Мои перелётные

– Слушай-ка! – Лео закатывает глазюки, морщит нос, крутит пальцами, выстраивая из них хитромудрые пирамиды. Все эти жесты он проделывал, говорят, чуть ли не с младенчества, а вот новое словечко недавно подцепил – скорей всего, у Глеба, своего родного деда. – Внимательно, солнышко! – я откладываю на покрывало иллюстрированное издание Пушкина и останавливаю взгляд его измазанном персиковым пюре подбородке с нежной ямочкой. Не могу смотреть человеку в глаза – даже крохе шести с половиной лет. – Не солнышкай тут мне! – у-у-у, вредина, копия деда Глеб. – Вот скажи мне, бога ради, почему старик не попросил у золотой рыбки новую старуху? Угу, а “бога ради” – это из “Сказки о мёртвой царевне”, кажется. Вчера читали. А сегодня пришёл черёд рыбака и рыбки. – Лео, ты сейчас серьёзно? Кто знает – может быть, у молодёжи современной шутки такие! – Ага. Потому что… а чего она всё для себя одной требует? Это старик рыбку поймал, его желания исполнить она должна, а не какой-то вредной бабки. Как у них, у юного поколения, всё просто, оказывается! Пожелал себе новую старуху – и пожалуйста. Вон она, в лодке, обвязанной подарочной розовой лентой с пышным бантом, качается на сине-зелёных морских волнах. Ни дворянок тебе, ни цариц, коим униженно прислуживать надо, – получай крепкую бабку, кровь с молоком, с остановленным конём и потушенной избой бонусом. Новая старуха у нас – это я. Между прочим, Глебушку из семьи я не уводила. Он развёлся со своей Леной, как только их общая дочь – ныне счастливая мамочка любознательного Лео – справила восемнадцатилетие. Может быть, и мелькала тогда на горизонте Глебовой личной жизни какая-нибудь длинноногая красотка – неинтересно мне об этом знать, ведь мы с ним на тот момент ещё и не слышали друг о друге. Познакомились мы не так давно на открытии выставки. Да-да – “на вернисаже как-то раз… но вы вдвоём, вы не со мною”, как в той старой песне. То есть, “вдвоём” была как раз я – с подругой Розой, она меня туда и затащила, а я не очень, если честно, люблю эти все дела. В смысле – открытия вот эти, церемонии с произнесением речей и миловидными юношами и девушками,шныряющими по залу с подносами, уставленными бокалами с шампанским. И шампанское терпеть не могу, голова от него резко начинает болеть. А живопись – наоборот, обожаю, особенно всякие задумчивые пейзажи. А Глеб… в общем, это его пейзажи и были, и его выставка. Встречаться, правда, мы с ним стали не сразу – после второго случая, когда нас столкнула судьба. Да, столкновение произошло не в переносном смысле, а буквально: Глеб с Лео въехали в меня на самокате. К счастью, никто сильно не пострадал, но совместное лечение синяков и ссадин, как выяснилось опытным путём, сильно сближает. И у Глебовой дочки стало появляться всё больше и больше поводов попросить посидеть с Лео не только дедушку, но и “новую бабулю”. Я была рада общаться с этим славным ребятёнком, хотя “бабулей” себя совсем не ощущала. Рано мне оренбургским пуховым платком оборачиваться и с банкой варенья в одной руке и тарелкой пирожков в другой ползти в сторону кладбища. В пятьдесят-то лет! Бабушка Лена, конечно, тоже с радостью принимала внука в гостях. Там был классический вариант: сырники со сметаной на завтрак, чтобы деточка не похудела, походы по ягоды-грибы или на рыбалку с дедом. Да, с той стороны и новый дед имелся: лысый крепкий старик, мастер – золотые руки. Если честно, я бы на месте Лео ошалела от обилия старших родственников. Со стороны отца у него также имелся полный комплект. И в далёкой перспективе маячило знакомство с прабабушкой и прадедушкой, пусть и не кровными – моими родителями. Отец и мать смотрели на нас с Глебом, держащихся за руки, как нежные дурные малолетки, с привычным недоверием. Суженый мой (именно так я его им и представила) был моложе мамы всего на четыре года. Однако в свои шестьдесят с изрядным хвостиком он вовсе не выглядел потасканным пенсионером. Загорелый, подтянутый, с прямой спиной – Глебушка мой был парень хоть куда. А то, что его волосы, забранные резинкой на затылке в хвост, седые, и щетина на щеках и подбородке отсвечивает серебром, ничего на самом деле не значит. Некоторые и в тридцать седеют. Или лысеют. И что с того? Интеллекта это не прибавляет им. А Глеб у меня большой умница. И талантливый! А в своих джинсовых шортах с разлохмаченными краями и рубашке, разрисованной кривляющимися чертенятами, мой любимый похож на мальчишку. Если особо не вглядываться, не принимать в внимание морщины на его лице, их с Лео, как начнут беситься, можно было счесть за братишек, старшего и младшего, ибо не только на деда с внуком, но и на отца с сыном не тянула эта разбойничья вольница. Впрочем, я удачно вписалась в их компанию даже не