***
Когда он смотрел на себя, это было похоже на взгляд призрака, что было вполне логично, учитывая, что технически он был мёртв. Технически. Наполовину мёртв? На четверть? Семантика. В зеркале уже не было его собственного отражения, лишь многочисленные трупы, сшитые вместе, как монстр из «Франкенштейна»: две части разлагались на дне тошнотворно зелёного озера, две другие были разбиты самовнушением Авады Кедавры. Это бросалось в глаза. Раны от двух «смертей» в озере уже затянулись, но до сих пор сияли розовым под светом фонарей. Ткань была толстой и странно свисала с гладкой кожи, завязываясь узлами в местах глубокого проникновения ногтей, а затем сужаясь в хвосты, похожие на падающие звёзды между созвездиями, созданными родинками. Убийственные проклятия оставили следы, которые Регулус не смог предугадать: линии, похожие на зазубренные края яростных молний, прочертили по его плоти рябь. Один шрам расходился по ключице, изгибаясь, словно рука, ласкающая основание бледного горла. Второй же тянулся от линии роста волос, «украшая» тонкими линии его лоб, создавая эффект молнии. Одна из линий тянулась к его брови, как подсолнух к солнцу, — тонкая и нежная, но недостаточно длинная. Обе отметины были бледными и узкими, не заметными, если не искать их. Новые белые пряди в его волосах тоже появились. Первая смерть подарила ему только одну, вторая — ещё несколько, а третья и четвёртая — ещё больше. Большая белая полоса появилась на чёлке, встречаясь со шрамом в виде молнии у линии роста волос. Ничто не могло спасти Регулуса от вопросов. Большую часть седых волос (за исключением двух пятен, одно из которых находилось прямо посередине лба) ему удалось скрыть с помощью зачарований, но шрамы от проклятий он ничем не мог замаскировать. Поэтому-то это и были шрамы… от проклятий. Ему придётся стать первым в истории живым существом, носящим шрам от убийственного заклинания. Барти скривил лицо в странной, уникальной смеси озабоченности, растерянности и собственнического гнева гримасе. Один из его длинных загорелых пальцев отодвигал большой кусок белых волос, упрямо нависавших надо лбом. — Кто? — потребовал ответа Барти. Не «что это», не «как» — кто? Типично для него, если честно. — Никто, тупица, — выругался Регулус. — Заклинание пошло не так. Барти явно не поверил. — Ты не делаешь ошибок в заклинаниях. Регулус постарался не чувствовать себя польщеным этим заявлением, вместо этого он закатил глаза. — Очевидно, не всегда. — Что ты от меня скрываешь? — Ничего. — Регулус… — Барти, пожалуйста, — попросил Регулус, резко повернув голову к старшему мальчику. Барти, которого не испугала интонация Блэка, встретил его взгляд с такой же силой. Он не выглядел довольным: на его лице проступили вены, когда он слишком сильно сжал челюсть. Их пристальный взгляд закончился только тогда, когда на стол перед ними упала большая книга. Эван со вздохом сел на стул, а его сумка лениво опустилась на пол. Глубокие фиолетовые мешки под глазами свидетельствовали о его усталости. — Не выспался? — спросил Регулус, приподняв бровь. — Кошмары. Младший из них хмыкнул. — Ну… — Что случилось с твоими волосами? — спросил Эван, сузив глаза в замешательстве. Наклонившись через маленький круглый стол, он провёл бледным пальцем по волосам Регулуса так же, как и Барти. Младший мальчик отмахнулся от его руки с гримасой преувеличенного отвращения. — Ничего, — ответил он. — Ну, очевидно, что-то… — Брось это, ладно? — Регулус огрызнулся, и рот Эвана закрылся со звучным щелчком коренных зубов. Два других слизеринца смотрели друг на друга, пока Регулус пытался сосредоточиться на задании, лежащем перед ним (которое он должен был написать в четвёртый раз). Барти хмыкнул, и Эван открыл свою книгу. — Мама заставляет меня приехать домой на очередное мероприятие, — раздражённо вздохнул блондин. — Я снова нужен как переводчик для её французских клиентов. Барти хмыкнул, положив подбородок на ладонь. — Почему бы твоему отцу не сделать это снова? — Он всегда занят, ведёт дела с кем-то. Мать раздражается, когда он просто тянет её за собой, — объясняет Эван, рассеянно перелистывая страницы, не читая слов на них. — И она пристаёт ко мне с просьбами запомнить имена в каждом письме, которое она отправляет, как будто я не запомнил родословную ещё до того, как научился ходить. Регулус фыркнул. — Твоя мать в этом плане ещё хуже моей. Эван резко застонал, и губы Барти приподнялись в ответ. — Она даже заставляет меня заучивать наизусть сквибов, ради Мерлина! Тебе повезло, что ты знаешь только тех, которые достойны внимания твоей матери. Черноволосый мальчик открыл рот, готовый к остроумному ответу, но осёкся. Выяснить родословную Тома Реддла оказалось сложнее, чем он предполагал. Документов по маггловским семьям не было, и ему пришлось бы посетить дом на Гриммо, чтобы найти более обширные книги по чистокровным родословным. К сожалению, как сказал Эван, Вальбурга заставляла своих сыновей запоминать имена только тех людей, которые могли иметь отношение к делу. И хотя что-то в Томе Марволо Реддле было знакомо, Регулус не мог определить, что именно. А вот Эван… — Эв? — спросил он, поднимая взгляд от пергамента. Блондин хмыкнул в ответ. — Имя Марволо Реддл ничего не напоминает? — спросил Регулус, наклонив голову в сторону, когда Эван поджал губы. — Ммм, не Реддл, нет, — ответил Эван. — А вот Марволо… Может быть, Марволо Гонт? Регулус замер. — Гонт? — Да. Потомок Слизерина и Певерелла. Довольно разочаровывающая семья, учитывая их могущественную родословную. Барти фыркнул. — Отец говорит, что их инбридинг посрамил даже твою семью, Редж. В ответ он получил полусерьёзный взгляд, который был скорее привычным, чем каким-либо другим. Потому что Регулус был слишком отвлечён новой информацией, которую предоставил