Каракатица

      Как-то, узнав, насколько я не переношу высоту, друзья, с которыми выбралась на море, предложили попробовать парасейлинг. Мол, всё под контролем, круто, незабываемо, и даже терапия фобии. Посмотрела я тогда на это дело, послушала вроде как счастливые оры клиента, которого протащило в опасной близости от тихо чухающего катамарана, и утопала кататься на катере к мысу.       Зато после, пережив путешествие на самолёте, поймала кайф. Даже было желание самой сесть за штурвал.       Управлять полётом, следить за приборами. И вроде в небе, но за перегородками из стали и стекла.       Иллюзия контроля.       Здесь и сейчас не осталось даже её.       Отлепив пылающее лицо от чужого плеча, попыталась хоть что-то разглядеть. Ветер дал смачного леща, выбив слёзы и едва не содрав кожу со скальпом. В шее хрустнуло. Пришлось прижаться обратно, но сдаваться я не собиралась. Вторая попытка была куда удачней, и на этот раз я лишь немного повернула голову, не отстраняясь от опоры.       Солнце давно опустилось, море и небо слились в тёмно-синее полотно, и только лунная дорожка, стелившаяся правее от траектории полёта, позволила хоть немного сориентироваться в высоте. Пушистые облака стремительно проносились мимо, служа креплениями для нитей Дофламинго. Рука, на которой я сидела, тоже периодически участвовала в координации, и от этих мелкий движений внутри всё сжималось от страха, но менять положение было рискованно.       Тело задубело и едва слушалось, болели мелкие мышцы, о существовании которых и думать забыла. Зато Дофламинго пылал как печь, двигаясь словно хорошо смазанный механизм, так что оставалось жаться к нему, хоть как-то спасаясь от ветра, и не расцеплять захват на шее.       Хотелось пить. И что-нибудь от головной боли.       А ещё, чтобы всё это побыстрее закончилось.       Донкихот Эйрвейс, скажу вам, то ещё дерьмо. Настоятельно не рекомендую.       Стоило хоть немного привыкнуть к неудобствам, как пират заломил резкий крюк, уходя выше и левее. Инерцией потянуло вниз, а попытка удержать руки потерпела крах — даже замёрзшие, пальцы напомнили о себе острой болью. Суетливо цепляясь за ворот робы, натянула ткань так, что Дофламинго раздражённо дёрнул головой, едва не снеся к чертям. Меня качнуло, а бивший всё это время по боку рюкзак рвануло на ветру. Даже пискнуть не успела, как утянуло в сторону, перевернуло и потащило в бездну. Цеплялась руками и ногами, но всё равно падала, а опора ползла следом.       Мгновение чёткого осознания конца. Микросмерть.       А затем — встряска и понимание, что цела. Всё ещё здесь и сейчас. Успела в последний миг удержаться, вцепившись в клочок ткани.       Глянув вниз, обнаружила, что ноги утопают в сизой вате облака, леденея и намокая. В ушах гудела кровь, по щекам текли слёзы.       — Я предупреждал, — штанина, за которую держалась, поползла вниз. — Назови хоть одну причину не отправить тебя морским тварям на корм?       Дофламинго согнулся в пояснице, наблюдая.       Хотелось орать. Дёргаться и карабкаться вверх, как испуганная кошка. Биться до последнего. Но ничего из этого меня бы не спасло.       Потому, расцепила плотно сжатую челюсть и ляпнула первое, что взбрело в голову:       — Если упаду, твои штаны рухнут со мной.       Мужчина ухмыльнулся.       — Я не стеснительный.       — Туфлю тоже утащу.       — Неубедительно.       — Тебе будут сниться эротические кошмары с моим участием.       Мгновение думала, что сейчас точно сбросят, но Донкихот сжалился и согнул ногу, поднимая меня и протягивая руку. Ухватив под живот, пихнул подмышку, как куль, прижал плотнее и заявил:       — Обычно ты шутишь смешнее.       Тоже мне, шута нашёл, морда царская.       — Ну простите, господин, я тут чуть не сдохла.       — И кто в этом виноват?       — Гравитация, блядь.       Дофламинго расхохотался и взял такой старт, что оставалось лишь захлопнуть рот, сжаться и не рыпаться, надеясь, что в этот раз не сдует.       Полёты — дерьмо собачье. Дисней пиздит, мифы всё приукрашают, а кинематограф романтизирует. Беллерофонту, с его любовью гонять на Пегасе, хлебало ветрами не счесало лишь за счёт божественного происхождения. Гендальф, рассекавший на гигантских орлах, тоже вообще-то бессмертный хер. Супермен — инопланетянин. А маленьким человечкам вроде меня нужны тёплые вещи и защита для глаз. Да даже Донкихот в очках, хотя он с ними, кажется, родился.       