экзотические пряности одну за другой. И не зря: мороженое изумляет всех. – Вот в этом и суть, вся суть в этом! – гордо заявляет Сай Фай. – У всех разное чувство вкуса, каждый ощущает вкус по-своему. Тут очень много науки, науки очень много задействовано! Молоко языкунов безвредно для большинства Странников Одиннадцати Пространств, не опасно молоко языкунов для большинства белых путников, потому оно в основе, поэтому оно – основа! А все эти пряности, пряности для каждого, надо добавлять по чуть-чуть, совсем по щепотке, но так, чтобы вкус почувствовать, чтобы вкус ощутить! И самое удивительное в этом мороженом, самое удивительное в мороженом то, что вкус разные существа чувствуют очень похожий, что разные существа ощущают почти один и тот же вкус! Целая наука, я говорю, целая наука, тонкая, тончайшая наука с кучей мелких деталей, мелких деталей масса! Обожаю их, обожаю эти мелкие детали! Вкусив этой тонкой науки с кучей мелких деталей, команда в слегка обновлённом составе возвращается к кораблю. Стефан же, попрощавшись с друзьями, сразу принимается изучать доставшуюся ему Лабораторию Всего и Вся. Сай Фай же с неизменным восторгом обследует мятежнический звездолёт. – Сразу видно, хорошие инженеры руки приложили, хорошие инженеры поработали! – комментирует Сай Фай. – Ну, мозгов в нашей команде больше, чем содержащих их тел, – улыбается Ксандер, кивнув в сторону Стива. – На себя не намекаешь? – смеётся Тецклай. – Лишь самую малость. Мозги я сохранил только у паука-марбианина, вранокруда, циникодонта и вырпытня. – А в придачу к мозгам есть ещё и руки, которые растут из правильных мест, – добавляет Райтлет. – Логично, – заключает Бастер, и команда поднимается на борт. Несколько деминут – и невидимый корабль выходит из атмосферы Марса, невидимого лишь обманчиво… – А можно мне ещё внутри корабля покопаться, можно посмотреть, что внутри? – обращается Сай Фай к Стиву. – Так интересно, что у вас там, так хочется всё это у вас изучить? – Давай, – отзывается терраформ. – Со стороны, как говорится, виднее – может, ты и ляпы какие-нибудь найдёшь незамыленными глазами. Изучай на здоровье! Путь от Марса до Ксибидитичика занимает не один дечас, и потому у марсианина предостаточно времени, чтобы разобраться с нутром звездолёта. Ровно так же, как и у небольшой части команды для того, чтобы разобраться с нутром собственным. Духовным. Витс приходит в каюту Стива с новым философским вопросом. – Ст-тив, я т-тут п-под-думал… – робко начинает землянин, но терраформ насмешливо перебивает его: – Ты подумал, Витс? Надо же. Как ни парадоксально, ехидный тон Стива помогает Витсу взять себя в руки и перестать заикаться: – Я ещё тогда, когда мы обсуждали, что делать с новыми ходострелами, об этом подумал… ну… спрошу сразу прямо: ты бы смог пожертвовать десятью невинными существами, чтобы спасти тысячу? – Ах ты подкрадский сын, догадался, о чём я думал! Но я отвечу. Тебе покажется, что от ответа я увёртываюсь, но я так скажу: всегда есть другой выход. – А если всё-таки его не будет? Либо ты бросаешь в огонь… скажем, всю нашу команду, либо гибнут… триллионы разумных существ по всей Галактике? – В таком случае мне пришлось бы бросить вас в огонь, верно. Это было бы для меня очень тяжело, и я бы не смог после этого жить так, как прежде, но это было бы единственным правильным решением. Если бы действительно не было никакого иного выхода. – Значит, всё дело просто в количестве тех, кого ты спасаешь? – Вовсе нет. – То есть… ты смог бы, наоборот, убить триллион ради двадцати?! – Смог бы. Если бы этот триллион был триллионом безликих общественных насекомых, у которых нет самого понятия личности. Блургры, спешу заметить, не в счёт – они не очень-то и безликие, как можно по Фиб-Фибу судить. Хм, забавно – слово «триллион» по-прежнему болезненно отзывается у тебя в мозге, как я погляжу. – Д-да, есть т-такое… я всё ещ-щё н-не мог-гу себе эт-того п-простить… – Такое