Город вечного дождя

      Засидевшись в гостях до поздней ночи, Генри возвращался в дом графа в темнейшие часы, и по телу то и дело пробегала дрожь, от забравшегося под одежду промозглого сырого ветра, что выветривал хмель из головы. И тогда Генри посещала запоздалая мысль, что можно было остаться до утра в доме дяди, но возвращаться уже не имело смысла. Оставалось лишь идти вперед и с облегчением вздохнуть, завидев сквозь редкую завесу тумана знакомую калитку.       Огромный дом имения был погружен во мрак, значит, хозяин еще не возвращался. В противном случае, наверняка теплился бы свет: в спальне, где Валентайн Ибрайтес предпочитал читать, или в кабинете.       Раздеваясь чуть ли не на ходу, Генри обессиленно рухнул на кровать, позволив блаженному стону сорваться с горящих от выпитого алкоголя губ. Стоит отдать графу должное: комнаты для прислуги были более чем достойными.       Пусть не огромная, спальня Генри являлась довольно просторной, с добротной мебелью, мягкой постелью, в которую так приятно провалиться после тяжелого дня, уютным креслом, в котором расслаблялись мышцы. И даже отдельным выходом в ванную для прислуги. Кроме того, краем уха Генри слышал, как граф предложил Джанин отселить ее сына в отдельную комнату, ведь мальчик заметно подрос.       При всем своеобразии и резкости характера, Ибрайтес оставался благородным и сердечным человеком.       С мыслями о нем, Генри провалился в неглубокий чуткий сон. А может, окончательно провалиться в забытье ему мешали звуки, которые то ли долетали с улицы, то ли мерещились? Все же, какой бы крепкой ни была его психика, увиденное и услышанное за последние недели, оставило в ней неизгладимый след.       Проснулся Генри от стука копыт по брусчатке, когда на горизонте едва начало светать. Потерев лицо, смывая остатки смутных бредовых видений, поднялся, выглянув в окно. Увидев знакомый экипаж, поспешил одеться и, зевая, спустился. Кто же иначе откроет ворота, на которые он вчера машинально навесил замок?..       — Решили не пускать меня домой за то, что я загулял до утра? — усмехнулся граф, когда дворецкий учтиво открыл перед ним дверцу.       Генри лишь нахмурился, заметив каплю крови, сорвавшуюся с разбитой губы, и которую Ибрайтес тут же поймал ладонью, помянув Тьму. Более того, пострадала и скула аристократа, распоротая… перстнем?       — Что с вами приключилось, ваша светлость? — обеспокоился он, провожая отмахнувшегося графа к дому.       Приняв скинутое на руки пальто, повесил его и, сообщив, почему оставляет господина одного в холле, поспешил за лекарствами.       — Не будьте курицей-наседкой, друг мой, — хмыкнул Валентайн, стаскивая с себя рубашку, когда через пару минут дворецкий скользнул в его спальню. Граф был расслаблен и все еще слегка пьян. — Лучше приготовьте ванну. Спать мне сегодня уже не придется…        — Сейчас сделаю, — пообещал Генри, таки оставив на прикроватной тумбочке травяной настой на лечебных травах и вату. — И все же обработайте раны, а то как бы не попала зараза какая.       С таким напутствием он вышел.       Нагреть воду, придать ей нужную температуру — граф предпочитал погорячее, — развести благовония… Ибрайтес появился точно в тот момент, когда его собирались позвать, и Генри с удовлетворением отметил, что раны Валентайна больше не кровоточат.       — Мне не приносили писем? — поинтересовался Валентайн, скидывая с себя одежду, обнажая точеное, будто мраморное тело с рельефом мышц, скрытых молочной кожей.       Граф явно заботился о своем физическом состоянии, не желая быть ни нежным эльфом из старых сказок, ни распухать до состояния бесформенной массы, чем частенько страдали аристократы.       — Никто не приходил, — заверил Генри, уверенный, что услышал бы стук и сквозь сон, — по возвращении я также не обнаружил корреспонденции.       Подобрав одежду, чтобы сложить, обнаружил на белоснежной рубашке, еще прошлым утром заботливо отглаженной Джанин, пятнышки крови, а на костюме следы травы. По всей вероятности, драка произошла в саду. Отправил ее в корзину для стирки. Эх, даже в такой святой для старой аристократии день не смогли удержаться…       С тихим стоном граф погрузился в воду, обессиленно прикрыв глаза. И ванная на несколько мгновений погрузилась в тишину, которую Генри не решился нарушать, даря господину несколько минут покоя. Однако тот неожиданно ушел под воду, заставив дворецкого нервно дернуться в первое мгновение. Вряд ли Ибрайтес решил умереть так нелепо. Но ближе Генри все же подошел, убедившись, что тот лишь задержал дыхание.       Минута… Две… Генри уже было занервничал, собираясь лично вытаскивать утопленника, как тот вынырнул, едва не расплескав всю воду на мраморный пол.       Вздохнув, граф потер лицо и чуть улыбнулся дворецкому:       — Я напугал вас, Генри? Простите… Давняя привычка.       — Помогает собраться? — предположил Генри, не скрывая облегчения. Как ни крути, а нынче Ибрайтес проходил через тяжелые времена. И он хотел бы помочь, вот только больше мешался под ногами. — Я все думаю, как мы найдем того убийцу?..       — Покинуть город непросто, — заметил граф, позволив дворецкому намылить свои плечи губкой. — Скорее всего, убийца еще тут. И в Старой Столице не так много мест, где такому человеку можно отсидеться вплоть до удобного момента.       — И вы их, конечно, знаете? — старательно исполняя обязанности, догадался Генри, предчувствуя долгий день, возможно, наполненный опасностями. В столице тоже имелись подобные места, рядом с одним из которых ему «посчастливилось» оказаться однажды. С тех пор он обходил их десятой дорогой, ибо жизнь дорога.       — Я личный сыщик Его Высочества принца Георга, — хмыкнул Валентайн, прикрыв глаза, — это моя работа. К тому же, я иногда люблю побаловать себя своеобразными развлечениями.       Не сказать, что заявление было неожиданным, поскольку граф и сам являлся личностью своеобразной, даже среди своих, но Генри все же приподнял бровь, поливая из ковшика, смывая мыльную пену:       — И какими же именно?       