Так, ненавидя всех и всё, болталась над пропастью, потерявшись во времени и скачущих с темы на тему мыслях, пока не начало клонить в сон. Вырубаться было чревато, потому то и дело осторожно сжимала в подобие кулака пострадавшую кисть. Боль помогала, но ненадолго, да и добивать и без того ослабевший бандаж было той ещё глупостью. Сменить-то было некому.       Думать о Гегедоке не хотелось. Предпочла верить, что всё вышло хорошо, и мужик уйдёт на заслуженную пенсию, как только оправится от ранения. А Рокки начистит рыло оппоненту.       У всех всё будет хорошо. Даже у меня.       Покосившись на сосредоточенную харю Донкихота, немного сбавила градус надежд — по опущенным вниз уголкам губ и вздувшейся на шее вене стало очевидным, что мужик чем-то очень недоволен. Опустив взгляд, обнаружила скопления ярких огоньков, сосредоточенных, судя по всему, в прибрежной зоне, а также частично уходивших по дуге в сторону моря.       Сон как рукой сняло. Похоже, мы добрались до цивилизации, и стремительно приближавшийся клочок суши вызвал бурный восторг. Земля, наконец-то!       Увы, радость была недолгой, ведь сперва спала скорость, а затем и курс сменился, постепенно отдаляясь от уже начавших вырисовываться пирсов и пришвартованных к ним кораблей. На моё возмущённое кряхтение никто ничего пояснять не спешил, но накатившее беспокойство схлынуло, стоило осознать, что Дофламинго просто ищет менее людное место для посадки. Выбор пал на песчаный пустырь, и настало время новых незабываемых ощущений: резкое снижение, торможение, и на закуску — плавный финальный шаг, чуть ли ни балетное па.       Сражаясь с подкатившему к горлу кому, наслаждалась долгожданным теплом, что дарила земля. Отдышавшись, различила в воздухе запахи трав, цветов и, едва уловимый, застоявшейся воды. Попыталась растереть конечности, но тут же полетела вниз, умудрившись рухнуть набок. От серьёзных травм спасли лишь небольшая высота и мягкость почвы.       Шепча проклятья, свернулась калачиком, едва не зарываясь в землю.       Тёплая.       Всё, я червячок. Отъебитесь все. — В расчёте, — заявил Дофламинго и, перешагнув через меня, исчез в предрассветном тумане, пошатываясь как пьяный.       Hasta la vista, baby.       Не навернись там, пернатая задница.       И, спасибо.       Спрятав лицо в сгибе локтя, смежила веки и позволила себе соскользнуть в кратковременный сон, но тот был грубо прерван позывами мочевого пузыря. Едва успела доковылять до ближайших кустиков и стянуть одёжку. Весь процесс протекал под внимательным взором трёх пар сияющих глаз. Меня и без того трясло, а тут ещё и само окружение добавляло потрясений.       Пятясь и путаясь в штанинах, вернулась на пустырь и огляделась. Никто не преследовал, но ощущение чужого присутствия не отпускало. Пробирало до мурашек, сгоняя всю усталость к чертям.       С восходом солнца попыталась заползти на самое невысокое деревце, но ближайшая ветка предупреждающе затрещала, и пришлось отступить. Засев промеж корней, подтянула к себе колени и решила проверить пожитки. Надо же было понимать, с чем я выйду против того, что в зарослях шарится.       Скинула с плеча ленту, и сумка чуть не дала дёру — едва успела перехватить. Рванула на себя, и с обратной стороны о дерево что-то стукнулось, издав приглушённое айканье. Натяжение моментально исчезло, трава под корнями подозрительно зашуршала. Я вскочила на ноги и, прихрамывая, отступила. Из-за ствола высунулась косматая рыжая голова, затем показалась рука, зачесала слипшуюся от грязи чёлку назад и принялась растирать стремительно растущую на лбу шишку.       — Больно же, — судя по голосу, это был ребёнок, вот только ростом почти с меня и настолько чумазый, что и черты лица разобрала не сразу. Вроде пацан, хотя нос тонкий и длинный, а серые глаза большие и выразительные, но что-то в широком подбородке и сердито поджатых губах не давало спутать его с девчонкой. Растянутая зелёная рубаха была подпоясана где-то в районе груди бордовым поясом с золотистыми кисточками, и служила единственной одёжкой. — Ненормальная!       — Тебя посодют, а ты не воруй.       — Ась?       — Говорю: сейчас по жопе отхватишь, ворьё малолетнее.       — Ага, конечно, — мелкий засранец показал язык и скривил противную рожицу. — Ты сперва с бабулей разберись.       Я прыснула со смеху — бабулей меня тут пугают, — но шорох и звуки ломающихся ветвей, раздавшиеся позади, моментально отрезвили. Чья-то тень наползла со спины и потянулась дальше, замерев у пацана в ногах. Я слышала, как оно дышит, чуяла лёгкий запах тины и боялась обернуться.       Оно решило за меня — чуть сдвинулось и выползло слева, обдав горячим дыханием.       