«В тот день мы встретились, ты стояла у самой воды, я издалека тебя заметил, помню, меня сразу к тебе потянуло, я подумал: «Надо же, как странно, человек стоит спиной, а меня к нему тянет…»
— Зачем здесь они? — Гермиона Грейнджер надрывно кричала на всю аудиторию. Опешивший Тео, минуту назад рифмующий на полях лекций по Трансфигурации слово «осенний», поднял взгляд на МакГонагалл. Профессор, сжав губы, с безмолвной яростью поправила дугу очков. Он повернулся к ряду гриффиндорцев; указательный палец Гермионы Грейнджер обратился в его сторону. Затем оглядел свой ряд — слизеринцев. Одногруппники зло кипели, но смиренно молчали. — Почему вы не отвечаете, директор? Почему те, кто убил Рона — здесь? — Тео заметил, как пунцовели щёки Драко Малфоя. — Они должны быть в Визенгамоте. — Мисс Грейнджер они были в Визенгамоте, — стойкости Минервы МакГонагалл Тео всегда дивился, — и их, как вы выразились обобщённо о своих одногруппниках факультета Слизерин, оправдали. Теперь заливалась краской Гермиона Грейнджер, хватая воздух грудью. — Если эта сука ещё что-нибудь скажет, я её прикончу, — шипел Малфой. — Но они… — продолжала гриффиндорка, неистово сыпав новыми аргументами. В тот миг время для Теодора Нотта замедлилось настолько, что он мог осязать его ткани кончиками пальцев. В распахнутые окна вторгся поток тёплого сентябрьского ветра. Тео запомнил, как воздух в классе запах клёном и мёдом. Ветер-озорник качнул её волосы, – рассеянные спутавшиеся пряди, неряшливо прокрашенные белой магловской краской. Волосы, похожие на солому. Качнулась прядка белая, затем шоколадная. «Странное совпадение», — подметил Тео: Грейнджер и гриффиндорцы сидели напротив солнца, а они — слизеринцы в тени. Будто сами превратности судьбы определили их стороны. Тусклое усталое солнце щупало её силуэт. Каждая чёрточка, рисовавшая очертания Гермионы Грейнджер, сияла солнечным светом. Тео распахнул глаза, потёр их. Присмотрелся. Он не сошёл с ума. Она и вправду сияла. Пылинки, освящённые солнцем, кружили в воздухе. Вокруг неё одной. Нотта захлестнуло так, что он хотел тут же подняться и прыгать на месте от счастья, выбежать из класса, мчаться как ветер по бесконечным коридорам. Будь у него больше смелости, он остановил бы каждого встречного — вплоть до первокурсника или Филча и рассказал об этом неописуемом чувстве, что текло и пульсировало по венам. Кажется, это похоже на любовь. — Выйдите из класса, мисс Грейнджер! Яростный тон МакГонагалл вернул Нотта в реальность. Тот рассеянно мотнул головой, будто бы обращались к нему. Она, трясясь, зарыдала и понуро поплелась к выходу, заламывая руки. Тео стало горько. Он, кривясь, сглотнул собравшуюся во рту слюну. Он испытывал стыд. То ли от чувства бессилия, то ли от захлестнувшей её боли, что словно вирус передавалась ему по воздуху. — Тебя эта сука тоже бесит? — Рваный шёпот сидящего рядом Драко.***
Нельзя было счесть бесконечных башен Хогвартса. Ведь, как известно, были большие — спальни факультетов, учебные классы. А были маленькие, узенькие башни. Их бесконечный лабиринт лестниц, ведущий в никуда. Приют на одной из них нашёл Теодор, устроив здесь свою тайную обитель. Он, словно хозяин мира, взирал на крыши замка, величественные каменные башни, их тонкие шпили и желтеющий Запретный лес. Здесь он был недосягаем: ни вечно бурчащему Малфою, ни повесе Забини. Закусив кончик карандаша, Тео снова ругал себя за то, что отвлёкся от стихосложения на точащие душу мысли. Юноша сидел на холодных ступеньках, перед ним лежала груда учебников. Перед Теодором Ноттом открывалось не очень лицеприятное будущее. Максимум, что ждало его в жизни — владельца разорившегося поместья при сидевшим в Азкабане отце — работа клерка младшего разряда в Министерстве магии. Не самые радостные перспективы — искупать грех родственника, всю свою жизнь работая на общество. Тео знал — ему дана одна жизнь. И тратить её, левитируя бумажки между департаментами, он искренне не хотел. А хотел… Он открыл ту страницу книги, где был заложен буклет Оксфорда. Узнай Малфой, Забини, Грэхэм, Гойл, что Теодор Нотт — сын одного из безумных Пожирателей смерти хочет изучать литературу в магловском университете — попадали бы со смеху. Тео загадочно улыбнулся самому себе — как здорово иметь секрет, о