***
— Слушайте, парни, нам нужно задуматься о том, что мы по-прежнему ассоциируемся с The Yardbirds и их наследием, и меня это не очень устраивает, — сказал задумчиво Джимми в один промозглый октябрьский день. Дождь нещадно хлестал по окошкам их репетиционной базы, и настроение было довольно тоскливое у всех, несмотря на то, что сегодня они сделали ещё одну песню, которой Джонси очень гордился — наконец он использовал электроорган! Бонзо тоже был в восторге, кидая на Джонси такие взгляды, что он едва мог удержать в памяти все только что придуманные аккорды. — Ты прав, — тут же подал голос Роберт, а Бонзо только отмахнулся: — Обязательно пораскинем мозгами, Джим! Но только после того, как оттянемся с Китом и его компанией из The who! Присоединяйтесь. Джонси усмехнулся, тут же подходя к Бонзо и получая в ответ его самую обезоруживающую улыбку из всех — что ж, иногда действительно нужно делать перерывы в записи будущих хитов! Джимми с задумчивым видом отложил гитару и спустя пару минут наконец медленно кивнул: — Думаю, Джон прав, отдохнуть не помешает. Тем более, давно с ребятами не виделись, обидятся ещё. Джон в предвкушении потёр руки, Джонси со спокойной улыбкой стал упаковывать бас в чехол, а Роберт наконец отлип от стены и тоже стал помогать Джимми собираться. Джонси мало что смог вспомнить на следующее утро про эту грандиозную попойку, на которой Бонзо, кажется, решил испытать предел своих возможностей, в чем ему активно помогал, как ни странно, Пейдж, щедро делившийся с ним травкой и иногда даже чем-то посерьёзнее. Джонси пил вместе со всеми, но они с Робертом хотя бы стояли на ногах и могли поймать такси, чтобы усадить остальных участников группы, павших жертвами попойки, по местам и довезти до домов. Конечно же, они все этого ожидали и ради этого туда и пошли. Но чего ни Джонси, ни остальные не ожидали, что у них наконец появится новое название группы. В какой-то момент, когда уже все были достаточно пьяны, чтобы перейти на обсуждение вечных вопросов, но не настолько, чтобы лечь под стол и захрапеть, Кит Мун неожиданно сказал: — Слушай, Джим, ты уверен, что хочешь продолжать играть в группах? Не лучше ли быть сольным? — Нет, — как всегда спокойно, хоть и слегка с заплетающимся языком ответил Джимми, — группу отличает то, что там хотя бы честно говорят о совместном авторстве и правах на музыку, а сольный всегда большую часть славы и денег просто не заслужил. Да и я в одиночку магии музыки нет. — Ну, у вас с магией пока туговато, — хохотнул Мун, отхлебывая виски, — насколько я слышал, в Скандинавии вас не очень-то приняли. — Зато тебя везде с распростертыми объятиями принимают, да? — прорычал Бонзо с ноткой угрозы, и Джонси тут же начал успокаивающе гладить его по руке под столом: он всегда четко знал, когда Джон начинал заводиться и терял контроль. — Да брось, Бонзо, ваша музыка непонятна им. И английским парням и девушкам она тоже будет непонятна, — как ни в чем не бывало продолжал Кит, и кулаки Бонзо сжимались все сильнее, — так что провалитесь вы тут как свинцовые цеппелины! Джимми неожиданно подобрался, в его глазах появилось больше осмысленности, и его пальцы нервно теребили ткань джинсов. Было очевидно, что он что-то задумал. Джонси впервые задумался о названии Lead Zeppelin, когда Джимми, едва соображающий, где он, без конца в такси бормотал что-то про название, группу, Питера и цеппелины. С трудом собрав в цепочку все эти факты, Джонси впервые задумался: звучало и правда интересно. Словно они обрушиваются на мир со своей музыкой, как тот самый цеппелин в 1937 году, который был ужасающей падающей звездой для Нью-Джерси. Над этим стоило подумать… Репетицию пришлось отложить на 2 дня, и когда все наконец пришли в себя и снова собрались в их небольшой комнатке