не за год и не за два проходит. И я имею в виду цеффанский год, если что! Но вернёмся к нашему разговору. Вижу, тебя удивляет мой подход. – Конечно, удивляет. Почему, как ты говоришь, «безликие» насекомые не заслуживают жизни, а мы – заслуживаем? – Жизни заслуживают все, кроме безнадёжных негодяев. Об этом ещё поговорим. Но если будет стоять такой выбор, какой ты предлагаешь, предпочтение я всегда отдам личностям. Существа, у которых есть понятие «личности», скорее смогут основать высшую цивилизацию и стать полноправными членами галактического сообщества. Безликие же такими никогда не станут. Если все одинаковые, как можно ожидать от них прорыва в какой-либо области? Такое однородное общество будет эволюционировать крайне медленно, и явно не в сторону настоящего разума. Напомню, что такое разум, согласно Галактической Энциклопедии: это способность существа, обладающего второй сигнальной системой, отвечать за свои поступки, использовать научный метод познания и выражать чувства посредством искусства. – Но почему горстка разумных существ важнее, чем множество неразумных? – Только разумные существа могут спасти от гибели всю Вселенную. – А она может погибнуть? – Неизбежно погибнет, если ничего не делать. В нашей Вселенной постоянно увеличивается энтропия – всё больше и больше становится неупорядоченной энергии. Из-за расширения Вселенной рано или поздно не останется звёзд, и всё остынет. И тогда жизнь во Вселенной больше никогда не сможет существовать. Наша Вселенная станет холодным и абсолютно пустым местом. Спасти её можно только силами разумных существ – сама Вселенная ничего для своего спасения сделать не может. Вопреки тому, что утверждает Стив, Витс при этих словах чувствует себя ничтожной, беспомощной букашкой, гибели которой, в случае чего, не заметил бы вообще никто в целой Вселенной… – Когда принадлежишь к цивилизации, которая ещё недавно переставляла целые звёзды, строила магистрали и терраформировала планеты, неизбежно мыслишь в особых масштабах, – объясняет свои взгляды Стив. – Возможно, для тебя они слишком большие и слишком странные, но я тебе, по крайней мере, не лгу. Я сказал тебе именно то, что думаю на самом деле. – Хорошо, я тебя понял, – задумчиво протягивает Витс. – А вот что ещё меня беспокоит: что будет, если мы как-то навредим невинным существам, когда что-нибудь сделаем с паукрабихами и их ходострелами? Чем мы тогда будем лучше двумперцев? – Я возьму всю вину на себя. – На себя?! – В конце концов, вся Тримперия – это исключительно моя ошибка. – Как – твоя? Стив, но… ты же был не один… почему ты… – Ещё тогда, на Эр-Нюге, я мог прикончить Хргрт’Экту. Но я этого не сделал. Я понадеялся, что он исправится. – Разве это убийство всё решило бы? А как же паукрабихи и йорзе? – Согласен, возможно, это убийство решило бы не всё. Но, как минимум, не было бы орхгской части Тримперии, которая разрушила больше миров, чем кто бы то ни было ещё. А может, всё можно было бы решить ещё раньше, и без всяких убийств. Если бы я был чуточку внимательнее… – А остальные хокенд’ивены? Неужели они были… глупее тебя? – Конечно, нет. И всё равно – все братья признавали меня особенным, выдающимся. А когда ты особенный и выдающийся, ответственность на тебе неизбежно больше, чем на остальных. Кстати, а ты подумал над тем, что я тебе ещё на Самобыте говорил о твоей собственной судьбе? – Так, поверхностно, – пожимает плечами Витс. – Я был так увлечён работой над кораблём, что всё как-то не до того было. И я… я всё ещё не верю, что стал подлецом просто из-за того, что, грубо говоря, пошёл не в тот вуз. – Поскольку ты – несостоявшийся художник, я тебе советую в самом буквальном смысле обрисовать свою жизнь. Нарисуй какую-нибудь серию портретов, или комикс, или что-то вроде того. Прямо с самого детства, прямо с первых воспоминаний. И тогда ты увидишь, прав я или нет. – Ладно, я попробую. Витс уходит в отсек управления, вооружившись