Хмыкнув, граф заговорщицки, словно соблазняюще улыбнулся и спросил:       — А вы хотите присоединиться?       Генри даже слегка отпрянул, растерявшись. Нет. Такие развлечения были ему не по нраву! Как и всякому достойному и нормальному мужчине! А вот граф лишь рассмеялся в ответ, зачесав пальцами волосы со лба.       — Не бойтесь, Генри, вы не в моем вкусе. Как и любой другой мужчина. Но ваше лицо того стоило.       — Вы меня успокоили, — тихо засмеялся Генри, испытывая неподдельное облегчение, ибо переступать через принципы и заветы божьи, в его планы не входило. — Что же касается поисков, то я в вашем распоряжении.       Ловко накинул на плечи большое полотенце, едва граф поднялся из воды. Как будто всю жизнь исполнял сии нехитрые обязанности.       — Вот как… — хмыкнул граф, вытирая голову: — Что ж, это прекрасно. Помощник мне нужен не только по дому. Но… Вы должны понимать, что работа у меня не простая и не самая безопасная.       — Да уж, меня просветили. Уже только работая на вас, я все равно рискую, так что же мне терять? Кофе? — предложил Генри, когда закончил помогать Валентайну Ибрайтесу одеваться.       — Интересно, — хмыкнул граф, кинув критичный взгляд в зеркало во весь рост в золоченной раме, что занимало почти всю стену. — И что же вам поведали в городе? Да, кофе определенно хорошая идея. И покрепче.       Генри едва заметно качнул головой. Ох, не надо бы графу знать подробности… Послушно скользнул следом в кабинет хозяина дома.       — Если вы позволите, я не стану повторять за другими всякие глупости. Но, учитывая, что сейчас место дворецкого за мной, думаю, прежний действительно стал жертвой нападения. И что неизвестный приходил за вами. Сыщик — довольно опасное занятие.       — Что ж, я рад, что вы все понимаете правильно, мой друг. К сожалению, Доминик оказался недостаточно осторожен… А может быть, я не был, — граф удрученно вздохнул, прежде чем, опустившись за стол, вынуть из ящика уже знакомую трубку.       Табакерка, также появившаяся на столе, притягивала взгляд: явно тяжелая, сделанная из черного, судя по всему, камня, отливающего на свету фиолетовым. Увитая серебряными шипами роз, которые красовались на крышке.       Пообещав, что обернется в момент, Генри отправился варить крепкий кофе, и это, пожалуй, единственное, что могло помочь человеку после насыщенной бессонной ночи. Однако в замер в дверях, решившись-таки поинтересоваться:       — Ваша светлость, не будет ли дерзко с моей стороны поинтересоваться, что вы добавляете в табак?       — Традиционные для нас травы, — пожал плечами граф. Чуть улыбнулся: — Ничего галлюциногенного, если вы об этом. Крепкий табак, мята, цветы граната и еще несколько душистых трав. Смесь делают на заказ.       — Впервые встречаю такие нотки. Необычно.       К тому времени, как Генри вернулся с кофе и тостами, которые решил подать на тот случай, если в дороге граф успел проголодаться, комната наполнилась волнующим его ароматом. Аж голова слегка закружилась. Так что он поспешил поставить поднос на ближайшую горизонтальную поверхность.       Нахмурившись, отметив состояние Генри, граф затушил трубку и распорядился открыть окно. И дворецкий поспешил выполнить приказание, впустив в кабинет глоток свежего воздуха.       — Простите, — извинился он за подобную реакцию, за кофе, оставшийся в противоположном конце комнаты. — Обычно со мной такого не случается…       Головокружительные нотки ослабли, и он решился отлепиться от подоконника, подавая ранний завтрак. К собственному удивлению, не пролив ни капли, наполняя чашку графа бодрящим напитком.       — У вас аллергия? Или просто слишком бурная ночь? — по-доброму усмехнулся аристократ, прежде чем сделать глоток кофе, блаженно прикрыв глаза. — Вы ведь не завтракали? Идите перекусите и придите в себя. Через час мы отправимся по делам.       — Ох, боюсь, что да, на какой-то из компонентов с которым я прежде не сталкивался… Я потом спрошу в аптеке какое-нибудь средство, — пообещал Генри, ибо, если у слуги аллергия на любимый табак хозяина — это проблема. — Подать к этому времени экипаж? Или мы пойдем пешком?       Граф задумался на мгновение, поглощенный поеданием тоста с любимым абрикосовым джемом. Заметил, что экипаж будет слишком приметен, а значит, придется прогуляться пешком.        — В таком случае, я буду ждать вас в холле, через час.       Благодарно откланявшись, Генри поспешил покинуть помещение с «опасным» запахом, вернувшись на кухню. Как ни странно, но есть не хотелось. Вот только день впереди предстоял долгий, и он заставил себя основательно подкрепиться, также выпив чашечку кофе. О, благословенный напиток. Какое счастье, что его однажды завезли из далекой южной страны, где растут диковинные растения. Выждав немного у себя в комнате, переоделся в самый, как ему казалось, подходящий для ситуации костюм и спустился.       Граф уже находился в холле, надев пальто, и теперь натягивал перчатки из тонкого черного велюра. У Валентайна, как Генри понял, от малейшего переохлаждения болели руки. И его племянник, увы, унаследовал малоприятную черту. Бедное дитя просто не было приспособлено к жизни в этом мире: и холод, и жара вредили ему. Интересно, как он там?.. Чем и поинтересовался, поспешив помочь господину оправить лацканы пиджака.       Валентайн горько усмехнулся:       — Лечение очень болезненное, но он держится. Винсент сильный мальчик, как и любой Ибрайтес.       — Да. Он обязательно справится, — вторил ему Генри, вспоминая упорство Винсента, с которым тот преследовал цели. — Мы могли бы его навестить как-нибудь.       Генри открыл дверь, пропуская подхватившего трость графа вперед.       — Если дело закончится успешно, то вполне, — усмехнулся Ибрайтес, спеша покинуть сад собственного особняка, и направился вниз по улице, в сторону старого порта, над которым красовалась громадина главного здания из белого мрамора.       