ему Эван. Марволо Гонт. Том Марволо Реддл. Это было непонятное имя, которое должно было происходить из волшебной семьи. Магглы были странными, но у них были более простые имена; ничего общего с длинной линией Сириуса I, Сириуса II, Сириуса III Блэков. — Что же произошло с Марволо Гонтом? Был ли у него наследник? — спросил Регулус. Эван пожал плечами. — Сын, если я правильно помню. Морфин Гонт. — О, да, — хмыкнул Барти. — Его арестовали за убийство магловской семьи много лет назад. Мой отец как-то рассказывал об этом. — А до ареста? — Наследников нет. Согласно записям, Морфин — последний из Гонтов. Только это не так, подумал про себя Регулус. Нет, если Волан-де-Морт действительно был потомком Марволо Гонта. — Ты сказал, что его арестовали за убийство семьи магглов? Знаешь имена? Дату? Барти покачал головой. — Нет. Это было сто лет назад, Редж. Тогда МакГонагалл ещё даже не преподавала. — Не так уж и давно, — хмыкнул Регулус. — Рег… — Но он всё ещё в Азкабане? Эван хмыкнул. — Думаю, да. Почему тебя это так волнует? Регулус поджал губы, зажав перо между двумя бледными пальцами. Если честно, Эван был прав: почему Регулуса это так волновало? Родословная Гонтов была достаточной зацепкой, чтобы следовать за ней, так что ему не обязательно было знать о ней больше. Возможно, дело было в его непреодолимой потребности знать всё. Его страх оказаться не в своей тарелке. А может, просто голос в затылке напоминал ему, что знание — это всё, Регулус Арктурус, и знание гораздо смертоноснее, чем убийственное проклятие. По какой-то причине ему на ум пришла мысль о директоре Дамблдоре. Ведь в конце концов, разве не это делает его таким могущественным? Его магия сильна, его мастерство неоспаримо, его заклинания изящны, но было нечто большее, что всегда давало ему преимущество. Информация. Регулус вспомнил одно из воспоминаний, которое он уловил в подсознании Слизнорта, — разговор, в котором Дамблдор сообщил своему другу, кем на самом деле является Волан-де-морт. И это показалось ему странным, потому что… Дамблдор знал. Он не только знал, что Том Реддл — это Волан-де-морт, но и знал, что тот — полукровка. И всё же он ничего не сделал с этой информацией? Все союзы Темного Лорда были бы вырваны у него из-под ног при осознании того, что он — та самая грязная кровь, от которой они пытались избавиться. Блэки никогда не хотели вставать на сторону Волан-де-морта, но чувствовали, что, оставаясь нейтральными, они только усугубят своё положение. Но если бы они знали правду… Мерлин, всю войну можно было бы предотвратить. Одна крупица информации — и война закончилась бы, даже не начавшись. Но по какой-то причине Дамблдор никому не сказал. Почему-то он наблюдал, как его собственные ученики — дети, ради Мерлина, — погибали из-за лжи, независимо от того, на чьей стороне сражались. (Эван, — прошептал жестокий голос внутри него. Он позволил Эвану умереть). — Не знаю, — рассеянно пробормотал Регулус. — Просто любопытно, наверное. Барти, почувствовав странное напряжение, возникшее между ними, резко вздохнул. — Не знаю, как вы, а я, кажется, выцарапаю себе глаза, если мне придется прочитать ещё хоть слово о тёмном разломе. Пуффы наконец-то пополнили свои запасы, хочешь закурить? Регулус согласился без особых раздумий. — Это даже не обед, — осуждающе заметил Эван. Барти поднял бровь. — И что же? Блондин вздохнул, отмахиваясь от них. — Идите без меня. Биннс убьёт меня, если я не закончу эту книгу. Барти пожал плечами. — Как хочешь, — он перекинул руку через плечо Регулуса, легко притянув их друг к другу, пока их кости не соприкоснулись. Голова Регулуса едва доставала до воротника его друга. — Давай, Реджи. Он даже не стал укорять его за нелюбимое прозвище. Они легко добрались до Астрономической башни, так как было уже позднее утро, и им не нужно было беспокоиться о том, что их поймают после комендантского часа. Барти, который, судя по всему, таскал с собой виски, пакетик с коноплей и бумагу для скручивания, запер дверь, когда они поднялись на самый верх. Регулус вздохнул, облокотившись на перила башни так, что его ноги свесились с края, а локти уперлись в перекладину перед ним. Солнце лениво подмигивало ему, прочерчивая тонкие линии на пейзаже внизу. Когда Барти сел рядом с ним, две бутылки стукнулись о дерево: какое-то модное односолодовое виски, которое Барти, вероятно, украл, и ещё какой-то алкоголь без этикетки, которого Регулус раньше не видел. — Что это? — спросил он. Барти бросил короткий взгляд на бутылку без этикетки и с ухмылкой открутил ее. — Красный яд. Не так давно получил его от одного гриффа. — Но что это? — Не знаю. Сильнее, чем всё, что я пил раньше. Нил вырубился, когда не выпил и половины бутылки. Регулус на мгновение нахмурился, а потом схватил горлышко и сделал долгий глоток. Оно сильно обжигало и было ужасным на вкус, так что это определённо была какая-то дворовая смесь. Кайф наступил почти мгновенно, и Регулус понял, что здесь не обошлось без магии. Его друг сделал большой глоток виски, потом ещё один, потом ещё. Барти фыркнул. — Теперь ты расскажешь мне о своём новом образе Малфоя или что? Наступила долгая пауза, пока Регулус обдумывал услышанное. — Неа. Слишком длинная история. — Мы можем проболтать весь день. Расскажи мне. — Нет. — Блэк… — Барти, — перебил Регулус. — Я сказал «нет». Брюнет закатил глаза, проглотил немного виски и занялся приготовлением сигареты. Регулус наблюдал, как его загорелые пальцы ловко перетасовывают коноплю, а затем сворачивают тонкую бумагу в слегка сужающуюся трубку. Он достал из кармана маггловскую зажигалку и поджёг сигарету. — Зачем ты вообще этим пользуешься? У тебя же есть палочка, — сказал Регулус. Барти хмыкнул, затянулся и выдохнул дым, пока его не унесло ветром. — Не знаю. Что-то приятное в