для репетиций, Джимми внезапно объявил: — У нашей группы теперь есть название. — И какое же? — несколько хмуро отозвался Бонзо, все ещё не до конца оправившийся от своих подвигов. — Led Zeppelin! — радостно объявил Джимми, любовно поглаживая струны на Фендере, — Питер был в восторге от идеи, когда я протрезвел, вспомнил и позвонил ему. Только предложил убрать «а» из слова Lead и сделать нас «свинцовыми». Что скажете? — Led Zeppelin, — медленно протянул Бонзо, словно пробуя каждую букву на вкус, — а что, это звучит! — Согласен, — тут же добавил Джонси, — очень монументально. — Как и должно быть, — улыбнулся Роберт, по-кошачьи проскальзывая к Джимми и обнимая его со спины, — мы покорим чертову Англию и Америку! — 25 числа будем выступать с новым именем, думаю, — тут же добавил Джимми, — нас должны начать запоминать. — Они нас не забудут, -хмыкнул Бонзо, прокручивая палочки между пальцами и разминая мышцы, — я им это обещаю, черт возьми! И никто в тесной и душной комнатке не спорил с этой уже непреложной истиной.***
Джонси била лихорадка. К счастью, это была не болезнь (вот же была бы удача, заболей кто-то из них перед первым концертом на родине!), но нервное возбуждение такой силы, какую он раньше не испытывал. В его жизни были разные моменты — когда в ней появился Бонзо, нервных моментов стало ещё больше в плохом и хорошем смысле, но такого напряжения он никогда не ощущал. Это был целый коктейль из эмоций, подпитывающийся атмосферой крохотной душной гримерки, явно когда-то бывшей раздевалкой для студентов (а они выступали в университете — какая ирония!), нервной дрожью в пальцах Роберта, который как всегда переживал больше всех, и сосредоточенным как никогда взглядом Джимми, изнутри кипевшим так, что даже Бонзо притих. Джонси не волновался, нет, это было не в его стиле. Все, что было связано с музыкой в его жизни, придавало ему уверенности. Скорее это было предвкушение, ожидание и изнеможение от невозможности начать прямо здесь и сейчас, начать покорять их слушателей и даже первых фанатов, которые получили первые бутлеги от восторженных собратьев из Скандинавии. Нечто похожее он испытывал, когда Бонзо зажимал его где-нибудь в укромном месте, до боли сжимая ягодицы, потираясь пахом о его бедро и жарко целуя его. От невозможности пошевелиться и сжигающего его дотла желания разложить Бонзо прямо на полу Джонси буквально изводился. Так было и теперь. Словно его впереди ждал крышесносный, страстный секс. И не с одним человеком, а с доброй парой сотен (а может и тысячью) человек одновременно! Джонси улыбнулся своим мыслям — Дженис даже рядом не стояла по уровню возбуждения на концертах по сравнению с 4 молодыми парнями. Разминая пальцы на басу и заглатывая ещё один стакан виски, он несколько раз глубоко вздохнул. Все были погружены в свои мысли, когда в их гримерку зашел какой-то нервный парень и позвал их на сцену, выводя окольными путями в огромный актовый зал. Огромным он, конечно был, только для местных студентов — в Оксфорде такой зал бы использовали для хранения инвентаря, но сейчас он казался им целым стадионом, потому что был битком забит людьми. Сердце у Джонси забилось в сотни раз быстрее — неужели виски так на него подействовал в самый неподходящий момент?.. И все же это был не он. Когда их объявили (уже как Led Zeppelin!), и они поднялись на сцену, принявшись быстро подключать свои инструменты, зал неожиданно взорвался аплодисментами, и несколько сотен пар глаз (по ощущениям Джонси, их было не меньше миллиона) жадно уставились на них. В его пальцах неожиданно появилась необыкновенная лёгкость, и Джонси кинул быстрый взгляд на остальных: Бонзо усаживался поудобнее, проверяя установку, его губы были плотно сжаты, и взгляд направлен в одну точку — он был крайне напряжен, но