большим листом бумаги и карандашом. Этакими комиксовидными набросками он пытается обрисовать свой жизненный путь. Итак, детство. Вроде бы всё хорошо – родители души не чаяли в Витсе, он их тоже любил. В школе у Витса было не очень много друзей, поскольку он был застенчивым, тихим и часто уходил в мир собственных фантазий – кстати, неизменно с карандашом в руке. И всё же Витс был счастлив. Окружающий мир казался неиссякаемым источником радости… Стоп, стоп. Зачем уходить в мир фантазий, если в реальности всё хорошо? Нет, одно другому не мешает – реальный и воображаемый мир могут гармонично сосуществовать… но равновесие между реальностью и миром грёз у Витса нередко нарушалось, и точно не в пользу первого. В чём же дело? Конечно, случались всякие неприятности – но это неизбежный элемент жизни. Ну, время от времени ссорились родители, ну и что с того… да, после ссор они какое-то время не разговаривали, а Витса настраивали… друг против друга, переманивали каждый на свою сторону! И при этом они повторяли, что желают Витсу только добра… Вот! Его использовали как инструмент для выяснения отношений! Послушный, наивный мальчик не понимал этого… Хорошо, одной загадкой меньше. Но это явно не корень всех бед. Что дальше? Подростком, под влиянием гормональных сдвигов, Витс обрёл некоторую дерзость, которую с удовольствием выплёскивал в слегка хулиганских комиксах и едких карикатурах. Их заметила однажды одна учительница, и… Витс стал настоящей звездой всех школьных выставок рисунков. К концу школы Витс решил, что пойдёт учиться на художника. Но родители, особенно отец, были категорически против и настаивали, чтобы Витс стал актёром. В один голос, даже не ссорясь, они твердили, что их сын достоин лучшего, что быть художником не «престижно», что ему не будут платить, что все художники – сплошь бомжи и пьяницы... Витс, тем не менее, попробовал настоять на собственном выборе. Однако родители ловко переобулись в воздухе и изменили тактику: они начали давить на жалость и совесть ещё неокрепшего Витса. Мол, они всегда только и заботились о том, чтобы любимому сыночку было хорошо, желали ему только лучшего, только добра, старались изо всех сил, заботились о его будущем – а он, неблагодарный, не ценил этого. Совестливый Витс не смог воспротивиться и пошёл учиться на драматического актёра, как и хотели родители. И вроде бы всё оказалось не так уж плохо, но… Стив был прав! Абсолютно, совершенно прав! Именно в тот момент что-то надломилось глубоко внутри Витса. С каждым днём он становился всё более эгоистичным, жадным и злым, настоящим подлецом, готовым на любую низость ради того, чтобы возвыситься самому. А когда Витс, уже прославившись в театральных кругах, получил первую главную роль в кино и был тепло принят даже самыми требовательными критиками, его характер одновременно ожесточился и изнежился. Витс начал требовать к себе отношения, как к звезде первой величины, скандалил, если ему хотя бы на день позже выплачивали гонорар, коварными путями ломал судьбы потенциальным соперникам. Когда родители попытались закономерно присоседиться к успеху Витса, тот публично назвал их нахлебниками и завистниками. Этим же «званием» Витс наделил и немногочисленных друзей. Собственно, скоро друзей у него не осталось совсем. Совесть и сострадание стали Витсу чужды. Его интересовала только слава, деньги и собственное удовольствие. Поэтому триллион фунтов стерлингов был всего лишь… Стоп. Неужели всё то зло проснулось в Витсе исключительно из-за неудачи с выбором собственного жизненного пути? Неужели родители, которые вроде бы как желали ему только добра, виноваты во всём этом кошмаре? Или Витс просто изначально был злым? Или произошло что-то ещё, чего он не изобразил? Нет, самому не разобраться… – Стив, я п-последовал т-твоему с-сов-вету, н-но п-понял, чт-то нич-чего не п-понял, – застенчиво возникает Витс со стопкой рисунков в руках у каюты терраформа. – Давай