В порту Генри бывать еще не доводилось никогда, и он с любопытством оглядывался по сторонам, рассматривая обшарпанные доки, лодки, перемещающие грузы по искусственным каналам от больших кораблей, стоящих на рейде, к месту назначения, загорелых моряков. Это место одновременно напоминало рассказы дяди и отличалось от них. Как отличалась его деловитая суета от суеты городской площади.       Сперва Генри думал, что они направляются в администрацию порта, чтобы навести справки об уходящих в плавание кораблях и незнакомых людях, но нет. Минув административное здание, обойдя его с боку, они вдруг вышли на узкую мощеную тропу, камни которой выглядели так, словно им насчитывалось не меньше тысячи лет. Впрочем, кто знает… Слишком уж старым и заброшенным выглядел путь, что выбрал граф, направляясь к цели.       Попробовав изучить поверхность носком ботинка, Генри сделал вывод, что камни покрывает не трава, а сухие водоросли.       — У вас бывают наводнения? — спросил он, нагоняя спутника, от которого успел немного отстать.       — Иногда подтапливает. — Замедлив шаг, граф кивнул в сторону мраморных статуй, изображавших неизвестных морских тварей, оккупировавших береговую линию. — Когда дети Лигура полностью скрываются в воде, нужно покидать Нижний Город. Жить там становится невозможно.       — Лигура? — переспросил Генри, следуя за господином, вновь ускорившим шаг.       — Лигур — многорукий и многоликий слуга Великого, которому подвластны разумы всех смертных. Он провожал их души во Тьму, после того, как они оканчивали земной путь, — поделился Валентайн кусочком очередной легенды.       — Он выходит из океана? — предположил Генри, учитывая расположение статуй, также покрытых местами водорослями. От возникшего в голове образа по спине скользнул юркой ящеркой холодок.       Впрочем, поблескивающая в свете восходящего светила, вода осталась позади, переключая внимание смертного на улицы старого города, точно выросшие или выползающие из порта, чтобы скрыться в трущобах.       — Великий сотворил его из Тьмы, морской соли и слез своей чересчур влюбчивой сестры. Маленькое многорукое морское существо, которое могло менять облик, — продолжил свое повествование граф, чуть снизив голос, когда они вступили в тень трущоб. — Существо было размером с ладошку и полюбилось Великому. Оно казалось ему забавным и несуразным. И он оставил его себе, дав имя — Лигур. Малыш рос удивительным и талантливым, как и все существа, рожденные в Первую Эпоху Великого, перед наступлением Тьмы. И вырос в исполинских размеров божество, обладающего великой силой. Самый преданный из слуг своего господина. Когда братья и сестры Великого предали его, обратившись к первородной Тьме, а сам Великий принес свою величайшую жертву, Лигур остался ждать его возвращения.       Генри улыбнулся, вспоминая, как нечто подобное дядя рассказывал ему на ночь, вместо сказок. Впрочем, чужие легенды и сказания, для мальчишки таковыми и были: чем-то нереальным, выдуманным, возможно, самим дядей, ведь подобное просто не могло существовать.       — И… какова же была его жертва? — не сдержав любопытства, поинтересовался он, разглядывая узкие улочки, обшарпанные дома, нависающие над ними, точно готовились обрушиться на прохожих, погребя под камнем и битой черепицей.       — Его жертва — он сам. Великий добровольно запер себя в глубинах Тьмы, чтобы сдерживать предавших его и уберечь наш мир, — отозвался Ибрайтес, уверенно, но осторожно шагая дальше.       Дорога Нижнего Города была выстлана валунами, переманивая на себя часть внимания — не улететь бы… Должно быть, потому их разговор сошел на нет. И Генри не заметил, как и откуда перед ними вырос мальчишка-попрошайка.       Граф собирался было проскользнуть мимо, не обратив на того никакого внимания, но мальчуган упрямо вцепился в пальто аристократа грязными пальцами. Остановившись, Ибрайтес кинул на него холодный взгляд, вопросительно изогнул бровь, при этом на лице не отразилось эмоций: ни жалости, ни брезгливости. Ему было все равно.       Генри же машинально хлопнул себя по карманам в надежде обнаружить монетку, ибо денег он с собой не брал. Все равно того, что сейчас у него имелось за душой, не хватило бы и на бутылку рома. Краем глаза отметил, как кто-то подступился справа, и инстинктивно сделал шаг в сторону, заметив, как незнакомец вынул нож.       — Валентайн! — предостерег он, забывая про формальности и субординацию.       Легкий лязг металла, отблеск дамасской стали, и незнакомец замер в полушаге, боясь даже дышать. К горлу его прижалось острое, как бритва, лезвие клинка, сокрытого в трости графа.       Ибрайтес лишь усмехнулся уголком губ:       — Не стоит.        Попрошайка попятился и бросился наутек, забывая о подельнике, а Генри не стал его удерживать. Тощий и оборванный, мальчишка просто хотел есть… Вот ко второму жалости нашлось в душе не в пример меньше, и Генри ждал, как граф поступит дальше.       Генри ждал. Вот только чего? Убийства?.. Нет. Точно не этого. Негоже благородному аристократу марать руки о всякую шваль. И судя по всему, граф решил также. Отступил на шаг, оставив на тонкой шее противника кровавый росчерк.       — Пошел прочь, — брезгливо выплюнул Ибрайтес, не спеша, однако, убирать оружие.       Какое-то время грабитель не двигался с места, вероятно, ожидая удара в спину, но затем все же повернулся, чтобы рвануть в противоположную попрошайке сторону. Крепкий союз, ничего не скажешь…       — Мда, а ведь наша вылазка только в самом начале, — отметил Генри, инстинктивно оглядываясь.       — Вот поэтому не советую вам ходить в Нижний Город в одиночку, друг мой, — хмыкнул граф в ответ и, протерев лезвие белоснежным платком, вновь спрятал внутри элегантной трости. — Мне бы не хотелось потерять очередного дворецкого.       — Понимаю. Менять прислугу каждый месяц, довольно хлопотно, — тихо и напряженно засмеялся Генри, только сейчас осознав полностью, какой опасности подвергался. — Хорошо, что вы со мной рядом.       Граф лишь тихо хмыкнул в ответ, и они пошли вдоль улицы, сопровождаемые взглядами невольных свидетелей, только Генри уже не был столь беспечен.        