подружкой, а третьим пацаном – с бритым затылком и косой чёлкой, в широких штанах с большими карманами, набитыми всякой всячиной, и полосатой кофте, похожей на тельняшку. В туфлях с квадратными каблуками и массивными “золотыми” пряжками. С картой настоящего необитаемого острова в памяти смартфона. Не только на морях-океанах, но и у нас на Волге такие острова бывают! В общем, только пиратского попугая у меня на плече не хватало, чтобы картаво кричал на весь свет: “Пиастры, пиастры!” – А что такое пиастры? – сразу же спросил Лео, едва я заикнулась о том самом попугае. – Деньги такие. Золотые монеты. – Правда, что ли? Как те, что были у Буратино, пять золотых? – Точно! Только не пять, а гораздо больше. Целый сундук золотых монет и других сокровищ. – Ух, и разбогатеем мы, если найдём! – восхитился мальчишка. – А ты хочешь разбогатеть? – удивилась я меркантильности этого ребёнка. Коробке, доверху набитой шоколадными пятаками, которую мы с ним откопали на том самом острове, Лео, конечно, обрадовался, но сразу же признал находку “понарошковой”. А о настоящем разбойничьем кладе мечтать не перестал. Поведал мне по секрету: как только миллионером сделается, тотчас отправится с дедушкой Глебом в кругосветное путешествие. – А меня возьмёте? – попыталась набиться в попутчицы я. Лео недоверчиво покосился – мол, не было у него изначально такого плана. А потом всё же согласился принять меня в команду корабельным поваром. – Это называется кок, Лео. – Хм, кок! Смешное слово. Так петух кукарекает по-английски: кок-э-дудл-ду! На развивашках, куда его по вечерам после детсада водила мать, с ними не только пели и плясали, но и учили их английским словам. – А что это означает – знаешь? – Ничто. Или ку-ка-ре-ку. – А вот и нет. По-английски он будто бы кричит: “Петух глуп!” Сам себя дураком называет. – Точно себя? – ехидно усомнился Лео. – А, может быть, корабельного повара? – Ну, и злюка ты, мелкий! – Да я же вовсе не про тебя, ты что! Просто про какого-то чужого повара. Такого глупого, что прямо… свёклу от котлеты не отличит, вот… Что ж, и такие бывают, наверное. Лео – славный человечек, с ним интересно болтать о всяком-разном. Хотя я обычно не люблю всё, что обычно называют словом “общение”. Мне бы лучше в какую-нибудь уютную нору с книжкой в обнимку. Или со смартфоном – сейчас я чаще с его экрана читаю. А вот Лео, даром что современное дитя, которому гаджеты вручили едва ли не раньше погремушек, предпочитает бумажные книги с картинками. Для него шуршать тихонько страницами, видимо, такая же экзотика, как для меня в детстве было – перебирать в бабушкиной коробке старинные (и не очень) пуговицы. Правда, я, играя с ними, выдумывала собственные сказки о жителях пуговичного королевства, а он довольствуется теми историями, что рассказали писатели и поэты. Хотя… разве быть читателем – это не сотворчество?.. Лео знает буквы и умеет складывать из них слова, но ведь этого мало. Он любит, когда ему читают вслух. Даже те вещи, что он помнит наизусть, – Маршака, например, из которого он, казалось бы, уже вырос. Пушкин идёт у нас с интересом, однако медленно, со скрипом и под постоянные вопросы. Но вопросы - это же здорово! То ему старинное слово непонятно, то… вот как сейчас. Новую старуху попросить у рыбки – это надо же такое выдумать! Или он где-то подобное услышал. От Глеба? Был вроде бы анекдот с подобным сюжетом. – Ну, почему? Скажи! – тормошит мальчишка меня, задумавшуюся о вечном. – Почему – что? – я, оказывается, успела забыть, о чём конкретно спрашивал он. – Старик все желания на старуху потратил, ничего для себя не попросил. Что ли он глупый? – Вовсе и нет, – обижаюсь я за пушкинского персонажа. – Может быть, старик любил свою старуху очень-очень сильно. Когда сильно кого-то любишь, то стараешься сделать что-то хорошее для этого человека, о своей выгоде тогда уже не думаешь. – Угу. А старуха его, значит, не любила? Ну, раз всё только требовала и требовала для себя одной. – Так тоже бывает, малыш. – Бывает, – совершенно по-взрослому вздыхает мой приёмный внук и даже ничего не высказывает против “малыша”. Хотя обычно на такие мои оговорки обижается. Он не малыш, не зайка и не солнышко, у него имя есть! Это у меня имени нет. Точнее, у меня имён несколько, но все все они меня отчаянно не устраивают: ни паспортная Ираида, ни банальная Ира (которая сокращение от ненавистной Ирины вообще-то!), ни строгая Ида, ни слащавая Раечка. Все они связаны с разными периодами моей долгой-предолгой жизни, потому и бесят – жуть! Какое-то время я предпочитала быть человеком без имени, имеющим лишь фамилию (вроде максофраевского Мелифаро, да-да!), но Глебушка это испортил. Или исправил? Скорее, второе. Мой любимый человек назвал меня Птицей. Мне понравилось.