Москва осталась прежней: такой же шумной и многолюдной. Петя ехал в машине с вокзала домой и смотрел в окно. Те же деревья, покрытые разноцветной листвой, те же улицы, знакомые с детства, и те же люди — незнакомые, но всегда замороченные, задумчивые и спешащие. Этот город всегда бьёт ключом, в нём нельзя тормозить, иначе затопчут. Да и могло ли что-то измениться за те короткие два месяца, что его здесь не было? Но Петя чувствовал, что, в отличие от Москвы, он сам изменился.
— Сынок, — мать с порога обняла его на радостях; ещё бы, ведь они так долго не виделись! Она всегда к нему относилась теплее, чем отец, но даже с ней Петя не имел близких и доверительных отношений, а на объятья реагировал как-то скупо. Он давно отвык, чтоб его искренне обнимали, да и вообще считал, что искренность — это не про них. Если она, конечно, положительная, ибо к своим годам искренне Петя воспринимал от предков только пиздюли.
Что поделать, сейчас он, может, мог бы признать, что в чём-то и сам был инициатором.
— Тебе так идёт эта форма, — Светлана не могла им налюбоваться, — так возмужал!
— Наконец-то стал на человека похож, а не на сопливого щенка, — да уж, комплименты от отца всегда были с «изюминкой». — Ну что, как тебе суворовское знамя?
— Хочешь — сам попробуй, — сморозил в ответ колкость Петя, больше на автомате, чем действительно по желанию. У отца шансов не было, он из кадетки уже вырос, да и в офицеры подаваться туда, меняя штабную мишуру МВД, невыгодно.
— Всё такой же языкастый, — констатировал Юрий, протягивая всё-таки руку для приветствия, и Петя пожал в ответ.
— Твои гены.
— Ну дай Бог, чтоб они проявили себя в лучших качествах, — они переглянулись и возникла секундная заминка, быстро прерванная матерью, которая не собиралась дальше торчать на пороге.
— Так, давай, мой руки и за стол, у меня уже всё готово, — мать подтолкнула Петю к ванной, но тот все же обернулся и спросил:
— Вы меня ждали прямо?
— Ну, конечно!
Он ведь их не предупреждал, что приедет, и потому даже расстраиваться не думал, когда на вокзале его никто не встретил. Неприятно засосало под ложечкой с новой силой, но Петя отмахнулся, чё уж, его бы и так никто не встретил, кроме отцовских амбалов.
— Отец ещё позавчера твоему офицеру-воспитателю позвонил. Как его?..
— Василюк. Ясно, — значит, чтобы узнать, едет он или нет, батя теперь третьим лицам звонит. Ну, Петя не удивлялся.
Признаться честно, накрытый стол его впечатлил. Он уже два месяца не ел ничего лучше каши с котлетой и какого-нибудь супа, суворовское меню было чётким и без изысков, а буфет не мог порадовать икрой или любимым стейком. Петя наворачивал еду, признавая, что действительно проголодался с дороги и попутно выслушивал расспросы матери о суворовской жизни. Петя не пожелал быть многословным, рассказывал в общем — про учёбу (всё нормально), про наряды (чтоб им пусто было), про увольнительные (сладкие часы блаженства), про ребят (разные есть), ну и, конечно, когда отец прозрел и заметил вице-сержантские лычки, мать вообще растаяла. Чего греха таить, даже сам Юрий Андреевич восхитился:
— Вот видишь, чего можно добиться, если за голову взяться. Не отдай я тебя в Суворовское, где бы ты был сейчас и кем? Шпаной подзаборной, как и твои дружки старые.
На эту провокацию Петя решил не отвечать, он и сам старался не думать о том, где бы он был. Но зато точно знал, что, не стань он вице-сержантом, им был бы Игорь. Мысль о Громе, мелькнувшая в голове так резко и внезапно, заставила задуматься. Интересно, как он там, добрался уже? Скорее всего, да. И, наверное, его на вокзале встретила та самая Юлька — улыбчивая, весёлая и благоухающая. Настроение пошло на спад и Петя подумал о том, что ему стоит набрать Нине, спросить, как она и, может быть, обрадовать, что ближайшие четыре дня он будет с ней.
А хотел ли он этого? Петя точно не знал, но сейчас, сидя за одним столом рядом с родителями и видя их радость, он почему-то им не верил. И желание быть дома, проводя с ними время за разговорами, иссякало. Может, эти разговоры и помогли бы, начнись они раньше. Лет эдак на пять, когда он ещё был заинтересован в «семейных вечерах».
Гудки быстро сменились голосом Нины:
— Привет Суворову!
— Хазин вместо него, — Петя улыбнулся, порадовавшись, что ей уже стало получше. — Я так понимаю, хворь одолена мощным ударом витаминов?
— С твоей курьерской подачи. Я едва не прослезилась, когда Гоша принёс целую кучу всего по твоему поручению! Было так приятно знать, что даже на расстоянии ты обо мне заботишься. К чёрту лекарства, лучше мне тебя увидеть!
