Мои перелётные

– Здравствуйте! – услышала я, ответив на звонок с незнакомого номера. – Фогель Ираида Яновна – это вы? – Да. Добрый день. А что вы хотели? – встревожилась я. Фамилия-имя-отчество, официальный тон – ох, не к добру! – Ваш муж… дорожно-транспортное… пострадала молодая женщина… – Глеб в аварию попал? – ахнула я. – Сбил девушку? На самокате?! Ничего удивительного – меня он так же сшиб на высокой скорости. Носится по дорогам, никого и ничего перед собой не видя. Роза, подруга моя – она врач-офтальмолог – очки ему выписала, а он их не надевает. Мешают, видите ли. Давят на чувствительную ко всему подряд горбинку на носу. – Почему на самокате? – слегка опешил мой телефонный собеседник. И тут же поправился. – Да на нём. – А вы кто, простите? – моя первоначальная уверенность ушла, я взяла себя в руки. – Полиция, или… просто мимо проходили? – Майор Васильев, дорожно-патрульная служба, – представился он. – Почему мне звоните вы, а не сам муж со своего телефона? – Нет у него мобилы при себе. И рука повреждена. И челюсть, – сообщил майор. – Дайте мне с ним поговорить! – потребовала я. – Говорите! В трубке зашуршало, и послышалось невнятное шамканье: – Милая моя, тут беда – помоги. Из-за меня девчонка разбилась, без сознания она. Деньги нужны срочно. – На лечение? – машинально переспросила я. Голос… его или не его? Травма челюсти на произношение влияет не в лучшую сторону, у говорящего каша во рту. Однако лёгкая картавость куда-то исчезла. По-моему, слова “разбилась” и “срочно” Глебушка произнёс бы иначе. Или мне показалось? Раздражающий шум в трубке мешает услышать, как надо, и плохая связь искажает звук. – На лечение, – эхом прошелестел слабый голос в трубке. – И ментам дать, чтобы меня отпустили. Сейчас тебе скажут, куда подъехать. – Глеб, а где Лео? Ты ведь за ним поехал на дачу. Глеб, Лео с тобой? – С ним всё в порядке. Ты привезёшь деньги? – Какие деньги, что ты несёшь! – Мне трудно говорить. Пожалуйста, помоги мне, Ириш!.. Стоп! Неприятный холодок пробежал по моей спине. Ведь почти повелась на мерзкую махинацию! – Браво, господа мошенники! – у меня закружилась голова, задрожали и ослабли руки – запоздалая реакция на стресс. Свой осипший голос и нервный смех я услышала словно со стороны. – Отличный спектакль, аплодирую стоя. Ничего, если я в настоящую полицию позвоню? Я уронила – хорошо, что на диван, а не на пол – телефон, который противно запищал, извещая о том, что связь прервалась. Ноги подгибались, и я присела. Помассировала затёкшую шею, а затем и затылок, защекотавший ладони отросшими короткими волосами. Подумала, что пора бы к парикмахеру. И что “майор Васильев” и его сообщник сейчас лихорадочно гадают, наверное, на чём они прокололись. А всё просто. Глеб, в каком бы состоянии он ни был, не отмахнулся бы от вопроса о Лео. Какое могло быть “всё в порядке”, если я ребячьего голоса или (не дай бог, конечно!) плача в трубке не слышала. Молчащий Лео – это ничего не “в порядке”! И, конечно, ни о какой взятке “ментам” Глеб не мог бы даже подумать – не в его правилах. Обращение же в финале убедило меня окончательно, что я разговариваю не с ним. “Ириш”, это надо додуматься было… Глеб бы Птицей назвал. Взволнованный, выбитый из колеи – тем более. Паспортное имя бы моё не вспомнил, но Птица бы непременно из его уст прозвучала. Головная боль подступала. Хотелось лечь, но я заставила себя подняться и доплестись до кухни – налить стакан воды, принять таблетку. Волноваться я не перестала. Да, звонили мошенники. Но… где Глеб сейчас? Уехал (на самокате своём, что за несерьёзный транспорт!) забрать Лео от Лены с Виктором, с их дачи, где он провёл выходные. Мне бы убедить его с утра сесть на автобус… Теперь, после жуткого звонка, мне всякие кошмары аварийные станут мерещиться. Я вернулась в комнату, отыскала затерявшийся под подушкой и пледом телефон. Набрать номер Глеба, дождаться ответа, убедиться, что всё в порядке? Или… подождать? Возьмёт трубку, отпустив руль самоката - и чего доброго навернётся сам либо не удержит Лео. Ох, лучше не рисковать! Я отыскала в записной книжке Лену, приложила телефон к уху, ожидая ответа. Механический голос сообщил про “вне зоны действия сети”. Да, в сельской местности далеко не на каждом углу “ловит”. Лео с восторгом рассказывал, как они с бабушкой Леной, чтобы позвонить его маме, лазили на крышу. Теперь остаётся ждать, пока Лена вскарабкается на чердак или на яблоню, обратит внимание на неотвеченный вызов и перезвонит сама. В тягостном ожидании я взялась наводить порядок в шкафах. Бесполезный труд! Сколько ни раскладывай всё по нужным полкам, через какое-то время одежда Глеба (да и моя тоже!) осядет пёстрым ворохом на стульях, а книги собьют свой алфавитный строгий строй и со стеллажей переместятся на кухонный стол, диван, прикроватную тумбочку – одни в раскрытом виде, другие со сложенными пополам рекламными листовками между страниц вместо закладок. В этом мы с Глебом схожи – каждый из нас читает несколько книг одновременно, без стеснения сочетая подростковое фэнтези с Достоевским и труды по философии