Длинный заострённый нос с высоко размещёнными ноздрями, покрытая роговыми щитками буро-зелёная кожа, жёлтый глаз с узким зрачком и наростом на веке, кривые клыки, торчащие на нижней челюсти.       Крокодил.       — Бабуля, меня тут обижают и ворьём зовут!       Ну конечно, бабуля-крокодил. Вполне вписывается в стандарты этого мира.       — А то ты нет?       Голос звучал сверху и принадлежал женщине в летах, но я уже ни в чём не была уверена. Может эта тварь жопой говорит — такое тут тоже встречается.       — Но я пока ничего не украл, — возмутился пацан и топнул босой пяткой.       — Вот именно. Значит, останешься без ужина.       Мальчишка возмущённо вскрикнул и начал активно оспаривать своё право на пищу, я же предприняла попытку свалить под шумок, но крокодил повернул голову следом и угрожающе распахнул пасть. Так и замерла, едва опустив ногу на носок. Море волнуется раз…       — И куда это мы топаем?       — Туда.       — Ого, как далеко собралась, — женщина засмеялась, что-то затрещало и зазвенело, словно сталкиваясь боками от её движений. — Но там у нас цапли. И поверь, ты не захочешь с ними связываться.       Даже не собиралась оспаривать это заявление.       — Да отомри уже.       — Бабуль, но она…       — А ты — помолчи и займись рыбалкой, раз руки к иному не лежат.       Зло сопя, пацан скрылся из виду, оставив меня наедине со старушкой-рептилоидом. Нервно сглотнув, принялась искать пути отступления.       Будто почуяв страх, крокодил медленно потянулся ко мне, за что отхватил по носу прилетевшей сверху палкой со стальным набалдашником. Зверюга захлопнула челюсти и припала к земле, обиженно поскуливая.       — Совсем распустились. Одни проблемы с этой пацанвой.       Я запрокинула голову, разглядывая грозную бабулю. Тонкая и поджарая, загорелая до цвета жжёного сахара, в свободной лиловой рубахе и пышной малиновой юбке с оборочками и широким кожаным поясом под грудь. Черты лица скрывала широкополая белая шляпа с пёстрым плюмажем, испещрённые шрамами и бугорками вен руки украшало множество разномастных браслетов, ещё парочка охватывала открытую щиколотку, на шее висели бусы из ракушек и камней. Обуви она не носила, на крокодиле разъезжала без сбруи, но в длинном седле, вооружившись подобием рукотворного посоха.       — Здрасьте, — поприветствовала наездницу и поспешила представиться.       — Рамона, — женщина приглашающе похлопала по месту на седле у себя за спиной. — Запрыгивай, прокачу.       — О, спасибо, но не стоит себя утруждать. Я лучше ножками.       — Слушай, niña, — Рамона склонилась, и я заметила у неё на лице справа тонкий длинный шрам, уходящий от подбородка к щеке, — если хочешь хоть куда-то дойти и остаться с ножками и ручками, то слушай, что говорит бабуля и полезай в седло.       Я скривилась — вот и угрозы подъехали.       Да и сдаётся мне, в этом мире всем в падлу звать меня по имени.       — Мне нечем заплатить.       Она засмеялась, вцепилась в шляпу и потянула вниз, полностью скрывая лицо.       — О, поверь мне, мы останемся в расчёте.       Класс, прям сделка с дьяволом. Очередная. Только Дофламинго хоть чёрт более-менее знакомый, а чего ждать от этой — поди разбери.       — Да не бойся, — вдруг сменила тон старушка и сверкнула добродушной улыбкой. — Кукурузка у меня не кусается. Ну, почти.       — Кукурузка?       — Да-да, смотри, niña, — женщина повела рукой, указывая на хвост крокодила. — Такой коротенький и в пупырышек, даже без гребня. Ну кукурузка же, да? Красавчик мой.       Я глянула и согласно кивнула — и правда, короткий, словно обрубленный, с более округлыми и выпуклыми щитками, чем на всём остальном теле. Наслаждаясь почёсываниями наездницы, Кукурузка довольно ворчал и похрюкивал.       Милая зверушка. Плотоядный попкорн.       После очередного приказа лезть в седло, решила, что хуже уже не будет, сделала широкий шаг вперёд, вцепилась в подушку и попыталась подтянуться. Фокус не удался и, по совету Рамоны, воспользовавшись лапой рептилии, как опорой, кое-как перекинула себя через тушу и осторожно уселась.       — Домой, малыш, — женщина хлопнула в ладоши — крокодил поднялся и заковылял к густому кустарнику.       Хоть поездка выходила довольно размеренной и почти без качки, усидеть в седле оказалось задачкой не из лёгких — спина у Кукурузки была довольно широкой, так что ноги нормально сжимать не получалось. Рамона, вдоволь насмеявшись с моих попыток удержать баланс и двух несостоявшихся падений, великодушно позволила положить руки себе за талию. Стало значительно легче, но впереди ждало очередное испытание: стоило высокой траве и буйно цветущим зарослям остаться позади, крокодил ухнул вниз, обдав тёплыми брызгами. Обувь моментально набралась воды и отяжелела, юбка Рамоны вздулась и облепила мне ноги.       — Теперь будет полегче, — заявила женщина, но меня больше волновала живность, потенциально обитающая в зеленоватой воде и её готовность отгрызть мне лодыжки.       Как по заказу, вода справа забурлила и на поверхность всплыла тонкая зубастая морда, но стоило пасти распахнуться, как Рамона обрушила на неё молниеносный удар. Пуская кровавую пену, рептилия скрылась под водой. Легче от этого не стало — видеть опасность всегда предпочтительней.       — Видишь, со мной безопасно.       — Ага. Спасибо.       — Чего такая кислая? — женщина обернулась, и стало ясно, что шрам рассекает лицо аж до глаз — изуродованное веко провисало, радужка была белесой и неподвижной. — О, знаю, как тебя развеселить.       Глубоко вдохнув, Рамона запрокинула голову и взяла высокую ноту. Кто-то тут же подхватил напев, но звучал ниже и грубее, по итогу скатившись в хрип. Женщина хлопнула Кукурузку по голове, ворчливо отметив:       — Фальшивишь, засранец. Ещё раз.       Песенка была проста и преисполнена юмора: о пирате и его любви к дракам, пьянкам и женщинам, и о его избраннице — златокудрой Жози, чьи «глаза» были весьма велики. Мотив легко подхватывался, а припев отложился в памяти после второго повторения. Даже не заметила, как принялась мурлыкать под нос, отстукивая ритм по боку Кукурузки.       Тот, хвала всем местным богам, сам увлёкся процессом, выводя звуки, имитирующие то хоровое звучание, то инструментальное. И всё бы было ничего — подумаешь, поющий крокодил, я уже даже освоилась, — но в песню вплетались всё новые голоса. Тонкие и звонкие, низкие и бархатистые, тихие и нежные. Озираясь, поняла, что русло расширилось, вода стала чище, а на поверхности всё чаще стали появляться новые рептилии, которые и дополняли звучание.       Трава вдоль берега по правое плечо зашуршала, и на свет вывалилась группа мелких крокодильчиков. Они пищали и брали слишком высоко, так, что по ушам резало. Из воды вынырнула пара челюстей — хор молодняка сократился вдвое в один кусь, остатки же расползлись по укрытиям, и песня вновь вернулась в ровный ритм.       Вот это отбор на местное шоу талантов. Покруче Спарты.       Решив, что с моими навыками рта лучше не раскрывать, оставалась благодарным слушателем, и стоило закончиться одной композиции, затребовала на бис или ещё. Рамону дважды просить не пришлось. Склонившись, женщина что-то шепнула Кукурузке, тот кивнул и затянул печальный мотив. Баллада о несчастной любви — классика жанра. И я опять заслушалась.       Мимо проплывали коряги и местные обитатели, пару раз мы пересекали мелководье, распугивая рыбёшку и охотившихся на неё птиц. Когда река резко вильнула, за поворотом нас встретил изломанный остов корабля. Давно севшее на мель судно накренилось, днище прогнило и развалилось, от мачт остались лишь обломанные пеньки, носовое изваяние стесали ветра и непогода. То, что не захватили в плен деревья и лианы, унесло течением или было растащено вручную.       Стоило поравняться с развалинами, мои спутники погрузились в молчание. Вмиг ощутила себя лишней, будто в чужую трагедию угодила. Но скорбную тишину прервал озорной свист и последовавший за ним детский смех.       Рамона встрепенулась, обернулась на звук и заговорила довольно холодным тоном:       — Руфус Мальт, кажется, ты успел позабыть, сколь тяжела моя рука.       Руфус молчал и не высовывался. Кукурузка по щелчку пальцев подплыл ближе, заполз на ближайшие камни и примостился на прогретом солнце пяточке. Ждать долго не пришлось — угроза физической расправы явно возымела эффект, и ребёнок выбрался из огромной пробоины, оскользнулся в грязи и шлёпнулся в собравшуюся меж обломков и почвой лужицу.       — Здесь безопасно, — отряхнувшись, заявил Руфус. Тот самый недоворишка.       Что-то в неподвижности Рамоны в этот момент напоминало о рептилиях. Расчётливое ожидание с целью одного молниеносного и смертоносного броска. Аж в висках запульсировало — так явственно веяло опасностью.       Умею же я заводить знакомства.       Руфус выдохнул, утёр нос, но гордо задрал подбородок:       — Здесь могло ещё остаться что-то полезное или классное, — увы, довод не произвёл на его бабушку нужного эффекта. Мальчишка вмиг скис и повесил голову. — Рыбу я, кстати, наловил.       — И больше сюда ни ногой.       — Но…       В одно мгновение Рамона очутилась рядом с ребёнком и влепила звонкую пощёчину. Руфус пошатнулся, но тут же был схвачен и оттаскан за ухо. Даже стало как-то не по себе, однако влезать не собиралась. Чужая семья — чужие правила. Особенно в ином мире, где тот же Гарп внукам «кулаки любви» прописывал, с обрывов скидывал и периодически терял в лесу.       