«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему»
Снег медленно падал, создавая покрывало из белого великолепия, которое окутывало весь город. В воздухе витало настроение праздника, вот это всё новогоднее. Вокзал стоял в снежной тишине, освещенный мерцающими фонарями. Поезда прибывали и отправлялись, принося и унося мечты, надежды и воспоминания. Вот-вот поезд прибудет на нужную колею, но Хазин упорно смолит уже вторую сигарету подряд, когда у него ещё будет такая возможность? Точно не сегодня. Его ещё в прошлый приезд грозился встретить отец, но он знал, что этого не будет и максимум, кто его встретит – это водитель. Выкинув бычок куда-то в щель между вагонов, он наспех отбил сообщение дяде Мише, водителю, с номером колеи и фразой: «прибытие через 7 минут». Зажевав ментоловой жвачкой курево, Петя достал свою сумку с полки и накинул форменное драповое пальто. Мрак. Как же ему уже хотелось скинуть китель. В ответ от дяди Миши через пару минут пришло короткое: «Ок». До прибытия оставалось совсем ничего. На вокзале суетилась толпа людей, смешиваясь с облаками пара, поднимающегося от паровозов. Среди этих лиц, уставших от долгой дороги, среди ожидающих своих близких, стояла мама Пети, Светлана. Ее взгляд был устремлен к приближающемуся поезду, а сердце стучало быстрее при мысли о встрече с сыном. Поезд останавливается и двери вагона распахиваются, Светлана долго всматривается в пассажиров, покидающий нужный вагон, прежде чем замечает Петю. Точнее, сначала его китель, а потом уже сына. Словно магнитом, их взгляды притягиваются друг к другу. Петя выходит из вагона, сумка в руке, его улыбка ярче лучей солнца. Не ожидал, растрогался. Мама сбрасывает с себя всю тяжесть ожидания и бежит к сыну, заключая его в объятия. — Петя! — вырывается из ее груди. Голос Светланы дрожит от радости, когда она обнимает сына, словно он не из суворовского вернулся, а как минимум из ссылки. Хотя, так ведь по факту и было. Женщина не могла сдержать слезы счастья, когда он подошел к ней. Петя сбросил сумку и крепко обнял мать. — Ну ты чего, мам? Привет! — Петя чувствует, как в груди сердце замирает от счастья. Он обнимает мать так крепко, словно хочет навсегда утонуть в этом объятии, в этом чувстве тепла и безопасности. Так, как раньше, будто бы ему снова пять и мама опять сильнее всех в мире. Кроме папы, конечно же. — Сынок, как я рада тебя видеть! — И я тебя. Честно, я думал меня дядя Миша заберет, а тут ты! В смысле, я рад, конечно, неожиданно просто. — Так мы с Мишей и приехали, он меня привез. Ой, что же ты сумку эту тащишь, давай сюда! — Ма-ам, успокойся, свои вещи я донесу сам. А… это что, там отец? — сердце Пети, казалось, пропустило удар, а потом с болью ударило в грудь, так, что аж дыхание перехватило. — Папа ещё на работе, Петь. Он к ужину приедет. Кстати, я приготовила твою любимую лазанью и «Цезарь», а ещё сделала тирамису, как ты любишь! — Спасибо, мам. Пойдём, а то холодно, не нужно, чтобы ты мёрзла. Петя улыбнулся, приобнимая маму свободной рукой за плечи. У него язык так и не повернулся сказать, что лазанью он никогда не любил, как и «Цезарь», а вот вместо тирамису ему всегда нравился мамин наполеон. Всё это любил отец, не он. Вот только к ужину тот приходил редко, вряд ли что-то изменилось за такое короткое время. — Петь, от тебя так сигаретами несёт, признавайся, курил? — возмутилась мама, но как-то беззлобно. Она знала, что сын курит, ещё с лета. — Курил… Отцу расскажешь? — Ты что, нет, конечно. Не хватало ещё, чтобы он тебя перед праздником