— Я как раз поэтому и звоню, — Петя глянул на часы, которые показывали половину десятого. — Ты сейчас дома?
— Да, — Нина улыбалась, он это слышал, — родители умотали в гости к кумовьям, а я решила остаться в гордом одиночестве до вечера.
— Гордое одиночество отменяется, я скоро приеду! — Петя не спрашивал, он утверждал. И им обоим это жутко нравилось. — С меня гостинцы, с тебя — шоу-программа.
Уже через два часа Хазин подходил к Нинкиному дому: выкупанный, причесанный, надушенный её любимым парфюмом и, самое главное, в гражданской одежде. Сейчас это всё казалось таким непривычным, странным, будто происходило не с ним. Словно это не его размеренная, налаженная жизнь сломалась, когда отец спихнул его в кадетку. Странно. Тряхнув головой, отгоняя ненужные мысли, Петя поправил обертку на букете белых роз, в пакете зазвенели бутылки. Его любимое вино, две бутылки, чтобы потом за второй не бегать, её любимые трюфельные конфеты, фрукты. Пачка презервативов была спрятана в заднем кармане его старых потертых джинсов.
Он звонит в дверь и слышит, как она бежит, громко стуча пятками по паркетному полу длинного коридора. Грудь сдавило от предвкушения, секунда, уже слышен щелчок замка и…
— А-а-а! Петя-я-я! — Она бросилась в его объятия, и он легко подхватил её на руки.
Хазин кружил её, страстно целуя и крепко прижимая к себе. Это было очень похоже на то, как было до суворовского, но… что-то определенно изменилось.
— Нинка, любимая… — он вдыхал её запах, такой родной и нежный, такой же, как раньше. Точно, пачули. — Я так соскучился, маленькая.
— Петя!
Девчонка уже хлюпала носом, обнимая его крепко-крепко, прижимала к себе, целовала. Это была очень трогательная и душевная встреча для них обоих. Только сейчас он заметил на ней до неприличия соблазнительный халатик, шумно сглатывая. Не зря покупал презервативы, не зря!
— Так и будем на лестничной клетке тусоваться? — Петя не хотел козырять своим присутствием перед соседями, да и сама Нина быстро сориентировалась, затащив его внутрь и закрыв входную дверь.
— Я так рада, что ты приехал, — Нина была такая родная, тёплая и нежная, притягательная. Петя почти признал, что скучал, ставя пакет на стол.
Уже спустя полчаса, проведенных за разговором, слегка захмелевшие от вина, они целовались на кухне. У Пети мелькало стойкое ощущение дежавю, как тогда, в августе, перед его отъездом. Главное, чтобы теперь родители малину не испортили, неожиданно нагрянув. Хазин чувствовал, что сейчас Нина хотела, чтобы он не останавливался, поэтому сама целовала его с не меньшим пылом.
— Пойдём, — девичья рука потянула его в сторону спальни и Петя поддался, заходя следом. Нина сходу утащила его на кровать, нависнув сверху. Её пшеничные локоны спадали вниз, щекоча его лицо, пока сам Петя цеплял края её халата, поднимая выше и устраивая руки на бёдрах.
Что-то было не так. И это ощущение, липкое и настораживающее, всё никак не исчезало даже сейчас. По идее, от пары выпитых бокалов он должен был расслабиться, да и от вида Нины забыть обо всём, но почему-то не получалось.
— Петь, ты чего? — прошептала она.
— Ничего, — буркнул он, тут же прокусив Нине губу до крови, вымещая злость. Вот только злиться надо не на неё, а на себя, дурень. Малолетний импотент!
Девчонка взвизгнула, отталкивая его рукой от себя, но он не сдавался, брал напором, слизывая капельки крови с прокушенной губы.
— Петь… — мычала Нина ему в губы, пытаясь воззвать к благоразумию, но получалось плохо. Всё у них получилось как-то через одно место, к сожалению, не через то, которое им бы хотелось.
Хазин снова повалил девчонку на кровать, нависая над ней и пытаясь воспроизвести теперь пафосную прелюдию, когда-то подсмотренную в одной порнушке у Гошки на кассете, как снова пошло что-то не так. Ему будто под дых кто-то ударил, невидимый, сильный и злой, злорадствующе хихикая в его голове. Приплыли, блять! Только шизофрении ему не хватало.
Завалившись на кровать он несколько раз со злости ударил кулаком по подушке, знатно пугая Нину.
— Петь… я делаю что-то не так?
— Бля, нет, Нина, нет… Это, по ходу, я… Со мной что-то не так.
Подхватив с пола свою футболку и джинсы, Петя выбежал в коридор, одеваясь впопыхах уже в прихожей. Ключи, телефон, он ничего не забыл, кроме своей собственной гордости, которая пропала где-то в Нинкиной спальне, когда у него не встал на свою девчонку.
— Я тебе позвоню, прости, пожалуйста, — промямлил парень, хлопая дверью, натягивая кроссовки на ходу. Нина так и осталась стоять растрепанной непонимающей куклой в коридоре, пока до неё не дошел весь абсурд ситуации.