По итогу, раскрасневшийся, с посиневшим, разбухшим лопухом и полными непролитых слёз глазами, мальчишка ступил с берега в реку. Войдя по колено, он что-то шепнул, и вода медленно вытолкнула его на поверхность. Крокодил, на чьей спине он топтался, значительно уступал Кукурузке в габаритах, но был почти такой же длинный и отличался бледно-зелёной мастью. Тело рептилии оплетали тонкие кожаные ремешки, на правом боку крепилась перевязь с различными инструментами, на левом — полная рыбы сеть. Выхватив из-под одного из креплений весло, Руфус отряхнул его и отдал приказ:       — Домой.       Аналогичный прозвучал и от Рамоны, и мы двинулась дальше по реке, сопровождаемые крокодильем пением — неуютное молчание хранили лишь люди.       Засмотревшись на трепыхание загнанной в сеть рыбёшки, чуть не проворонила рюкзак. Зло зыркнув на загребущую ручонку, перекинула вещи на живот, подпирая Рамоне поясницу. Женщина вздрогнула, будто пробудившись от дрёмы, но более никак не отреагировала.       — Жлобьё, — обиженно бросил пацан.       — Несостоявшееся ворьё.       — Чужачка и хамка!       — А ты у нас местная интеллигенция?       — Да чего ты дразнишься-то? Тебе лет сколько?       — Спрашивать у леди возраст чертовски невежливо, — я скривила рожицу и показала язык, отметив, что лицо всё ещё болит и скорее всего обветрено. Да уж. Леди-хуеди.       Руфус зло засопел, открыл было рот, но одного короткого взгляда на бабушку хватило, чтобы пацан передумал. В этот момент его крокодил принялся тихо мурлыкать, повиливая хвостом в такт напева, и на лице ребёнка появилась весьма недобрая ухмылочка.       — А может леди нам тогда споёт? В знак примирения.       По спине пробежал нехороший холодок. Мелкий засранец рыл мне могилу.       — Чужаки иногда приносят интересные песни. А клан крокодильих наездников это ценит даже превыше дармовой жратвы.       Рамона одобрительно хмыкнула и покосилась в мою сторону.       Настало время срывать маски.       — Я не умею петь.       — Все умеют петь, niña, — не согласилась со мной женщина, но тут же внесла уточнения: — А вот хорошо — нет.       — Ладно. Я пою, но плохо.       — Это решать слушателю.       Вот меня и загнали в угол.       — Что же, — в голову лез старый мотив, и песня не была настолько сложной, как многие мною любимые, так что шансы уцелеть всё же были. — Обещайте, что не скормите меня крокодилам.       Смеялись даже рептилии. Включая тех, что прятались где-то в зарослях. Не удивлюсь, что и те, что на дне залегли, булькали себе под нос, предвкушая пиршество на жирном мясце.       Это обед. Вкусный обед…       Не та песня. Не та!       Прочистив горло, всё же рискнула:       — Где среди пампасов бегают бизоны,       А над баобабами закаты, словно кровь,       Жил пират угрюмый в дебрях Амазонки,       Жил пират, не верящий в любовь…       Это был позор, но зато с полной отдачей. Меня даже дважды отбили от возмущённых рептилий, чей чувствительный слух оскорбляло кривое исполнение.       Да и припев всем понравился.       Ещё бы.       Там, где любовь, там, где любовь,       Там всегда проливается кровь.       На самом деле, на это я и надеялась. И пират есть, и любовь, и измена, и три трупа. Не прогадала.       — Неплохо, niña, — Рамона так ловко и шустро обернулась в седле, усаживаясь ко мне лицом, что я аж икнула. — Но голос ставить надо. Давай-ка начнём с основ, — она хлопнула в ладоши, зазвенели украшения, и начался мой первый урок вокала.       Время пролетело незаметно, солнце успело войти в зенит, и голова пухла уже не только от новых знаний и усталости, но и от накатывающей влажной духоты. Но даже Кукурузка с Руфусом включились в процесс, помогая, и их старания сложно было не оценить. Мальчишка так вообще поразил навыками, а затем смущённо признался, что очень боится ломки голоса. Я сочувственно похлопала его по плечу, и чуть опять не осталась без поклажи.       Когда мимо верхом на крокодиле пронеслась визжащая парочка подростков, занятие быстро свернули, а я, опомнившись, внимательно огляделась. Течение вынесло нас к песчаному берегу, где у самой кромки воды ютились разномастные крокодилы. Все оседланные, с сумками, рабочим инструментом, оружием и музыкальным инструментами, закреплёнными по бокам или на спинах. Рептилии нежились на солнце, распахивая зубастые рты. Каждая знала своё место, и стоило кому-то неуклюже перевалиться на иной бок, как начиналась толкотня.       