Дорога, ведущая через трущобы, уходила все ниже. Домики, казалось, врастали в землю или, наоборот, вырастали из нее, подобно грибам после дождя. Дышать из-за сырости становилось тяжело. Воздух был густым и влажным, будто даже ветер не рисковал забредать в этот мрачный лабиринт, в который вела лестница, сложенная из булыжников то ли людьми, то ли самой природой. Этим, и ничем иным, являлась эта странная тропа.       — Мне не по себе, — признался Генри, когда понял, что ему напоминают отдельные архитектурные сооружения. — Здесь прежде не находилось кладбище?       Неприятная мысль, которую, вероятно, не стоило озвучивать, но его интерес к древнему и загадочному месту креп день ото дня. А кто поведает ему больше, как не потомок старых богов? Простым-то смертным не до этого.       — Оно было дальше, — кивнул граф, продолжая спуск. — Там хоронили смертных, предавая их подтопленной земле. Лигур всегда с благодарностью принимал сеи дары. По этой священной тропе проносили тела, устилая путь травами. Позже, когда у смертных появились другие религии, в городе появились церкви и храмы. Кладбище переместилось выше, а Нижний Город заселили отбросы и маргиналы. Если в городе начинаются болезни и волнения, они, как правило, исходят отсюда.       Значит, «жертвоприношения» все же имели место быть. Прежде. По спине Генри невольно пробежала стайка мурашек, хотя место, где они находились, уже давно перестало иметь сакральный и практический смысл. Впрочем, чего же еще ожидать от города, что создали сами боги, и который многие века и даже тысячелетия являлся колыбелью и центром мира?       — Наверное, предкам нелегко было привыкнуть к переменам?       Как показало время, необратимым и не в пользу старой аристократии.       — Не то чтобы. Скорее их огорчал тот факт, что смертные сбились с пути истинного и никогда не достигнут Царства Великого и не увидят света алой луны по его возвращении, — чуть повел плечом граф, аккуратно преодолевая слишком крутой спуск. — Вы ведь видели клятву, мистер Клорс. То, что смертные верят в других богов — это их сугубо личные трудности. А политическая подоплека, это уже другое.       — Но разве не религия во многом определила политический курс?       Почти съехав вниз, успев затормозить, чтобы не врезаться в Ибрайтеса, Генри с любопытством скользнул взглядом по одной из статуй, спустя века, оказавшейся посреди городских домов, позволяя разглядеть себя как следует.       — Для смертных именно религия является одним из главных этномаркирующих признаков, лакмусовой бумажкой для определения своих и чужих. Кроме того, религия — это огромная власть. А власти, как правило, всегда бывает мало и делиться ею ни с кем не хочется, — согласно кивнул граф, также остановившись в шаге от статуи.       Высокая фигура из серого камня была облачена в балахон с капюшоном, полностью скрывающим лицо. На виду оставались лишь выщербленные ветром и временем губы, в изгибе которых все еще угадывалась легкая полуулыбка. Изящные руки, словно укачивая младенца, держали морскую тварь, смутно схожую не то с осьминогом, не то с кальмаром. Несколько щупалец то ли были отбиты вандалами, то ли пострадали во время стихийных бедствий.        — Это и есть Лигур? Тогда мужчина — Великий?       Ибрайтес подтвердил догадку дворецкого кивком, также рассматривая статую, словно видел впервые, или лет сто назад.       — Пойдемте. Мы встретим на пути еще немало напоминаний о минувшем, — пообещал он. Возможно, только для того, чтобы оттащить спутника от статуи, в которой, увы, давно не осталось и частицы божественного.       Генри, конечно, поспешил следом, помня, что они здесь по делам, но любопытство точило его изнутри, будто школяра, открывшего книгу из библиотеки папеньки, которую брать строго-настрого запрещалось.       — А почему его изображают так, не открывая лица? Он… уродлив? — осторожно предположил он, прикидывая, как могло выглядеть божество, чьим любимцем стало морское чудище.       — Отнюдь, — качнул головой граф. — Великий так прекрасен, что дети его и творения теряли голову, когда видели божественный лик. Поэтому он сокрыл лицо, оберегая их.       — Разумно, — одобрил действия божества Генри, не в силах, однако, представить подобную красоту. А может, смертные не способны ее оценить в принципе, иначе, почему граф не упомянул о них? Задумавшись, запнулся о камень, и досадное происшествие заставило его спуститься на грешную землю и внимательнее смотреть под ноги. — Наверное, удобно наказывать провинившихся: снял капюшон и готово.       — А вы жестоки, мистер Клорс, — тихо засмеялся граф и, преодолев очередной булыжник, остановился, дожидаясь слугу. Фигура Ибрайтеса была чуть напряженной, видимо, он ни на мгновение не забывал, ради чего они совершают путь по не самым приятным местам города. — К счастью для всех, Великий был милостив. А оттого одинок. Лишь один раз, полюбив смертную, он рискнул открыться перед ней. Их любовь была велика, но со временем даже она перестала спасать разум несчастной. Бедняжка погибла, кинувшись в море, не выдержав Тьмы, что охватила ее поврежденный разум. Лигур упокоил красавицу на дне, соорудив саркофаг из кораллов и жемчуга.       — И почему у богов всегда так с личной жизнью?.. — озвучил Генри риторический вопрос, просящийся с языка. А он в свое время слышал о многих. — У них были дети?       Людей на улицах стало больше. Вероятно, они приближались к самым популярным и густо населенным местам Нижнего Города. Откуда-то уже доносились зазывающие голоса.       — Легенды расходятся в этом вопросе, — поделился граф, смиряя шаг, теперь ступая с положенным аристократу достоинством. — Одни источники говорят, что они не смогли зачать детей, другие повествуют о том, что дети умирали, не прожив и пары часов, а кто-то из авторов придерживается версии, что именно беременность повредила разум его возлюбленной. Но это скорее отголосок наших реальных проблем…       Неожиданно Валентайн Ибрайтес обернулся к нему и приложил палец к губам, призывая воздержаться от дальнейшего обсуждения столь интересной для обоих темы. И Генри посмотрел вперед. Столько огней, освещающих узкую, но многолюдную улочку, он не видел и в городе верхнем. Столько опустившегося отребья, помятых, разодетых шлюх и валяющихся прямо на голых камнях, в обнимку с бутылкой, забулдыг — никогда. Вульгарный смех, бранная ругань, резали слух. Нет, в таких местах ему прежде бывать не доводилось, и он надеялся, что больше не придется.       