— Черт… Петя! — психанув, она пнула впереди стоящий пуф, больно ударившись мизинцем.
А Петя не слышал, он уже сбегал вниз по лестнице, чувствуя себя опозорившимся школьником, хотя, по факту, по возрасту этой школотой и являлся. Но всё равно, не так Хазин себе представлял их встречу, не так видел всё! Петя понимал, что Нина со своей стороны сделала всё, она оставалась такой же притягательной, яркой, его девчонкой, но у него что-то перемкнуло. Что это было, Хазин и сам не мог себе ответить.
Чертовщина какая-то!
Мобильник в кармане стал разрываться. Петя не хотел ни с кем говорить сейчас, и, увидев на экране имя Гоши, думал сбросить, но в последний момент всё-таки ответил.
— Да?
— Чувак, здорова! Я слышал, ты уже на просторах нашей родины, как насчёт пересечься?
Почему он согласился, Петя и сам не понял. Скорее всего, во всём был снова виноват он сам, его эмоции, обида на самого себя. А с другой стороны, кто он такой, чтобы запретить себе жить так, как ему хотелось, где хотелось и с кем.
Во всех этих рассуждениях виделся тот самый корень зла, который его и сгубил, что впоследствии привело его в суворовское. Всему виной была безнаказанность и вседозволенность, которая долгое время поощрялась. Вот и сейчас Петя снова наступал на те же грабли, которые били его по лбу деревянной палкой.
— Ну чё, как оно, жизнь военная? — спросил его наконец Гошан.
Они заперлись в толчке одного из клубов, чтобы раскурить косяк. В этот клуб можно было спокойно пройти через фейс-контроль и нормально отвиснуть, как взрослые.
Быть, а не казаться…
Это было не про них.
— Хуёво, — честно признался он, затягиваясь тем же косячком, что и Гоша, пытаясь задержать в груди едкий дым, чтобы его наконец-то вставило, чтобы расслабиться. — Но не могу не отметить, что даже в этой бочке дуста есть ложка мёда.
— Там как-то по другому было. Философ, блин.
— Пошел ты!
Музыка лупила из колонок нещадно, пытаясь раскачать толпу. А вот их с Гошаном и качать не надо было, всё уже было сделано.
— Так, я пошел, там такие девчоночки танцуют, ой мамочки… Петь, догоняй! — друг с ноги открыл дверь и, пританцовывая, вывалился из кабинки.
Хазин успел только рукой лицо прикрыть и головой покачать, когда в голове мелькнула мысль: «Дядь, нахрен ты сюда пришел»… И правда, нахрена? В затуманенной голове почему-то всплыл образ правильно мальчика Игоря Грома, который бы, увидь Петю таким здесь и сейчас, как минимум бы головой покачал раздосадовано, а может даже в нос прописал, чтоб херней не страдал. Прямо как тогда, в их первую встречу. Умора. Вместо того, чтобы тусить, отрываться по полной и брать от жизни всё, он думал о том, как ему пару месяцев назад прилетело по щам от Грома.
Правильно, всё правильно! Только Петя-то страдать не собирался, собрался с мыслями, покинул кабинку и пошел в зал, к танцполу. Сейчас самое время забыться, окунувшись хоть немножечко в прежнюю жизнь.
Ярко освещенный ночной клуб с громкой музыкой, пульсирующими световыми эффектами и пляшущими пиджейками танцуют на стойках. Кто-то пьет горящие шоты, кто-то танцует, а кто-то впадает в уныние и депрессию — и этот кто-то Петя Хазин собственной персоной. Ему хотелось напиться до синих соплей, обкуриться и просто не помнить этот день, забыть, вычеркнуть из памяти! Приезд домой, где всё так же напряженно и холодно (и это он не про отопление, конечно же), неудачный вечер с Ниной, где он опозорился как дурак, ну и, собственно, вот…
Выкуренный на двоих косяк туманил сознание, а сверху давила ещё и ром-кола, у Пети точно не было шансов. Они с Гошей стояли у барной стойки, держа в руках напитки, атмосфера была приятная, располагающая к деструкции, оргиям и вакханалиям. В принципе, они уже и так были на полпути к ним.
— Ну как, Петюнь, весело? Не то что в твоей казарме, да?
— Да, круто, круто, в казармах и правда такого нет. Там вообще нихуя нет, кровати одни, тумбы и по тридцать человек минимум во взводе, вот такой вот Диснейленд.
Петя пытался забыться, запихивая в себя буквально через силу очередную дозу алкоголя. Тело уже вроде расслабилось, временами двигаясь в такт музыке, а вот с мозгами какая-то хуйня происходила. Не хотели они отключаться, отпуская его в заветный дурман.
Но если до этого Петя думал, что день идёт по пизде, то как же сильно он ошибался. Настоящее осознание пришло как-то внезапно, когда сзади нарисовался незнакомый тип, влетевший в стойку и зацепивший его за локоть. Хазин только взглянул возмущенно затуманенным взором. Алкоголь и косяк, конечно, делали своё дело.