За этой своеобразной парковкой тянулась высокая трава, среди которой мелькали яркие полосатые шатры. Людей и видно не было, но звуки и запахи выдавали их присутствие. От ароматов чего-то мясного, желудок отчаянно взвыл, и в мою сторону обернулась парочка зубастых рож. Пришлось прятаться за наездницей.       — Эй, народ! — Рамона вскочила и замахала, привлекая внимание. — С нами гость и хорошие песни!       Берег взорвался дружными воплями и смехом.       Еле стащив себя с Кукурузки, чуть не утопилась — ноги с непривычки тряслись и плохо слушались. Руфус с меня насмеяться не мог, но всё равно подставил плечо. Пробираясь через толпу крокодилов, держалась ближе к спутникам, однако это не уберегло от людей. Местные окружили и увлекли к поселению. Народ здесь был шумным и ярким, задавал кучу вопросов, перебивал друг друга, тянул руки и подталкивал.       Меня усадили у костра, пихнули в руки сухой кусок хлеба и миску с чем-то густым и чертовски вкусно пахнущим, накинули на плечи лоскутное одеяло, а когда рядом уселась Рамона, чинно расправив юбки, ещё и в покое оставили, дав свободно вздохнуть.       — Ешь, — приказала женщина. — Раззнакомиться ещё успеешь.       Увы, впихнуть в себя смогла только сухарь. От похлёбки замутило, и я передала ту Руфусу, сославшись на благодарность за помощь. Пацан оценил, молниеносно всё слопал, вылизал посуду и свалил, прихватив-таки мой рюкзак.       Я уже даже начала ловить с этого веселье.       Нагнав его, вещи отобрала без боя, но ребёнок явно не планировал сдаваться.       — Пусть учится, — женщина, в шатре которой попытался укрыться несостоявшийся воришка, с любовью и нежностью растрепала шевелюру мальчишки. Такая же сероглазая, как и он, но с золотистыми, тяжёлыми локонами. Все они здесь либо рыжие, либо как пшено, семейное сходство угадывалось и в лицах. — Дед его тоже был неуклюж, а всё же славу сыскал.       — Дед был крут, — Руфус деловито кивнул.       Вернувшись к костру, принялась рыться в пожитках и даже не удивилась, что паспорт пропал. Надеюсь, выйди на меня листовка, они возьмут первое фото — на шестнадцатилетнюю себя я уже давно не была похожа, а ещё там причёска отстойная. Хрен кто узнает.       Под любопытные взгляды отправила в огонь остатки удостоверения и деньги — всё равно большая часть отпускных осталась на карте, да и толку от любой валюты, кроме местной, не было, — сбитые в ком салфетки и проездной на трамвай. Вряд ли я вернусь домой настолько быстро, как того хочу. Если вообще вернусь.       Три связки ключей вызвали бурный восторг и ко мне подсел полноватый старик в зелёных шароварах и расстёгнутой рубахе. Под седыми волосками на груди тянулась вязь татуировок: крокодил, птицы, пляшущие люди и разбитые цепи.       — Что возьмёшь за образцы?       Я изумлённо моргнула, едва выбравшись из собственных мыслей, и попросила уточнить, чего от меня хотят.       — Ключи, — кривой мозолистый палец уткнулся в связки. — Хороша основа. Пойдёт в дело.       — Рамона?       Женщина, до того молча наблюдавшая, тут же пришла на помощь:       — Бери деньги. Тысяч десять. Хотя за этого красавца, — она указала на длинный подъездный ключ, — можно ещё тысячу накинуть.       — Вы меня разорите, — тут же заворчал старик.       — Но зато после ты разоришь ещё кого-то. Сплошная выгода.       Старик тихо засмеялся и извлёк из огромного кармана кожаный свёрток. Новые деньги я уложила в передний карман бридж, рассудив, что если сумку опять уведут, то хоть что-то останется при мне.       Кошелёк мне, кстати, посоветовали продать в городе, и я тут же навострила уши, интересуясь, насколько тот далеко.       — Зачем тебе город, niña? Тебе здесь более чем рады.       — Не хочу никого утруждать. Да и работу найти не мешало бы.       На словах о честном заработке народ дружно охнул, у кого-то даже струна лопнула, отчаянно заголосил младенец.       — Что? — я развела руками, делая максимально сконфуженный вид. — Не умеешь воровать — иди работай.       Шутку оценили.       — Ладно, — отсмеявшись, Рамона хлопнула меня по плечу. — Отведу тебя. Но позже, — запрокинув голову, она внимательно изучила небо, и заключила: — Близится Час Цапли. Так что пока посиди с нами, раздели хлеб и песню.       Стало любопытно, что это за час такой, что лучше его пересидеть, но что-то подсказывало, скоро я и сама узнаю. А пока, стоило воспользоваться чужим гостеприимством и дать себе передышку. Да и песен у меня было предостаточно, а уроков вокала много не бывает.