не раздражен. Роберт неловко мялся у микрофона, тревожно оглядываясь на Джимми, который как ни в чем не бывало подстраивал гитару, проверял педали и усилители и, казалось бы, полностью потерял интерес к происходящему. Опыт помогал ему справляться с волнением, и Джонси немного передалось его спокойствие. Он быстро проверил свой инструмент, усилители и пояс — все было идеально. Он неожиданно поймал на себе долгий взгляд Бонзо, который смотрел на него со знакомой улыбкой предвкушения. По телу Джонси словно прошел заряд тока, образовывая комок внизу живота. Сейчас он должен отдать это возбуждение залу, сейчас он принадлежит только им. Слегка кивнув Джимми, Джонси глубоко вздохнул, отбрасывая слегка отросшие пряди назад, и Роберт немного робко объявил первую песню, Train Kept a rollin‘, их самую первую песню на самой первой репетиции. Джимми считал это символичным, и поэтому они открывали этой песней каждый свой концерт. Университет графства Саррей не стал исключением. Бонзо ворвался как всегда неожиданно, и Джонси вдруг ощутил полную свободу и спокойствие. Теперь все точно будет как надо. Он отсчитывал такты до своего вступления, прекрасно зная, как этим пренебрегал Бонзо, внимательно сейчас наблюдавший за кивками его головы и одновременно за движениями Джимми. На этом строилась их магия. Не всегда нужен был счет, чтобы все сыграть идеально. И не всегда нужно было играть идеально, как говорил Джимми, это было слишком скучно. Слегка расслабив плечи, он вступил, и дальше его мозг словно погрузился в туман. Его пульс был пульсом барабанов Бонзо, его пальцы были продолжением и эхом гитары Джимми, пронзительный вокал Роберта звучал в ушах, заставляя кровь биться в конвульсиях где-то у висков. Он стал частью, частичкой, плотно держав в руках одну из нитей, плетущей магию. Шум толпы в зале ушел на задний план (Джонси действительно их почти не слышал за грохотом барабанов Бонзо), и он кидал взгляды в зал, видя то же самое чувство в глазах зрителей, чувствуя, что они находятся в таком же трансе, как и он сам, подчиняясь мелодии Джимми. Dazed and confused всегда действовала на людей особенно сильно, и Джонси слишком любил ее, придумав бешеную середину, которую они с Бонзо очень любили играть. Это был только их момент. Бонзо ловил каждое движение Джонси, каждый его легкий кивок, и всегда знал, когда, что и как заканчивать. Идеальная синхронизация. Они дополняли друг друга, они вели эту магию дальше и дальше, рвав сердца людей на куски, и Роберт с Джимми завершали дело, ведя свою собственную линию «переклички», как называл их взаимодействие Бонзо. Песня шла одна за другой практически без перерывов, и Джонси не хотелось заканчивать, он был так возбуждён, что готов был играть ещё и ещё, пока не упадет замертво, и он ощущал кожей, как Бонзо хотел того же, никогда не останавливаться. Публика в зале пришла в неистовство на How many more times, и Джонси показалось, что лучше эту песню они никогда до этого не исполняли. Он чувствовал себя неуязвимым, непобедимым, ОНИ были непобедимы. Они могли все. Но даже не это чувство приводило его в такой восторг, а ощущение правильности, естественности происходящего. Джонси не мыслил себя больше на другом месте. Это был его дом, это была его жизнь. Это была жизнь Джона Пола Джонса. Концерт продлился без малого 2 часа, несмотря на то, что они сыграли всего 10 песен, и когда они ввалились в гримерку, наступила холодная октябрьская ночь. Джонси не ощущал этого, он не ощущал ничего, кроме по-прежнему съедавшего его изнутри желания. «Секс» с публикой в зале был хорош, но теперь ему хотелось чего-то осязаемого, того, что можно сжать в пальцах до хруста костяшек и врывать стон удовольствия. Джимми и Роберт повалились на небольшой диванчик, Питер что-то