этом есть. Регулус заметил странный огонёк одержимости в глазах друга, когда тот смотрел на маленькое пламя. Барти, как и его кузина Белла, был склонен поджигать вещи, как только стал Пожирателем Смерти. Регулус снова выпил «Красный яд» и улёгся на деревянный пол башни. Его зрение стало мыльным и расплывчатым, а дыхание громким в ушах. Там, в облаках, было хорошо, только воняло алкоголем и горелой коноплей. Он не знал, сколько времени прошло в тишине, прежде чем его друг заговорил. — Ты когда-нибудь курил дурь? — спросил Барти, голос его был хриплым и тяжёлым от слишком большого количества виски. Регулус повернул голову в сторону, чтобы посмотреть на него. Правильным ответом было бы «да», но первое знакомство с каннабисом произошло на седьмом курсе. — Нет, — спокойно соврал он, пожевав уголок губы. — Хочешь попробовать, дорогуш? Регулус тихонько угукнул, его слова звучали не так отрывисто, как в первый раз, но все равно тяжело и медленно. Барти опустил взгляд на губы младшего парня и снова прикрыл глаза. Было что-то чувственное в том, как Барти поддерживал стабильный, хотя и полуприкрытый, зрительный контакт, пока подносил фильтр ручной скрутки к губам и вдыхал. По какой-то особой причине (позже он обвинит в этом Красный Яд) Регулус едва успел пошевелиться, когда Барти протянул руку вперед и провел большим пальцем по розовой плоти нижней губы Регулуса, чтобы тот отпустил прикус. Палец медленно спустился к впадине над подбородком Регулуса и слегка надавил, чтобы раскрыть губы. Барти наклонился ещё ближе, так что их губы почти соприкоснулись, и выдохнул в рот Регулуса свою предыдущую порцию конопли. Они были в дюйме друг от друга, рты открыты, а голова Барти наклонена, словно кусочек головоломки, ожидающий, когда его поставят на место. У Регулуса еще оставались хоть какие-то остатки разума, и он вдохнул дым, который выдохнул Барти. Знакомый ожог и ещё более знакомый запах напомнили ему о тайных вылазках на крышу после того, как Тёмный Лорд отпустил их, о том, как он в миллионный раз называл все звёзды, пока все белые пятна не слились в одно тяжёлое черное ничто; о ночах, которые переходили от украденного вина и дробовых поцелуев на покрытой росой траве к небрежным поцелуям за темными окнами зданий, заканчиваясь мрачными медленными танцами под магловскую музыку, играющую на заднем плане. Возможно, именно поэтому Регулус наклонился вперед, чтобы втянуть густой аромат недавно выдохнутой сигареты в поцелуй с открытым ртом. Он был тёплым, влажным и слишком небрежным, но это не имело особого значения, когда его заглушали гул алкоголя и запах наркотиков. Барти хмыкнул с лёгким удивлением, явно довольный тем, что планы изменились, и запустил свободную руку в мягкие волосы на затылке Регулуса. Он чувствовал себя тяжёлым. Это хорошая тяжесть. Такая, которая ощущается теплым и всеобъемлющим, как будто можно было просто лежать так вечно и позволять весу наваливаться все выше и выше, не раздавливая себя давлением. Барти отстранился на секунду, чтобы сделать еще одну затяжку сигареты, а затем снова вдохнул её в рот Регулуса, пока их губы соприкасались. Он слышал дыхание старшего парня, слышал стук собственного сердца и шум крови в ушах, и, Мерлин, это было приятно. Вот каково это — гореть, подумал он. Ведь так оно и было, верно? Он горел; медленно, тихо, красиво. Можно ли утонуть в огне? Руки Барти ощущались не как полыхающее пламя, а как ровный импульс тепла. Его прикосновения растапливали толстый слой льда, который оседал на Регулусе с каждым сбросом времени, избавляя его от холода хотя бы на мгновение. Его зубы впились в мягкие губы, язык влажно скользил по другим. Он вцепился кулаком в воротник рубашки Барти, приподнимаясь и притягивая его все ближе и ближе, пока не оказался практически на бедрах старшего парня. — Блять, Рег, — простонал Барти, когда Регулус отстранился, упираясь задницей в его бедра. Но черноволосый парень ничего не сказал, просто вынул из пальцев Барти горящую сигарету и вставил её между своих губ. Барти мог только представить, насколько ужасно он выглядит: глаза полуприкрыты, волосы и одежда растрепаны, губы распухли, щёки покраснели, а сам он долго затягивался полусгоревшей палочкой конопли. Барти хмыкнул, и большие ладони легли на бедра Регулуса. Он слегка сжал их, рисуя круги большими пальцами. Было щекотно. — Ты чертовски великолепен, — прошептал Барти, как будто это было обещание, как будто это была клятва. — Ты под кайфом. — Под кайфом, но не слепой, — поправил его Барти. Регулус хмыкнул и выпустил из губ дымную букву «о». Старший парень наблюдал за ним, крепко сжимая его бедра. — Чертовски великолепен, — пробормотал Барти. Это было так тихо, что он почти не услышал. Он терпеть не мог комплименты: как делать, так и получать их. Но сейчас он чувствовал себя как-то иначе. Может, дело было в травке, может, в алкоголе, а может, просто в естественном приливе дофамина, когда его мозг переваривал полученное удовольствие. — Расскажи мне больше, — попросил Регулус. Улыбка, которую Барти выдал в ответ, была не что иное, как одурманенная влюбленность. — Зачем, милый? Ты и так знаешь, какой ты красивый, — поддразнил он. — Такой мягкий и маленький, бледный и в то же время смуглый. Острый, нежный. Мне нравятся твои губы и бедра. Твои бедра и попка. Эти слова как-то немного отрезвили Регулуса. Это были общие, расплывчатые слова, которые оставили его неудовлетворенным. Почему? Барти был для него лишь игривой зацепкой, быстрым перепихоном, о котором можно забыть, как только пройдёт похмелье. Он не был романтиком, и Регулус даже не думал, что старшекурсник способен испытывать подобное влечение. Когда же его сердце стало так сильно болеть? Это было (***