Борясь с чувством тошнотворной брезгливости, Генри спешил за уверенно идущим к только ему известной цели господином, который, казалось, и вовсе не замечал второго круга геенны огненной, разверзнувшейся вокруг.       Пройдя через улицу под сальным взглядами как шлюх, так и мутных личностей, граф вдруг свернул за угол, чтобы подняться по ступеням хлипкого домика, на крючке которого висела пара красных женских туфелек. Бордель? Серьезно? Генри даже содрогнулся, представив, что ждет их внутри. Элитным заведение не выглядело. Оставалось надеяться, что сюда граф наведывается исключительно по делам, а не… за услугами. А то ведь можно и болезнь какую подцепить.       Впрочем, его дело помалкивать и смотреть по сторонам в поисках убийцы. И Генри завертел головой, убеждаясь в своих ожиданиях. Дешевая, порядком потертая мебель, выцветшие бархатные шторы цвета бордо, разлитая по бутылкам брага, тусклый свет — не чета иллюминации снаружи…       Остановив подозрительного типа, видимо, работающего в заведении, Ибрайтес что-то спросил, после чего направился наверх. Генри же поспешил за ним, увернувшись от объятий одной из изрядно потрепанных шлюх, — здесь других и не было, кажется.       Старая почти прогнившая лестница дрожала под ногами и противно скрипела, играя на нервах. Поднявшись на второй этаж, они быстрым шагом преодолели узкий коридор, поднимая чуть ли не облако пыли с грязной ковровой дорожки. Дойдя до нужной двери, граф буквально швырнул немолодой женщине несколько не мелких купюр и, более не обращая на мадам внимания, коротко постучал в дверь, чтобы распахнуть ее, не дожидаясь дозволения.       — Какой нетерпеливый, — сально хмыкнула женщина. — Будьте осторожнее с нашим нежным цветочком. Лямур де Труа у нее будет впервые.       Генри хотел было возмутиться, сказать, что он тут не за этим, но его бесцеремонно втянули в помещение и закрыли за спиной дверь.       Светлые бирюзовые тона, шелк и органза, живые цветы в корзинах, легкие нотки жасмина и морского бриза. Так ярко контрастировала эта опочивальня с тем местом, где находилась, что Генри показалось, будто он попал в иное измерение.       Хозяйка комнаты оказалась привлекательной особой, родом из восточных стран, о чем говорили бархатистость белоснежной кожи и миндалевидный разрез темных глаз. Ухоженная и одетая скорее элегантно, нежели вызывающе, она разительно отличалась от всех увиденных ранее шлюх, из чего Генри сделал вывод, что девушка обслуживает более статусных и денежных клиентов.       — Ваша светлость, — улыбнулась та отражению в зеркале, расчесывая резным костяным гребнем длинные иссиня-черные волосы, шелком расстилающиеся по плечам. — Рада видеть вас в здравии.       Граф промолчал, лишь усмехнувшись и наблюдая за тем, как юное создание, — и, видят боги, Генри не хотел знать, насколько юное… — отложило гребень и, вытащив из ящичка макияжного стола некий конверт, скользнуло к гостю.       Красавица нежно прильнула к груди графа, подарила нежный поцелуй и скосила опасливый взгляд на Генри.       — Не беспокойся. Мистеру Клорсу можно доверять. Что ты узнала, моя нимфа? — ласково поинтересовался Ибрайтес, скользнув пальцами по ее щеке, словно действительно испытывая ту нежность, которую вложил в сей жест.       Кивнув, принимая к сведению, девушка вложила в руку аристократа конверт:       — В указанный вами день, в Нижнем Городе объявился лишь один человек. Он остановился в «Сером кашалоте». Тут список документов, которые хозяин нашел в комнате, пока тот развлекался.       — Умница, — чуть усмехнулся Ибрайтес, вновь утянув красавицу в поцелуй, параллельно направив тонкую ладошку в карман своего пальто.       Девушка удивленно выдохнула, чуть отдернувшись. Изумленно воззрилась на графа. В руке ее оказался пухлый черный конверт.       — Вы слишком щедры, ваша светлость… — растерянно пролепетала она.       — Не более необходимого, — отозвался граф. — Я уверен, ты найдешь этим деньгам достойное применение.       Собеседница аж осветилась изнутри, как бывает с людьми, которых ведет по жизни мечта. Генри не мог знать, о чем мечтают подобные особы, может, о приличной жизни, о свободе, может, о богатом поклоннике, что содержал бы ее, но то, что она не промотает деньги на наряды и украшения или выпивку, знал точно.       — Да, я найду, куда их вложить, — заверила девушка, снова мягко целуя щедрого господина.       И тот улыбнулся ей в поцелуй:       — В таком случае, я думаю, мы с Генри найдем пять минут, чтобы поднять за предприятие бокалы. У тебя же имеется что-то натуральное?       — Конечно, — обольстительно улыбнулась нимфа, легкой тенью скользнув к бару, чтобы вытянуть из него бутылку виски и три бокала.       И как бы не относился Генри к занятию «нимфы», он не мог не отметить ее нежной, действительно цветочной, почти воздушной красоты, подчеркнутой шелками удивительно скроенного на экзотический манер платья. Наверняка, в оригинале, оно не должно быть столь открытым, соблазняющим. Но оно влекло: обнажать красавицу медленно, открывать тайну за тайной…       Генри чуть качнул головой. Девушка явно знала свое дело. Краем глаза он заметил понимающую усмешку, исказившую губы графа, и просто понадеялся, что в интимном полумраке предательский румянец, вспыхнувший на щеках, не слишком заметен.        — Итак, Орихиме, что это будет? — полюбопытствовал Валентайн, лично разливая напиток, после чего вложил один из бокалов в руку дворецкого.       Явно зная о том, что тот сейчас чувствует, много больше самого Генри, с трудом стряхнувшего с себя наваждение и с благодарностью принявшего угощение.       