увлечённо им говорил, Бонзо стоял в углу, вытирая от пота полотенцем лицо, и у Джонси болезненно запульсировало в паху. Ну почему Джон всегда надевал такие сексуальные блузки на концерты?.. Идея Джимми одеваться в лучшие рубашки на свой вкус, но при этом стараться не выбиваться из общего стиля пришлась по душе всем, но Джонси только сейчас осознал, на какой зыбкой почве он стоял после концерта с адреналином вместо крови в венах. Он поймал на себе до боли знакомый взгляд темных глаз. Джонси улыбнулся — они совпадали с Бонзо даже в этом. Коротко бросив «мы скоро вернёмся» Джиму и Роберту, Джонси буквально вылетел из гримерки, слыша шаги Борзо за собой. Вдруг он схватил Джона Пола за локоть и шепнул: — Сюда. Бонзо втолкнул Джонси в небольшую комнатку, кажется, вторую раздевалку, запирая дверь на хлипкий замок, и Джонси тут же взял инициативу на себя, вжимая Джона в стену с такой силой, что у того ненадолго вышибло дух. Остатки кислорода Джонси забрал глубоким поцелуем, проникая языком в его рот. Его руки сжали ягодицы Бонзо с такой силой, что тот довольно громко простонал ему в рот. Джонси ненадолго отстранился, выдыхая: — Ты хочешь, чтобы весь университет узнал, чем мы с тобой тут занимаемся? — Мне кажется, весь университет уже давно понял, чем мы с тобой планируем заняться после концерта, увидев, как мы мило переглядывались, — о боже, эта ухмылка на лице Джона сводила Джонси с ума, заставляя все в паху пульсировать еще сильнее. Джонси снова припал к его губам, не давая договорить, и его пальцы нашли пуговицы на блузке Бонзо, расстёгивая их с таким рвением, что ткань и нитки трещали. — Эй, не порви, мне ещё выступать в ней, — выдохнул Бонзо, впрочем, никак не препятствуя Джонси раздевать его дальше с прежней скоростью. — А нечего надевать такие блузки на концерт! — прошипел Джонси, наконец снимая ее с Бонзо, и тот последовал его примеру. — Беру пример с тебя, милый, — ответил он, — почему тебе можно трахать меня взглядом на концертах на глазах у сотни людей, а мне нет? — Ладно, заткнись, иначе мы так и будем трахать друг друга только взглядами, — изнеможенно выдохнул Джонси, припадая к ключицам Бонзо и находя пальцами его соски. Джон шумно выдохнул, переходя на ягодицы Джонси и сминая их в пальцах, одновременно прикусывая губу от возбуждения и болезненных поцелуев Джонси на его шее. Опустившись руками ниже по груди, Джонси без лишних промедлений нашел застёжку штанов, проникая рукой дальше, сжимая пульсирующий член так, что Бонзо едва не заорал. Ещё секунда, и он прижмёт Джонси к стене и трахнет так, что у того подогнутся колени. Но он сдержался, чувствуя, что сегодня ведет Джон Пол. Этот концерт словно вселил в него снова того Джонси, который так редко появляется, и потому Джон предвкушает каждый раз такой грубый и быстрый секс. Джонси оторвал его от стены, приметив маленький диванчик в углу, и толкнул на него, по пути снимая штаны с себя с Бонзо. Джонси слишком нравилось заниматься сексом сидя, и Бонзо ему не препятствовал, дав усадить себя. Джонси тут же уселся сверху, потираясь поясницей о твердый член Бонзо и тихо постанывая от контакта собственного члена с кожей Джона. Ему не хотелось больше прелюдий. Бонзо изо всех сил старался не стонать, сжимая кожу на ягодицах Джонси до красных пятен на них и затем поглаживая ее. Джон Пол понял его и тут же зажал ему рукой рот, переходя губами на его ухо и начав медленно насаживаться на член. Это было каким-то издевательством, но Бонзо одновременно с этим стало так хорошо, что он не выдержал и сорвался на быстрый темп. Джонси шумно выдохнул ему в ухо, водя языком по ушной раковине, а потом тихо стонал, когда Бонзо ускорил темп настолько, что едва мог успевать глотать воздух, и все так же продолжал вылизывать ее. Бонзо не смог