***
Походы в клуб стали регулярными. Каждую неделю Коннор уходил в тот странный, не всем понятный уголок мира, смотрел за такими же людьми, как он сам, теми, кто скрывал свои пристрастия в обычной жизни и давал волю желаниям здесь. Он общался с другими гостями, пересекался с Ником, который иногда напоминал, что ждёт смены браслетов на руке Коннора. Домой Фёрст возвращался вдохновлённым и даже не пытался скрыть изменения от брата. Не было сомнений в том, что Ричард недолго будет делать вид, словно ничего не замечает — не в его стиле. Но разговор, который назревал больше месяца, прошёл подозрительно гладко: может, на Ричарда влияла его собственная влюблённость, а, может, брат проявил чуткость (или её подобие). Даже Коннор иногда забывал, что Ричи не такой язвительный кусок говна, каким старается казаться. Брат не стал давить и насильно вытягивать правду, вместо этого дал то, что действительно было нужно, — время. Уверенность в том, что Ричи дождётся объяснений, стала финальным толчком к действиям. В следующее возвращение в клуб Коннор со спокойствием и уверенностью надел несколько тематических браслетов, спрятал лицо под венецианской маской и шагнул в зал в поисках партнёра. Сегодня было шумно. Электронная музыка, как всегда, ненавязчиво играла на фоне, не мешая общению. Людей, как и в любой выходной, было много: давно устоявшиеся пары и тройки на диванчиках в стороне; опытные домы и сабы, выделявшиеся среди других своим поведением и какой-то особой аурой, искали партнёров; несколько растерянных новичков у барной стойки. Пёстрая толпа: кто-то почти без одежды, а кто-то полностью одет; одни в масках, другие не боятся показывать лицо; у части гостей почти невинный набор браслетов, а у других экзотические практики, которые Фёрст даже представить боялся. Коннор посмотрел на собственные браслеты, которые болтались на худом запястье. Сегодня их было меньше, чем в первую, почти отчаянную попытку: подчинение, бондаж, порка и никакого секса. Хотелось вспомнить ощущение тяжёлой ладони, ремня, паддла или стека на коже, то, как удары жалят и обжигают, растекаются по телу приятной болью. Хотелось слышать твёрдую уверенность чужого голоса и выполнять приказы. — Ты наконец решился, — прозвучало над ухом, и Коннор, дёрнувшись от неожиданности, повернулся на голос. — Да, теперь я готов. — Хорошо, — Николас улыбнулся и погладил кожу под браслетами. — Помнишь, что я тебе обещал? — Он натянул один из браслетов, и через секунду тот со шлепком встретился с кожей. — Наказать. — Коннор выдохнул, когда Ник прижался со спины, потёрся колючим подбородком о плечо, а пальцами потянул чокер. — Я бы с наслаждением выпорол тебя прямо на сцене, чтобы весь клуб слушал твой милый голосок, но я слишком долго ждал, чтобы делиться. — Я бы не пошёл на сцену, — с волнением в голосе ответил Коннор. — Жаль. Возможно, ты ещё изменишь своё мнение, а пока возьми мне «Маргариту», и уединимся, — кивнув в сторону коридора с приватными комнатами, Ник всунул в руку хрустящую двадцатку. — И не разговаривай ни с кем, малыш, сегодня ты целиком мой. Согласен? На несколько долгих мгновений Коннор задумался, принимая решение. Он был готов попробовать, но был ли Николас тем партнёром, с которым хотелось скрыться за дверью приватной комнаты? С ним было интересно говорить, но его напор посадил внутри зерно сомнений. Фёрст снова осмотрел мужчину. Почти на полголовы ниже, с широкими плечами, но худощавый, с тонкими длинными руками и узкими ладонями, бородкой и тёмными глазами — он был полной противоположностью лейтенанту Андерсону. Возможно, так даже лучше. Разлепив пересохшие губы, Коннор хотел дать ответ, но под внимательным взглядом успел себя остановить и молча кивнул, соглашаясь на условия. — Прекрасно. Иди. Людей у бара было немного, Коннор жестами подозвал бармена, ткнул в нужную позицию в меню и положил на стойку двадцатку. Всё молча, как и велел Ник. — Ты