Омут

Утро встретило его лучом солнца, назойливо падающим прямо на подушку, и надрывными трелями птиц. Прохладный ветер, слегка прелый, пахнущий стремительно угасающим летом, шевелил занавески. Даниэль сел на постели, оглядываясь по сторонам и пытаясь вспомнить, что изменилось в бедной обстановке комнаты за прошедшую ночь, но воспоминания ускользали, а через какое-то время окончательно растворились, оставив после себя только мерзкое тревожное ощущение. Он умылся, переоделся и спустился вниз, в общий зал «Мельницы», где, ожидаемо для утра буднего дня, было пусто. За одним из столов, качая в руках кружку, сидела девица, которую Даниэль мельком видел вчера с Габриэлем. Девица, заслышав шаги, вздрогнула, обернулась, но, увидев его, только меланхолично повела плечами и вернулась к разглядыванию напитка. — Фройляйн, — обратился к ней Даниэль. — Я хотел бы позавтракать. — Завтракайте, — отозвалась она. — Фрау Кох скоро вернется. Я здесь не работаю. — Прошу прощения, — Даниэль сел напротив. — Тогда что вы делаете здесь в такую рань? — Не ваше дело, — огрызнулась девица обиженно, но тут же ответила на вопрос. — Прячусь. — От кого? — От отца. И от брата. Что-то в ней — задавленнный тон, тяжелый, но будто бы извиняющийся взгляд исподлобья, нервные движения и то, как она поспешила одернуть рукав, пряча расплывшийся грязно-желтый синяк на руке, — заставило Даниэля вздрогнуть и неосознанно сжать кулаки. В ушах зазвенело, и ему потребовалось усилие, чтобы сконцентрировать взгляд на кружке в ее руках. — Как вас зовут? — Элиза Циммерман, — представилась она. — А вас — Даниэль. Вы друг Габриэля. — Может, вы еще и знаете, откуда я? — Из Англии. Габриэль вчера сказал. Вернулась хозяйка. Даниэль заказал завтрак для себя и своей собеседницы — она не протестовала, хотя и выглядела смущенной. Фрау Кох создавала впечатление женщины надежной, знающей цену себе и окружающим: с Даниэлем она вела себя подчеркнуто вежливо, а к Элизе относилась с явным снисхождением, раз позволяла ей проводить в своей гостинице столько времени, так еще и прячась от родни. Яичница с колбасками и еще горячим хлебом подействовали на Элизу хорошо: она стала держаться спокойнее и даже стала разговорчивее. — Много у вас здесь путешественников? — Нет, — ответила она. — До вас приезжал еще один ученый, тоже с Габриэлем — болтливый, но хороший, собирал местные сказки. А больше я никого и не помню. — А сюда не приезжали другие англичане? Где-нибудь год или может быть больше тому назад. Может, какой нибудь профессор? — Нет. Я не помню. По ее тону невозможно было понять, врет она или нет. Даниэль устало вздохнул, думая, что бы еще спросить, как вдруг в «Мельницу» зашел еще один посетитель. Высокий худощавый мужчина, бледный, со вздрагивающим лицом, подошел прямо к ним и положил перед Даниэлем запечатанный конверт. Элиза, увидев его, вжала голову в плечи и уткнулась в свою тарелку, но незнакомец даже не взглянул на нее. Положив письмо, он развернулся и таким же неестественно ровным шагом вышел. — Это… Даниэль взглянул на Элизу. Девица смотрела вслед незнакомцу с непередаваемым выражением страха и презрения. Съежившись на стуле, она сжала вилку так, что костяшки пальцев побелели, и даже когда дверь гостиницы захлопнулась, не до конца вышла из своего ступора. Не понимая ничего, Даниэль взял конверт и повертел в руках. Кроме красной сургучной печати с орлом на нем не было ни надписей, ничего. — Ты знаешь, кто это был? — Баронский, — сказала Элиза. — Их в городе не любят. Они все ему докладывают, так еще и, говорят, душу дьяволу продали. Картина в голове Даниэля по кусочкам складывалась: стало понятно, откуда барон Бренненбургский знал обо всем, что происходило в Альтштадте. Среди посетителей «Мельницы» наверняка были те, кто тут же доложил о нем, правда, оставался