продержаться и 5 минут, со стоном кончив. Спустя пару минут кончил и Джонси, повалившись на Джона и пытаясь перевести дыхание. У них никогда не было такого (курсивом) секса. — Ну и как тебе? — спустя пару минут спросил Бонзо, все ещё пытаясь отдышаться, — лучше с публикой трахаться или со мной тут? — Предпочитаю все, но по очереди, — с усмешкой выдохнул Джонси, — я не прогадал, когда решил втянуть тебя в эту группу. — Теперь я тоже это понимаю, — хмыкнул Бонзо, притягивая к себе Джонси и нежно целуя его. Им пора было возвращаться. Хотя кто знает, вдруг Джимми с Робертом тоже провернули нечто подобное в гримерке? Послеконцертное возбуждение никого не щадит.***
На первой неделе ноября, спустя 10 дней после дебюта на родине, они снова собрались для записи альбома, а Джимми внезапно пришел самым последним, заставив нервничать даже Роберта. Он зашел в комнатку так стремительно, что чуть не сбил несколько тарелок у Бонзо на установке, и с широкой улыбкой и поднятой вверх рукой с газетой провозгласил с плохо скрываемой городостью: — Первая положительная рецензия о нас в прессе! Хоть и небольшая, но уже имеет вес, — Джимми положил газету на стол, и все подтянулись поближе, чтобы разглядеть крошечную фотографию и несколько строчек текста слева наверху на 4 странице газеты. — ты уверен, что кто-то это заметил? — хмыкнул Бонзо, — только такой фанат, как ты, смог бы найти это в такой заднице. — Ну наша Синди не работает в крупных изданиях, — резко заметил Роберт, и Бонзо уставился на него удивлённо: — Синди?.. это та самая из бара? — Да, — проговорил Роберт, и Джимми несколько раздраженно вмешался: — Мне может кто-нибудь пояснить, что тут происходит? — Я тебе про нее говорил, Пейджи, — тут же как можно спокойнее и ласковее заговорил Роберт, — она оказалась журналисткой, и я решил позвать ее и Энн на концерт. — И Энн тоже?! — рявкнул Бонзо, — а меня не забыл спросить? — Ты что-то имеешь против друзей на концерте? — вступил Джонси, предчувствуя бурю и сжимая руку Бонзо, — я позвал Фредди тогда, он был в восторге от тебя, между прочим! — Больше не считает, что я тебя просто трахаю и больше ничего? — хохотнул Бонзо, тут же остывая, — в любом случае, я рад, что они были. — И это отлично повлияло на наш имидж в прессе, который перешивал по негативным отзывам гораздо сильнее! — тут же вступил Джимми, все уводя в экономическую тему, — она написала, что «если вы хотите взлететь на воздух, впасть в транс и одновременно стать самым счастливым человеком на земле, то вам нужно попасть на концерт Led Zeppelin!» Я считаю, это успех! — Несомненно, — с улыбкой кивнул Джонси, — все в ожидании нашего альбома. — Но это ещё не все сюрпризы, — Джимми загадочно улыбнулся, складывая пальцы в своей любимой манере. — Ну не томи уже! — не выдержал Бонзо, — курить охота. — Ещё успеешь покурить, Джон, причем лучших американских Мальборо, потому что на Рождество мы едем в тур по Америке! — провозгласил Джимми. Одновременно случилось несколько вещей: Роберт так ахнул, что Бонзо подпрыгнул и сбил одну из злосчастных тарелок, которая с грохотом упала прямо Джонси на ногу. Пока все матерились и пытались реанимировать ногу Джона Пола, Джимми терпеливо ждал реакции. — А почему нельзя было чуть попозже, чем Рождество? — пробурчал наконец Бонзо, закручивая тарелку назад. — Потому что это не от нас зависит, а контракт есть контракт, — жестко ответил Джимми, — тем более я его уже подписал. — Если мы успеем побыть дома на Рождество, то все отлично! — с улыбкой подытожил Джонси, предостерегающе сжимая руку Бонзо в который раз. Джимми кивнул, и они с громким «ура!» обнялись вчетвером. Рождество они встречают каждый год, а целый тур! по Америке выпадает всего раз в жизни. И они его не упустят. Рождество 1968 года. — Ты уже