Когда в понедельник утром он, как обычно, вышел на поле, его приветствовал Джеймс Поттер. Регулус почему-то не удивился этому, несмотря на то, что изменения произошли позже, чем в его предыдущей жизни. — Доброе утро, птичка, — усмехнулся Поттер. — Готов к полету? Регулус бросил на него мимолётный взгляд и прошёл мимо.***
В какой-то момент Регулус обнаружил, что тонет. Но в этот раз все было по-другому. Не было рук, хватающихся за тяжелую одежду, не было тупых ногтей в бледной коже, не было тошнотворно зелёной воды, окрашенной его собственной кровью, не было водорослей, удерживающих его на дне. Вместо этого вода была прозрачной. Пресной. Она не душила. Когда он погружался, ничто не тянуло его вниз. Ни инфери, ни водорослей, ни зелий, ни резких рывков; только неподвижность. Регулус вытянул руки вверх, но они не двигались. Он поджал ноги, но они оставалось неподвижны. Он был парализован холодом, вода словно дразнила его видом бледных облаков и идеального голубого неба над ним. Там, на берегу, он увидел фигуру. Она была расплывчатой, и моргание никак не помогало прояснить зрение, но он смог смутно различить черты юноши. Сириус, только молодой. Осмотрев всё, что можно было разглядеть под водой, Регулус понял, что находится в одном из их частных владений на Карибах. Сириус всегда любил проводить там каникулы. Регулус предпочитал привычную Европу. Сириус смеялся. Регулус хотел плакать. Но вместо этого он закричал. По крайней мере, попытался. Когда он открыл рот, ничего не вышло. Ни пузырьков, ни воздуха, ни звука. Ни толкающих рук, ни бьющих ног, ни качающихся бедер. Лишь неподвижность, когда он опускался на дно озера. Сириус, кричал он. Сириус, помоги, ты меня не видишь? Я здесь, пожалуйста, помоги мне! Но Сириус смеялся, находясь на берегу, его лицо было юным, а волосы ещё не были такими длинными в знак его протеста. На нём были только плавки, и несколько розовых шрамов, украшавших открытую кожу. По сравнению со своим нынешним обликом он выглядел совершенно невредимым. Несмотря на то что Регулус знал, что это бесполезно, он продолжал кричать. Всё вокруг казалось тяжёлым, в глазах потемнело, но он продолжал пытаться. Сириус, Сириус, Сириус. Он не чувствовал, как ударяется о песок на дне озера. Не почувствовал и того, как его подбросило в постели, как одеяло сбилось на пол, а подушка разлетелась по комнате. Он даже не заметил, как бросил её. Кто-то выкрикнул его имя, но его было трудно расслышать за криками: Сириус, Сириус, Сириус,. Только через пять секунд он заметил, что кричит сам. На его плечи легли руки, и они были тёплыми, в отличие от тех, что были у инфери. Они были большими, мозолистыми, со шрамом на середине ладони: Барти. Его друг вскрикнул в знак протеста, когда остальные попытались подойти ближе в беспокойстве. Регулус оказался прижатым к большому телу, его лицо вдавилось во впадину теплого горла. Он задыхался, тело содрогалось от холода, адреналина, страха и рыданий. Он бормотал, даже не осознавая этого: Сириус, Сириус, Сириус.***
Потрёпанный шкаф в задней части библиотеки — тот самый, на котором был нарисован несмываемый рисунок поцелуя Дамблдора и Гриндельвальда, — выглядел так, будто к нему не прикасались много лет, если не считать множества инициалов в любовных сердечек и грубых посланий, которых стало ещё больше. Но книги на полках, или, скорее, газеты, вероятно, пролежали в одном и том же положении не менее десяти лет. Когда Регулус попытался открыть один из ящиков, тот едва сдвинулся с места. Он сидел, пытаясь открыть покореженное дерево, казалось, несколько часов. Он уже был готов сдаться и прибегнуть к «бомбарде», когда кто-то прочистил горло. Регулус подпрыгнул, несмотря на годы тренировок, навязанных ему матерью, и удивлённо моргнул, столкнувшись лицом к лицу со знакомым гриффиндорцем. Никто никогда не заходил в заднюю часть библиотеки, но он полагал, что если кто-то и заинтересуется чем-то таким обыденным, как старые бумаги, то это будет Ремус Люпин. — Люпин, — поприветствовал он. На самом деле это было скорее простое признание, чем приветствие. Другой парень кивнул в ответ с лёгкой вежливой улыбкой. Регулус презирал каким высоким был этот глупый парень, его шея болела от лишних полутора футов, на которые ему приходилось смотреть. Люпин всегда был довольно красив — мягкий, но суровый, умный, но озорной, и совершенно не понимающий своей привлекательности. Карамельные кудри, веснушки и родинки, красивые ореховые глаза, длинные и мозолистые пальцы, застенчивая улыбка, которая прекрасно сочеталась с его острым умом. И, конечно, шрамы, которые не должны были быть такими привлекательными, какими являются. (Регулус удивлялся, почему шрамы Люпина выглядят как сверкающие значки с пережитой войны, а шрамы Регулуса — как незалеченные раны, которые медики не признают у рано умершего солдата. Забытые, мёртвые, гнилые, гнилые, гнилые). В нём была какая-то притягательность, и Регулус вряд ли мог винить брата за его глупую тоску по Люпину. — Тебе нужна помощь? — спросил старший мальчик, сгорбив плечи, как будто ему нужно было стать меньше, чтобы противостоять Регулусу (или это просто потому, что Регулус был чертовски маленького роста). Чистокровка хмыкнул, отступив в сторону и выжидательно подняв бровь. Губы Люпина дрогнули в короткой овечьей улыбке. Он схватился за деревянную ручку, с которой боролся Регулус, и быстро дернул ее. Ящик легко открылся, и Регулус едва удержался от того, чтобы не посмотреть на него с обидой. Люпин нахмурил брови с растерянной (видимо, постоянной) косой улыбкой. — Бумаги сороковых годов? Твоя мать заставляет тебя собирать старые сплетни или…? Регулус нахмурился и посмотрел на него сквозь густые ресницы. — Моя мать не заставляет меня ничего делать, — хмыкает он, понизив голос. — Как будто она вообще может это сделать в наше время. Он не заметил, как