котором никто из окружающих не знает. А был ещё один секрет, дорогой его сердцу. Вдруг воздух разрядился кашлем. — Это моя башня! — Он узнал знакомый голос и сердце дрогнуло. Подняв голову, Тео столкнулся со злым взглядом Гермионы Грейнджер. Мимолётный контакт окончился также быстро, как и начался. Пока до мозга Теодора от спинных нервов долетала страшная мысль. «Книги!» Прежде чем, это слово достигло сознания, Гермиона Грейнджер уже наклонилась, взяла в руки учебник, принялась с любопытством листать. — Пёс читает Шекспира, — плевала она слова, то ли зло, то ли горько запечатлевая факт. — Эй! — обиженно возмутился Тео, будто его обидела не Грейнджер, а такая хорошая знакомая, как Панси или Дафна. Несерьёзно подтрунивая над ним. — Я не пёс! Она швырнула книгу к его ногам. Скрестила руки на груди, откинулась на стену. И, не сводя строгого взгляда, принялась атаковать: — А кто ты есть, Нотт? Твой отец присягнул лорду, годами он убивал, насиловал, калечил орденцев. Какого быть его сыном, Нотт? Какого быть сыном ублюдка? Думаешь, прячась за магловскими книжками, ты искупишь грехи своего папаши? Гермиона тяжело дышала после выпаленной тирады. И через минуту Тео понял почему. Девушка достала из кармана мантии пачку сигарет. И, избирательно выбрав одну, вложила между губ. Она смотрела на него призывно, взывая к моментальному ответу. Прокашлявшись от облака дыма, пущенного ему в лицо, Тео начал монолог: — Мой отец был пожирателем, но раз ты такая умная, как все говорят и какую ты из себя строишь, будь добра объяснить — причём тут я? Ладно, окей… Да, я его сын! И хоть я не делал то, что делал он — отвечу. Чувствую себя я не очень. Гермиона выпускала клубы дыма, поочерёдно изо рта и носа. Смотрела куда-то вдаль. Вероятно, на галок, что чирикали на крыше замка. — А магловские книжки не должны касаться твоего гриффиндорскоо носика, — на придыхании пошутил Теодор. «Гриффиндорский носик, Мерлин, это я сказал?» — Тео было готов задохнуться, сдерживая смех. И вдруг она захохотала. Истошно. Словно смех рвался из груди со стрекочущей болью. Она даже кулаком себя по ней постучала. Но продолжала заразительно смеяться. Нотт непроизвольно улыбнулся. — Гриффидорский носик, Нотт, — она смахнула слезинку с краешка глаза. — Господи, неужели твои дружки научили тебя таким лоховским шуткам? Улыбка упала с лица Тео. Он озадачился. Нотт знал, что она обидчива. Только не понимал — откуда в его голове эта информация. До него дошло сознание — все эти годы он украдкой наблюдал за ней. «Что значит слово «лоховским?» Она вдруг наклонилась, присев на корточки и деловито, с недоверием явно написанным на лице начала перебирать книги. Тео хотелось было заслонить их руками. Но отчего-то он позволил ей смотреть. Вдруг из-за авантитула упал исписанный четверостишиями пергамент. Тео дал себе мысленный подзатыльник. Это были его стихи. Но поздно: она уже взяла лист. Оставалось лишь следить, как любопытные карие глаза бегут по строкам. Грейнджер издевательски начала читать вслух: — Млеть от шёлка твоих волос, утягивающих в омут с головой. Жалеть завтра и сейчас, что не твой, не твой, не твой. Она опустила листок. — Мерлин, ты видать влюбился в кого-то, Нотт? — и сейчас Тео не понимал: издевается ли она или действительно удивляется. — Отдай сюда! — Тео протянул руку. — Ну, уж нет, — Грейнджер отпрянула назад, скомкав лист, — пусть вся школа знает, что чёртов пёс пускает слюни на чью-то юбку. — Верни сейчас же! — голос Тео стал требовательнее, чем он хотел. Но Гермиона смяла лист. Издевательская усмешка сменилась горечью. Её брови сложились домиком, а губы обидчиво дрогнули. Только сейчас он заметил, что под её глазами лиловыми мешками лежали синяки. — А представь, он тоже любил, Нотт. Рон по-настоящему любил меня…не то что вы слизеринцы, как животные! Ты как… — не выдержав напряжения, девушка зарыдав, отвернулась. Тео растерялся и впал в ступор. Мало того, что перед ним оказалась она — объект его желаний. Более того — в бешеной истерике. Нотт подвинулся ближе. Так, что мог видеть, как по лицу её хлещут слёзы. Как она утирает тыльной стороной ладони нос. Он должен был ненавидеть её за эти слова. За то, что она долдонила это гадкое «пёс», хотя он не присутствовал ни на одной вылазке Пожирателей. Он