слышал? — возбужденно заорал Бонзо прямо с порога, стряхивая снег прямо в коридор, что так сильно бесило Джонси, — Элвис вернулся! Сегодня будет показ его концерта! — Насколько я знаю, об этом было известно давно, — в коридоре появился Джонси, который тут же вступил в лужу из-под снега, и едва с его губ успело слететь первое ругательство в адрес виновника, тот уже бежал за тряпкой. Когда все неудобства в коридоре были устранены, Джон наконец зашел на кухню с огромными пакетами с продуктами — Джонси решил устроить кулинарный марафон из любимых блюд. Тут были ингредиенты и на пирог, и на рагу, и на индейку, и на пудинг, и кажется, даже на любимый торт Бонзо с детства. Джон обожал смотреть, как Джонси готовит. Завтра им предстояло отправиться в Америку на целый месяц, и поэтому повсюду валялись вещи и в гостиной стояли почти упакованные цемоданы — вылет был завтра утром. Они решили просто приготовить еды на праздник и в дорогу и посмотреть телевизор. Но теперь все обещало быть гораздо интереснее! Хотя Джонси, наверное, предпочел бы посмотреть что-то другое. Программа начиналась в 8 часов, и Джон с необычным для него рвением по части готовки (в последнее время она его даже раздражала) принялся помогать Джонси нарезать все и отправлять в духовку. Они закончили за 5 минут до начала, и Джон был уже так возбужден, что чуть не выронил пирог на пол, когда доставал его из духовки. Джонси выпроводил его из кухни, отправив включать телевизор и переставлять столик поближе к дивану, и быстро все убрал, испытывая почему-то необычайное волнение. Элвис так и не стал его любимым исполнителем, но в последнее время он скучал по его песням, без конца крутившимся по радио. Теперь они с Бонзо часто забывали его включать, так как были слишком погружены в собственные мелодии. Да и ничего хорошего они там услышать не могли. Элвис так сильно и так прочно вошёл в его жизнь вместе с появлением Бонзо, что Джонси уже не представлял жизнь без его пластинок в своей коллекции. И теперь он снова возвращается. Как и он, Джонси, к тому, чего так давно хотел — к написанию музыки. Он пришел как раз вовремя — программа только началась, и Элвис вот-вот уже должен был начать петь. Бонзо сидел неподвижно, прикованный к экрану, словно загипнотизированный. — А он совсем не изменился, — проговорил Джонси, ставя еду на стол, — так необычно видеть его в этом ящике снова. Бонзо ничего не ответил. Его взгляд был прикован к темной фигуре в центре — Элвис был в непривычном для себя образе, черном кожаном комбинезоне и в кожаных полуботинках. С гитарой наперевес он выглядел эффектно. И он начал петь. Первая песня была «That’s all right mama». Джонси сразу вспомнились его первые дни с новой группой — солнечный сентябрь, он укладывает «ламповую» причёску, ожидая, что будет прекрасно и ровно, все будет точно и правильно. И впервые сталкивается с Бонзо. Он переворачивает его жизнь. Когда Элвис заиграл «Trouble», перед глазами Бонзо вдруг возникла картина, как он делает очередную подлянку ненавистному профессору Джонси и думает, как затащить Патти в постель… Как же давно это было. Он был таким ребенком, таким потерянным, таким безнадежным. Вот он приходит к Джонси на частные занятия пьяным, просто чтобы позлить его. Элвис заиграл попурри из нескольких старых песен. Его голос креп с каждой песней, и природное очарование никуда не делось, оно засияло ещё ярче. Перед глазами у Джонси мелькали картинки, как диафильм: вот их первые занятия с Бонзо дома, хаос, его ненависть, постоянные глупые розыгрыши и поступки, и ненависть, ненависть ненависть, граничащая с безумием и страстью… В этом был весь Бонзо. Заиграла «Love me tender», и Джонси вспомнил, как ненависть Джона чуть не погубила все, что они построили. Его самый лучший, самый