Доверие

— Саш, ты мне доверяешь? — Ярик смотрит в упор. Мягко, но чертовски уверенно. Наверное, так, как Саша сам когда-то смотрел в их первый раз. В тот первый серьезный раз, когда отчаянно краснеющий и нервно дергающийся Ярик просил его не останавливаться, просил пойти до конца и хотел окончательно и бесповоротно ему отдаться. Саша утверждал, что все это необязательно, что существует сотня способов доставить друг другу удовольствие и совершенно необязательно заходить так далеко. Но горящая в глазах напротив уверенность вперемешку с желанием говорила красноречивее любых слов. Яр боялся тогда, Саша это ощущал и понимал всю свою ответственность: не навредить, не причинить лишней боли, заставить чувствовать себя особенным. Желанным. Все это Ярик чувствовал и тогда, и все последующие разы. А теперь он вырос. Он рядом, и он хочет, чтобы это почувствовал и Саша. — Я обещаю, если ты скажешь прекратить, я тут же остановлюсь, — голос звучит успокаивающе, осторожно, словно его обладатель боится, что Саша вскочит и убежит. Закроется от него. Не поверит. Саша верит, правда верит, иначе ни за что бы не согласился. Но не может справиться с упрямящимся происходящему телом. Он чувствует себя странно и до ужаса глупо. Привыкший всегда контролировать ситуацию, чаще дарить ласку, чем её получать, он искренне не знает, куда себя деть. Отчаянно избегая смотреть в лицо Яру, он прикрывает глаза, концентрируясь на горячих прикосновениях рук. Сегодня — каких-то уж слишком осторожных и нежных. Ярик гладит его по бедру, сначала с внешней, потом и с внутренней стороны, ненавязчиво подталкивает его раздвинуть бедра. Вроде бы привычный жест, но даётся он безумно тяжело, так, словно ноги налились свинцом: потому что под поясницей подушка, потому что слишком. Всего слишком. Хочется вывернуться и позорно сбежать. Но Саша лишь бурчит недовольно: — Заканчивай уже с этим, не хрустальный, не сломаюсь. Ярик понятливо хмыкает, однако продолжает действовать слишком неторопливо. Щелкает крышка смазки, и Сашу пробирает вдруг нервной дрожью. Предвкушения. Это же Ярик, все в порядке. Ничего не изменилось, просто он сам готов наконец довериться. «Дорос, наверное», — глупо хихикает противный голосок подсознания.