— Прости, не заметил. — Парень приподнял руку в извиняющемся жесте, но Петя не был бы собой, если б не сговнил:
— Глаза разуй в следующий раз.
— Да от такой атмосферы они в разные стороны разбегаются, — пацан усмехался во все тридцать два, а Петя, стараясь всмотреться в его лицо, не сильно в этом преуспел. Перед глазами плыли кадры.
Музыка била по ушам, и Хазин прикрыл глаза. Он практически не слышал незнакомца, отвечал невпопад, а потом оглянулся и понял, что Гошана рядом нет — тот уже вовсю покорял танцпол и девчонок. И Петя в очередной раз за вечер захотел съебаться. Не шло почему-то это всё, а почему — и сам не знал.
— А ты здесь часто бываешь? — новый вопрос настиг его внезапно.
— Увы. На казарменном положении так не оторваться.
— Военный? — Кажется, после этих слов у незнакомца возник ещё больший интерес. Только вот у Пети интереса нихуя не было, да и желания раскрывать собственную биографию тоже. — А в тебе что-то есть такое, офицерское. Готов поспорить, что и погоны к лицу.
— В жопу погоны! — резко бросил Петя, не обращая внимания, что парень тянет его за руку ближе к себе.
Секунда, и ему кажется, что вот он, атомный взрыв. Тип, не теряясь, аккуратно касается его губ, а когда понимает, что Петя не сопротивляется, лезет в рот мокро, жарко, с языком. После косячка вообще всё заходило неплохо, казалось странным и до абсурда комичным. И он таким тоже казался.
Наверное, в какой-то момент Петя был даже не против, пока слюнявые губы не ткнулись в ухо, а потные ладони не опустились на талию. Вот тут-то как обухом по башке — нахуй.
Липкое ощущение чужих рук на талии вызывало тошноту. К нему раньше уже подкатывали мужики. А что, он молоденький, смазливый парень, который нравился не только девчонкам, как оказалось. Когда-то, ещё до суворовского, во времена особо разгульные и богемные, Хазин частенько сосался в клубешниках с какими-то пацанами и было ему заебись. В его компании знали, что Пете нравятся и девочки, и мальчики, и всем было ок. Вот только обычно Хазин выбирал «жертву» сам, а тут… Тут какой-то хмырь выбрал его. Обычно он просто отмахивался: навыком осаживать зарвавшихся уебков он владел в совершенстве. Но сегодняшний хуй оказался слишком борзым, влезая ему прямо в рот.
— Так что, может в жопу не только погоны? — игриво спросил хмырь.
— Охуел, дядь? — воскликнул Хазин, пихая его в грудь. Этот увалень ему губу прокусил, мразь! Игорь бы такого не сделал.
— А чё?
— А ничё, пошел вон отсюда, пускай тебя через бэкдор кто-то другой укатывает!
— Ладно, малыш, поговорим с тобой в другой раз.
— Теряйся! — крикнул Петя, облизывая сочащуюся с губы кровь, запивая ром-колой, а потом до него дошло.
Стоп…. Стоп-стоп-стоп, что? Игорь что? Если бы это был Игорь… Что бы Петя сделал?
Хазин представил себе, как Гром нагло запихивает свой язык ему в рот. По телу пробежали мурашки.
«Да ну нахуй, нет, нет, нет!»
Петя, не глядя ни на кого, махнул ещё стопку, убеждая себя в том, что это просто пиздец и у него сдают нервы.
Надо на воздух, срочно. Надо покурить и подумать… хотя нет, «подумать» отставить! Ему надо просто расслабленно повтыкать на небо или прохожих.
Гром… Почему именно он появился в его голове?
Приняв на грудь ещё пару стопочек всё и вовсе перевернулось на сто восемьдесят. Начались жаркие танцы, блядские поцелуи со всеми и вся, жаркие прикосновения и пьяные разговоры с Гошаном и ещё какой-то девчонкой путанской наружности.
Когда разговор зашел о том, кто за сколько бы кому отсосал, Петя понял, пора вызывать такси. Пока ехал в машине, понял ещё одну важную вещь: придется блевать где-то в кустах у подъезда, иначе дома его ждёт пиздец.
Уже у дома, когда живот скручивало спазмом, выворачивая Хазина наружу, ему хотелось плакать и почему-то в теплые крепкие объятия, чтоб по голове трепали, а ещё наконец-то принесли водички, рот сполоснуть. В голову снова лез образ Игоря.
Мания какая-то, наваждение, сон?
В начале пятого Петя наконец был дома, лежал в своей кровати впервые после нескольких долгих и мучительных месяцев, прожитых в казарме. Странное чувство: никто не храпит, не ворочается, кровать не скрипит. Но самое главное — никто не смотрит. В этом вся разница!