наказывал. Наказывал… Пете казалось, что отец и так его уже за всевозможные грехи наказал. Выйдя с территории вокзала к парковке, Петя сразу же заметил отцовскую машину, у которой наворачивал круги водитель. Как только они подошли ближе, он с Петей поздоровался, руку пожал, закинул вещи в багажник, пока Хазин придержал матери дверь и помог сесть на заднее сидение. А потом и сам сел рядом, впереди ехать было бы неприлично. До дома, как ни странно, ехали относительно спокойно, мама пару раз заводила разговор об учебе, о суворовском, о ребятах, спрашивала об адаптации. Петя отвечал очень коротко и емко, чтобы и маму не обидеть, и лишнего не наболтать, пока разговор вдруг не зашел о Нине. — Вы с Ниной как, общаетесь? — Ма-а-ам! — Что? Я же должна знать! — Нет, мам, не должна! Пожалуйста, давай закроем эту тему, я тебя очень прошу! — В смысле не должна, Петя? Кто как не я должна об этом знать, я же твоя мама! Вот, что ты подаришь ей на Новый год, ты же что-то подаришь? Пете казалось, что ещё один вопрос о Нине, и в его голове произойдет ядерный взрыв, серьезно. И с чего это вдруг матери так стали интересны все подробности его личной жизни? Ведь раньше он был у нее под носом, но её больше волновала своя личная жизнь. А тут вдруг… Всё это было не к добру. — Мам, я сам разберусь, что кому дарить и с кем проводить время, — Петя предпринял ещё одну попытку отвязаться, но мать, прищурившись, уловила в его словах какой-то намёк. — Так ты что, какую-то другую девочку себе нашёл? — удивления ей было не занимать, она, наверное, в своих мыслях уже поженила. Петя ляпнул первое, что пришло в голову: — Мам, какая девочка? В Суворовском ведь парни! — и вовремя, надо сказать, язык прикусил. Перед глазами всплыло лицо Игоря, но Петя отмахнулся. Нет, нет, ну нет! Сюр… — Ну и шуточки у тебя! — Светлана же, однако, усмехнулась, не почуяв подвоха. — Смотри, при отце такого не ляпни, а то ты его знаешь… Эти её последние слова крутились у него в голове до конца поездки. Петя пугался собственных мыслей, как огня, и бежал от них, что есть мочи, но они всё равно его догоняли. А сейчас он чуть было не признался в своём потаённом страхе, но мать ему не поверила. «Смотри, при отце такого не ляпни, а то ты его знаешь…» Конечно, Петя знает его, и может предположить, что Юрий Хазин никогда не примет такого сына. Он всю жизнь плевал ему в душу, игнорируя Петино желание жить так, как ему нравилось и заниматься тем, чем ему нравилось, а тут… Нет, здесь ни о каком понимании и речи быть не может. Отец попросту его убьёт, если заподозрит, что его сын… что Петя… Произнести даже мысленно это слово — гей — в отношении себя самого, или то, другое, в отношении Игоря — влюбился, — Хазин сейчас не решался. Он гнал от себя рассуждения на тему того, какой характер носит в себе его поведение, словно пытался избавиться от придуманной им же проблемы. Хотя, ведь это реально проблема! И страшно подумать, какие масштабы она может приобрести в будущем… — Светлана, да вы не переживайте так, — подал голос дядя Миша, вырывая Петю из лап размышлений. — В этом возрасте у них просто отношения, а расстояние только усугубляет. Петя хотел сказать, что для водителя дядя Миша слишком образованный, но вовремя оборвал самого себя. Это прозвучало бы как хамство, а он вовсе не хотел его обидеть, даже воспылал благодарностью за то, что мать переключила своё внимание на другого собеседника. — Наверное, ты прав. — Помню вот, у меня в молодости была одна… — дальше Петя слушать не стал. Чужая ностальгия его мало волновала, а