Мне не дано

      Тогда, в 1980 году, он постепенно начал понимать кое-что страшное: всю жизнь он жил поверхностно и пусто, лживо. Странно, казалось теперь, люди так и живут, и довольствуются этим? А довольствовался ли он сам? Вряд ли.       Михаил шлялся по улицам третий час, даже не чувствуя усталости, хоть он и шел быстро. Нет в повседневности такого, ради чего стоило бы пошевелить и пальцем, четко подумал он. Из повседневности состоит большая часть жизни, если не вся. И неужели еще так долго придется жить? Ему шел четвертый десяток, значит, еще примерно столько же. Пятилетки кончаются слишком быстро в последнее время, может, и жизнь закончится побыстрее? Нет, даже если он курит по четыре, ну, шесть сигарет в день: насколько они сократят эти несчастные пол жизни? А та, что сейчас у него в зубах, она какая по счету? Хер его знает. Все равно, очень долго жить… Мысли сбивались.       На вопросы про семью и детей, мол, как да почему один, он отвечал, что убежденный холостяк. Сейчас он даже не знал, были ли у него какие-нибудь убеждения. Какая разница с семьей или без семьи? Для него, наверно, никакой. Нет, люди заводят семьи, потому что любят, а Михаил даже не знал, любил ли он когда-нибудь.       В таких настроениях мужчина остановился, очарованный внезапной идеей. Вот, что он хотел совершить: задрать рукав, взять почти докуренную сигарету указательным и большим пальцем и поднести к коже на запястье… сначала надо убедиться, что никто его не видит.       Оказалось, видит.       Кто-то замедлил шаг за его спиной: длинные тени при ярком свете фонаря выдали подозрительных прохожих. Потом незнакомцы наоборот, заторопились. Через пару минут стало ясно, что плетутся они именно за Михаилом.       Тогда, он дошел до урны, выкинул сигарету, так как он был добропорядочным гражданином, честным человеком, просто хорошим человеком… и бросился наутек.       Грабить Мишу было не очень приятно. Он сопротивлялся так, будто защищал последнее, что у него есть, хотя денег с собой брал не много, да и то, только если собирался выпить пива с Голубем или сигареты заканчивались, так что в кошельке преступники обнаружили гроши. Вытряхнув почти бессознательного Мишу из ботинок и пальто, они ретировались. Миша повалялся на холодном асфальте около какого-то заброшенного склада, оклемался, и побрел домой, по старой памяти, не думая.       Когда его расспрашивала милиция, он сказал, что нападавших было трое или четверо, а вот про то, что один из них наверняка ему знаком, почему-то не упомянул. Это был Волк.       — Я тоже, пожалуй, пойду.       Мужчина направился к выходу, не поблагодарив и не попрощавшись. Влад проводил его до порога и держался за ручку, пока не услышал, как хлопнула дверь этажом выше.       Следующие два месяца прошли не так скучно, как ожидалось.       Михаил выходил из квартиры и, выключая свет в прихожей, вспоминал, как он долго сидел на стуле около тумбочки после того случая. Вспоминал, как звонил телефон на этой тумбочке несколько дней назад, и он поднял трубку, а в трубке голос Влада, который что-то хочет спросить по работе. Когда Михаил спускался по лестнице, то вспоминал, как его прижали к стенке.       Эти воспоминания прошли, как сон после пробуждения; появились новые. Каждый будничный день он видел заразительную улыбку Влада. Каждый будничный день они втроем с Голубем вместе уходили домой: Голубю было по пути с ними минут пять ходьбы, с Владом он шел до его двери. Шли на завод они по одиночке, Михаил выходил гораздо раньше.       Однажды они встретились в тире.       Вдох. Твердая рука, прицел. Голос. И, вздрогнув, он нажимает на курок.       Влад поздоровался с тренером. Михаил повернул голову: не может быть, чтобы он действительно был здесь? Хотя почему это? Он и есть. Михаил отвернулся, надеясь, что его не заметили.       Вдох. Твердая рука.       Вдох. Твердая рука, прицел. Голос.       — Здравствуйте!       Михаил поздоровался с Владом, не поворачиваясь к нему. Все его выстрелы были чуть ли не в молоко.       С тех пор он стал ходить в тир в другое время, и все равно вздрагивал, когда слышал, как кто-то входит в зал. Когда они с Владом возвращались домой, он думал, хоть бы ногу что ли сломать, чтобы тебя не видеть. Но в таком случае, бьюсь об заклад, он будет варенье носить и спрашивать про самочувствие. Однако, Михаил не мог не ходить с Владом. Дурацкая причина была: проживание в одном подъезде. Общая дорога хочешь — не хочешь сближает людей, не будете же вы в самом деле идти молча. Есть еще вариант: сидеть за работой до посинения. Так Михаил однажды и сделал. Он просидел лишние двадцать минут после ухода Влада. Однако застал юношу разговаривающим с кем-то мало ему знакомым. Не мог же он ждать его, просто заболтался. В следующий раз Миша увлекся часа на полтора и обнаружил Влада на скамейке в фае.       Никуда ты не денешься с подводной лодки, подумал невольный друг Владислава Алексеевича. Что ж, это было не плохо, но в том-то и проблема, что очень даже неплохо.