посмотрим, – добродушно улыбается Стив. Дрожащей рукой Витс раскладывает на столе перед терраформом свои рисунки. – А рисуешь ты действительно здорово, – замечает Стив. – Руки у тебя из правильного места растут. Витс отвечает на этот сдержанный комплимент, скромно пожав плечами: – Практики давно не было, но что-то я вроде могу ещё накалякать. – Ха, «накалякать»… так, посмотрим… ну, не знаю, что тут тебя смущает – всё ясно. Я был прав – сломался ты именно в то время, когда тебе не дали выбрать собственный путь. – Да, но… не в этом дело. Почему я стал злым? Неужели в этом виноваты только мои родители? Может, я уже родился негодяем и ничего уже не смогу с собой сделать? М-может, я з-зря п-пыт-таюсь ст-тать х-хорош-шим?.. К глазам Витса подступают слёзы отчаяния. Но выбраться наружу им не даёт уверенный голос мудрого Стива: – Когда мы приходим в этот мир, добра и зла в нас примерно поровну. Небольшие отклонения в одну или другую сторону, конечно, могут быть из-за генов, но личность разумного существа определяет не только геном. Добрыми или злыми мы становимся уже под влиянием множества других факторов. – Но почему я выбрал именно зло? Я же мог смириться, или, наоборот, настоять на своём, или… ну, хоть что-то сделать такое, что никому впоследствии не навредило бы? – Ты был просто слаб. Зло – выбор слабых. – Почему? – Зло всегда проще, чем добро. Зло быстро возвышает тебя за счёт страданий других, а добро – это довольно тяжёлый труд, причём далеко не всегда благодарный. – Разве добро – это тяжёлый труд? Но почему тогда… я тут прочитал недавно в Энциклопедии, что крысы освобождают сородичей из клетки и делятся с ними шоколадом, хотя опыт строят так, что они могут этого не делать, могут просто съесть шоколад и убежать? Если на добро, на бескорыстную помощь способна даже неразумная крыса, почему не все разумные существа добрые? – Если ты возьмёшь того же крысёнка и будешь плохо с ним обращаться, он вполне может вырасти в озлобленного грызуна, который не пойдёт спасать сородича, а в одиночку сожрёт свой шоколад и удерёт, ещё и нагадив напоследок. Разумные существа устроены сложнее, на них может повлиять ещё очень много всего. В отличие от крысы, которая живёт здесь и сейчас – и, я тебя уверяю, вытаскивает сородича из клетки, не думая об отдалённых последствиях своего поступка – разумное существо живёт в сложном континууме из прошлого, настоящего и будущего, который постоянно меняется. А сложное, как ни парадоксально, и сломать легче. Возвращаясь к тебе, я не могу точно сказать, что именно на тебя повлияло в тот момент, но путь зла ты точно выбрал не из каких-то извращённых убеждений, а из бессилия. Ты просто не смог пойти против своих родителей. – Но как бы я мог сделать? Разве я не должен был быть им благодарен за всё, что они для меня делали? Разве они не желали мне добра? – Ты уверен, что они всегда были бескорыстны? – Как может быть иначе? – Легко. Вот, я же вижу, что они настраивали тебя друг против друга, когда ссорились! Ты был для них лишь инструментом! – Такое случается в любой семье, даже в самой благополучной! – Нет, не в любой. В моей такого не было. Как и у всех остальных хокенд’ивенов, как и у всех без исключения фордокс-приманцев, фоксиллинда и марсиан. Нет, Витс, твоя семья была не очень здоровой. А ну-ка, дай я у тебя в воспоминаниях покопаюсь… Стив касается пальцами лба Витса. Тот замирает и зачем-то даже задерживает дыхание. К счастью, терраформу не требуется много времени, чтобы всё выяснить: – Вот я и нашёл подслушанный однажды разговор. Ты ему значения не придал, а зря. Оказывается, отца твоего в своё время выгнали из театрального училища, и он хотел взять реванш твоими руками. А мать, увы, желала только того, чтобы на неё с уважением смотрели подруги, чьи дети – хотели они того или нет – заняли так называемое «высокое положение» в вашем несовершенном земном обществе. – Чушь! Полный бред! Я тебе