Раздевшись до гола ещё на пороге комнаты, он лёг на кровать, распластавшись в позе звезды, и на секунду представил, как он должен выглядеть со стороны. Весь такой стройный, красивый, с точёными скулами... Смешно и глупо, конечно, на себя дрочить. Петя отбросил эти мысли и отрешился от всего. Собственная рука начала ласково водить по животу, затем спустилась ниже, к бедрам, нащупывая член, погладила его. Второй рукой он коснулся скулы, приоткрыл рот в тихом стоне. Перед глазами застыл Гром. Пете начало казаться, будто он смотрит на него, любуется, улыбается, щурит свои светлые глаза. Рука заработала активнее, стояк окреп, внизу живота начало сладко тянуть.
Сука.
…Пете видится, что Игорь наклоняется и накрывает своим ртом его горячие сухие губы, глубоко пропихивая язык в рот. Стон срывается с его губ прежде, чем он успевает понять, что это было, пока рука активно наяривает по сочащемуся спермой члену.
Гром отстраняется, разрывая поцелуй, касаясь большим пальцем чужих губ. Это Петя водит себе рукой по лицу, совсем забывшись, не различая, где явь, а где реальность. Вот такой вот психодел. Петя ластится, выгибается весь, такой податливый, нежный. В какой-то момент Игорь предстает перед ним так же, без одежды. Петя думает, что это какой-то сюр, ведь он же его не раздевал, не успел.
— Лучше бы я тебе отсосал, чем ты вот так, — грустно говорит ему он.
— Как? — спрашивает Петя одними губами, практически на выдохе. Яйца поджимаются, живот сводит. Кончит, он вот-вот кончит.
— Дрочишь.
Игорь пропихивает ему в рот два пальца, пока Петя не давится собственной слюной.
Сперма брызгает на бедро, на живот, на простыни, Хазин резко открывает глаза.
Он ведь не собирался дрочить на сексуальные фантазии с Игорем Громом в главной роли, но… черт, это была его лучшая дрочка. И да, лучше бы Игорь ему отсосал.
***
В Санкт-Петербурге всё было по-другому. Другие люди, другие ценности, другая обстановка. Игорь, в отличии от Пети не тратил время на клубешники, не пытался ухватиться за минутки свободы, ему было важно то, кто его окружает. Поэтому свой последний вечер перед поездом он провел весьма насыщенно: сначала в компании Бустера и Юльки, которая вытащила их на прогулку по Питеру как в старые добрые времена: на роликах да на лодочках покататься, по их любимым крышам пройтись. Это всё ему было нужно, важно и очень дорого сердцу.
Вечер в центре города был прохладным, но ребята решили сделать привал, взяли по шаверме и пиву, решая куда бы им податься, чтобы насладиться едой и приятной компанией друг друга. Они нашли свободную крышу в одном из дворов-колодцев, откуда открывался умопомрачительный вид.
Игорь вздохнул, прежде чем откусить кусок.
— Завтра поезд, придется уезжать обратно, а я уже начинаю скучать по нашим встречам.
— Старый, када ты успел стать таким сентиментальным? — спросил Игнат, пихая Грома в плечо, а Юлька хихикнула.
— Да он вообще изменился, — Пчёлкина давно подметила в Игоре это, но сказать всё не представлялось случая. — Да, Игорь?
— Да ладно вам, — Игорь своих изменений либо не замечал, либо не хотел о них говорить, — каким был, таким и остался. Глупости.
— И как она, жизнь суворовца? — Игнату было интересно, как Игорь жил в Твери, да и, чего греха таить, Бустер тоже скучал по нему. Как никак, друг детства!
— Да ты не выпытывай, хочешь узнать – поступай, — поддел Игорь товарища.
— Нет уж, спасибо! Я себя военным и близко не вижу. Кстати, я вот не пойму: тебя твой дядь Федя не собирается в Питерское переводить? Смысл тебе в Тверском мыкаться?
— Это всё в воспитательных целях, видимо, я недостаточно реабилитировал себя после той драки в Москве, — пояснил Гром, отпивая из жестяной банки нефильтрованное.
— Это с мажориком тем зарвавшимся?
— Угу, — промычал Игорь, жуя шаву.
— А ты знаешь, что Петя с ним там тоже учится? — как бы невзначай спросила Юлька, наблюдая за реакцией не Бустера, который свою шаву чуть на крышу не уронил, а Грома. Он, зараза, как ни в чем не бывало так и жевал свою шаверму.
— Шо за Петя? — не понял Игнат.
— Мажорик зарвавшийся, — наконец заговорил Игорь, усмехаясь. Так Петю ещё никто не называл.
На душе стало тепло. Интересно, как его выходные проходят? Скучает ли он по ребятам? Или упрашивает своего папаньку сменить гнев на милость? А если и правда упрашивает, вдруг его авторитарный отец даст слабину, сжалится? Игорю об этом думать не хотелось.
— Да ну нах! А ты шо?
— А я нишо, шаву жуй!
— Игорь!
Позже, сидя на кухне с Прокопенками, Игорь чувствовал себя дома. Тёть Лена суетилась, накрывая на стол, дядь Фёдор пытался её угомонить, желая помочь, но его отвлекали звонками по работе. Поэтому Игорь, решив не стоять в стороне, взялся за дело.