Пригубив напиток, Генри оценил прекрасный букет и все равно едва не выплюнул его, услышав ответ:       — Хочу открыть элитное заведение, где девочки будут в безопасности и не в обиде.       Валентайн же понимающе усмехнулся, будто и не ожидал другого. Видимо, знал о подобных людях гораздо больше, чем те знали о старой аристократии. Осушив бокал до дна, заговорщически улыбнулся:       — Если вдруг понадобится помощь или связи — обращайся.       Пригубив из своего, девушка вновь сорвала поцелуй с хмельных губ графа, чтобы чуть усмехнуться, заботливо поглаживая лацкан дорогого пальто:       — Не сомневалась в вас ни мгновения, ваша светлость. Но главное, берегите себя. Мне бы не хотелось вас потерять, — повернувшись к Генри, красавица чуть улыбнулась. — Я ведь могу доверить вам миссию по сохранности персоны графа, мистер Клорс?       — Сделаю все, что в моих силах, хм… госпожа Орихиме, — улыбнулся тот, примерив на девушку титул, который непременно будет ей принадлежать. В этом он не сомневался.       — Я бы предложила вам остаться, — улыбнулась девушка, которой лесть явно пришлась по душе, — но вы же торопитесь, верно?       Тонкие пальцы перебирали по конверту, точно черная бумага жгла нежную кожу.       — Да. И к тому же мы не смеем отрывать тебя от главной любви всей твоей жизни, — тихо засмеялся граф. Сорвав последний, какой-то отчаянный поцелуй с губ девушки, направился прочь, на ходу заметив, что если бы не смертные с их нравами, он обязательно бы взял Орихиме себе в наложницы.       Девушка лишь звонко рассмеялась в ответ. После чего они, откланявшись, вышли, и Генри позволил себе облегченный вздох. На улице, когда звуки борделя остались позади, он качнул головой:       — Неужели все так просто? Или нам повезло?       — Не сказал бы, — отозвался граф, вскрыв конверт, чтобы пробежать взглядом по списку. — Химе сильно рисковала, а несколько несчастных и вовсе сложили головы за бумаги, которые мы еще должны найти. И если мы не вернем их герцогу, как можно скорее, то сложат и того больше. Идемте, друг мой. «Серый кашалот» в квартале отсюда.       — А что это за заведение? — поинтересовался Генри, настороженно оглядываясь, чтобы не пропустить возможных убийц.       — Дешевый постоялый двор для не самых порядочных людей, — отозвался граф, плотнее запахнув пальто, закрываясь от сырого промозглого ветра. — Город непростой, сами знаете. Въехать сюда, может, бывает и просто, а вот выехать… Поэтому, зачастую, официально, лучше в нем вообще не появляться. И сделать это в Нижнем Городе куда как проще.       Глядя на сброд, что встречался им на пути, Генри согласно кивнул.       Здание, где нашел себе пристанище «Серый кашалот», выделялось из массы прочих лишь вывеской, обещавшей покой и сохранность чужих секретов. Помогая им, хозяин рисковал не только жизнью, но и репутацией заведения… Впрочем, для некоторых жажда наживы оставалась превыше всего.       Нырнув под свод здания вместе с веселой, пьяной в дым компанией, они очутились в низком, но просторном холле. Осмотревшись по сторонам, граф поджал губы и направился к пусть и потертой, но добротной стойке управляющего, за которой крутилась женщина средних лет, высокая и довольно симпатичная. Со стороны казалось, что та намеренно пытается быть показательно дружелюбной и молодящейся. Увидев посетителей, женщина очаровательно улыбнулась, но Генри заметил ее напряжение.       — Чем обязаны, ваша светлость?       — Мне необходимо увидеться с одним вашим постояльцем, — улыбнулся Ибрайтес, одновременно вкладывая в книгу учета несколько крупных купюр.       Быстро забрав взятку, женщина перелистнула лист и опустила палец на нужную графу строчку с указанием имени постояльца и номером комнаты.       — Вот только он сейчас отсутствует, — притворно вздохнула женщина и озорно улыбнулась. — Вы подождете его в холле или…       — Или мы подождем в номере, — понимающе усмехнулся Валентайн, протягивая красавице еще одну купюру, чтобы тут же забрать ключи и направиться прочь.       Хорошо иметь деньги. Думал Генри, надев вежливую улыбку, минуя стойку. И, конечно, знать, кому их давать, а кому не стоит. Поспешил догнать спутника, что следовал к цели уверенной походкой человека, знающего планировку лабиринта наизусть.       Место было еще более темным и грязным, нежели бордель. Все же, вероятно, девушки старались поддерживать хотя бы минимальную иллюзию порядка и норм гигиены. Впрочем, вряд ли люди приходили сюда за этим. Вот только и с конфиденциальностью на постоялом дворе тоже имелись проблемы…       Комнатка, что досталась разыскиваемой ими личности, находилась в дальнем конце одного из коридоров, в закутке. Оно и к лучшему, им тоже ни к чему привлекать лишнее внимание. Скользнув внутрь, они замерли у двери, быстро осмотрев комнату. Похоже, своим информаторам граф все же не доверял на все сто. Или допускал мысль, что в номере может оказаться подельник?       — Не особо разгуляешься, — отметил Генри, оглядывая скудную обстановку изрядно обшарпанного и замызганного номера.       — Тем лучше для нас, — сказал граф, начиная с прикроватной тумбочки. — Быстро находим бумаги и ретируемся.       Генри кивнул, подступаясь к кровати, вспоминая, где дядя прятал от жены фляжку. То и дело нервно оглядываясь на дверь, принялся перерывать постель. Благо, постоялец вряд ли бы стал зашивать бумаги в матрас. К нему прикасаться-то страшно было, не то что… Генри передернуло, и он впервые пожалел, что сейчас не в атласных перчатках, положенных всякому вышколенному дворецкому. Обычно он пренебрегал ими в угоду удобству, да и граф не делал замечаний.       Они перерыли каждый дюйм помещения, уже почти отчаявшись найти искомое. Бумаг не оказалось нигде. Может, преступник взял их с собой? Пора уходить, но Валентайн Ибрайтес не готов был сдаться. Не мог. И Генри ничего не оставалось, как следом за ним шарить взглядом по стенам. В повисшей тишине, точно выстрел, послышался подозрительно глухой скрип, и не прошло и минуты, прежде чем они вынули доску вытертого паркета, под которой пряталась полость.       