***

      — Папа! Папа! — мужчина не повернулся, и ребенок уже знал, что это бесполезно, но продолжал просить. — Папа, не уходи!       Женщина упала в кресло. Они почти не слышали из-за своих слез, как хлопнула дверь.       Влад вздрогнул во сне.       Было четыре часа ночи. Михаил проснулся резко, будто услышал чужой кошмар, долго курил и больше не уснул. С сигаретой он подходил ко столу в гостиной, где лежали недоведенные до ума чертежи. Филин за окном заухал, будто над его работой, и мужчина подумал, как бы он не разбудил Влада.

***

      Ей-Богу, я наебнусь с этой лестницы, подумал Михаил на следующий день.       Он почувствовал резкую боль, даже искры из глаз посыпались, через секунду — головокружение. Даже не вскрикнул. Он попытался встать, оперся о пол, но голова пошла кругом, замутило от боли.       Кто-то позвал по имени. Вернее, он знал кто. Неужели все-таки кто-то увидит меня в таком состоянии кроме врача, глупость какая, подумал он, да и все равно до медпункта самому не добраться.       Приближались быстрые шаги, он стоит на коленях, согнувшись в три погибели, не может дышать от боли, а Влад тут как тут. Больше поблизости никого не было. Так бы оклемался без него! Едва Михаил смог вздохнуть, заслезились глаза.       — Вы чего? Что случилось? — шел бы ты к чёрту! Подумал было пострадавший. — Твою мать…       Стыдоба, вот он на коленях со слезами на глазах.       Влад помог сесть на ступень, от чего Миша почувствовал, как немеют щёки и подбородок. Мужчина упераюсь головой в прутья перил, от их холода было как-то легче.       — Вы бледный такой…       — Конечно, чего ж ты хотел?       — Ну раз огрызаетесь, значит жить будете.       Через минуту он принес воды и таблетку, от которой Миша почему-то отворачивался.       — Пейте, — приказным тоном говорит ему Влад, — Не многим, кто получает перелом, попадается под рукой аспирин, вам повезло, — Миша выпил, хотя, задрав голову, чтобы проглотить таблетку, подумал, что упадет в обморок. Этого не хватало! И снова уперся башкой в перила, сглатывая от тошноты, глубоко дыша ртом, терпел боль, пока не начала действовать таблетка. Они так и сидели на ступенях, ему едва легчало.       Он обнял меня, понимает запоздало мужчина. Так осторожно, не кладя тяжёлые руки, приобнял и прижался боком.       — Работать не хочешь, — укоризненно заявила медсестра, пока получше не рассмотрела ногу, — где болит? Нужно, чтобы вас отвезли в ближайший травмпункт, а потом домой.       — А вы случайно не учились в семнадцатой школе? Мне кажется, я вас где-то уже видел.       — Мишка, ты что ли? — она узнала его, когда вгляделась в бледное лицо. Она училась на несколько классов младше, и они иногда играли вместе после школы или виделись во дворе, где беседовали их бабушки.       — Лариса, — улыбнулся Миша, — ты ни капли не изменилась! Ты здесь на университетской практике, наверно?       Лариса засияла от его лукавства.       — Не-ет, я уже давно работаю.       — Странно, что мы не пересекались…       Влад, забытый около двери, заметил, как Михаил глянул на правую руку женщины. Неужели искал кольцо? Кольца на безымянном пальце, к слову, не было.       Всю дорогу до травмпункта, а потом и до дома, Влад зеленел от ревности. Он настоял на своем и поехал с пострадавшим товарищем, когда тот отказывался от помощи.       — Вы меня избегаете?       — Пользуетесь моей беспомощностью, Владислав Алексеевич? — спросил Миша, еле ковыляя на костылях к скамейке около подъезда.       — Именно.       — Деваться некуда… да сам не знаю толком. — он предложил сигарету, Влад отказался и сел рядом.       — Я не стану приставать к вам больше, если вы не хотите со мной общаться.       — Нет, дело не в этом.       За их спинами зацветал шиповник, молчание казалось уютным. Влад поймал костыль, который упал, пока Миша чиркал спичкой, и пару минут дышал с ним одним табаком. Маленькая тайна поселилась за скамейкой в колючем кусте. Влад не думал ни о чем, он боковым зрением смотрел, как мужчина курит, и у него от чего-то распирало грудь.       Сигарета быстро кончилась, Влад открыл перед Михаилом дверь, и они поднялись на последний этаж в полной тишине.       — И все-таки…       — Влад, если я скажу тебе, ты убежишь от сюда в ужасе, — ответил честно Миша, ведь он был честным человеком, — боже, зачем я так говорю, ты же теперь еще сильнее захочешь узнать.       — Может быть. Но я не трус и приму все, что вы скажете.       Мужчина оперся на стену и прислушался. В подъезде были только они двое, в полной тишине.       — Влад, — приглушенно начал он, и отвел глаза, не выдержав взгляда юноши, — есть чувства, о которых нельзя говорить. Подобная связь двух мужчин незаконна. Итак, теперь можешь с отвращением уйти.       Влад застыл в шоке. Он не верил, что это происходит с ним. Может, он ошибается? Но что же еще могли означать эти слова? Сказанное звучало недвусмысленно… Думать стало совершенно невозможно, но, не смотря на потрясение, он остановил ладонь Миши, тянущуюся к ручке двери, а потом сжал ее в теплых руках и поднес к губам, смотря прямо в глаза.       Михаил отдернул руку.       — Нет. Ты неправильно меня понял, — он открыл дверь и шагнул на порог. У Влада сердце упало, и ударило чувство, будто этот человек сейчас ускользнет навсегда, будто он уйдет не в квартиру, а в бесконечную бездну, где все исчезает навсегда.       — Постойте, вы…       — Не зови меня на вы. В том-то и дело, я хочу тебя так называть. Это я должен целовать тебе руки и быть отвергнутым! Поработи меня! — прошипел мужчина, и его слова прозвучали как шелест крыльев архангела Гавриила, — Я буду у твоих ног, и делай со мной, что хочешь!       — Я не верю вам, — и отвернулся. Он услышал грохот костылей об пол и побледнел от ужаса и счастья. Когда же он решился повернуть голову, то увидел, как Михаил стоит на коленях перед ним на пороге собственной квартиры.       — Позвольте мне быть вашим слугой, милостивый Господин.