***

      Дорога к городу была вымощена плоской брусчаткой и вилась вниз по склону, уходя от лесов к морскому побережью. Мы вывалились на неё из зарослей, перепугав мерно тянувшего тачку деда. Правда, стоило Руфусу и примкнувшей к нашей мини-группе девочке, назвавшейся его сестрой, кинуться к упавшей поклаже, дед извлёк из-за пазухи кремневый пистолет и весьма вежливо попросил не лезть. Стоило пройти первому испугу, даже Кукурузка уже более не производил на старика нужного эффекта.       Дети не обиделись — судя по обмену любезностями, к их клану горожане и жители более мелких поселений относились весьма предвзято. И вряд ли их можно осудить — за посиделками у костра рюкзак мой гулял по чужим рукам четырежды. Нож-мультитул вообще пришлось выкупать.       По началу нам встречались отдельные хозяйства и люди, которые ими заправляли, даже иногда отвлекались от работы и приветственно кивали. Кое-где за заборчиками грелись на солнце мелкие крокодилы, а домашняя птица и мелкое зверьё преспокойно с ними сосуществовали.       Городская черта прослеживалась легко. Она стартовала за небольшим ручьём, через который проходил мост в пять моих шагов, достаточно прочный и широкий, чтобы по нему прошло два человека и крокодил, и встречала путников остатками крепостной стены, павшей жертвой времени и плетущихся цветов. Домики здесь жались друг к другу, иногда разделяя крыши, балконы и даже подворье. Народ гомонил и куда-то постоянно спешил.       У одной из стен разместилась низкая поилка, в которой плавал задремавший крокодильчик. Кукурузку пришлось оставить здесь — на ближайшей арочной опоре висела дощечка с алым ободком и перечёркнутой фигуркой рептилии на белом фоне. Довольно легко считываемый запрещающий знак.       Пройдясь по длинной улочке, мы выбрались на широкий проспект, заставленный палатками и прилавками. Среди них мелькали открытые двери магазинчиков, каждый всего с одной маленькой витриной и вывеской над ней. Пахло апельсинами и выпечкой, дикой помесью духов и чем-то древесным.       У небольшой узкой двери, едва различимой за пологом палатки с бусами и разными цацками, меня тормознула Рамона и предложила войти. Внутри было прохладно, пахло кожей и маслом. За отполированной до блеска стойкой с выставленными в ровный ряд кожаными изделиями сидел лысеющий мужчина лет сорока. Бросив на нас короткий взгляд из-под густых светлых бровей, он тут же отложил починку ремня и добродушно улыбнулся.       Очередной, не пойми по какой линии, родственник Рамоны, выкупил у меня кошелёк и разменял рюкзак на тканевую сумку с кожаными вставками и перчатки, ибо, о чудо, они внезапно пришлись мне впору. Брелоки с бегунков, которые кожевнику особо и не были нужны, сбагрила ткачихе через дорогу. Часть денег тут же потратила на мелочь вроде расчёски, мыла с небольшим полотенцем, белья и новой футболки. Хотелось завернуть в аптеку, но ближайшая уже была закрыта, потому мы спустились по широкой улице, миновали небольшой парк с фруктовыми и декоративными деревцами, и вышли в жилой квартал.       Оставив за спиной шумный кабак с многообещающим названием «Сладкие ляжки», спустились почти к самому морю и завернули за угол. Тут нас встретила харчевня значительно меньше и потасканей, но зато тихая и ухоженная. Да и уютное имя «Гнездо» как-то сразу располагало, так что через порог я переступила с довольной улыбкой и надеждами на сон в чистой постели.       Увы, хозяйка — крепко сбитая, высокая женщина, в лёгком платье и ажурном фартуке, — завидев всю компанию, не стесняясь иных клиентов, вооружилась полотенцем и погнала прочь.       — Я говорила не приходить! Кому, а? Аль вы все там подурели, на болотах своих?       — Началось, — Руфус, слетевший со ступенек, потёр ушибленную пятую точку и тяжело вздохнул. — Да ладно тебе, тётушка, мы ж родня.       — Да что ты говоришь? — подперев бока, хозяйка зло сверкнула глазами — такими же серыми, как и у мальчика, — и уставилась на меня. — И эта тоже, скажешь, родня?       Аж стыдно стало за свою тёмную макушку. Не вписываюсь я в местную бродячую братию. Прямо подкидыш… от розового фламинго.       — Так это… — начал было пацан, и запнулся, растеряно почесав затылок.       Зато слово тут же взяла его «сестрёнка», заявив:       — Так это же сестра троюродного брата дядьки прадеда сестры нашей прабабки. Вот! — и гордо блеснула щербатой улыбкой.       — Ща как дам сестру кого-то там кому-то где! Пшли вон!       — Тише, reina, — мягко приструнила её Рамона, и хозяйка сбавила обороты, но позиций не сдавала. — Мы с миром и доброй песней.       — Нет мира там, где звучит крокодилова песнь. Уходи, ба. Пожалуйста.       