при отце дядя Миша себе таких разговоров и вмешательств не позволял. Удовлетворившись, что от него отстали, Петя продолжил изучать проносящиеся за окном московские улицы. «Ну и шуточки у тебя!» И всё-таки Петя не шутил — самому ему было ни капельки не смешно. К ужину, как Петя и предполагал, отец не приехал, работа. Но, может, это и к лучшему, зато он смог побыть вдвоем с мамой, поговорить, поесть вкусной домашней еды и весь вектор внимания наконец-то был сосредоточен на нём одном. Всё это казалось Пете чем-то из области фантастики. И как он раньше не понимал, чего ему действительно не хватало? Уже перед тем, как пойти к себе, он всё-таки решил заикнуться: — Мам, а ты можешь на Новый год сделать наполеон? — Да, конечно сынок, какие вопросы. Я, правда, думала делать монастырскую избу, но если ты хочешь, конечно, я сделаю. — Спасибо, мамуль, пускай это будет вместо подарка, — бросил Петя, чмокнул её в макушку и крепко обнял. — Ты что, Петечка, подарки – подарками, а торт будет наполеон! Петя искренне улыбнулся и наконец-то смылся к себе в комнату. Там было всё так же, как в день его отъезда, только пыль была заботливо стёрта, застелена свежая постель, а на подоконнике теперь стоял какой-то странный цветок. По-любому, мамины проделки! Отцу всегда было пофиг на живые цветы, есть они, нет их. Возможно, для мамы это был очередной повод, просто чтобы подольше побыть в Петиной комнате, когда она скучала. Усевшись за стол, Хазин запустил компьютер, огладив монитор и клавиатуру, подключил наушники. Он решил, что сейчас напишет Гошанчику, если тот дома, они зарубятся в «CS», а если он занят, можно написать кому-то из парней из училища: Сухому или Трофиму, а может Димке. Навалив музла в колонках, Петя написал ребятам в аське, зазывая в игру. Парни ответили практически сразу, и вот он уже, как раньше, прогружает сеть, выкрикивает команды своим товарищам и отстреливается. За всем этим шумом не слышно, как отец вернулся домой, как он возмущается громкой музыке, что играет из комнаты сына, и сетует на то, что нихрена не изменилось. Что Петька всё такой же раздолбай, в стрелялки свои гоняет, но Светлана одёргивает его, говорит, что, между прочим, это лучше, чем если бы он шастал где-то на улице или по клубам. И вообще, он подросток, хочет – пусть играет. Петя не слышит, как они ссорятся на кухне, как потом мать стелется перед отцом и пытается сгладить конфликт, он даже не слышит то, как отец заглядывает к нему в комнату в чуть расстегнутой рубашке со спущенным галстуком. — Чё ты херню свою врубил на всю, прикрути, у всех голова уже квадратная. Ни тебе «Привет, сынок. Как ты, как дела?» и уж тем более «Я скучал». — Ага. И тебе привет, пап. — Сделай тише! — чуть громче крикнул Юрий Андреевич. — Да, сейчас. — Ты что, отца совсем не слышишь? Петя напрягся, угрюмо вздохнул, сейчас он и правду ходил по краю. Ещё чуть-чуть, и терпение отца лопнет, он будет орать, Петька в ответ, слово за слово – и в ход пойдет ремень. Блять. Поднявшись с места, он быстро убавил громкость и вернулся к игре, но музыку не выключил. Отец подошел к нему сзади, приобняв за плечи. — Чего к ужину не вышел, пообщались бы! — Я уже ужинал. У меня катка, бать, сливаю, давай потом. — Катка! Понахватался всяких терминов, фиг поймёшь, что к чему… — Юрий бросил взгляд на экран компьютера. — Вот в моё время игры были более интеллектуальные! Петя хмыкнул. — Это какие же? Крестики-нолики? — Почему сразу крестики-нолики? Морской бой, к примеру… Хотя, знаешь, крестики-нолики тоже полезны! Логическое