Here I'm safe and sound

      Тэхён всё-таки устроился на работу. Было это удачей, удачным стечением обстоятельств или помощью небесных сил, но однажды глаза сами зацепились за объявление, висевшее на двери круглосуточного супермаркета на окраине их района. Хотя супермаркет — это слишком смелое название для магазина, где единственно частым товаром являлись сигареты и дешёвый алкоголь. Зданием владел невысокий сварливый старик, от которого сбегали, даже не дождавшись конца первого месяца. Зарплата была невысокая, да и местный контингент особыми остротами и достоинствами не отличался. Потому круг кандидатов существенно сужался, грозясь приблизиться к нулю.       Тэхёну податься было некуда. А перспектива постоянно выслушивать старческий маразм начальника не казалась такой уж плохой в сравнении с ощущением голода и холода. Постоянно кутаться в слои затёртой одежды и греться в торговом центре возле школы перестало быть вариантом. Охранники подозрительно поглядывали на него, а это точно не сулило ничего хорошего. Если позвонят в полицию, а те – в опеку по делам беспризорников, тогда жизнь вовсе перестанет казаться малиной.       В магазин требовался ночной сменщик. Скитаясь по улицам, ночуя в закоулках и не решаясь вернуться в комнату к Ёну, школьник увидел объявление и вот так получил этот шанс спустя неделю после ночёвки в квартире дяденьки. Ким буквально умолял взять его на должность младшего сотрудника, обещал работать не покладая рук и быть ответственным. Хозяин сжалился, сказав, что в случае проверки скажет, будто Тэхён солгал о своём возрасте и показал фальшивый паспорт.       Ён после избиения будто исчез, и это дало Тэхёну некоторое время пожить в их съёмной квартире. Вечный страх, что сожитель вернётся, сидел внутри и не давал спокойно спать. Поэтому на первый аванс Тэ снял совсем маленькую коморку у старушки и съехал. Денег хватало только на съём, а источником питания служила просроченная продукция в супермаркете, которую всё равно выбрасывали. В качестве подработки он нашёл расклеивание листовок по столбам. Мешки под глазами школьника стали ещё заметнее.       Ким начал учиться усерднее. По ночам редко кто ходил в магазины, поэтому свободное от прилавка и мытья полов время он тратил на заучивание конспектов, подготовку к экзаменам и домашние задания. Если поступит в университет, то получит место в общежитии и шанс выкарабкаться.       Мечта замаячила на горизонте.       Словно тот вечер, когда добрый дяденька пустил к себе погреться, стал переломным. Назад, к разъяренному и явно затаившему обиду Ёну, пути уже не было. Стало очевидно: сон на матрасе рядом с обогревателем на полную мощность и впервые за долгое время сытым животом пробудил в Тэхёне храбрость, смелость что-то изменить.       Тэ хотелось думать, что духовная сила Чонгука, такого невозмутимого и грозного, передалась и ему.       Он часто вспоминал дяденьку. Его странную доброту, отражавшуюся в ту ночь, когда школьник почти глотал варенье. Чонгук смотрел прямо на него, не отводил глаза и только говорил не торопиться, хорошенько всё прожёвывать, мол, никто у него еду не заберёт.       Со временем в школьнике загорелось желание снова увидеть дяденьку. Вернуться туда, в многоквартирный дом, дорогу к которому он помнил наизусть.       И однажды это случилось.       В конце марта, когда тротуар перестал быть скользким, а корка льда на реке дала первую трещину, Тэхён пришёл по адресу дяденьки. Солнце садилось, окрашивая небо в фиолетовые оттенки. Окружающая обстановка разительно отличалась от той, что отложилась в памяти несколько месяцев назад. Тогда было темно, холодно, страшно, а сейчас – волнительно и тревожно. Школьник встал посередине двора, замечая то, что ускользнуло от глаз в прошлый раз — небольшую детскую площадку.       