без ответа вопрос, чем заезжий англичанин мог быть интересен? С легким трепетом Даниэль сломал печать и развернул письмо, написанное вытянутым, вопреки всем ожиданиям, ни капли не вычурным почерком. Барон Александр приглашал иностранного гостя посетить замок Бренненбург и поделиться последними новостями. Письмо было подозрительным, а за аккуратно подобранными словами явно скрывалось что-то еще. — У егеря заболела дочь, — заговорила она снова. — Все говорили, что умрет, но он вдруг стал ездить в замок почти каждый день, и она выздоровела. И… несколько человек пропали. Говорят, он отдал их барону в обмен, и до сих пор отдает. И не только он. Вот этот, который письмо принес — был весь в долгах, а как связался с остальными баронскими, ростовщик, у которого он занимал, вдруг умер от тифа. — Хватит собирать сплетни! — Габриэль пришел незаметно и неизвестно сколько простоял за их спинами, слушая разговор. — Запугаешь человека, он вообще из гостиницы носу не покажет. Так? — Наоборот, — заметил Даниэль, усмехаясь. — Такие рассказы наоборот только разжигают любопытство. Спасибо, фройляйн. — Фройляйн лучше спрятаться подальше, — сказал верховой. — Ее ищет брат. — Спасибо, — Элиза встала и взглянула на Даниэля со смущением. — И вам тоже. — Не за что… Девица ушла куда-то через заднюю дверцу, и они остались вдвоем. Габриэль плюхнулся на стул и вытянул ноги, с любопытством глядя на распечатанное письмо, но при этом не пытаясь его прочитать. Даниэль сверился с карманными часами — почти одиннадцать утра. По-хорошему, заставлять Александра ждать было бы крайне невежливо, но и идти туда неподготовленным тоже не хотелось. — Какие у тебя планы? — спросил верховой. — У меня? Это ты обещал мне показать сегодня город. — Но тебя ведь позвал барон. Не поехать тоже нельзя. — Не нравится мне все это, — Даниэль вздохнул и повертел в руках бумагу. — Скажи мне, то, что сказала Элиза — правда? — Отчасти. Есть, конечно, человек десять, про которых говорят, будто они работают на барона, и явно не горшки ему чистят, если ты понимаешь, но это… Меньшее из зол. Понятное дело, он им приплачивает, чтобы быть в курсе, но про этих баронских тут таких сказок насочиняли, будто они в подвале собора каждое полнолуние ему молятся. Бред. — А барон действительно такой, что на него стоит молиться? — Нет, — отрезал Габриэль. — Барон как барон. Старый, вежливый, загадочный… По мне так, они все такие. Я думаю, тебе у него понравится — Клаас рассказывал, он тоже увлекается археологией, всякими древностями… Маски вон у него твои были. — Если ты так говоришь, то я поверю. Они покинули гостиницу. Выйдя на улицу, Даниэль невольно поежился — на улице стоял плотный туман, скрывающий все на расстоянии нескольких метров. Пусть он и привык к такой погоде, Альтштадтский туман отличался от того, что было в Лондоне — он, вопреки всем законам логики, казался намного гуще, тяжелее и словно чем-то пах, чем-то неуловимым, знакомым, но в то же время и нет. Габриэль повел его по улице, рассказывая вполголоса о том, как город несколько столетий медленно рос под скалами Бренненбурга, защищенный лесом и холмами, Несмотря на близость к столице, этот край долгое время оставался глухим и неосвоенным, словно люди попросту боялись соваться сюда, пока не появилось необходимости. Улицы были полупустынны: изредка по мощеной улице — одной из немногих — проезжала повозка да иногда навстречу шли горожане с усталыми, серыми, как все вокруг, лицами. Когда мимо них прошел высокий коренастый парень, недобро зыркнувший на Габриэля, верховой скрипнул зубами и скривился. — Брат Элизы, — сказал он через некоторое время, чтобы парень их точно не услышал. — Сволочь отменная. Даниэль ничего не ответил — только сжал кулаки и заставил себя не оборачиваться. Когда они дошли до площади, туман немного