Безответный возраст

      Его судьба снова повернулась. Дима теперь жил один. Ходил на работу, иногда на учебу. Там он видел Лешу с его новой парой и... Был рад за него. Правда. Пусть они и не обращали внимание на окружающих, но давление общества всегда было с ними. А теперь Леша был свободен от этого ощущения, и это действительно радостно.        Жизнь продолжалась.        Учеба закончилась так быстро, что он не успел опомниться. Защитил диплом, не без помощи ментора. Отметил окончание учебы с однокурсниками и... Ударился в работу. Снова. Но теперь работа ему действительно нравилась. Группа постоянно менялась составом, но постепенно появились ребята, которых он мог бы отпустить в жизнь с формулировкой «Демонстрирует положительное социальное взаимодействие», но те сами оставались. Это радовало. В группе появилась девочка с гомосексуальностью. Это было написано в ее деле, переданном из школы, да и на втором занятии она сама рассказала. Дима поймал себя на ощущении, что смотрел на самого себя, ведь девочка эта была нормальной. Обычной. Не хулиганкой, даже пиво не воровала, в отличие от него. И единственной ее проблемой было непринятие обществом ее ориентации. В какой же тяжелой ситуации был Сахаров, ведь обиженному подростку невозможно объяснить, что надо жить по правилам общества, а не пытаться их изменить. Это грустная позиция, но она взрослая.        — Дмитрий Александрович! А это правда, что вы педик? — язвительный голос с последнего ряда. Новенький, ходил еще неделю. Рослый бритый парень с ворохом проблем, корнем которых являлись несчастная мать, работающая на двух работах, и отец, пьющий трое суток через одни.        У Димы сердце ухнулось в пятки, но он не подал вида. Этот кабинет — его территория, и никто и ничто не могло здесь выбить его из колеи.        — Хотите на свидание позвать? — Дима улыбнулся ему, делая вид, что попытался спрятать свою язву в голосе, и сел на край своего стола, складывая руки в замок на груди.        — Че??? Я не пидор! — парень о-о-очень грозно ударил рукой по столу.        — Очень рад за Вас, Павел, но тогда не понимаю, почему вы так заинтересованы этим?        — Ну, интересно просто!        На самом деле он был неприятно-туповат. Конечно, Дима не должен был давать оценку его поведению и интеллекту, должен был оставаться профессионалом в этом плане. Ну, вслух он ничего не говорил, по крайней мере, а то, что думал, это уже его личное дело.        — Так пригласите на свидание, там и узнаем, — Дима не сдавался, ему нельзя было отвечать на этот вопрос прямо.        — Да пошел ты, — что-то быстро он сдулся. Тем лучше.        Дима хотел оставить этот разговор в стороне. Не просить Павла остаться после занятий, и даже не читать ему нотацию. Думал, что это бесполезно, как когда-то видел такое же отношение Сахарова к Козелову. Там и правда был запущенный случай.        Но Пашка остался сам. Сидел и ждал пока все выйдут, и даже когда его попытались уволочь друзья с формулировкой «да пошли, харош ты», он быканул даже на них. Интересно...        — Если Вы будете посылать меня при всех учащихся, я буду вынужден просить Вашего перевода в другой центр, а мне бы очень этого не хотелось, — Дима оторвал взгляд от журнала и посмотрел на парня, атакуя первым. Нельзя было позволить ему прогнуть себя. Ни в коем случае.        — Да погодите вы, блин, — пробасил парень, смешно вытягивая лицо, как делал, очевидно, его пьяный отец. Выглядело смешно и неприятно, но это было его жизнью. Даже печально, если подумать. — Это блин это, блять, ой блин, ну кароче... Эт самое... Ну это...        — Паш, если ты хочешь со мной поговорить, то сядь, успокойся. Мы никуда не торопимся, — Дима едва не съязвил над его словарным запасом, но вовремя сдержал себя и указал ручкой на парту перед собой. Парень колебался, но все же сел и начал нервно перебирать пальцами.        Повисло молчание. Сначала Дима смотрел на него, нервничающего, но потом понял, что добавлял ему лишний повод расковырять пальцы в мясо, поэтому уткнулся обратно в журнал. Ждал, когда тот заговорил бы сам, не торопил. Какое-то время Пашка сидел и нервничал, потом просто сидел. Потом он опустился на парту и уткнулся лицом в изгиб своего локтя, а еще через пару минут тяжелых вздохов, разрыдался.        