уши Люпина дернулись, несмотря на почти полную тишину. — Значит, учебный проект? — Нет. — Личный интерес… — Что ты делаешь, Люпин? — коротко огрызнулся слизеренец. Гриффиндорец едва заметно поморщился и лишь пожал плечами. — Сюда никто не приходит. Мной овладело любопытство. — Я бы хотел, чтобы меня оставили в покое. — А я хотел, чтобы меня не беспокоили мои друзья, поэтому я здесь. Лицо Регулуса исказилось в недоумении. — Ты хочешь сказать, что заманил сюда моего брата? Люпин закатил глаза. — Он меня не видел. Кроме того, он слишком отвлекается на Джеймса. — И по какой причине ты избегаешь его? Он сморщил нос. — Слишком громкий. Меня это отвлекает. Регулус понимающе хмыкнул, отступил от полки и посмотрел на Люпина. — Тогда не беспокой меня, — он повернулся к полке. — Найди любую газету с упоминанием фамилии «Гонт» с 1930 по 1960 год, — приказал он. Библиотека сработала (в буквальном смысле), открыв ещё несколько ящиков и подняв в воздух несколько подборок газет. Они собрались в кучу и, подлетев к Регулусу, грубо упали ему на руки. Люпин поднял бровь. — Гонты? — Если ты собираешься просто сидеть здесь и смотреть, то можешь быть полезен, — сказал Регулус и опустил половину своей стопки перед Люпином, садясь на пол, когда понял, что столов здесь нет. Гриффиндорец заколебался, прежде чем сесть напротив него, подтянув к себе новую стопку. — Что мне делать? — спросил он. Регулус вздохнул. — Ищи слово «Гонт». Когда найдёшь, зачитай мне этот раздел. Люпин поджал губы. — Хм… хорошо. Регулус сосредоточился на первой газете (Ежедневный пророк) и стал искать нужное слово. Вскоре газета сама открылась, он пролистал каждую страницу, прежде чем остановиться на одной. Слабое свечение выделило на странице слово «Гонт». Статья была краткой и упоминала это имя лишь однажды. В ней рассказывалось о чистокровных семьях и о том, что их чистая кровь скорее угрожает здоровью, чем способствует развитию магии. Регулус решил прекратить чтение, когда наткнулся на упоминание своей собственной семьи. Он отложил газету в сторону, а затем сделал то же самое со следующей. — Эта книга о знаменитых семейных реликвиях… — Нет, — вмешался Регулус. Люпин вздохнул. — Ладно… Прошло несколько мгновений, и вот: — Родословная Салазара Слизерина… — Нет. — Верно. Прошло пять минут, прежде чем было найдено что-то значимое. — Морфин Гонт, арестован за убийство… Регулус выхватил газету из рук Люпина, прежде чем тот успел дочитать, случайно порвав бумагу в руках гриффиндорца. — Мог бы и попросить, — тихо проворчал Люпин. Но Регулус уже не обращал на него внимания, а просто сканировал страницы, пока не нашёл слова, которые Люпин читал вслух. «Морфин Гонт, арестован за убийство семьи маглов в Литтл-Хэнглтоне», — прочитал Регулус. «Согласно выводам авроров, Гонт применил убивающее проклятие к трем маглам в их собственном доме. Мотивы убийства пока не известны, хотя известно, что в результате близкородственного скрещивания у Гонтов значительно снизилась психическая устойчивость. Вместе со своим отцом Марволо Гонт был арестован за нападение на многочисленных чиновников Министерства еще в 1925 году. Род Гонтов, состоящий теперь только из Морфина, должен был погибнуть вместе с его заключением в тюрьму. Его жертвы — Томас, Мэри и Том Реддлы — должны быть похоронены на кладбище Литтл-Хэнглтон в эту пятницу». Регулус перечитал статью ещё раз. Потом ещё раз. А потом ещё раз, просто для убедительности. «Томас, Мэри и Том Реддлы». Он оказался прав. Тёмный Лорд на самом деле был и Гонтом, и полукровкой. Его назвали Томом в честь отца-маггла и Марволо в честь деда-мага. Потом он каким-то образом оказался в магловском приюте, и никто не объяснил, кто его мать. Вполне вероятно, что у Марволо была дочь, которая и стала матерью Волдеморта. В чистокровных семьях было принято скрывать существование «неблагополучных» отпрысков, особенно если они были женского пола. Возможно, она была сквибом. — Gemino — пробормотал он, отбросив оригинал газеты в пользу нового дубликата. — Что ты нашёл? — спросил Люпин, склонив голову набок. — Я не обязан тебе всё объяснять, Люпин. — Я помог тебе… — Сделать лёгкую работу немного быстрее, — проворчал Регулус, поднимаясь на ноги и рассовывая все остальные бумаги по своим местам. Шкаф выглядел так, будто к нему никто и не прикасался, когда всё встало на свои места. — Я бы сделал это с твоей помощью или без. — И всё же я помог. — Ты невыносим, ты научился этому у моего брата? — Неужели у меня не может быть личности без того, чтобы она не исходила от одного из моих друзей? — Я слишком тебя уважаю, чтобы поверить, что то, что ты идиот — не просто чья-то отмазка. — О, ты уважаешь меня, да? — губы Люпина причудливо изогнулись. Регулус закатил глаза, сложил размноженную газету в маленький прямоугольник и засунул его в карман мантии. — Надеюсь, это высокомерие присуще только моему брату. Люпин хмыкнул. — Возможно, это не моя собственная… — Что вы вдвоём здесь делаете? Регулус вздрогнул и быстро повернул голову, чтобы увидеть, как его брат и Поттер вступают на последний ряд библиотечных стеллажей. Поттер выглядел слегка смущённым, а Сириус — почти преданным. — Ремус? — позвал Сириус, пристально глядя на своего друга. Высокий мальчик пожевал губу, засунув руки в карманы брюк. — Я пришёл сюда, чтобы побыть в тишине и нашёл Регулуса. — А потом ты что, решил поговорить с ним? — спросил Сириус. У Регулуса возникло детское желание нервно переступить с ноги на ногу. Ему вдруг показалось, что он стоит между своими родителями, когда те ссорятся, и ему захотелось уйти. Люпин перестал жевать губы, вместо этого облизнул их и слегка наклонил голову. — Разве мне нельзя разговаривать, Сириус? Что ж, это было неловко. — Не с ним, нет, — сказал Сириус. Он бросил быстрый взгляд