Запустив туда руку, не побоявшись окончательно замарать перчатки в грязи и пыли, граф вытянул на свет божий неуклюжий сверток из грубой оберточной бумаги. Нетерпеливо разорвав оную, сыщик Его Высочества принялся судорожно изучать документы. Губ его коснулась нервная, но все же радостная улыбка — нашли.       Однако вздохнуть облегченно Генри не успел. Дверь распахнулась, и с губ незнакомца, узнаваемого по фигуре, слетело бранное словцо. Несколько бесконечных секунд они смотрели друг на друга, после чего в руке постояльца блеснуло длинное лезвие.       Сориентировавшись в мгновение ока, граф кинул в руки Генри сверток и, приказав бежать, встретил первый удар своим клинком, едва успев обнажить.       Бежать. Приказ был настолько созвучен инстинктам, что Генри, как дикое животное, почуявшее гарь от степного пожара, сорвался с места. На миг отвлекая преступника на себя, позволяя Валентайну занять более выигрышную позицию. Увернувшись от клинка, разрезавшего воздух в каком-то дюйме от него, выскочил в коридор. Он должен спасти бумаги. Но не было ли это лишь оправданием тому, что он бросил господина один на один с убийцей? Сея мысль застигла Генри на лестнице, и он обернулся, попав под ноги кому-то из постояльцев, грубо отпихнувшему помеху к стене.       Мгновение Генри разрывался между желаниями: спасти бумаги и спасти господина. Валентайну хватило их, чтобы нагнать дворецкого, сжимая в пальцах трость, а ладонью другой руки зажимая бок. Перчатка графа темнела на глазах, пропитываясь кровью.       — Уходим! — резко приказал Ибрайтес, удивительно быстро для раненого человека спустившись по лестнице и стремительно направляясь к выходу.       Оглядываясь, ожидая погони, Генри поспешил за ним, удивляясь людям, которым до происходящего не было никакого дела. Постояльцы и визитеры лишь поспешно расступались, пропуская подозрительную парочку, и спокойно ступали по каплям крови, что оставались на немытом полу.       Представляя, как может быть опасно подобное ранение, Генри заметил, что им надо где-то укрыться и обработать рану, хотя по-хорошему графу требовался врач, но Валентайн отказался подвергать кого бы то ни было опасности. И все, что оставалось верному дворецкому, — подставить слабеющему господину плечо.       Ибрайтес держался, пожалуй, только на чистом упрямстве. Других объяснений тому, что он весьма твердым шагом умудрился преодолеть весь квартал, Генри не находил. И лишь тогда пошатнулся, хватаясь за статую Великого, оказавшуюся по правую руку от него, в то время как Генри сжал его локоть, удерживая. Сердце дворецкого ухнуло вниз, руки похолодели.       — Ваша светлость… — растерянно пролепетал он, помогая тому аккуратно опуститься на камень у подножия статуи. Огляделся, но место оставалось столь же пустынно, как и час назад. Нужно было бежать за помощью, но как оставить раненого одного в таком состоянии?!       Граф вымученно улыбнулся:       — Не потеряйте документы… друг мой.       И Генри машинально проверил их наличие во внутреннем кармане пальто. Вот только он был абсолютно убежден, что вручить их герцогу должен Валентайн, а не его дворецкий и, скинув пальто и пиджак, Генри стянул с себя рубашку, пытаясь соорудить из нее подобие бинтов. В конце концов, просто зажав рану.       — Я не оставлю вас тут, — категорично заявил он. — И не надейтесь.       Граф растерянно усмехнулся, обессиленно прикрыв глаза.       — Герцог должен получить документы. Тогда мы получим послабление… Сможем получать разрешение… на выезд, — выдохнул он и чуть поморщился: вмиг удлинившиеся клыки исцарапали синеющие губы.        Уж вроде пора привыкнуть, только в такие моменты внутри все еще что-то испуганно вздрагивало. Может, древний инстинкт самосохранения? Философская мысль мелькнула и пропала, вытесненная неожиданным озарением:       — Кровь, — выдохнул Генри. — Вам надо восполнить потерю крови.       И, помедлив лишь мгновение, придвинулся ближе, позволяя воспользоваться собственной.       Но граф отвернулся:       — Не дурите. Это… слишком опасно. Я рискую… осушить вас.       Генри прикрыл глаза, моля всех богов о терпении. У них не было времени играть в игру «кто кого переупрямит». Ибрайтес стремительно слабел. Дотянувшись до трости господина, он полоснул лезвием по запястью, пуская кровь, из-за адреналина даже не почувствовав боли. Поднес руку к губам Валентайна, надеясь, что сейчас инстинкт охотника окажется сильнее разума. И не ошибся. Спустя мгновение клыки вонзились в живую плоть, войдя словно в масло.       Генри тихо вскрикнул, но скорее, как это не парадоксально, от неожиданности. Прикрыл глаза, прислушиваясь к необычным ощущениям, которые нельзя было назвать неприятными или болезненными. Неужели милостивый Великий и тут подсуетился и, создавая смертных, заложил в них некий механизм, что позволял им спокойно принимать покушение на их плоть и кровь существ, стоящих на ступень выше?       Генри уже чувствовал головокружение и слабость, подтачиваемый желанием лечь, начиная оседать наземь, когда его неожиданно оттолкнули.       — Идиот… — прошелестел граф, судорожно вздохнув и с трудом поднявшись на ноги, осторожно опираясь скользкими от крови руками все на ту же статую. — Вы в порядке, Генри?       Голова закружилась сильнее, стоило встать, но Генри кивнул. Подобрав свои вещи, где по-прежнему лежали в кармане бумаги, удивленно посмотрел на собственную руку, удивляясь, что ранки почти не кровоточат. Однако для вопросов, как и для философских бесед с экскурсом в прошлое, время являлось неподходящим.       — А вы?       — Лучше, — благодарно улыбнулся граф. — Но это не надолго. Нужно добраться до дома и вызвать Энтони. Иначе рискуем оба навсегда остаться в Нижнем Городе. А если герцог не получит бумаги, он вытащит нас с того света, чтобы загнать туда лично.       