один? — низкий голос, заглушённый маской, волнующим касанием коснулся загривка, и на соседний стул грузно опустился незнакомый мужчина. Высокий, крупный, в свободной чёрной рубашке с закатанными до локтей рукавами, что открывали вид на крепкие предплечья. Массивный, как гризли, он излучал спокойствие, уверенность и силу, такую, которой хотелось подчиниться здесь же, стечь к ногам и прижаться щекой к широкому бедру в ожидании команды. «Совсем как на допросах лейтенанта Андерсона», — Коннор едва сдержал стон. Как же незнакомец походил на Хэнка Андерсона: голосом, движениями, фигурой. А пальцы — эти пальцы, которые Коннор рисовал столько раз — ухоженные, с аккуратными маникюром, почти без мозолей, но кажущиеся такими знакомыми. — Ваша «Маргарита», — слова бармена, который поставил на стойку запотевший стакан, вынудили вернуться в реальность. Пальцы скользнули по мокрым стеклянным граням, и Коннор едва не пролил коктейль на брюки. Отрицательно мотнув головой, он проскользнул мимо привлекательного мужчины и поспешил к Нику, не давая себе возможности отказаться от решения. Не сегодня. Но вот в другой раз…***
Когда Коннор вернулся домой, задница горела так, будто по ней прошлись раскалённым металлом. Но чувства удовлетворения не было. Он так надеялся, что время с Ником поможет взять себя в руки, преодолеть тягу к лейтенанту Андерсону или хотя бы отсрочить момент окончательного падения в бездну собственных желаний. Не помогло. Ни болезненная порка, от которой он впал в подобие транса, ни запрет кончать без команды, ни давление на горле, не дающее нормально вдохнуть, не помогли переключиться. Всё не то. Обмануться не вышло. Сознание, тело, душа требовали Хэнка Андерсона, а не подделки. Не получилось даже дофантазировать, расслабиться и представить вместо Николаса дорогого сердцу лейтенанта — слишком сильно они отличаются друг от друга. Запершись в своей комнате, Коннор лёг на кровать и набрал сообщение Сёме: «Privet, spish?» Часы показывали половину первого ночи, а Сёма не любил ложиться поздно, делал исключения только ради граффити. Но спустя минуту статус получателя сменился, и пришёл ответ: «Нет». Коннор позвонил почти мгновенно. — Prosti, chto tak pozdno, — начал Фёрст, когда Сёма ответил. — Минуту, выйду из комнаты, — прошептал динамик. — Зачем, маму же разбудишь. — Квартира у Беловых была маленькой: отдельная комната для него самого и гостиная, которую занимала мать. — Или ты не дома? — озвучил внезапную догадку Фёрст. — Не дома, — словно нехотя подтвердил Семён. — У Маркуса. — Неужели Маркус наконец тебя уложил? Поздравляю! — посмеялся Коннор и осторожно опустился на кровать. — Не совсем, — со смущением в голосе ответил Белов. — Скорее, я его, но ты ведь не о наших с Маркусом отношениях хотел поговорить. Как твой поход в клуб, нашёл партнёра? — Нашёл, но… — пока Фёрст подбирал слова, Сёма терпеливо ждал ответа. — Я хотел другого, Сём, замена не помогла. Мне нужен Хэнк Андерсон. — Так скажи ему об этом, признайся в своих чувствах. — Он не по парням, ты же знаешь. У него жена. — Бывшая. — Ребёнок. Я не к месту в его жизни. — Твоего брата не останавливает чужая ориентация. — Поэтому тот мудак скоро арестует его не за вандализм, а за домогательства. Зная методы Ричарда, странно, что он до сих пор порнуху со своим офицером не нарисовал, — хмыкнул Коннор и с болезненным шипением стянул с себя узкие брюки. — Зато он не сдаётся и продолжает пробовать. Так попытайся тоже, ты ведь ничего не теряешь. — Я подумаю, — нехотя согласился Коннор. — Что будешь делать с клубом? — Продолжу ходить. — Закусив губу, Фёрст посмотрел на темноту за окном и вспомнил короткую встречу у барной стойки. — Сегодня у бара ко мне подсел один из гостей. Никогда не видел его раньше, но на новичка он не похож. Лицо прячет под маской, но фигура, — Коннор мечтательно выдохнул, — почти копия лейтенанта, Сём. Он тот, кто мне нужен, по ощущениям