Будни веселые и не очень

      Смешно было признаваться даже самому себе, но Кинн искренне боялся Порше. Пусть на вид младшенький Порша и казался тем еще безобидным щеночком, но было во взгляде у него что-то глубокое и проницательное, чего у Порша он ни разу не замечал.       Каким-то невиданным образом — Кинн предполагал, что сугубо ультимативным, — Порш уговорил пацана переехать к ним в резиденцию. Правда, жить на хозяйских этажах, поближе к ним тот отказался, выбрав гостевые уровни. Тут уже Порш махнул рукой — хоть в подвале окопайся, вообще насрать.       И вот сейчас Кинн неловко замер в проеме собственной кухни, уперевшись взглядом в худую спину сгорбившегося над стойкой пацана. Подъем у Кинна выдался в ебейшую рань из-за прилетавших в эту ебейшую рань вьетнамцев. Блядь, на тачке бы столько же времени потратили, но все бы выспались. Ага, щас, им же надо с понтами и кортежами от аэропорта, конечно. Конченные ублюдки.       Не улучшало настроение и то, что Порш сегодня не пришел ночевать, отпросившись на смену к парням. Кинн, сжав зубы, отпустил. Хотя хотелось возмутиться, что вообще-то Порш ему понадобится днем и все такое, но не стал. Не хотел он его брать к ним. Пусть и подставы не ждал, все было мирно, но все равно не хотел лишний раз показывать его посторонним. Драконы алчные существа: они охраняют свои жемчужины довольно ревностно. Вот и Кинн свою драгоценность старался беречь.       Но это все мелочи. Основной задачей сейчас было решить, хочет ли он пересекаться с пацаном или лучше тихонько съебаться и по дороге в аэропорт послать кого-нибудь купить кофе и какой-нибудь рис?       Блядь, какого хуя… Кинн у себя дома.       — Доброе утро, — он уверенно прошел к кофемашине, снимая чашку с подставки.       Порше, дернувшись от неожиданности, вскинул голову от своей миски:       — Доброе утро, кхун Кинн.       — Лучше просто Кинн. Не надо никаких приставок, а то я начинаю путаться, — ответил он, коротко зависнув на выборе между двойным и тройным эспрессо — выбрал тройной.       — Путаться?       — Да, с приставками ко мне обращаются только сотрудники.       Пацан понимающе окнул, возвращаясь к своим овощам. Естественно, Кинн уже разглядел, что там у него в тарелке. Надо же, а Порша даже за золотые горы не уговоришь съесть что-то зеленое и не жаренное.       Что ж, у Кинна была чудесная возможность с чашкой кофе и куском хлеба убраться восвояси, но нет же, ноги понесли его к стойке, как будто Порше жаждал его общества. Но вот хотелось бы как-то прояснить, насколько ревностно (или враждебно) тот был настроен к Кинну. Порш наверняка сознался в том, что не по доброй воле оказался втянутым в это дерьмо. Хотя даже если и не сознался, пацан очевидно не тупой, явно сложил два и два.        — Уже привык к новой комнате? — начать стоило с чего-то отвлеченного.       — Да, очень нравится.       Вежливо, аж скулы сводит. Хотя справедливости ради Порш так же себя ведет, когда не хочет говорить или хочет послать, но его что-то останавливает.       — Я рад, — ответил машинально, а потом послал все к чертям, кровь не обманешь — с этим, поди, как и со старшеньким, лучше вокруг да около не ходить. — Я понимаю, что ты мне не доверяешь и… И не одобряешь все это. То, что делает Порш.       Пару секунд пацан молчал, а потом поднял на Кинна тот самый неприятный проницательный взгляд.       — Не важно, что я одобряю, а что нет. Он все равно сделает так, как сам считает нужным. Бесполезно спорить.       О да, тут Кинн был согласен с ним на все двести процентов.        — От себя скажу, что прилагаю все усилия, чтобы не дать ему убиться.       — Сами создали эту проблему. Я знаю, что он не хотел связываться с этим бизнесом.       Опаньки. Ну вот и первый щелчок по носу. Заслуженно.       — Да, сам. И если бы я мог вернуться назад, я бы ни за что не стал его втягивать в наши дела, но я не могу, поэтому сейчас делаю лишь то, что в моих силах. Я правда стараюсь беречь его, Порше. Но ты сам только что признал, что твой брат временами редкостно упрямый осел.        — Когда я вижу его сейчас, то каждый раз думаю, что с ним что-то не так. И только недавно догадался, что именно кажется мне странным. Раньше он вечно ходил в синяках. Одни не успевали сойти, как появлялись новые. И лицо вечно было в ссадинах: то скула содрана, то бровь разбита, губы вечно кровили. Или вообще эти жуткие синяки под глазами от переносицы, — пацан говорил отстраненно, глядя куда-то сквозь Кинна, словно вспоминал каждый из этих синяков. — Я ненавидел его за вылазки на подпольные бои, а теперь понимаю, что в них не было ничего страшного… Выбили бы ему пару раз челюсть, может, и угомонился бы…       — Когда это Тайланд стал кузницей бойцовских талантов? Твой брат пятерых раскидывает и вспотеть не успевает. Я сам видел. И не раз. Так что это точно не совпадение.       Кинн недоумевал вполне искренне, перебирая в голове все драки, в которых видел Порша. Стиль у него был по-змеиному изворотливый. Он хорошо предугадывал и блокировал удары, практически не позволяя себя коснуться, и вообще не брезговал темными приемчиками, это Кинн хорошо уяснил из их единственной серьезной драки, а Порше сейчас выставлял его почти жертвой насилия. И вот тут он словил на себе смешливый взгляд, который был насквозь Поршевским, тот тоже так смотрел, когда Кинн откровенно не догонял ситуацию.       — Нет там никаких талантов. Но публике нужно зрелище. Интрига. Так они сделают больше ставок. Вот он и подставлялся, чтобы заработать больше денег. Вот и все.       — Он не рассказывал, — лучше этого ответа Кинн придумать не смог.       — И он никогда не жаловался, хотя я знаю, что ему было тяжело, что иногда разбитыми губами ничего не ограничивалось и он несколько дней не вставал с постели, а Пи‘Тэм, или Пи‘Джом, или Йок не подпускали меня к нему, говорили, что у него грипп, заразно, а мне нельзя школу пропускать. Но я сомневаюсь, что дело было в гриппе.       Что ж, это тоже было похоже на Порша. Где-то хрен ты его заткнёшь, а где-то хоть режь на живую — слова не скажет.       — Знаешь, — Кинн постарался поймать взгляд пацана, чтобы добавить своим будущим словам весомости. — Я не могу гарантировать, что сейчас твоего брата совсем ничего не беспокоит. Но я даю тебе слово, что рядом со мной с ним ничего не случится.        — Что, броситесь защищать его своим телом от ножа? — слова его всерьез явно не восприняли.       — От пули уже защитил, с ножом будет новый опыт.       — Что?!..       Зря он это сказал. Точно зря. Вряд ли пацан знал что-то. Вот Порш обозлится, конечно.       — Помнишь, пару месяцев назад, он вернулся на пару дней домой, а потом резко исчез, а еще через несколько дней позвонил с незнакомого номера и напел сказку про внезапный вызов на работу, м? — судя по преисполнившемуся праведной яростью взгляду, вспомнил. — Мы тогда немножко повздорили, — здорово преуменьшил, конечно, — нас похитили, вывезли в лес, а потом случилась небольшая заварушка и вот как-то так.       Непроизвольно скользнул ладонью к левому боку, где на ребрах все-таки остался неровный рубец, при виде которого у Порша неприятно изменялось выражение глаз. Подмечавший это Кинн психовал и клялся на следующий же день скататься в клинику и сошлифовать к чертям эту херь, чтобы и намека не осталось. Порш отговаривал. Для него это что-то значило.       — Он не рассказывал, — вернул фразу Порше.       — И не расскажет, и ему точно не нужно знать, что я тебе все выболтал, — может, получится прикрыть задницу. — Такая у него суть, Порше. И очевидно самый идиотский способ заботы. Он не хочет втягивать дорогих людей в свои проблемы. Поэтому я ничего не знаю о неприятностях в вашей жизни до меня, а тебя он бережет от дерьма, которое успело приключиться с ним уже здесь. И вряд ли в наших силах это изменить. Остается только смириться.       Кинн, начисто забывший про кофе, почему-то внутренне поджался в ожидании ответа, но вот когда пацан, наконец, открыл рот, голос прозвучал не тот:       — Ты не уехал еще, что ли?       — Хиа!       Порше мгновенно изменился в лице, растеряв всю свою хищную прозорливость, Кинну от столь внезапной перемены стало жутковато, еле подавил рефлекс — ущипнуть себя за бедро.       — Я за него, — Порш уже деловито инспектировал раздачу и, хотя там точно было что-то достаточно масляное, урвал со стойки только яблоко. — А ты че не спишь?       — Мне на подготовку в универ.       — М-м, подбросить?       — Уже пересменка была? — Кинн окончательно вернулся в реальность и, если Порш уже освободился, значит уже перевалило за 6 утра, а это в свою очередь значило, что Кинн проебывался с вьетнамцами.       — Не, только через час. Братец твой вырубился, и я раньше свалил. Так мне за мотоциклом спускаться или нет?       — Не надо, хиа. Я сам.       — Точно?       — Тебе ж уже сказали… — не выдержал Кинн.       — Кофе молча пей — подавишься.       — Сам-сам, хиа, — Порше уже успел прибрать свою тарелку и выгрести из-под стойки здоровенную ученическую сумку. — Ты с работы.       — Да с какой работы? Полночи корейские дорамы смотрел.       — Хиа, я ушел, — махнул рукой и только они его и видели.       — Засранец, — вздохнул ему в спину Порш.       — Нянечка, — проворчал в чашку Кинн.       — Ты просто завидуешь.       Что было частично правдой.       — Обнять не хочешь меня?       — Хочу.       Кинн уже приготовился восполнить хотя бы процентов на десять то, чего ему так отчаянно не хватило ночью, но…       — Ты хули мокрый, блядь?       — Потому что я из бассейна.       Ответ ну настолько конченный, что от Кинна в первые секунды все слова разбежались.       — Нет, то есть ты свалил с половины смены, и вместо того, чтобы вернуться ко мне, ты поперся в бассейн, блядь. Амфибия, нахрен. И какого хрена ты мокрый под кондерами шляешься?!       — Так ты вчера весь вечер ныл, что уже среди ночи в аэропорт поедешь, а в итоге сидишь пересменку, блядь, ждешь!       — Кхун Кинн, — в проеме кухни нарисовался Пол, который сегодня должен был быть за водителя. — Еще немного и есть риск опоздать.       — Иду, — отмахнулся.       Пол кивнул и, коротко перемигнувшись с Поршем, убрался обратно в коридор.       — Точно не хочешь, чтобы я с поехал с вами?       Кинн вздохнул, искоса оглядев худую фигуру в форменном спортивном костюме, влажные волосы убраны назад, веки отекли с бессонной ночи. Куда вот его брать такого.       — Нечего тебе там делать. Ничего важного не планируется, одни расшаркивания, да раскланивания, подарками поменяемся. Пойму хоть, чего им надо. Ставлю, что их китайцы допекли.       — А нас?       — А у нас все хорошо, — обсуждать с ним тоже ничего не хотелось, а время действительно начинало поджимать. — Иди спать. Я вернусь к моменту, как проснешься.       — Не буду будильник ставить. Просплю до вечера — ты будешь виноват.       — Понял, — подхватив планшет, Кинн, собрав все свои ментальные силы, вытащил себя из-за стойки. — Я ненадолго.       — Ладно.       Как же не хотелось ехать, кто бы знал.       И как же хотелось каким-то окольным путем через секс, вискарь и взаимные откровения довести его до меланхоличной кондиции, через которую можно бы было вызнать все, абсолютно все то говно, которое он успел пережить. Исключительно для того, чтобы не дать этому повториться.       Эх, мечты-мечты…