***

Когда Ярик предлагает это, не столько смущенно, сколько осторожно, словно боясь реакции, Саша теряется и искренне не знает, что ответить. Можно было бы даже сказать, что предложение, а может быть даже и просьба, его пугает. Так, словно кто-то в жаркий день внезапно брызжет в него, разомлевшего и расслабленного, ледяной водой: не окатывает с головой, но отрезвляет и заставляет встрепенуться. А у Ярика, напротив, в глазах голубых, широко открытых и искренних, столько нервного возбуждения вперемешку с надеждой, что чуть было не сорвавшееся с губ резкое «нет» так и застревает где-то в горле, под нервно дернувшимся кадыком. «Да ладно, можно подумать, ты не знал, что рано или поздно этот день настанет», — гадко звучит в голове его собственный голос, и Саша понимает, что не может с ним не согласиться. Ярик взрослый уже совсем. Забавно, что замечает он это далеко не сразу и не постепенно, а как-то внезапно, почти одномоментно. Вот так сейчас, стоя в общей гримерке перед зеркалом, чуть позади. Ярик крутится у самого столика, поправляя волосы с недовольным выражением лица: непослушные русые пряди никак не хотят ложиться в нужную сторону. И Саша вдруг безбожно зависает. От того маленького, совсем уж хрупкого и пугливого мальчишки, с которым он познакомился несколько лет назад, почти ничего не осталось. Вернее, мальчишка-то все еще здесь, все такой же родной, в меру неуклюжий, в меру трогательный, но такой чертовски взрослый. Добившийся своего и продолжающий напролом идти к своим целям, строящий огромные планы и планомерно, уверенно их воплощающий. Саша замечает, что даже сутулиться Ярик стал меньше, как будто необходимость закрываться от окружающего мира, зажиматься, постепенно стала отпадать. И сам Ярик стал этому миру открываться. А сейчас у него двухдневная щетина на ещё больше заострившемся, совсем потерявшем детскость лице, и глаза пронзительные, голубые-голубые, кажущиеся ещё больше от чёрного макияжа на пол-лица, напоминающего маску. Как у супергероев. Или скорее суперзлодеев. Даром, что тема выступления на этом фестивале — что-то на постапокалиптическом. Из разряда «Безумного Макса». Прикид у него, словом, тоже соответствующий: чёрный с каким-то светло-бежевым вперемешку. Неаккуратные длинные края мантии до колен, штаны рваные на коленках, а на ногах толстая платформа, выгодно ровняющая их в росте. И теперь Ярик стоит перед ним, осторожно заглядывая в глаза, словно ищет там что-то, и внезапно уже не он по обыкновению нервно теребит рукав, а сам Саша. Он обнаруживает себя стиснувшим в пальцах несчастную ткань мантии на руке до побелевших ногтей. И не знает, что сказать. Даже не может толком сформулировать свои чувства и эмоции, и уж тем более не может признаться, что где-то в этом сгустке эмоций бьется страх. — А вот это сейчас очень внезапно было, — он пытается отшутиться. — И очень в тему, особенно за пять минут до выхода на сцену. Ярик смотрит на него странно, чуть склонив голову, и выдает совершенно серьезно: — Я давно хотел, просто… Не знал, как подойти. А сейчас увидел тебя, и оно само вырвалось. Где-то вдали гудит ждущая их толпа. Саша сглатывает. Снова. И снова мельком бросает взгляд в зеркало, где позади Ярика отражается он сам, внезапно кажущийся каким-то маленьким и испуганным. И весь его образ, вразрез Баярунасу, полностью чёрный в несколько слоёв. И длинная мантия до середины голени, и такая же чёрная полумаска из грима на лице, и кое-где вдоль косого пробора выбеленные волосы делают его похожим совсем не на выживальщика из апокалипсиса. Скорее, на какого-то чертенка прямиком из преисподней. Или мрачную анимешку. — Слушай, давай мы это до дома оставим, хорошо? — Саша поднимает руки в будто бы защитном жесте. — Нам сейчас отыграть надо, сам же знаешь, сосредоточиться. — Извини, сосредоточиться не получится, — Баярунас ухмыляется уже игриво, — пока ты рядом в таком виде. Ты просто… Видишь, даже слов подобрать не могу! — улыбка становится ещё шире, а в глазах чертики скачут. Саша теряется ещё больше, особенно когда Ярик делает шаг к нему, протягивает руку и ненавязчиво поправляет воротник мантии в районе ключицы. Ненавязчиво, но как-то больно уж собственнически. И пальцы касаются оголенной кожи, холодят. — Помнишь, я когда-то говорил, что пробовал, в юности, — тихо сглатывает Саша, сдаваясь, и Ярик понятливо кивает на его слова, но, кажется, совершенно не придаёт им значения, — и не зашло, ничего особенного я не почувствовал. Не мое это, ну, правда. — Ну, — Баярунас снова сверкает глазами, — это было давно, и знаешь ли, самому себе, ещё и пальцами, это весьма проблематично вначале. Голос звучит так буднично, будто обсуждают они ни больше ни меньше прогноз погоды. Конечно, за несколько лет отношений разговоры подобного рода давно перестали казаться неловкими или даже смешными, но за кулисами, почти на сцене немаленького клуба, набитого народом, кажутся не совсем уместными. — А если это буду я, это же совсем другое дело, — Ярик подаётся ещё ближе, делая вид, что разглядывает невидимые пылинки на чёрной ткани. — Я знаю, как нужно. Ты теперь тоже. Хочу, чтоб ты тоже это почувствовал. Хочу тебя. Саша сдается через три дня внутренних метаний.