и в целом. Надеюсь, мы ещё встретимся. — Не обожгись, Коннор. — Да, — кивнул невидимому собеседнику и закрыл глаза. — Spasibo, chto vislyshal, Semya. И активных выходных вам с Маркусом, наверстайте потерянное время. — Иногда ты невыносим, Коннор Фёрст, — Белов явно улыбался. — Мне пора, кажется, Маркус всё-таки проснулся. Спокойной ночи и подумай над тем, чтобы признаться Хэнку. И Коннор думал, взвешивая «за» и «против», понимая, что единственная причина, по которой он до сих пор не открылся Хэнку, заключалась в страхе. Страхе потерять с ним связь, возможность видеться, разговаривать, по крупицам дополнять образ лейтенанта Андерсона новыми деталями: об увлечениях, о семье, привычках. Несмотря на разговоры в допросной каждую неделю, Фёрсту казалось, что он всё ещё знал непростительно мало. А самое главное — он не знал, как Хэнк отнесётся к проявлению чувств. Что, если он закроется, если посмотрит полным брезгливости и ненависти взглядом? Было больно даже думать об этом. — Как вы относитесь к геям, лейтенант Андерсон? — в следующее задержание спросил Коннор. — Никак, — неожиданный вопрос смутил Хэнка, но он быстро взял себя в руки. — Не в моих привычках совать нос в чужую постель, я сужу о людях по их поступкам. Если человек говно, то он будет говном независимо от своей ориентации. — Vash ofitser yarkiy tomy primer, — сдержать ехидство у Коннора не получилось. — Мы же договаривались, что ты не будешь говорить со мной на русском, — Хэнк говорил строго, но не как с провинившимся ребёнком, а как… Коннор не хотел заканчивать мысль, чтобы не давать очередной толчок развязным фантазиям. — Накажете меня за нарушение договорённости? — Он ходил по тонкому льду, ведь лейтенант Андерсон мог догадаться, уловить подтекст и понять, о каком наказании речь. Но Хэнк промолчал, лишь на секунду оторвался от заполнения протокола задержания и посмотрел нечитаемым взглядом. — Да, Коннор Фёрст, накажу, — голос лейтенанта Андерсона прозвучал тональностью ниже, эротичнее, будто с намёком. А, может, Коннору только показалось. — Ты ведь очень хочешь, чтобы я тебя наказал, да, оленёнок? Чтобы приказал снять брюки, трусы и лечь ко мне на колени, отставив свою милую маленькую попочку. Хочешь, чтобы я погладил её, а потом ударил так сильно, чтобы на твоей коже остался алый след от ладони. Хочешь стонать и скулить, пока я буду играть с твоей похотливой дыркой, и умолять, чтобы я трахнул тебя. — Господи, только не снова, — простонал под нос Фёрст и тряхнул головой, прогоняя наваждение. — Мне казалось, ты привык. Так часто попадаешься на вандализме, что отработки стали почти традицией. «Общественные работы, ну конечно. Вот, о каком наказании он говорил». — Подпиши, — лейтенант Андерсон протянул протокол. Кивнув, Коннор взял ручку и поставил размашистую подпись. — Лейтенант Андерсон, знаете, — начал, отодвинув от себя протокол, — я давно хотел вам сказать, я… — В горле запершило. — Я люблю вас. — Я не могу без вас. — Я постоянно думаю о вас. Столько хотелось сказать, но единственное, что смог выдавить Коннор: — Vi mne nravites. Он ненавидел себя за эту слабость, за то, что так и не смог признаться, теряясь под колючим, проникающим под кожу, взглядом. Взглядом, что, казалось, видел насквозь, знал о каждом желании, каждой мысли, но не замечал самого важного, того, что не получалось облечь в слова. Дерзость и уверенность, так необходимые рядом с Хэнком Андерсоном, прятались, словно маленькие стеснительные дети. — Когда-нибудь я найду время, пересмотрю каждый наш разговор и переведу всё, что ты мне наговорил. Коннор сглотнул. — Сообщили, что за тобой приехал водитель, — продолжил Хэнк, отвлёкшись на телефон. — Иди. — Рад был повидаться с вами, лейтенант Андерсон, — улыбнулся напоследок Коннор, но у двери обернулся. — Когда мы встретимся в следующий раз, переводчик вам не понадобится. Я скажу всё прямо. Обещаю. Теперь отступать было некуда.