рассеялся, и Даниэль смог пусть сквозь дымку, но разглядеть шпиль собора, которому недоставало совсем немного, чтобы проткнуть низко висящие облака. Он не отличался ничем от собора, что стоял в Кенигсберге, Берлине и десятках других немецких городов, но после услышанного рассказа в пинаклях, тянущихся вверх арках и каменном кружеве виделось нечто зловещее — того гляди, попадешься в ажурную паутину или поранишься об острые углы. — Скоро там полнолуние? — спросил он у Габриэля, пытаясь шуткой снять висевшее в воздухе вместе с туманом напряжение. Верховой криво ухмыльнулся, но улыбка пропала с его лица, стоило ему заметить у полуарки снаружи собора невысокую тощую фигуру. Присмотревшись, Даниэль узнал утреннего гонца, который стоял, притаившись, и не спускал с них взгляд. — Скоро, — сказал верховой. — Пойдем. Я довезу тебя до замка. Они прошли несколько улиц, уменьшавшихся по мере того, как отдалялись от центра, и остановились перед небольшим домом, во дворе которого, в деннике — единственной постройкой, за которой хозяин ухаживал, — стоял, копая копытом влажную землю, статный рыжий конь. — Это Гром, — представил Габриэль, давая коню яблоко. — Гром, это Даниэль. — Рад… знакомству. Даниэль, улыбнувшись неловко, не решался подойти ближе, хотя казалось, что Габриэлю этого хочется. Он не раз и не два видел, что делают с теми, кто им не нравится, верблюды, и не хотел испытывать терпение их дальнего родственника, который, к тому же, вовсе не напоминал полудохлую ломовую клячу, а был настоящим красавцем с гладко расчесанной гривой и пусть и потертым, но явно дорогим седлом. На таком коне вполне себе мог ездить какой-нибудь мелкий аристократ, но его хозяином был обыкновенный гид. Габриэль ловко запрыгнул на коня и подал Даниэлю руку. Стоило ему совсем легонько тронуть поводья, Гром двинулся вперед, резво цокая копытами по брусчатке, и даже неровная лесная дорога, ведшая в замок, была ему знакома — он шел ровно, не замедляясь, словно шел по столичной мостовой, а не по узкой тропе, хотя всадник его уверенности не разделял. Габриэль весь напрягся, как струна, и то и дело беспокойно оглядывался по сторонам, еле заметно вздрагивая от каждого постороннего звука. — Не думал, что ты чего-то здесь боишься. — Лес — недоброе место, — ответил он. — Его нельзя не бояться. Даниэль не мог поспорить. В нем самом лес вызывал благоговейный трепет, граничащий где-то на задворках разума с ужасом. Все вокруг казалось одинаковым, и если бы не уверенность в коне, он давно решил бы, что они идут по кругу — настолько знакомо выглядела тропа. В глубине, в тени, виднелись безобразные фигуры, несшие свой дозор уже не одну сотню лет, и словно какой-то голос — неразличимый, одновременно знакомый и нет, — звал туда, вглубь, где несомненно пряталось что-то ужасное. Когда перед ними неожиданно вырос замок, Даниэль наконец выдохнул с облегчением. Ворота были приоткрыты, впуская гостей во внутренний двор. Гром остался ждать их в пустой конюшне, а молодые люди подошли к огромным дверям. Габриэль несколько раз ударил молотком, и после минуты тишины, отдававшейся мерзким тревожным покалыванием где-то в животе, двери отворились сами по себе. «Колдовство», — сказал кто-то из них. Ответа не последовало. Внутри замка пахло древностью. Этот запах, состоявший из пыли, сухого дерева, старинных тканей на стенах, солнечных лучей, проникавших сквозь толстые мутные стекла, был знаком Даниэлю как никакой другой. Они прошли по длинному широкому коридору и вышли в холл, где их уже дожидался хозяин — барон Александр фон Бренненбург. Невысокий, но все равно статный мужчина преклонных лет стоял, опершись на трость с костяным набалдашником в виде птичьего черепа с острым клювом. Что-то в его благородном, но испещренном морщинами лице, недобро прищуренных глазах