Дима не понял его. Конечно, ему было его жалко, еще на моменте, когда тот опустил голову, уже стало жалко, а когда парень разревелся, сердце чуть не остановилось. Но даже тогда он не стал ему ничего говорить. Не стал даже реагировать как-то. Всем иногда надо поплакать, он знал это как никто другой.        Пашка остался с ним надолго. Сначала ревел, потом хныкал. Потом уже, когда почти успокоился, Дима подал ему салфетки и он сдавленно его поблагодарил и... Опять разревелся. Во всей этой предвзятости как-то позабылось, что у проблемных подростков души куда более израненные, чем у других, просто достать из них это было трудно. И Козелову тоже нужна была помощь, но Дима помнил, помочь можно далеко не каждому. Только тем, кто сам хотел этой помощи. Паша выглядел так, как будто умолял его. Но сегодня, сквозь слезы и обиды, он ничего не смог произнести. Просидел в его кабинете до конца рабочего дня. А когда уходил, Дима его немного задержал:        — Паш, приходи ко мне каждый день, если хочешь. И... Если продолжишь бухать, то станешь таким же как отец        Последние слова, кажется, были лишними. Стоило бы повременить с ними. Он ожидал, что Пашка фыркнет злобно и уйдет, но тот повернулся к нему вполоборота и с грустной улыбкой ответил:        — Я знаю, Дмитрий Александрович.        И ушел. Хорошо, что он не обиделся.        Наследующий день Пашка пришел. Сел на свою «Камчатку» и молчал все занятие. А потом и впрямь остался сидеть, только ближе не подходил. И лишь где-то через час заговорил:        — Так вы гей или нет?        — Это вне твоей компетенции, Паш, — Дима постарался всем своим видом показать, как его раздражает это выяснение.        — Да я, блин, это... Я это... Не буду издеваться и никому рассказывать, бля...лин.        — Вне твоей компетенции, — чуть строже повторил Дима. — Что тебе даст информация о моей личной жизни?        — Да ниче, блин, не даст...        — Хорошо, потому что я бы тебе все равно не сказал, — Дима едко усмехнулся и указал на место перед собой. — Садись ближе. Или мы так и будем орать через весь кабинет?        Кабинет на самом деле был крошечным, это была просто уловка. И Пашка пересел.        — Может, поговорим с тобой? В любой момент ты сможешь остановить разговор или сменить тему.        — О чем? — подросток с недоверием искоса посмотрел на него.        — Почему ты вчера расплакался?        Повисло молчание. Кулаки Паши сначала сжались и даже задрожали. Он стиснул зубы, это было видно по мышцам челюсти и напряженному лицу. Посидел так какое-то время, но потом расслабился, выдохнул, и отрицательно мотнул головой:        — Не хочу разговаривать.        Какая жалость.        — Хорошо, тогда можешь просто посидеть, я не против компании, — Дима не стал показывать, что был разочарован тем, как подросток отступил. Наоборот, он улыбнулся ему, давая понять, что все нормально.         Примерно так они и взаимодействовали целый месяц. Пашка сидел в его кабинете, скучал, ничего не делал. Дима заполнял журнал. А потом мальчишка пришел к нему с разбитым лицом. Едва ли хватило терпения, чтобы завершить занятие штатно.        — Это отец сделал, — хмуро сказал Пашка и засобирался.        — Останься, я не буду тебя расспрашивать, если ты не хочешь...        — Да, конечно, вы все так говорите. А потом «я обращусь в опеку, Паша» или «тебе будет лучше в интернате, Паша», — парень огрызнулся и достал сигарету, убирая ее за ухо.        — Если ты этого не хочешь, я не стану этого делать. Не уходи пить с друзьями.        — И че, сидеть здесь и тупить целый день?        — Ну, раньше тебя это не смущало, — Дима привычно опустил взгляд в документы. А Пашка постоял и все-таки подошел и сел за парту перед ним.        Молчал. Черт. Давить нельзя, это Дима уже понял. А разговорить хотелось, тем более он сам сказал, что это отец сделал... Дерьмовая ситуация.        — Я знаю, что я уже все просрал, но я не хочу быть таким, — совсем немного прошло времени, прежде чем Пашка снова подал голос. Дима посмотрел на него, откладывая дела, и кивнул, давая понять, что слушает. — Таким, в смысле, тупым. Да я, бл...