в его сторону, но Регулус решительно смотрел куда угодно, только не на своего бывшего брата. — Точно, — усмехнулся Люпин. — Потому что теперь всё, что я делаю, согласовывается с тобой, не так ли? — Я никогда не говорил… Поттер прочистил горло. — Ребята, давайте… — Тогда что ты имел в виду, Сириус? — спросил Люпин. Регулус наблюдал за тем, как его брат с трудом подбирает слова. Серебристые глаза — более тёплые и тёмные, чем его собственные — метались между ним и Люпином, который все еще стоял рядом с ним. — Ты просто… ты ведёшь себя так дружелюбно после того, что он сделал со мной? — сказал Сириус, выглядя уязвлённым. — Я думал, ты понимаешь, Ремус. — Я не веду себя дружелюбно… — Дело не в этом! — Тогда в чём, Сириус? — Я не хочу терять тебя из-за него! Я не могу потерять тебя из-за него! Молчание. Ну и неловкость, подумал Регулус. Остальные стояли в напряжении. Сириус и Люпин уставились друг на друга. Поттер шаркал ногами. Регулус отвёл взгляд, когда их глаза встретились. — Я просто… пойду, — пробормотал он. — Спасибо за помощь, Люпин. Мальчик едва заметно поморщился — он был слишком сосредоточен на своей определённо не влюбленности. Регулус отошёл от прохода, чтобы избавиться от удушающего напряжения. Он был уже на полпути к выходу из библиотеки, когда на его плечо легла рука. — Не трогай меня, — не задумываясь, выплюнул он. Когда он повернулся, Поттер потрясённо смотрел на него. Рука исчезла. — Чёрт, извини. — Что тебе нужно? — Я… ничего? Не знаю, мне просто захотелось пойти за тобой. — И с каких это пор мы общаемся? По крайней мере, в этом времени, подумал про себя Регулус. Возможно, это не показалось бы таким странным, если бы это был последний цикл. Брови Поттера нахмурились. Две веснушки между ними исчезли под морщинами на коже, и Регулус испытал неописуемое желание прижать большой палец к его переносице и разгладить их, чтобы снова увидеть эти две веснушки. — Я не знаю, просто… — Поттер сделал паузу, выглядя смущённым. — Я не знаю. Словно осознав, кто он такой (Джеймс Поттер, раздражающе обаятельный гриффиндорец, не умеющий принимать отказы), он внезапно просветлел. Его губы вытянулись вверх, немного вправо, и ямочки вновь появились в ухмылке. — Не хотел оставаться здесь и слушать, как эти двое снова ссорятся, словно супружеская пара, — ответил Поттер, показывая большим пальцем в сторону того места, где они были раньше. — Подумал, что вместо этого приду досаждать тебе, птичка. Регулус недовольно моргнул. — Я тебя ненавижу. Почему-то это заставило мальчика улыбнуться ещё шире. — Я знаю. — Это значит — уходи. — Ага. — Мерлин, ты невыносим. — Да. Они постояли в тишине ещё минуту, прежде чем Регулус вздохнул. Он закатил глаза, оглядывая библиотеку. — Ладно, хорошо. Просто молчи.***
Его каблуки ритмично стучали о каменную крышу западной колокольни, уныло имитируя песню, которую он не мог вспомнить. Он стряхнул пепел пальцем, а затем поднёс сигарету ко рту и неплотно сомкнул губы вокруг фильтра. Это была одна из тех маггловских сигарет, на которые Эван только гримасничал, и по вкусу она напоминала сухую кору, которой полощут горло. В общем-то, точно. Сигарета покинула его губы, и облако дыма быстро последовало за ней. Он чувствовал, что за ним наблюдают, но ничего не сказал. Тишина была приятной — то, что не всегда можно было найти на Астрономической башне. Может быть, поэтому он всегда предпочитал эту башню. Она была ниже, но это означало, что он мог наблюдать за людьми внизу — маленькими фигурками, делающими маленькие дела в своих маленьких жизнях. Сверху все было маленьким. Он до сих пор чувствовал на себе взгляды и затянулся. — Знаешь, это тебя убьёт, — наконец сказал Поттер, и Регулус хмыкнул в притворном веселье. — Ставлю на это. Поттер застыл рядом с ним и опомнился лишь мгновением позже. Он упёрся ладонями в камень под ним, зажав сигарету между двумя тонкими пальцами, и поморщился. — Я забыл, что тебе не нравятся эти шутки, — это не было извинением, никогда не было извинением. Парень рядом с ним выглядел растерянным. — Как ты… Не та временная шкала, Регулус. — Я подслушал, как ты однажды говорил об этом, — уточнил он, пренебрежительно махнув рукой. Это вернуло немного тепла в эти лесные глаза. — Преследуешь меня, да? — Похоже, тебя радует такая возможность, — сказал Регулус, приподняв бровь. — Это не было «нет». — Ну, видимо, ты хочешь «да». Поттер насмешливо хмыкнул, и Регулус поднял воротник мантии, чтобы скрыть розовый румянец на затылке. На такой высоте воздух был холодным, но тихим. Ветер утих после первого урока, и, к сожалению, солнце тоже. Облака плыли по серому небу, как морская пена по галечному пляжу. Это была не самая лучшая погода для обычно впечатляющего вида. — Знаешь, я ожидал, что ты уйдёшь и будешь что-то изучать, — произнёс Поттер, откинувшись на ладони. Одна его нога была подогнута под противоположное бедро, а другая свисала через край колокольни. — Выглядело так, будто ты что-то изучал в библиотеке. Регулус облокотился на нижние перила, позволив сигарете упасть на землю под ними. Пепел исчез, не успев пролететь и половины пути по башне. Он хмыкнул. — Нужно было подумать. — …хочешь поговорить об этом? — Нет. — Ладно. Из совятни донеслось далекое улюлюканье. Студенты болтали, отдыхая во внутреннем дворе; из коридора рядом с кабинетом Трансфигурации раздавались громкие шаги. — Могу спросить кое о чём? — спросил Поттер, потому что он никогда не любил молчать. — Конечно. Но это не значит, что я отвечу. — Справедливо. Ещё одна пауза. Регулус позволил своему взгляду лениво переместиться на мальчика рядом с ним. — Ну так? — Так… э-э… — Поттер тяжело сглотнул. — Почему… почему ты не ушёл с Сириусом? Казалось, всё вокруг остановилось, когда дыхание перехватило, и Регулус задохнулся. Он вспомнил