***

Скользкие пальцы входят почти легко. Пытаясь вспомнить годы назад забытые ощущения, Саша расслабляется, откидываясь назад, спиной на простынь, тянет носом воздух и старается сконцентрироваться на собственных ощущениях. Непонятно. Немного глупо и самую капельку стыдно. Впрочем, у Ярика, напротив, взгляд такой завороженно-возбужденный, что любые сомнения отпадают как-то сами собой. Он правда постарается понять, в чем тут может быть кайф, особенно если Ярик будет смотреть на него такими глазами. Подавшись вперёд, Баярунас наклоняется, свободной рукой придерживая за колено, и лениво, тягуче целует в приоткрытые губы, ни на секунду не прекращая плавных движений внутри. Это даже трахом назвать сложно, он будто бы играет, помогает привыкнуть и будит непривычное к подобным ласкам тело. Потом замирает на мгновение и достаточно ощутимо давит в одном месте. Саша тихо ахает. Звук приглушенный, вырвавшийся скорее от удивления, но Ярика все равно пробирает от него до самой макушки. — Здесь хорошо? — на всякий случай переспрашивает, хотя по ставшему чрезвычайно сосредоточенным взгляду Казьмина и так становится все понятно. — Очень… странно. Не помню ничего похожего, — Саша хмурится, прислушиваясь к своим ощущениям, и когда Ярик начинает мягко, но целенаправленно давить в нужной точке, прикусывает губу и чуть прикрывает глаза. — Да, кажется, здесь хорошо, — и тут же тихо мычит, ломко сводя брови, когда Баярунас делает особенно сильное и уверенное движение. — А говорил, ничего не ощущаешь, — он облизывает губы. — А сам капец какой чувствительный, оказывается. Я же даже почти ничего не сделал ещё. Кажется, это открытие приводит его в восторг. И с этим сложно не согласиться. Сам Саша помнит, что Ярик далеко не сразу научился получать максимальное удовольствие от подобных манипуляций. Они учились вместе, пробовали, изучали, чтобы прийти к тому, что Баярунас однажды Сашу до чертиков напугал, просто лишившись чувств от особенно сильного оргазма. А теперь вдруг выходит, самого Казьмина — долго и упорно увиливающего — пять минут незамысловатых ласк превращают в разогретый податливый пластилин. Делай, что хочешь, главное, не останавливайся. — Не останавливайся… — тут же озвучивает Саша, чувствуя, как выступает на висках пот. Внизу становится все горячее с каждым движением умелых пальцев. И вот уже хочется подмахнуть бедрами и ноги раздвинуть ещё чуть шире… И черт возьми, почему это внезапно так хорошо и так правильно? Ощущения постепенно начинают нарастать. Плавно, но неотвратимо, как снежный ком. И это так не похоже на все, что приходилось испытывать до этого, что Саше вдруг становится не по себе. Он дергается, хватая свободную руку Ярика в свою, но тот лишь улыбается. И ещё активнее двигает пальцами. Саша инстинктивно разводит колени шире и сам подаётся к дарящей удовольствие руке. Нестерпимо сохнет во рту, и сердце вдруг начинает стучать очень громко, ухая в грудной клетке и отдаваясь в ушах. В глазах начинает темнеть. Хорошо становится настолько, что это на грани с болью, а все тело будто бы превращается в оголенный нерв. А пальцы Ярика тревожат самое чувствительное место неотвратимо и так умело, что хочется закричать. Но получается только тихо завыть на одной ноте, зависнув на грани реальности. — Охренеть какой ты сейчас красивый, — Ярик облизывает губы, сам дыша через раз. У Саши волосы отросшие взмокли, струйки пота на висках блестят и расфокусированный, почти пьяный взгляд. Он воздух судорожно втягивает, почти задыхаясь. — Давай, ещё немного. Отпусти, Саш. — Яр, о боже, боже мой… — Саша всхлипывает совсем уж жалобно и закатывает глаза. «Кажется, я умираю» — отстраненно проносится в голове, но на это сейчас звеняще наплевать. Внутри что-то взрывается. Что-то настолько горячее и сильное, что крик застревает в горле, и выгибает на кровати до хруста позвоночника. Растекается по венам, мышцам концентрированным удовольствием, и кажется, что от него реально можно умереть. Возвращение в реальность медленное, тягучее. Невероятная слабость накатывает и пронизывает до самых кончиков пальцев, и кажется, что каждая мышца в организме подрагивает отголосками былого наслаждения. Встревоженное, но почти светящееся самодовольством лицо Ярика выплывает из темноты. Он нависает над бессильно распластавшимся на кровати Казьминым, гладит и перебирает волосы, мягко спускается на шею и ведёт вдоль пульсирующий венки. — Офигеть, — с трудом разлепив губы только и может выдавить Саша, и Ярик ухмыляется ещё более самодовольно. — Я же говорил! — он опирается на локоть, ложась рядом, нетерпеливо ведёт бедрами, нисколько не скрывая, что сам все еще чертовски возбужден. Впрочем, о собственном удовольствии сейчас он заботится меньше всего, для первого раза Саше однозначно достаточно. — Но, признаться, даже надеяться боялся, что ты сразу сможешь кончить только от пальцев. — Звучит как суперспособность, — Саше бы посмеяться, но сил хватает только на ухмылку. Он, честно говоря, в не меньшем шоке, что бывает… Так. — А теперь представь, что будет, когда я тебя возьму. Сам. Попал ты, Саш. Ярослав наклоняется, выдыхая это Саше в ухо, и мурашки покрывают разомлевшее тело. Попал он — это мягко говоря, и считает так не только Ярик. Они ещё долго лежат, лениво целуются, переплетая конечности, и Саша буквально отсчитывает секунды до того момента, когда окончательно оклемавшийся организм незамедлительно потребует продолжения. А он потребует. И уж точно без тени страха.