с любовным романом. И это ещё не считая того, что попадается в интернете. В общем, создать какую-то систему мне так и не удалось, как я ни пыталась. Просто в очередной раз распихала по шкафам всё, что обнаружила болтающимся в свободном пространстве квартиры. Ношеную одежду закинула в машинку, чашки-плошки со следами вчерашнего ужина отнесла в кухню и залила мыльной водой – пусть отмокают. Звонок, наконец, раздался, но не телефонный – весёлой мелодией разразился домофон. Странно, у Глеба ведь есть ключи. Или он потерял их, или… мне следовало приготовиться встретить нежданного гостя. – Кто там? – с вернувшейся тревогой спросила я. Хорошо, если просто почтальон. Пусть это будет почтальон – пожалуйста, пожалуйста!.. Или кто-нибудь квартирой ошибётся. Или… действительно рассеянный мой Глебушка без ключей – пусть, пусть… – Здрасте, а вы кто – вы Птица? Ведь я ничего не перепутала, я правильно пришла? – затараторили в трубке. Услышав от неизвестной мне женщины это обращение – словно пароль, кодовое слово, оставленное Глебом, я нажала на кнопку, открывающую дверь в подъезд. Крупная девица, появившаяся на пороге, явно была творческой личностью. Я поняла бы это, даже если бы она не прижимала к груди (возбудившей во мне чувство белой зависти – у меня такая за все мои полсотни лет жизни так и не выросла) охапку небольших, с книжную страницу, картинок в тонких рамках. Лицо у неё было такое… восторженно-вдохновенное. Одета была внезапная гостья пёстро и хипповато, её пальто показалось мне сшито из цыганского цветастого платка и пушистого пледа с фрагментом картины Шишкина “Утро в сосновом лесу” – той, которую мы с Глебом, смеясь, называли “Шишкины мишки”, а пухлые запястья обвивали разномастные бисерные фенечки. – Мир вашему дому, Птица, – хиппушка попыталась меня обнять, но с картинами в руках ей это было непросто. Впрочем, оно и к лучшему, что не получился столь тесный контакт. Не прихожу я в восторг от обнимашек. И вовсе была не рада появлению незнакомой женщины, которая повела себя на моей территории слишком уж по-хозяйски: стряхнув со ступней мокасины и оставшись в ярко-полосатых носках, прошагала в комнату и сгрузила свою ношу прямо на диван. – Добрый вечер, а Глеб ещё не приехал, – двинувшись за ней, сообщила я. – Знаю, – отозвалась девушка, и в её растрёпанных волосах звякнули немыслимым образом крепящиеся к прядям маленькие колокольчики. – Чаю вам налить, пока его дожидаетесь? – я продолжала строить из себя гостеприимную хозяйку, хотя мне совсем не хотелось этого. – Не-а. Я пойду. Добра и тепла вам, Птица! Хиппушка выскочила из квартиры так стремительно, что я даже опомниться не успела. То есть… приходила она лишь для того, чтобы оставить картины – своего, видимо, авторства. Может быть, Глеб занялся организацией выставки работ талантливой молодёжи? Странно, мне он ни о чём таком не рассказывал. И не предупреждал, что придёт этакое чудо. Удивительно, кстати, вежливая, несмотря на всю свою бесцеремонность, юная дева: поздоровалась, мира и добра пожелала, разулась в прихожей… Ой! Обувь гостьи стояла на том же месте, где она её сняла с ног. Она что – босая ушла? Ничего себе! Я вернулась к её картинам. На всех были гуашью изображены цветы – разные. Милые ромашки, строгие гортензии, величественный львиный зев… На каждой имелась в правом нижнем углу подпись автора – Есения Кутерьма. Вот уж действительно – кутерьма! С дивана я результаты творчества хиппующей художницы решила убрать, и ещё около часа носила картины по одной в угол комнаты, расставляя их вдоль стены. По одной – потому что они, несмотря на небольшие размеры, оказались тяжёлыми. Девица, несомненно, силачка. Как она всё это дотащила? К моменту, когда вернулись уставший Глеб с большим рюкзаком за плечами и прыгающий вокруг него Лео с букетом георгинов, я освободила диван от цветочных картинок полностью. Кстати, за этим занятием о звонке мошенников я совершенно позабыла. И о том, что следовало бы приготовить моим мужчинам ужин, – тоже. – Да, корабельный повар из меня так себе. Но я исправлюсь – сейчас состряпаю что-нибудь по-быстрому. Яичницу будете? – Птица, не мельтеши, – попросил Глеб. – Тут Лена каких-то фаршированных перцев нам положила, вот их и разогреем. Как прошёл твой день, не скучала? Я, вздохнув, призналась, что скучать некогда было – сначала меня развлекали телефонные мошенники, а потом объявилось юное дарование… – Какое дарование? – не понял Глеб. – Твоя подруга, ученица или кто она тебе – Есения Кутерьма, – я кивнула на мокасины размера этак сорок третьего в прихожей. – В отличии от сказочной Золушки, эта барышня забыла впопыхах обе тапки. Мой любимый в изумлении уставился на чужую обувь. Вид картин с цветами в комнате ничего не прояснил, и имя их автора ни о чём ему не говорило. – Понятия не имею, кто такая Кутерьма и что мне делать с её работами, – бубнил он и, похоже, был в своих заверениях абсолютно искренен. Но… была во всей этой ситуации одна непонятная мне деталь. Если Глеб с Есенией не знаком, откуда тогда хиппушка знает прозвище, которое он для меня придумал?..