разного цвета, бледных тонких губах притягивало взгляд, но вместе с этим - пугало своей чужеродностью. Двинувшись, словно статуя сошла со своего постамента, он сделал несколько шагов вперед и остановился. — Ваша светлость, — Габриэль поклонился, и Даниэль последовал его примеру. — Здравствуй, Габриэль. И вы… — Даниэль, ваша светлость. — Даниэль, — повторил барон, улыбнувшись, и от этой улыбки в голову Даниэля словно вонзилась иголка, и пришлось с силой закусить щеку, чтобы не выдать себя. — Рад наконец с вами встретиться. — Взаимно, ваша светлость. — Вы можете быть свободны, Габриэль, — сказал Александр. — Я пошлю за вами, когда потребуется сопроводить Даниэля обратно. Верховой кивнул, молча поклонился и поспешил уйти, оставляя Даниэля один на один с бароном и с замком. Массивная дверь за его спиной протяжно заскрипела, и полоса света скользнула по лицу Александра, выхватывая светло-зеленый глаз. Барон вновь улыбнулся и махнул рукой, приглашая Даниэля пойти за собой. — Сказать по правде, я надеялся, что вы приедете, Даниэль, — сказал он, идя по коридору без окон, вдоль которого горели факелы. — Хотя и не смел этого ожидать. — Вы… Знаете меня? И знали, что я приеду? — Я многое о вас слышал. Герберт, да упокоится он с миром, был моим близким другом и многое рассказывал о вас — на основе этих рассказов я и решил, что вы рано или поздно прибудете почтить его память. — Я жалею, что тогда не поехал с ним, — ответил Даниэль. — И многое бы отдал, чтобы узнать, как именно он умер, и… умер ли вообще. — Для меня этот день как будто был прямо вчера, — сказал Александр с неподдельной скорбью в голосе. — Мы втроем — Герберт, я и месье Флорбель, еще один наш друг, отправились на охоту, и конь Алоизия в один момент как будто взбесился — забрыкался и понесся, куда глаза глядят. Я приложил все возможные усилия, но в итоге через месяцев нашли один только лошадиный череп. — Профессор любил охоту, — кивнул Даниэль, вспоминая, с каким упоением Герберт рассказывал о трофеях, украшавших его особняк в Лондоне. — Вы сказали, с вами был еще месье Флорбель? — Он скончался несколько месяцев назад. Я получил письмо от его дочери — она планировала визит, обсудить некоторые вещи, доставшиеся от отца, но, видимо, передумала. Я остался последним, кто помнит, что тогда случилось и, должен признаться, это тяготит. Губы Александра тронула горькая улыбка. За короткое время Даниэль уже проникся к нему сочувствием — он представлял, каково это, оставаться одному и нести бремя памяти о тех, кто ушел. Не могло не трогать и тепло, с которым он отзывался о покойном Герберте — профессор был для Даниэля куда ближе, чем просто наставник. Герберт стал тем, кто разглядел в нем потенциал и позволил почувствовать вкус настоящей жизни — яркой, полной открытий и испытаний, которые он помогал преодолевать. Он дал Даниэлю то, в чем он так нуждался с самого детства — поддержку и принятие. Александр проводил его в небольшую уютную комнату, где тлел камин, не позволяя толстым каменным стенам выстыть. Усадив гостя в кресло, он достал из буфета бутылку и разлил вино в два мутноватых хрустальных бокала. — За Герберта, — произнес он, салютуя. — За Герберта, — отозвался Даниэль. Они выпили. Вино ударило в нос резким ягодным запахом, разлилось по языку приятной горечью, а затем — теплом по всему телу. Сделав еще один глоток, Даниэль поставил бокал на столик и взглянул на барона. Александр поднял бокал, разглядывая вино на свет, а затем повернулся к своему гостю. — Не будем о грустном, — сказал он. — Расскажите лучше, что нового в старой доброй Англии? Даниэль замялся, не зная, что ответить. Профессор был членом нескольких известных в Лондоне клубов и каждую неделю посещал то один, то другой, но его ученику туда путь был заказан, да и он не горел желанием. В университете