Она развернулась, готовая захлопнуть дверь, но Рамона толкнула меня локтем и заявила:       — Niña заплатит.       Хозяйка замерла, и я поспешила подыграть.       — Да. Деньги есть. Мне нужно место для ночлега, ужин и ванна.       — Не врёшь?       Я вынула из кармана часть купюр и развернула веером, демонстрируя номинал. Хозяйка резко сменила гнев на милость, разулыбалась и освободила проход.       — А! Та самая сестра деда моего внучатого племянника…       — Неважно, — отмахнулась я. — Можно просто по имени.       И вообще, дайте уже наконец воды напиться, а то так есть охота, что переночевать негде.       — Заходи. Одна.       Кивнула и обернулась к Рамоне, чтобы поблагодарить, но та обошла меня и шагнула за порог раньше, чем я успела и рот раскрыть.       — Niña заплатит, — повторила она. — Хотя грех поить родню самогоном за деньги. И детей накорми, — это уже было мне.       Дверь оставили открытой и больше не гнали, но и особой радости от нашего присутствия не испытывали.       Мелкие захватили большой столик в углу, под лестницей, и развернули меню, пихаясь и споря. Я взяла второе со стойки и взглянула на цены. Что же, я и правда могла позволить накормить их всех до отвала и обеспечить себе ночлег, сохранив немного про запас. Да и отблагодарить за проявленную заботу не мешало бы.       Заказали мясной пирог, кувшин апельсинового сока, бульон с сухарями, мясную нарезку и выпивку. Рамона, сев рядом, впервые сняла шляпу и оказалось, что серебристо-седые волосы она собирала в короткую косу, которую крепила сбоку шпильками. Взору также открылся ещё один шрам — тонкая полоса наискось через весь лоб.       — У меня была лихая молодость, niña, — усмехнулась женщина и отсалютовала рюмкой с самогоном. — Впрочем, ты тоже не стремишься сохранить своё личико целым.       — И не только его, — ворчливо ответила, стаскивая окончательно испорченную повязку. Странно, но даже показалось, что пальцы болели меньше, да и синяки посветлели.       Еда и бутыль самогона опустились на стол сразу после ухода последних посетителей. Я принялась за бульон, хлебала медленно, опасаясь новых проблем. Не удивилась бы, заработай тут со всей нервотрёпкой и пережитым стрессом язву или что похуже. Но пища обратно не просилась, и никаких болей не было.       Хозяйка терпеливо дождалась, пока мы отужинаем, занимаясь уборкой. Но когда разморенные теплом и выпечкой дети разлеглись на лавке, явилась к нам с пледом, здоровенным гранёным графином и таким злым выражением лица, что стало ясно — разговору быть. И я при нём явно лишняя.       Оставив деньги на столе, встала и кивнула Рамоне.       — Спасибо. За всё.       — Свидимся, niña.       Звучало устрашающе, но наконец-то полное и не выёбывающееся пузо усыпило внутреннего параноика, потому лишь кивнула, ни капли не сомневаясь в услышанном, после чего поинтересовалась у хозяйки:       — Горячая вода?       — В кране. Мы тебе что, сельская лачуга? Ключ у стойки. Номер три.       — И вам спасибо.       Сытой я была сама отрешённость и на грубость вообще не реагировала. Потому ещё и завтрак оплатила наперёд, чем смягчила уже и хозяйку.       Наконец распрощавшись, уползла на второй этаж, решив сразу идти в душ. Тот обнаружился в конце коридора, был маленьким и буквально сиял чистотой. Узрев себя в зеркало, осознала, насколько же мне повезло, что вообще на порог пустили. Я ж как домовёнок Кузька. Патлатая, мятая, побитая, вся в подсохших коростах и с рожей не то загоревшей, не то грязной, не то вообще бандитской.       Не знаю, сколько торчала в душевой, но никто не ломился и не гнал. Успела постирать всё и даже нормально отжать, уже немного помогая правой рукой. Протопав полуголой до номера, юркнула в помещение и закрылась изнутри, облегчённо вздохнув. Одна. Наконец-то. Включила свет и осмотрелась.       Комнатка оказалась просторней, чем ожидала: слева шкаф, в центре, под окном, кровать, справа тумба с зеркалом, на стене — крючки и стойка под обувь. Плетёный коврик приятно покалывал босые стопы. Солдатские боты хоть и удобны, но как же прели и уставали в них ноги. Сняв их и отмывшись, ощущала себя лёгкой, словно пёрышко.       Развесила вещи, открыла окно на проветривание и расстелила постель. Едва пересилила себя и вернулась ко входу, чтобы погасить лампу. Юркнув под покрывало, улеглась на правый бок, уставившись на полоску света под дверью. Никто по коридорам не шастал, снизу изредка был слышен женский смех, за окном лилась тихая песня без слов. Я выдохнула, разом ощутив весь груз пережитых дней, и провалилась в глубокий сон.