эмоциональный и самый добрый в мире Джон Бонэм. Его рука нашла сухую ладонь Бонзо, и тот обхватил ее так, словно это было его единственным спасением в потоке одолевших воспоминаний. Время остановилось, секунды перетекали в часы, в дни, в годы… Heartbreak hotel. Ненависть Джона и терзания так велики, что он заставляет страдать Джонси, не осознавая, как сильно любит его. Жизнь Джона Пола — полнейший хаос из бесконечных бокалов джина, болезней, ужасных моментов с Бонзо и туалетами в конце коридора, страх, страх, страх… One night. Пик боли и безнадежности, и Бонзо, молящий о прощении на коленях… Это начало чего-то совершенно нового. Blue Christmas. Их первое Рождество вместе, после всего, что они пережили. Love me. Для Джонси это было начало полного доверия, когда они медленно покачивались в такт ей в гостиной Бонзо после дня рождения Джона Пола. Они крепко держались за руки, не отрывая взгляда от экрана. Они очнулись, когда объявили последнюю песню. If I can dream. Они одновременно повернулись друг к другу. В ней звучала надежда. Надежда, когда Бонзо так хотел быть рядом с Джонси, не осознавая в полной мере, почему именно, и когда Джонси начал чувствовать пульсацию жизни в хаосе, который принёс Джон в его до тошноты «правильную» жизнь. — Ты был таким неправильным всегда, — вдруг проговорил Джонси, улыбаясь как-то по-особенному, словно сияя изнутри. Элвис уже в белом костюме пел финальные строчки. — Ты тоже, — Бонзо улыбнулся в ответ, просто потому что не мог иначе. Если улыбается Джонси, то улыбается и он, так было всегда, есть и будет. — Я никогда не говорил тебе, как благодарен за то, что ты тогда впервые пришел пьяным на мое занятие и разрушил всю мою жизнь, — со смешком проговорил Джонси, и Борзо смущенно опустил глаза. Программа закончилась, но они так и сидели, ловя призраки воспоминаний во взглядах друг друга, — это была не моя жизнь, и ты показал мне это. — Я сотни раз творил такой страшный бред и столько ошибался, но никто и никогда не принимал меня таким, какой я есть, и не прощал столько всего, — Бонзо сжал ладонь Джонси ещё крепче и твердо проговорил, выделяя каждое слово: — Я тебя люблю. Я всегда буду тебя любить, и никакая система, никакие обстоятельства больше никогда не разлучат нас. — Ну разве что смерть, — заметил Джонси со свойственной ему прагматичностью, — в жизнь рок-звезд она может прийти слишком внезапно. — А я покажу ей средний палец и убегу к тебе, — хмыкнул Бонзо, притягивая к себе Джонси, — потому что хрен кто заберёт меня у тебя! — И меня у тебя, — прошептал Джонси, крепко обнимая его, — я тоже тебя люблю, мой самый неправильный и самый идеальный Джон Генри Бонэм. Я так сильно тебя люблю. И Джон поцеловал его. На губах Джонси ощущался солоноватый привкус слез. Бонзо аккуратно убрал их языком. Он всегда будет рядом, чтобы вытирать слезы Джонси и хохотать с ним до боли в животе. Телевизор продолжал шуметь на фоне, за окном шел густой и пушистый снег, кто-то пел наверху и оглушительно смеялся, елка переливалась всеми цветами на любимых игрушках Джонси и Бонзо, индейка отчаянно остывала на столе, и соус с тарелки медленно, но верно стекал на пол на ковер. Завтра их ожидал самолёт в Америку, где они проведут целый месяц тура и будут постепенно продвигать дебютный альбом, Роберт будет как всегда жаловаться на отсутствие фена в номерах, Джимми будет невозмутимо доставать каждый раз из чемодана свой собственный и выдавать ему, Джонси будет сидеть в уголке и раскладывать нарды (в последнем туре он очень полюбил эту игру, когда не было возможности сбросить напряжение более приятным способом), а Бонзо будет материть всех и вся и выпивать все содержимое мини-баров. Завтра их «свинцовый цеппелин» начнёт свой взлет. И все это вместе ощущалось таким правильным.КОНЕЦ