не верю, Стив! – возмущается Витс. – Можешь не верить, но это так. Да, да, я всё прочитал. – Хорошо, допустим, что ты не солгал… – Когда это я тебе лгал, подкрадский ты сын?! – Понятия не имею, я же не телепат! Так вот, если всё действительно так… меня это всё равно не оправдывает! В скольких семьях происходит всё то же самое, но не все же становятся мерзавцами из-за этого! – Да, выбор сделал ты сам. Да, ты мог не становиться мерзавцем. Но мне трудно осуждать существо, которому так подло сломали судьбу ради собственных дурацких хотелок. Тебя не поддержали в один из важнейших моментов жизни. То, что ты, ещё неокрепший, задавленный родительским авторитетом, ступил на простой и привлекательный путь зла, меня не очень-то и удивляет. – «Задавленный авторитетом»?! Да что ты несёшь, Стив?! Меня даже не били ни разу, а моим сверстникам то и дело доставалось ремнём по заднице! – Мерзотные у вас методы воспитания. Дикарьё! И вот что я тебе скажу: насилие бывает не только физическим, но и моральным. И да – когда давят на жалость, это одна из самых коварных и страшных форм насилия! Стив вдруг резко повышает голос: – Не на жалость ли ты давил, когда заставил меня обнять тебя тогда на Цеффане??? Не показным ли отчаянием ты добился того, что я подставил спину под шприц с ядом??? При этих гневных словах Витс съёживается и закрывает лицо руками. – Я п-подлец… я всё-т-таки п-подлец! – всхлипывает он. – Ничуть не больший, чем твои родители! Да, я уже не смягчаю выражения! Будь моя воля, я бы наказал их за то, как они сломали тебя, давя на жалость! – Но нельзя же во всём обвинять только их! – оторвав руки от заплаканного лица, вскрикивает Витс. – Правильно, нельзя! Ты тоже виноват! Но ты можешь это исправить. Работай над собой, стань лучше не на словах, а на деле! Витс поникает ещё больше. Стив смягчается и обнимает его: – Ты уже стал намного лучше. – Нет, не стал, – шепчет Витс, уткнувшись чуть ли не в самый лёгочный мозг терраформа. – Ты показал это буквально дечас назад. Ты назвал моих братьев настоящим именем. Раньше ты пользовался только общим словом «терраформ». – Разве это так важно? Стив, что я вообще хорошего сделал за всё это время? Ничего! Наоборот, я даже человека убил… – Дрянь ты убил, а не человека, это во-первых. А во-вторых, ты помогал строить корабль на Самобыте… – О, большое достижение! Прямо в одиночку его и строил, да! – с необычным для себя сарказмом откликается Витс. – Дослушай меня! Твоя была идея – подарить флуплюльцам биореактор. Ты в лицо признался Леоду, что послал на смерть его брата. И, кстати, ты помог Леоду решить его проблему с джарсом. Он вообще благодаря тебе увереннее в себе стал.Ты спас Юркслу на Фирс-Ы, когда про него все забыли. Да в конце концов, на той же Фирс-Ы ты меня спас! Забыл, что ли? Витс с трудом поднимает глаза. Ему уже легче, но в голосе всё ещё чувствуется дрожь: – Это всё так… но этого же мало, правда? – Ты обязательно сделаешь ещё больше добрых дел. Я в тебя верю. Витс вдруг осознаёт, насколько прав был Стив всё это время, когда осуждал его родителей. Слов «я в тебя верю» Витс ни от кого из родителей никогда так и не услышал… Землянин собирается разразиться целой благодарственной речью, но Стив, оттолкнув его от себя, фыркает: – А теперь шагом марш зубы чистить и спать. Надоел уже со своими вопросами. Витс испуганно уставляется на Стива. Тот пытается сохранить максимально холодное и строгое выражение лица, но не может сдержать привычной насмешливой улыбки. Едва разглядев её, Витс расслабляется, забирает рисунки и уходит к себе. Его многократно вскипевшему мозгу действительно требуется отдых. Дальнейший полёт проходит практически в полной тишине. Её нарушает лишь однажды выкрик Бастера: – Двумперский патруль по левому борту! И уже через десяток стеков Бастер сообщает: – Они нас не заметили, курс не меняем! Наконец, «Тёмная Материя» без каких-либо приключений достигает Ксибидитичика.