полагал, что это иррационально — продолжать любить человека, который клянёт тебя на чём свет стоит. Но что-то внутри заставляло смотреть на неё, наблюдать за ней. — Тебе больно, Грейнджер, — вырвалось у него. Спокойнее, чем его собственный голос раздавался в мозгу. — Мне больно? — истошно завопила она, повернувшись к нему и обратив зареванное красное лицо. — Мне пиздец как больно! Солнце опустилось на сторону их башни, озарив её лучами. Кожа её засветилась. Бликами заиграли сечёные путаные волосы. Она. Светилась. Снова. — Я не хочу жить, Нотт! — глубоко вздохнула Гермиона, шмыгнув носом. Тео не знал, что и сказать. Сердце его разрывалось от бессилия. Как он мог поддержать её? Что сказать и ответить? «Мне жаль!» «Прости меня». Хотя так и не понимал, за что должен извиняться. За то, что родился в семье Пожирателя! Так он не выбирал, кем родиться! — Я не могу так больше! — её истерика продолжалась; Гермиона вновь отвернулась, спрятав лицо в ладони. И приглушённо заговорила. — Он был моим всем. А теперь его нет! Он со мной с детства был. И эти воспоминания… почему их нельзя стереть? Никакой «Обливиэйт» не сотрёт Рона… Пока грудь её вздымалась от рыданий, Тео заговорил одними губами. — «Как счастливы невесты Христовой свиты!» — Что? — она вновь обернулась к нему — «Забыв о мире, миром позабыты. Струит их разум чистоты сияние. Молитвы приняты — усмирены желания», — он неотрывно смотрел на неё, а она — глядела на его спокойно шевелящиеся губы. — Христовы невесты…ты? — складка на лбу привычно сложилась. Такой Тео всегда рисовал её в своём воображении. Нахмуренной. Вечно скептичной. — Ты и впрямь читаешь магловские книжки! — Представь себе, — он опёрся локтём на согнутое колено, подоткнул его ближе к себе. — И это нормально, Грейнджер… Его перебил убийственный взгляд карих глаз. Она резала им без ножа. Тео продолжил: — Нормально скорбеть. Нормально хотеть стереть себе память. Но…- Нотт эмоционально взмахнул руками. — Что будет, если ты навсегда сотрёшь его из жизни? Что останется тебе? — он постучал указательным пальцем по виску, словно демонстрируя процесс стирания памяти. Гермиона слушала его, любопытные карие глаза отслеживали каждый жест. Каждое изменение в мимике. Сердце Тео волнительно забилось, сделало кульбит, подступая к горлу. Он почти потерял дар речи. Но сильное чувство, которое непонятно откуда взялось в нём, заставляло продолжать свою мысль. — Он ведь не только в голове, он в сердце, — глаза её вновь залились влагой и Тео было хотел остановить себя. Но говорил так серьёзно и важно, словно от его слов зависела судьба человечества. — Ты же ведь была с ним счастлива, правда? Она рассеяно кивнула, шмыгнув носом. — Ничто не вечно, Грейнджер. Все мы уйдём. Просто он ушёл раньше, — Тео видел, как она хотела возразить. Но сильнее обернулась к нему, сев лицом к лицу. Их продолжала разделять груда учебников. — Ничего не остаётся, как принять это. Когда-нибудь ты отпустишь его. Но позволь этим воспоминаниям жить в памяти столько, сколько им потребуется. Солнце снова пальнуло, озарив подсушенные дорожки слёз на впалых щеках. Она облизнула губы. И только сейчас Тео заметил, что они пересохшие, облезлые. И ему захотелось коснуться её полой кожи. Нежно водить губами по её щеке. Вверх-вниз. Вверх-вниз. И пусть конечным пунктом этого путешествия были бы эти манящие подрагивающие губы. Нотт видел, как мир кубарем переворачивался в её голове. Девушка тяжело вздохнула, отдав Тео клочок бумаги. Ни в одной реальности Гермиона не могла представить, что нацарапанное там стихотворение, которое она читала, задыхаясь от смеха, адресовано ей. Медленно поднимаясь на ноги, она сказала: — Спасибо, Нотт. Эти слова были важны для меня. Он замер, чувствуя как вторгшийся в окно сквозняк, сковывает всё тело. И с чего он стал так реагировать на изменения погоды? — Я никому не скажу о том, что ты тут читаешь. И о стихе, — резюмировала она, отворачиваясь. Ему показалось, что Гермиона делала это нехотя. Сделав пару шагов вниз по лестнице, она вдруг повернулась и бросила. Будто заставляла себя сказать это через силу. — Повезло этой девушке, наверное… Тео, не веря своим ушам, моргнул. А от Гермионы и след простыл. Парень потрогал вернувшийся к нему мятый пергамент. Он был мокрым от слёз.