— Игорёк, — тёть Лена переживала за него, как за родного сына, он это знал. Когда они остались вдвоём на кухне, женщина невзначай поинтересовалась, понизив голос: — Ты мне скажи, тебе хоть Суворовское твоё нравится? Тебя там… ну… не обижают?
— Тёть Лен, да я сам, кого хочешь, обижу и на место поставлю! — Игорь драться умел. Благодаря этому мастерству и оказался в стенах военки, но тёть Лене о том всё ещё было знать необязательно. — Всё хорошо, не переживай.
— Может, я с Федей поговорю? Пусть тебя в наше, в Питерское переведут, хоть дома сможешь бывать в увольнении…
Игорь задумался. Если уж Игнату и Юльке он отвечать не стал, потому что и сам не видел смысла особо прыгать с места на место, переводясь, то сейчас почему-то представил лицо Пети. И будто голос услышал, эти нотки с подколами: борзые и отчего-то такие привычные уже.
— Да не, тёть Лен, всё хорошо. Я в увале, ну, то есть в увольнении раз в неделю бываю, два в лучшем случае, если без хвостов и залётов. Могут же и в наряд поставить. Что я тут буду углы околачивать просто так? А там с ребятами сдружился.
Женщина посмотрела на него, словно задумавшись. Было видно, что ей как-то не по себе от такого его отторжения, но переубеждать его она не стала.
— Ну смотри сам, — если уж Игорю нравится, то она не должна настаивать. Пускай. Может, у него там и товарищи настоящие. С которыми, как и Федя когда-то с его отцом, дружбу через всю жизнь пронести можно будет. А если сейчас растеряться по разным городам, то всё рухнет.
Игорь причину своего отказа и сам не до конца понимал, не то, чтобы тёть Лене объяснить, но почему-то мысль о том, что при таком раскладе им с Петей больше не увидеться, как-то по-особенному огорчала.
На вокзал ранним утром воскресенья его отвозил дядя Федя, хоть и не выспавшийся, но в очень приподнятом настроении. Шутил, болтал с Игорем, расспрашивал об учебе, а тот отвечал, рассказывал что-то увлеченно, даже не заметил, как разговор зашел о Хазине.
— И вот, отец его за ту драку в клубе летом сослал в Суворовское, да не в какое-то, а в то же самое, что и ты меня, дядь Федь.
Прокопенко чуть смутился, но виду не подал. Надо же, какое совпадение.
— О как! И чего, сколько раз вы ещё друг другу зубы пытались пересчитать?
— Ну дядь Федь!
— Не, Игорёк, если серьезно, и как у вас сейчас? Смотри, чтобы вас обоих и оттуда не поперли.
— Вообще-то ты меня сам отсюда попер в эту пердь, чтобы я уму разуму учился, дядь Федь.
Фёдор Иванович и не отрицал. Он как лучше хотел, относился ведь к Грому как к родному сыну. Игорь, впрочем, тоже это знал, поэтому обвинять не собирался. В конце-концов, как сложилось, так и сложилось, никуда уже не деться. Гром ведь не жалел, что попал в Суворовское, и в петлю не лез. Отец, наверное, так же бы поступил. Игорь хотел быть похожим на Константина, пройти тот же путь. Только с одной поправкой: если у него когда-нибудь будет семья, дети, то не сделать их сиротами.
Говорят, что родители не должны хоронить своих детей, но и детям слишком рано хоронить родителей — больно. Игорь любил семью Прокопенко, относился к ним с теплотой, и без колебания перегрыз бы глотку любому, кто скажет о них кривое слово, но всё же отца ему никто не заменит. Игорь скучал по нему всегда, но иногда это ощущалось особенно остро.
Вот и сейчас, сидя в машине, Гром задумался, как бы отец его провожал. Может, сказал бы, что гордится, что Игорь не ноет, а твёрдо держит путь и отвечает за свои промахи. Игорю было важно, чтобы, даже там, на небе, отец им гордился.
На душе потеплело при этих мыслях, и, может, это было намёком, что так оно и есть.
— Ну ладно, Игорёк, — дядь Федя, выгрузив его вещи из багажника, по-отечески приобнял его, — ты уж там держи планку, не подводи.
— Всё хорошо будет, — Игорь даже ком в горле почувствовал, но сдерживался. Сложная эта штука – прощание. — Ты ж меня знаешь, дядь Федь, я не из робких.
Прокопенко это знал. Игорь скорее в себе всё будет держать, чем наружу покажет. Может, это его и пугало. Но в душу он лишний раз старался не лезть, понимал, что парень изо всех сил сильным хочет быть. А поддержка, бессловесная, телесная — в объятьях, — повисла в воздухе, переходя во взгляды.
— Я пойду, а то скоро уже отправление, — Игорь достал билет, сверяясь со временем. Оставалось минут семь. Как раз найти место и разложиться.