галлюцинацию: Сириус спрашивает «самая большая ошибка?», а он отвечает «как ты думаешь, брат?». Холод в глазах Сириуса, когда он спросил «В чём твоя самая большая ошибка?». А затем стыд за признание: «Не ушёл с тобой». Регулус заикался на следующем выдохе. — Я не мог сбежать. Не как он. — «Сбежать» говорит о том, что он был трусом, — сказал Поттер. Его голос был необычайно спокойным, почти взрослым. — Я не думаю, что в поступке Сириуса было что-то трусливое. — Я тоже. Между ними повисла небольшая пауза. — И всё же ты ненавидишь его за это. Я никогда не смогу его ненавидеть. Что бы он ни сделал, я никогда не смогу его возненавидеть. Регулус насмешливо хмыкнул. — Я ненавидел его, потому что он мог уйти. Я ненавидел его, потому что… — вздохнул он. — Ты не поймёшь, Поттер. — Испытай меня. — Мерлин, ты так самодоволен. — Прекрати пытаться отмазаться. — Я не обязан тебе отвечать. — Но ты до сих пор здесь. Отвечаешь. — Пошёл ты. На этом разговор закончился, зависнув на грани недосказанных слов. У Регулуса был целый список оскорблений, которыми он готов был ответить, но Поттер не предлагал стимула для их использования. У него были ненавистные отношения с молчанием, но в этот момент оно казалось… неправильным. Казалось, что оно может быть мирным — просто два человека сидят в тишине, наблюдая за тем, как мир движется вокруг них, — но оно не дотягивало до этого. Поттер продолжал смотреть на него, и это заставляло его беспокоиться. — Знаешь, почему мне так не нравятся эти шутки? — внезапно заговорил Поттер, нарушив хрупкое молчание. — Те, что про… желание умереть, или что-то в этом роде. Регулус пожевал внутреннюю сторону щеки. — Нет. — Это из-за твоего брата. Поттер наблюдал за студентами внизу, когда Регулус повернулся к нему, деликатно нахмурив брови. — Почему? Поттер поджал губы и глубоко вздохнул через нос. — Было время, когда… когда он говорил такие вещи, не имея ввиду шутки. После того как он уехал, он на какое-то время перестал быть самим собой. Он не ел, почти не спал. Он почти потерял себя. Я думаю… я не знаю, мы никогда не говорили об этом потом. Регулус, не зная, что сказать, снова поднёс сигарету к губам. Она почти догорела, и он вдавил окурок в камень рядом с собой, чтобы уничтожить его, а затем достал следующую сигарету и прикурил, просто прикоснувшись пальцем к её концу. — Значит, он был самоубийцей? — без заувалирований спросил он. Он заметил, как Поттер вздрогнул, но не стал это комментировать. — Он… я думаю, это было больше похоже на отсутствие заботы? Не думаю, что он собирался пытаться, но… он не был против этого. — Это семейное, наверное. — Регулус… — Не надо меня жалеть, Поттер, — резко прервал его Регулус. — Я не жалею тебя. — Ты смотришь на меня такими глазами. — Какими? — Теми, которые жалеют меня. Поттер продолжал смотреть на него. — А если я скажу, что мне тебя совсем не жаль? — Тогда я бы знал, что ты врёшь, — ответил Регулус, делая очередную затяжку. Его рука дрожала, когда она появилась в поле зрения. — Глаза? — Нет, — он наконец повернулся к гриффиндорцу, оглядывая его с ног до головы, словно хищник, решающий, какую часть тела съесть первой. — Руки. Поттер нахмурился, глядя вниз, где он постукивал указательным пальцем. Когда он снова встретился взглядом с Регулусом, то выглядел как растерянный кроха. Его очки сползли, и у Регулуса возникло странное желание дотянуться до них и надеть обратно. — Ты постукиваешь пальцами, словно тебе так и хочется протянуть руку и помочь. Утешить, обнять, сделать что-то, кроме как сидеть молча. Поттер продолжал выглядеть озадаченным. — Откуда ты это знаешь? Мы никогда не разговаривали. Регулус безразлично пожал плечами. Привычка анализировать поведение появилась у него с тех пор, как он узнал, что если мама злится, значит, Регулус или Сириус пострадают. На тот момент это было просто выживание: узнавать о чувствах других людей по их поступкам, знать, когда нужно спрятаться, а когда помочь, знать, когда говорить и что говорить. Сириус так и не смог отточить этот навык, каким бы полезным он ни был. — Сила привычки, — предложил он в качестве ответа. — Проводить психоанализ каждого, с кем разговариваешь? Регулус насмешливо хмыкнул. — Вряд ли это был психоанализ. Кроме того, к твоему неудовольствию, я полагаю, тебя гораздо легче прочитать, чем обычного человека. — Прости? — Ты уже извинялся. — Ладно, умник. Порази меня. Регулус моргнул, глядя на него широкими недоверчивыми глазами. — Что? Зачем мне это делать? — Нет, не буквально… Это маггловская фраза. Типа… подвергни меня психоанализу, понимаешь? Раз уж это так просто. На мгновение ему показалось, что Поттер шутит, но его выжидательный взгляд говорил об обратном. Упрямый, гордый гриффиндорец. — Уверен? — Регулус поднял бровь. — Ты просто пытаешься вывести меня из себя? — Вас, гриффиндорцев, так легко вывести из себя, — ухмыльнулся он. Поттер закатил глаза, когда Регулус повернулся к нему лицом. Одна его нога осталась болтаться на карнизе башни, а вторую он скрестил и опёрся на её колено. Он смахнул пепел с сигареты. — Ну, давай, птичка. Регулус поджал губы, не зная, с чего начать. — Ты идеально подходишь для Гриффиндора, но, полагаю, Шляпа также рассматривала Хаффлпафф при твоей сортировке. Именно твоя преданность и ставит тебя в один ряд, но есть одно ключевое различие: хаффлпаффцы преданны всем, верны своим друзьям, но также и своим убеждениям относительно того, что приемлемо, а что нет. Гриффиндорцы же, напротив, верны до мелочей, и именно это делает тебя идеальным вариантом. Твоя преданность сильна, непоколебима и слишком щедра. Она глупа и опасна и заставляет тебя поверить в то, что неправильные вещи правильны, только чтобы защитить тех, кого ты любишь, и оправдать их действия. — О боже, ты читал «Хогвартс: история», — выдохнул Поттер, закатив глаза. И всё же он не мог встретить взгляд Регулуса. — Любая книга по Домам может рассказать об этом. Я не впечатлён. — Я ещё не закончил, — хмыкнул Регулус. — Ты любишь, и любишь целиком. Всецело. Безоговорочно. Ты отдаёшь себя полностью, независимо от того, есть ли у тебя ещё что-то, что ты можешь отдать. Ты отдаёшь, отдаёшь и отдаёшь, и ничего не оставляешь для себя. Но ведь это прекрасно, правда? Ты счастлив, когда счастливы те, кого ты любишь, тебе ничего не нужно взамен. Но это не нормально, потому что они не такие, как ты — они не любят так, как любишь ты. Они не могут отдать себя так полностью, они не знают, как это сделать. Он смотрел, как Поттер ковыряется в ногтях, и наблюдал, как тот щурится сквозь очки, словно смотрит прямо на солнце. — Хорошо. Немного элементарно, но верно, — сказал Поттер. Регулус, заглотив очевидную наживку, продолжил. — Ты напуган… нет, в ужасе. Поттер сделал паузу, и его руки замерли в судорожном движении. — Ладно, ты меня удивил, — попытался рассмеяться он. Однако напряжение было очевидным, поэтому Регулус продолжил. — Ты боишься потерять их. Потерять людей, которых любишь. И, возможно, самое страшное в этом то, что ты даже не знаешь, каково это… Ты не знаешь, каково это — потерять абсолютно всё, когда твоя жизнь уходит у тебя из-под ног, когда ты чувствуешь себя по-настоящему одиноким. Ты чувствуешь вину за своё состояние, потому что, похоже, никто другой — нет. — Это самонадеянно с твоей стороны. — Ты винишь себя во всём, что идёт не так. Несмотря на то, что ты кажешься самоуверенным и эгоистичным, ты не уверен в себе. Ты часто считаешь себя бесполезным, и когда тебе напоминают об этом, ты крутишь своё кольцо, — говорит Регулус, кивая вниз, где Поттер как раз этим и занимался. — Для тебя ценно только то, что ты можешь дать другим. Не говоря уже о ненависти к себе, которую ты испытываешь за то, что не вывел Сириуса из дома раньше… — Не впутывай Сириуса в эту маленькую речь. — Он такое слабое место для тебя, что это почти забавно. Поттер предупреждающе склонил голову набок. — Что я только что сказал, Блэк? Регулус не смог сдержать ухмылку, которая появилась вокруг его сигареты. — Ты доказал, что я прав. На мгновение воцарилась тишина, пока Поттер качал головой. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты мудак? — Раз или два. — И никогда не понимал намёков? — Я не такой хороший, как ты, Поттер, — сказал Регулус. Он сделал ещё одну затяжку. — Я знаю, что ты не очень хорошо знаком с этим понятием, но некоторые люди просто мудаки. Мы принимаем неправильные решения, говорим бестактные вещи, уходим, даже когда должны остаться… — Как ты ушёл от Сириуса? Регулус оскалился. — Насколько я помню, тот, кто ушёл — он. — Ты сказал ему уйти. Потому что он должен был. Иначе он бы умер. Потому что Регулус был бы единственной причиной, по которой он остался, и это должно было стать для него смертью. Вместо этого он просто хмыкнул. Горькая усмешка. — Так и есть. — Думаю, ты напуган не меньше меня, — прошептал Поттер. Это прозвучало так, словно палец пощипывает хрупкую скрипичную струну, которая вот-вот оборвется. — И я думаю, что ты боишься этого страха. Я думаю, ты тоже виноват. Я не думаю, что ты ненавидишь Сириуса за то, что он ушёл, но ты чертовски хочешь этого. Ты так сильно хочешь его ненавидеть… Не успел Регулус поменять сигарету на тонкую палочку, как её острый конец вонзился в плоть под челюстью Поттера. Аметистовая рукоятка, казалось, пульсировала в его ладони. Если Поттер и был шокирован, то никак этого не показал. Его челюсть была твёрдой, а губы слегка подрагивали, что говорило о чрезмерной уверенности в себе, учитывая, что он стоял перед палочкой. Он не имел ни малейшего представления о том, для чего эта палочка будет использоваться в будущем. — Он такое слабое место для тебя, — повторил Поттер слова Регулуса, — что это почти забавно. Слизеринец ничего не ответил. Воздух вокруг него затрещал, и на мгновение он увидел лишь зелень озера. Его кожа гудела, палочка нагрелась в руке, горло горело. Лишь на мгновение в глазах Поттера мелькнул страх. А потом его взгляд упал на губы Регулуса, и слизеринец отстранился от него. Треск утих, изумруд исчез из его поля зрения, а палочка замолчала. Поттер прочистил горло, и Регулус проследил, как покачивается его адамово яблоко, когда он сглотнул, как загорелая кожа переходит в мышцы и связки. — Возможно, мы похожи больше, чем тебе хочется верить, — сказал Поттер. Регулус мог бы рассмеяться — он почти рассмеялся. Джеймс Поттер так и не смог понять, насколько чертовски разными они были. Возможно, если бы он знал о крови на руках Регулуса, о том, сколько непростительных сорвалось с его губ, о списке имён жертв, которые можно приписать ему, то не стал бы говорить такие глупости. Возможно, если бы он знал, что мальчик, на которого он смотрит, станет чудовищем, он бы не смотрел на него так пристально. Сигарета догорела сама собой, и он бесшумно затушил её взмахом руки. Поттер продолжал смотреть на него, когда он поднялся на ноги, стряхнул пыль со своей мантии с зелёным отливом и спустился по лестнице к колокольне. На полпути он остановился и прислонился к каменной стене. Наконец выдохнул. Сжал глаза и закрыл их. «Он такое слабое место для тебя», — сказал Поттер. И это было самое страшное, не так ли? Даже спустя столько времени Регулус до сих пор чувствовал притяжение Сириуса, пытавшегося вернуть его на свою орбиту. Какая-нибудь поэтическая аналогия о звёздах была бы уместна для их тёзок, но ничто не было так точно, как-то, что Сириус — это луна, которая тянет Регулуса к себе; такой далекий, такой другой, и всё же Регулус каким-то образом полностью и безраздельно зависел от своего старшего брата. Как глупо.