Пессимистичный прогноз посреди темных трущоб казался чуть ли не пророческим, и Генри заставил себя двигаться. Отдыхать будут потом, так как пополнять список погибших дворецких он был категорически не намерен. Подставил графу плечо, помогая идти по древней тропе на звуки порта, неспящего сутками. Глаза так и норовили закрыться, но Генри боролся, время от времени, как лошадь, встряхивая головой.       Наконец, тропа осталась позади, и он прислонил Ибрайтеса к стене дока.       — Я найду экипаж, — пообещал он.       Запахнув наспех натянутое пальто, поспешил в сторону улицы. И как в таком виде экипаж поймать?.. Но, на удивление, поймал. Извозчик оказался человеком молодым, но весьма сочувствующим.       — Что же вы так, господа. В Нижний Город забрести… — посетовал он, следуя за Генри, вызвавшись помочь сопроводить графа.       Ибрайтес едва держался в сознании, но в салон забрался сам, немедленно откинувшись на спинку сидения, прикрывая глаза. Генри его окликнул, узнавая адрес доктора, но граф не отозвался, и он набрался наглости похлопать его по щекам, повторяя вопрос. Увы, минуты промедления могли стоить аристократу жизни.       Едва сумев сконцентрировать взгляд, граф силился понять, что от него требуется. И лишь через несколько мгновений тихо выдохнул.       — Особняк… На съезде Королевской площади на улицу Пекарей.       Прошла целая вечность, пока экипаж летел по мостовой, а лошадиные копыта точно отмеряли по брусчатке удары сердца. Несколько раз Генри щупал у графа пульс и припадал ухом к груди, чтобы услышать слабый стук. Когда, наконец, кони встали, он щедро заплатил извозчику, попросив помочь еще немного, и оставил Ибрайтеса в салоне, чтобы быстро взбежать на крыльцо особняка, в надежде, что доктор не уехал к одному из пациентов.       Мгновения ожидания показались вечностью. Но вот дверь распахнулась, и представшая на пороге горничная окинула его вопросительным взглядом. Замерла, добравшись до окровавленных рук. Отступив на полшага, начала было:       — Что вам у…       — Доктор Балинжер дома? — не думая о приличиях, перебил Генри женщину, чтобы выдохнуть, поясняя. — Графу Ибрайтесу требуется неотложная помощь. Он в экипаже.       Пара взмахов ресниц, и на лице собеседницы отразилось осознание. Кивнув, она кинулась в дом.       — Господин! Господин Энтони! Сюда! Скорее!       Извозчик помог им занести графа в дом, а после поспешил уехать. Вокруг собирались любопытствующие, и он, видимо, не хотел демонстрировать терпимое отношение к старой аристократии. Однако, Генри был премного благодарен ему уже за то, что просто согласился помочь.       Доктор попросил раздеть графа, а после выставил дворецкого за дверь, оставшись с раненым наедине. Лишь несколько минут спустя к нему присоединилась супруга, на ходу надевая фартук поверх белого медицинского платья, что обычно носили сестры милосердия. Кинув взгляд на Генри, прежде чем скрыться за дверью, бросила горничной:       — Энжанет, окажи юноше помощь, если требуется, и напои крововосстанавливающими настоями.       Точно ему дали команду, тело налилось усталостью и почти забытой слабостью. Стул, стоящий неподалеку, манил, но Генри удержался на ногах.       — Где я могу помыть руки? — спросил он, понимая, что даже это не спасет чужую обивку, ибо вся его одежда была перепачкана кровью, своей и чужой.       — Идемте в ванную, — кивнула женщина, аккуратно взяв визитера под локоть, чтобы проводить. — Не стесняйтесь. Все хорошо. Я вам принесу чистую рубашку. И сделаю лекарство.       Умытый и напоенный теплым настоем из трав, Генри утонул в предложенном ему кресле, специально покрытом пледом. В ожидании вестей, он пытался переварить насыщенное утро, усвоив полученные знания. Окончательно понимая, что пути обратно в привычный мир смертных — нет, и дело совсем не в том, что общество не примет посвященного назад. Прислушивался к звукам, но так и не мог понять, как обстоят дела у графа. Чужие бумаги буквально жгли через ткань, но Генри не поддался любопытству, оставляя чужие тайны другим.       Усталость и слабость таки взяли свое, и Генри задремал, прижимая к себе сверток, пока разум блуждал в темноте древних легенд, под взглядами чужих богов. И шепот их тревожил и без того взбудораженный разум.       Прикосновение заставило дернуться и распахнуть глаза.       — Простите, граф зовет вас, — сказала горничная, что дернулась от неожиданности вместе с ним.       Поблагодарив ее, Генри поднялся, чувствуя себя не в пример лучше. Силы возвращались, то ли благодаря отдыху, то ли настоям. Проследовав за молодой женщиной, тихо вошел в гостевую спальню, куда перенесли раненого.       И без того бледный, сейчас граф и вовсе сливался с простынями. Грудь его тяжело вздымалась, а на бинтах, что перетянули торс, проглядывали пятна крови. В комнате пахло лекарствами, антисептиками. Болезнью. Генри едва сдержался, чтобы не вздрогнуть.       Тяжело вздохнув, Валентайн с трудом приоткрыл глаза и чуть улыбнулся, завидев слугу. Распорядился:       — Спасибо, Энжанет. Оставь нас.       Почтительно склонив голову, горничная поспешила покинуть комнату.       — Слава богам, вы живы, — не скрывал своего облегчения Генри, послушно опускаясь на стул у кровати по слабому жесту господина.       Валентайн едва уловимо качнул головой:       — Боги ни при чем, — заверил он. — Я жив благодаря вам, мой друг. Спасибо за помощь. Что не оставили меня одного в этом непростом деле…       Говорить графу было еще тяжело, и он умолк, набираясь сил.       — Я рад служить вам, ваша светлость, — искренне заверил Генри, не слукавив.       Тень улыбки вновь скользнула по бледным губам графа. Но когда он открыл глаза, прямо посмотрев на дворецкого, взгляд был серьезен.       — Боюсь, друг мой, ваше участие в этой истории еще незаконченно. Герцог ждет бумаги, чтобы к завтрашнему утру покинуть город. Вам необходимо передать их. Более никому я не могу их доверить.       — Я отправлюсь немедленно, — пообещал Генри, поднимаясь. Даже если бы пришлось отправиться на другой конец света, он сделал бы это с радостью. — Не волнуйтесь, герцог получит их вовремя.