Фёдор Иванович кивнул, и, когда уже Гром собрался подойти к проводнице, окликнул его, посчитав внезапно, что сказать нужно.
— Игорь! — парень обернулся, и их взгляды снова пересеклись. Дядь Федя улыбнулся уголками губ и добавил: — Твой отец сейчас гордился бы тобой.
Игорь кивнул, подумав, что дядь Федя, наверное, тоже что-то такое почувствовал. Не желая разводить сырость, Гром поднял кулак вверх и, усмехнувшись, зашагал по перрону. И его молчаливое «спасибо», не сорвавшееся с губ, потому что горло окончательно сдавило, Прокопенко понял и без слов.
***
Выходные, перевернувшие жизнь некоторых суворовцев, или как минимум пошатнувшие их тонкую душевную организацию, наконец-то подошли к концу. Кто-то выдохнул с грустью, кто-то с облегчением, а кто-то даже с улыбкой на лице. Четыре дня в родных пенатах помогли многим парням приободриться. Многим, но ни Хазина, ни Грома не было в их числе.
Завершением, как ни странно, стала дискотека, что многим казалось глупостью, но руководство училища таким образом хотело порадовать тех ребят, которые, как Цветков, например, остались невыездными. А те, кто вернулись, были в двойном плюсе: и дома побывали, и девчонок на дискотеке позажимали на медляках.
Степа сидел около окна на корточках, нервно вздрагивая каждый раз, когда из зала кто-то выходил. Он прятался.
Перепечко опоздал, ожидая приезда дяди, но, так и не дождавшись его, уныло побрел на дискотеку, которая ему не нравится. Кадеты с самыми идиотскими выражениями на лицах зажимались по углам с девчонками, а он всегда оставался один. Едва Печка появился в зале, как радостный Цветков решил удружить, познакомив его с двумя подружками. Одна из них, Лена, была несколько мужеподобной особой, зато вторая, которую Костян «оставил» себе, сразу очень понравилась Перепечко. И, видимо, он ей тоже, потому что Вероника тут же оставила Цветкова и попыталась пригласить Степу на танец.
— Я это, ну, сейчас, короче.
От волнения Печка говорил глупости, засмущался еще больше и под предлогом, что ему куда-то срочно надо, сбежал.
Стыд-то какой, Стёпа!
Закрыв дверь, Печка вздохнул. Вот девушка его ждет. А что он скажет, вернувшись? Ни одной умной фразы произнести не сможет. Она над ним посмеется и всё. Нет, ну точно посмеется. А Перепечко вовсе не хотелось, чтобы Вероника над ним смеялась. Именно этими мыслями была занята Стёпина голова, когда дверь вдруг открылась и появился Хазин.
— Ты чего здесь делаешь, Печь? – удивился он.
Перепечко ответил уклончиво:
— Да я вот насчет физо прикидываю, — на ходу придумал. Не про Веронику же Пете рассказывать. Засмеёт, он точно засмеёт! — Я кросс последним пробегаю.
Хазин какое-то время молча рассматривал друга, знал же, что дело не в кроссе, точнее, не только в нем. Стёпка и правда хреново бегает, но они-то, черт возьми, на дискаче, он видел его затуп перед девчонкой, но ржать с товарища почему-то не стал, а потом наконец ответил:
— А чего зря думать? Тут тренироваться надо, выносливость развивать, — и, достав из кармана помятый спичечный коробок, бросил его на пол. — Лови, тебе пас.
Удивленно переводя взгляд с коробка на Петю, Печка понял, что Хазин не шутит. Значит, так тому и быть. Сзади к ним подкрался и Игорь, включаясь в игру. Ребячество, но такое важное, нужное, пацанское. Лучше он с парнями в футбол погоняет, чем будет перед Вероникой краснеть. И Перепечко с такой силой ударил носком ботинка по коробку, что тот, пролетев мимо Пети с Игорем, несколько раз перевернулся в воздухе. Гол!
— Не поверите, скучал по вам, черти! — крикнул Хазин, пытаясь намылить жестом затылок Стёпке, а сам бессовестно глазел на Грома. По нему он тоже скучал…
— Я тоже, — Стёпа на каникулах только и делал, что с родителями по гостям мотался. Отец всей деревне захотел показать, какой суворовец у них вырос, а Стёпе эти встречи и смотрины были уже выше крыши, но отказать родителям он не мог. Те и вправду сыном гордились. Поэтому, возвращение в училище Перепечко воспринял с облегчением. — А ты, Гром?
Игорь по Пете взглядом мазнул, сунув руки в карманы.
— И я, Печка. Особенно по твоему храпу! — Стёпка на подкол не обиделся, смутился только немного. Игорь и Петя одновременно прыснули, Хазин даже «пять» дал. — Кстати, пока дискотеку не закрыли и мы не начали слушать ещё одну оперу в твоём исполнении, давай, рассказывай, чего ты стартанул так резко? Может, помощь нужна?
Гром ведь тоже тупым не был. Стёпка пацан хороший, и такому помочь не грех. Да и девчонка вроде ничего такая, краем глаза заметил.