Смелости подняться прямо в квартиру не было. В тёмный угол спряталась решимость заявиться на порог. Откуда-то из головы вылез червь сомнения: а стоит ли в принципе беспокоить людей? Может, про странного школьника с красной от пощёчины щекой и заплаканным лицом давно позабыли...       Тэхён сел на одну из синих скрипящих качелей и принялся считать окна. Он лишь глазком посмотрит, что в нужном месте горит свет, и пойдёт. Может, даже застанет кого-нибудь знакомого на кухне. Может, самого дяденьку. Ему бы только удостовериться.       Подул ветер. Холодный, пронизывающий, задувающий под одежду и вызывающий мурашки. Пальцы заледенели, солнце почти скрылось. Киму было не привыкать подолгу проводить время на улице: он вот так сидел в детстве недалеко от дома, когда мать уходила в запой. Было в этом добровольном обморожении что-то знакомое, даже успокаивающее.       Свет в нужном окне всё не загорался.       — Малой?       Голос, такой знакомый, вернул скрючившегося Тэхёна к реальности. Перед ним в двух шагах стоял Чонгук, ничуть не изменившийся. Та же хмурость, та же тлеющая сигарета в руках. Мужчина осмотрел внезапного гостя с головы до пят, заострив внимание на чужих красных щеках. В голове промелькнуло неприсущее чувство сожаления, что именно сегодня пришлось задержаться на стройке. Сколько этот парень тут просидел?       — Дяденька?       Чонгук сел рядом, соседняя качель жалобно скрипнула под весом, не предназначенным для детей.       — Ты чего тут?       Школьник весь подобрался, пытаясь собрать мысли в кучу. Руки не слушались, ноги будто примёрзли к земле.       — Я поблагодарить вообще хотел. Ну, за тот раз... Когда вы меня приютили, — непроизвольно шмыгнув носом, сказал Тэхён. — Минутку, сейчас...       Он полез в карман куртки, зашуршав бумажками. Ким скрупулёзно копил, откладывал каждую вону, чтобы хоть как-то вернуть должок. Перед приходом сюда тщательно проверил все потайные местечки, наскрёб сумму. Не знал, как ещё можно выразить своё спасибо за то, что не прошли мимо, не оставили на улице, проявили доброту. Внутри клубилось так много слов, но как дать им выход – Ким не знал иного способа, кроме материального.       — Не дури, малой, — вдруг строго сказал Чонгук, правильно всё поняв.       Его чёрные глаза впились в угловатое лицо школьника, зияя предупреждением.       — Я только хочу сказать спасибо! — не сдержался тот, в сердцах хлопая неслушающимися руками по бёдрам, обтянутым в джинсы.       Гук же оставался непреклонным. Независимо от того, что у нынешней молодёжи на уме, он ничего брать из принципа не станет.       — Мне твои деньги не нужны.       — А чем ещё тогда отплатить?       — Точно не так, — приказным тоном пресёк старший. — Не хватало, чтобы мне дети деньги сували. Ещё чего!       Тэхён сгорбился. В туманной голове царил бардак. Уходить не хотелось.       Чонгук потянулся в карман за сигаретами, но осёкся, стрельнув глазами в рядом сидящего парня. Неловко опустил руку, самому себе дивясь, и согнул-разогнул ноги в коленях, покачиваясь на качеле.       — У тебя в жизни всё нормально? — спросил Чон.       Школьник вздрогнул. Внезапная мысль о том, что его давным-давно никто не спрашивал о подобном, молнией пронеслась в сознании.       — Пойдёт, — буркнул, не желая жаловаться.       — Раз деньги появились, значит, работаешь? — продолжил Чонгук.       Ему отчего-то стало важно добиться прямого ответа: у этого странного подростка, почти взрослого, всё мало-мальски наладилось. Чувство меж ребёр свербило, во время работы на стройке часто напоминало о парне с голодными глазами на кухне в их первую встречу. Чон не знал, что это за эмоция проклюнулась в нём спустя годы безразличия к окружающим, и пока не хотел разбираться.       Сейчас было хорошо. Вот и всё, что имело значение.       — Работаю, — кивнул Тэхён, проглотив комок в горле, — продавцом, клейщиком, газеты иногда разношу.       — Тот уёбок тебя не трогает? — прозвучал главный вопрос, терзавший Гука с того момента, когда он обнаружил пустоту и одно одеяло в месте, где спал школьник.       — Я его больше не видел.       Чонгук удовлетворённо улыбнулся, отвернув голову в сторону. Его второй тайный заход в переулок с покоцанными пластиковыми дверьми, кажется, увенчался успехом.       — А у вас всё в порядке, дяденька? — почти шёпотом поинтересовался Тэхён, теребя пальцами нитку на кофте.       — Пойдёт, — вернул Чонгук, потянув уголок губ при виде чужих сщурившихся глаз.       Ким продолжил:       — Ничего, что я сегодня пришёл?       Чувство, что его, может быть, и не хотели здесь видеть, терзало нутро. Вопрос был задан только потому, что хотелось удостовериться: Чонгук тут, потому что сам хочет. Душа требовала честности, ибо слишком уж много в жизни было людей, которые на самом деле не хотели оставаться рядом. И в тоже время жаждала, чтобы один человек, хотя бы один, был искренне рад видеть Тэ.       — Ничего.       Простой ответ из шести букв лёг бальзамом на раненую душу. Тэхён, переступая через удушающий страх быть отвергнутым, тихо спросил:       — А можно я ещё буду приходить?       Чонгук потянул руку к чужим растрёпанным волосам, усмехаясь. Что-то детское всё же было в этом школьнике.       — Можно.

🌌

      Одиночество порой накрывало с головой, и спасением от него становился дяденька. Поначалу не хотелось злоупотреблять чужим расположением, поэтому Тэхён приходил иногда. А затем будто бы появилось негласное правило: проводить вместе каждую пятницу, местом встречи обозначились качели. За такими встречами пролетели март, апрель. Настал тёплый май, несущий за собой перемены.       Чонгук всегда приходил. Приносил бутерброды, тающие на языке с густо намазанным вареньем и солёные с овощами и сыром, отдавал сладкое из пайка, что выдавался на стройке. Как-то раз пришёл с Хосоком, что с видом радостного человека, встретившего давнего друга, сбегал в квартиру и вернулся с пакетом одежды, чтобы всучить его Тэхёну и задорно подмигнуть. Так у школьника появились водолазки и новые джинсы.       У него в жизни была только одна константа: пьяная мать. Но со временем, когда в её доме не стало места для сына, в тэхёновой жизни больше не имелось ничего постоянного. Нельзя было с точностью сказать, где он будет спать и будет ли есть. А теперь появился Гук, который впервые показал постоянность. Для Тэхёна такое в новинку, как для ребёнка, что впервые в зоопарке – большая обезьяна.       В первые встречи Ким робел и не знал, куда девать руки. А затем привык, как привыкают к ласке дикие котята, понимая, что их не станут бить по лапам, а лишь пригладят шёрстку. Чонгук же головой понимал: прикипать к кому-то нельзя. К этому парню – тем более. Он уедет учиться после школы, а Гук останется сам с собой, как это было раньше. "Это ведь только дураки так поступают, Чонгук, привязываются, а потом страдают", — твердил голос разума.       И всё равно прикипел. Как можно не, когда тут такое?       Садясь на качели, они разговаривали. Школьник много говорил, ведь за долгие годы получил возможность быть услышанным. Чон мало комментировал, но речь шла совсем не о незаинтересованности и безразличии. Гук полюбил слушать конкретного человека и потому, порой глядя на разошедшегося малого, ощущал желание улыбнуться. Раньше казалось, что перемены всегда худшему, ведь нарушают привычный строй, но конкретно эта неожиданно стала желанной.       Однажды младший, теребя в руках баночку молока, принесённого Чонгуком, осмелился задать вопрос:       — Почему вы привели меня к себе тогда? Я ведь был незнакомцем, мог бы оказаться вором.       Чон взглянул на него и пожал плечами.       — Мне стало тебя жаль. Да и не подумал, что зарёванный малец может что-то сделать. В квартире красть нечего, она съёмная, мы там ничего не храним и возвращаемся лишь переночевать. К тому же слишком слабым ты кажешься для подобного, — завидя, как малой отвернулся, надувшись, Чонгук усмехнулся и протянул руку, чтобы привычным жестом потрепать по голове. — Не хохлись, воробей. Может, я соврал? Может, ты мне просто понравился, м?       Тэхён вспыхнул щеками, уж точно не ожидая услышать подобного и снова заставляя собеседника едва заметно улыбнуться. Внутри загорелось почти детское желание тоже заставить смутиться. Странное чувство, совсем не похожее ни на что-либо им доселе испытанное, прочно заняло своё место между ребёр.       Чонгук сделал затяжку, выдыхая дым в сторону. Отчего-то ему каждый раз не хотелось дымить на младшего, хотя раньше его не особо волновало присутствие людей рядом во время курения.       — Ты ушёл тем утром, никому ничего не сказав. Я думал, что это последний раз, когда я тебя видел. Но ты вернулся.       — Я всего-то хотел поблагодарить, — снова насупился. — Нельзя, что-ли?       — Хочешь приходить – приходи, хочешь говорить – говори. Хочешь благодарить – тогда благодари, я тебе не указ. Только от детей взятки не беру, — пожал плечами Чонгук, щёлкая зажигалкой.       Ким почувствовал слабую злость. Не был он никаким ребёнком. Дети – это те, кто по вечерам пьёт тёплое молоко и смотрит мультики с родителями. Те, кто живёт в семье, не работает с детства, не ведает проблем добычи пропитания. Тэхён в семь лет научился просить у прохожих, в девять собирал бутылки и на вырученные деньги покупал дешёвые йогурты, чтобы унять болезненное чувство нескончаемого голода в желудке. Он давно не малыш, не глупый ребёнок.       Захотелось смутить этого самоуверенного Чонгука. Причём совсем не детским способом. Заставить увидеть, что рядом с ним человек, способный не только просить о помощи с красными глазами, но и быть равным. Потому вспыхнувший школьник подался вперёд, хватаясь рукой за край куртки и исполняя то, о чём в последнее время грезилось во снах.       Тэхён целовал неуклюже. Неопытно и словно боясь быть отвергнутым.       Чонгук не отпрянул, и это уже считалось победой. Положил мозолистую ладонь на чужую поясницу, просто позволяя чужим холодным губам напористо прижиматься к его рту. Он даже не отвечал толком, так, как было нужно, по-взрослому, сдерживая пыл, но у младшего и без того тряслись коленки. Тэхён впервые приблизился к кому-то подобным образом, не считая девчонки из средней школы, и понял, почему одноклассники с таким придыханием восторгались отношениями и любовью.       Ведь внутри как будто все органы исчезли, расплавились в жидкое золото. Ничего не казалось столь явственным и реальным, как ощущение лица дяденьки близко-близко, его дыхания, его тела.       Всё вокруг было холодным, а Чон – удивительно тёплым.       Чонгук прервал поцелуй первым, положив сильные натруженные руки на плечи младшего и слегка отодвинувшись. Складка на лбу от вечной хмурости разгладилась, а в глазах что-то затаилось. Погляди Тэхён подольше, то понял бы, что это был приказ самому себе сдержаться. Но ему возможности такой не предоставили, ибо Чон отвернулся и тут же начал идти, на ходу бросая:       — Идём, дам тебе куртку. Мне мала в плечах, тебе, думаю, в самый раз будет.       Теперь палитра эмоций Тэхёна сменила радость и трепет на испуг. Может, не стоило этого делать? Может, этот глупый порыв сейчас мог испортить всё то хрупкое и оттого ещё более драгоценное, что возникло между ними за прошедшее время. Школьник только обрёл, он не хотел терять. Уж слишком быстро привязался.       — Я... Я всё ещё могу к вам приходить?       Чонгук замер, слыша слёзы в чужом голосе, и понял, что больше никогда не хочет слышать такой испуг Тэхёна. Сердце кольнуло и сжалось, предвещая бурю, к которой неизменно вели эти встречи.       Он обернулся и, позволив себе побыть дураком, которому обязательно раскрошат сердце, глаза в глаза честно ответил:       — Приходи. Я буду рад.