лин, как быдло тупое. Бухаю в падиках с такими же дебилами как я, а дома меня ждет еще больший долбаеб, чем я. Ой, извините... В смысле, отец совсем тупой, он отпиз... Подрался со мной из-за того, что я сказал, что на психологию хожу. Типо это по-пидорски.        — А это по-пидорски? — Дима тяжело выдохнул, потирая глаза ладонью.        — Я не... Не знаю. Я так не думаю, наверное, — Пашка смутился вопроса и потупил взгляд. — Вообще-то, вы нормальный мужик. Извините, что я так... Ну, с этими вопросами тупыми. Я не хочу себя так вести, правда.        — Можешь не извиняться, чтобы обидеть меня, надо быть выше, чем полтора метра в прыжке, — Дима зубасто улыбнулся, в некотором роде отомстив мальчишке.        Да, конечно, эти вопросы его задели. На самом деле, получить такой вопрос в окружении школьников было даже страшно. Словно его вернули обратно во времени, только Сахарова рядом не было.        — И че вас совсем это не обижает?        — Совсем, — беспечно хмыкнул Дима.        Пашка остался с ним посидеть. И этим днем, и многими другими следующими. Зачем он спрашивал его об ориентации? Вопрос остался без ответа. Да и какая разница?        — Знаете, — однажды зимним вечером сказал он, в очередной раз пришедший к нему поколоченный отцом, но не расстроенный. — Мой батя мудак и идиот. Вы классный мужик, Дмитрий Александрович.        — Мой отец тоже был не подарок, — сочувствующе произнес Дима прежде, чем понял, что он вообще говорит. Это было не по регламенту... Да и к черту регламент. — Тоже лупил меня, кота моего выбросил на улицу. Я не имею в виду, что я понимаю тебя, просто делюсь. Я даже фамилию сменил, потому что не хотел, чтобы меня с ним связывало хоть что-то.        — А, так вот че у вас такая фамилия смешная, — Пашка хохотнул, хлопнув рукой по столу.        — Ага, — беззастенчиво ответил Дима, подняв на него взгляд.        — А с мамой общаетесь?        — Нет.        — Почему?        — Она предпочла выбрать отца. Не могу ее винить, с ним она знакома дольше, чем со мной.         — И Вам не бывает грустно из-за этого? Родители все-таки...        — Почему не бывает? Еще как бывает. И истерики случались, и рыдал часами сначала в родительском доме, потом в общежитии университета. Особенно когда видел какие теплые отношения у сверстников с родителями. Они уезжали на каникулах домой, а я шел на работу в двойную смену, потому что и обучение мое никто не оплачивал, и даже вязанных носков ни разу не прислали. Но даже если так, то что дальше, Паш? Ну поплакал, размазал сопли по лицу, а изменилось-то от этого что? Денег прибавилось? Родители меня полюбили? Нет.        Дима встал и, обойдя свой стол, облокотился на него, уперевшись руками.        — Плакать можно, Паш, это нормально. Ты можешь плакать сколько угодно, хоть часами реветь, если чувствуешь, что тебе это нужно. И это совсем не делает тебя не-мужчиной, или этим безобразием, о котором с тобой отец говорит. Давать выход эмоциями — это хорошо, это правильно. Но давая им выход, не стоит забывать, что только от тебя зависит то, кем ты станешь. А таскаясь по подворотням с сиськой пива тебе путь заказан.        Хотел бы Дима вернуться назад во времени, чтобы сказать это самому себе? Еще пару лет назад он сказал бы однозначное «да», но сегодня, пожалуй, отказался бы. Ему нравилось то, как он жил. И пусть он не хватал звезд с неба, он чувствовал себя на своем месте.        — И как же мне быть? Я сплошной двоечник и денег на репетиторов у меня нет...        — YouTube придумали для индусов, наверное, — Дима иронично вздохнул и покачал головой.        — Предлагаете учиться в интернете?.. По видео? — Паша недоверчиво покосился на него.        — Да, я до сих пор так учусь, — зубасто улыбнувшись ответил ему Дима.        Видно было как Пашка задумался, а потом неуверенно кивнул. Это вселяло надежду, что его будущее еще не предопределилось.        Но тем же вечером Паша попал в полицию за кражу в ларьке.        Не всем можно помочь. Далеко не каждый захочет взяться за протянутую ему руку помощи.