— Поддерживаю, — Хазин, похоже, тоже рассчитывал на откровенность, и Стёпе ничего не оставалось, кроме как вздохнуть, глядя на них. То ли обречённо, то ли с надеждой. Похоже, сам бог послал ему купидонов…
И если Гром был прямой как дверь, ни тебе интриги, ни изюминки: подошел, пригласил, танцуем. Петя же был совершенно другим: был у него тот самый флёр авантюризма, хитрости и харизмы, поэтому уже через несколько минут они снова вернулись в зал, где во всю продолжались танцы. Кто-то просто общался, кто-то отжигал на танцполе, а кто-то просто подпирал стенку.
— Которая твоя, Стёп? — спросил Петя, оглядывая толпу.
— Она не моя, — смущенно ответил Печка, косясь на выход из зала в надежде, что у него получится сбежать. Гром тут же подхватил его за ворот форменного кителя, раскусив его намерения. Теперь точно не сбежит, Игорь держал его крепко.
— Будет! — уверенно заявил Гром, хлопнув его по плечу.
Хазин всё же выпытал у Стёпки имя девчонки, поправил китель, волосы пятерней зачесал, так, чтобы лежали красиво, и шикнул Печке серьезно:
— Ты, главное, не тупи, Стёп, второго шанса может не быть, понял? Как договорились, да?
— Да, — на щеках Печки выступил румянец, смутился. Игорь только похлопал друга по спине, приободряя. Видно же, что Вероника ему нравится, так чего тупить-то, нужно действовать, он же будущий офицер!
Игорь как-то совсем упустил из виду Хазина, который скрылся в толпе суворовцев и девчонок, танцующих под задорную музыку с незамысловатым текстом. Вероники на горизонте тоже не было. Стёпа нервничал. Почему-то у Грома закрались не самые приятные мысли, пока Перепечко кто-то не потрепал за плечо. Они обернулись: перед ними стояла милая девушка с горящими глазами и легкой улыбкой, та самая Вероника. Музыка сменилась на медленный танец, и тут она наконец спросила:
— Ты меня пригласишь или мне позвать тебя самой?
Ох уж эта улыбка. Пропал Стёпка, пропал.
Он замялся, Игорь понял это и стукнул его между лопаток, чтобы в себя пришел и действовал, как они договорились.
— Потанцуем? — наконец-то выдавил из себя Печка, предлагая руку девчонке, она улыбнулась ещё шире, соглашаясь.
Фух, ну неужели! Интересно, и чё там такого ей Хазин наговорил, что она вдруг подошла к ним сама.
Игорь толком развить эту тему в своей голове не успел, как его кто-то схватил за локоть. А вот и Петя Хазин собственной персоной.
— Пошли покурим, пока никого нет, на шухере постоишь?
В этой его фразе было столько легкости и беззаботности, что Игорь просто не смог отказаться. Да, опасно было, особенно если их поймает офицер-воспитатель или ещё кто покруче, но он почему-то так соскучился по всей этой движухе. Если быть уж совсем честным, по Хазину он тоже скучал, вот только себе он в этом так и не признался, поэтому просто буркнул тихое:
— Пошли.
На улицу они вышли уже спустя пару минут и, завернув за корпус, оказались во внутреннем дворе. Фонари здесь не горели, офицеров-воспитателей поблизости не было видно. Петя полез в карман за пачкой, и Игорь почувствовал странное желание затянуться. Хазин только покосился на него удивлённо.
— В нашем полку прибыло, дядь? Я думал, ты зожник до мозга костей.
— А я думал, что уже свихнусь без твоих колкостей, — Гром сам не понял, что сморозил, просто ему реально не хватало Пети. Хазин протянул сигарету и поджёг. Гром затянулся, но не так, чтобы сильно.
Постояли немного молча, думая каждый о своём. Петя вспомнил чувака из клуба, тут же почувствовав, как кулаки зачесались, а потом те мысли об Игоре… Хотелось и смеяться, и напрягаться, но пока он только нервно усмехался, затягиваясь.
— Признателен, что ты скучал по мне, — заговорил наконец Петя. — Я, к слову, в том самом клубешнике был, вспомнил лето.
— И как? Опять с кем-то в драку влез?
— Был близок к этому, — о подробностях Петя, естественно, умолчал.
Игорь только понимающе хмыкнул, а потом произнёс в ответ:
— Ты, Петь, походу и на необитаемом острове приключений на пятую точку найдёшь, — и не успели они потушить свои сигареты, выбросив бычки в урну неподалёку, как прямо на них засветил фонарь.
Поздняк метаться и отрицать, блин.
— Ну, приключений ярких я вам не обещаю, а вот наряд за курение – запросто! — На них смотрел в упор старшина, прапорщик Кантемиров. Мужик хороший, но, право слово, лучше б он их за этим занятием не застал. — Чего встали, сынки? Давайте, выходите, чествовать будем.
Игорь с Петей только переглянулись, осознав, что выходные кончились. Здравствуй, суворовская жизнь.