все тоже шло своим чередом — от смерти Герберта быстро оправились, хотя каждый студент чувствовал, что с его уходом пропало что-то значимое. — До меня доходили слухи, что среди Дилетантов многие радовались исчезновению профессора. — Ах, эти, — Александр скривился и махнул рукой. — Они могут сколько угодно считать себя археологами и антикварами, но с Алоизием им никогда не сравниться. Он один — даже в большей мере, чем я или месье Флорбель — представлял, с чем имеет дело. — Что вы имеете в виду? — Многие ваши находки гораздо ценнее, чем могут показаться на первый взгляд, — объяснил барон с улыбкой. — Уверен, вы и сами не раз об этом думали, Даниэль. Даниэль улыбнулся в ответ и глотнул еще вина. Они обменялись несколькими сплетнями, вспомнили даже Клааса — барон отзывался об ученом хорошо, упомянув, что они оба удовлетворили интерес друг друга. Александр со всех сторон показывал себя учтивым хозяином, хотя Даниэля смущало то, что он не увидел ни дворецкого, ни даже горничную. Конечно, несмотря на внешние размеры замка, на самом деле использовалось куда меньше комнат, но даже их нужно было убирать, топить, и сам барон был слишком стар и знатен, чтобы самому готовить себе еду и мести полы. Заметив смущение в глазах своего гостя, он предложил развеяться и взглянуть на его коллекцию древностей — большая часть из них была презентами Герберта, какие-то вещи привозил младший брат, путешествующий по всему миру, какие-то, возможно, добыл сам Александр, когда был еще молод. — Это тоже подарок моего брата, — описал барон уродливого вида фонтан, ракушку, из которой с одной стороны выглядывали мраморные женские ноги, а с другой — вытягивался металлический позвоночник, который венчала голова младенца. — Занятная вещь, ничего не скажешь. Бесценные гобелены, вазы и даже оружие в инкрустированных рубинами, аметистами и нефритами ножнах завораживали. Даниэль разглядывал артефакты, не смея даже дышать рядом с ними, не то что касаться витрин. Александр, довольный такой реакцией, рассказывал историю каждой вещи, как будто получил ее только вчера. Наконец, оторвавшись от созерцания изогнутого кинжала из темной стали с волнистым рисунком, Даниэль поднял глаза и оцепенел. Со стены на него смотрела маска. Выражение лица маски было холодным и бесстрастным — но Даниэль ясно видел в пустых провалах глазниц, в тонких стальных губах злую ухмылку Алжирской пустыни. Воздух вокруг витрины задрожал, словно от зноя, и сквозняк откуда-то из глубин замка пахнул песком, жаром и кровью. — Возьмите зонтик, — прозвучало в ушах Даниэля. — Лучше быть посмешищем, чем мертвецом… — Все хорошо, Даниэль? — тяжелая рука легла ему на плечо, возвращая обратно, в прохладную Пруссию, где не было никаких гробниц, пустыни, злых и насмешливых арабских лиц. — Ты побледнел. — Эта вещь… — он выдавил из себя улыбку, хотя казалось, что получилась гримаса. — Навевает воспоминания. — В самом деле, — ответил Александр. — Вы ведь провели с ее высочеством Тин-Хинан много времени. Хотя прекраснейшей из леди ее не назовешь… Он взял маску за подбородок и приподнял, и если бы на ее месте была живая женщина, она бы наверняка вскрикнула от боли. В разноцветных глазах барона промелькнул злой, гневный огонек, словно у него было что-то личное к туарегской принцессе, и он вдруг сорвал маску с гвоздя, на котором она висела, и швырнул на пол. Металл — хотя теперь Даниэлю было очевидно, что она была на самом деле сделана из камня, причем очень хрупкого, — разлетелся на мелкие осколки. — Ваша светлость! — воскликнул он. — Что вы делаете?! — Я заплатил за эту вещь достаточно, чтобы это позволить, — сказал барон. — Будьте уверены, Даниэль, этот мусор — далеко не самое ценное, что вы нашли в гробнице. А теперь — пойдемте. Вам следует вернуться в город. Я уже послал за Габриэлем.