мышление, между прочим, развивают. Чего смеёшься? Правду говорю. — Заметив улыбку сына, Хазин-старший почувствовал неловкость, но Петя, занятый игрой, даже не взглянул, а потому и не заметил, бросив через плечо: — Извини, пап, поколение сменилось! — Петь, правда, выруби свою тарахтелку, наиграешься ещё. Неужели ты не соскучился по нам с матерью? Ответом была вполне логичная и короткая фраза: — В Суворовском скучать некогда, па! Вот так, Юрий Андреевич, получай. Сыну разговоры с тобой были уже не нужны, раньше надо было участие в воспитании принимать да разговоры разговаривать, а теперь что? Мальчик вырос… Вздохнув, Хазин-старший покинул комнату сына. В коридоре наткнулся на внимательный взгляд жены. — Ну что? Получил? — в голосе Светланы были отчётливые нотки упрёка. — Ты же к нему вечно как собака, лаешь только, а теперь он закрылся в себе. — Твоих поучений не хватало только! — Юрий махнул рукой, раздосадованный подобным раскладом дел. — Иди, готовь дальше свои салаты… Светлана только вздохнула.***
Пете дышалось тяжело. Может, всему виной был запах краски в подъезде? Чистые свежевыкрашенные стены давили на него — хотелось выйти на улицу, исчезнуть. Раньше подъезд Нины был привычным: ухоженным, но со знакомыми надписями и следами. Петя поднялся до пролёта между третьим и четвёртым этажами и замер, всматриваясь в ровную, гладкую поверхность. Перед глазами появилась пелена и воспоминание затянуло его в прошлое. Весна. Время любви. Петя эту пору года любил больше всего, даже несмотря на то, что приходилось тратить драгоценные часы на школу с её уроками, на учителей с их разговорами о приближении экзаменов и на эти самые экзамены, которые в мае врывались в жизнь, подобно урагану, урезая время тусовок. Петя, надо сказать, себе в них даже тогда не отказывал, хотя знал, что получит по шапке от отца — Юрий Андреевич считал своего единственного сына полнейшим лоботрясом. Петя же, как ни странно, таким не был, хотя характер имел скверный — это Хазин-младший признавать умел; в этом он пошёл в своего сурового родителя. Упрямство толкало на то, чтобы гнуть свою линию до конца, добиваясь поставленной цели, и сегодня Петя добился её! Добился Нину, которая понравилась ему ещё зимой, на новогодней дискотеке. Хазин в этом, конечно, признаваться не спешил, но сейчас, провожая домой девчонку мечты, чувствовал себя счастливым. Нина улыбалась, реагировала звонким смехом на его шутки и вносила свою лепту в разговор, подогревая и без того немалый интерес к своей персоне. Пете было легко с ней и — это было главным — с ней Хазину не стоило кого-то из себя строить, с ней он мог быть… собой? Да. С ней он мог быть просто Петей, не боясь, что это милое создание поднимет на смех его мысли и чувства. — Ну вот мы и пришли, — Нина кивнула на дверь своей квартиры. — Прости, пригласить не могу, родители дома. В Петины планы знакомство с ними ещё не входило, но как такового страха не было. Ему казалось, что её семья отличалась от его, ведь Нина была такой светлой. Ангелочек. — Понимаю. Для этого ещё рано. Нина приоткрыла рот и уже собиралась сказать что-то, но, кажется, произнесла совсем другое: — Спасибо, что проводил. Петя кивнул, почувствовав, что в моменты прощания окутывает неловкость. Интересно, так было всегда или только с Ниной? — Я могу зайти за тобой завтра, — язык сам выдал эту фразу прежде, чем мозг успел отреагировать. В глазах Нины промелькнуло удивление и на долю секунды Петя испугался того, что она откажет. Ещё несколько минут назад ему казалось, что у них всё хорошо, а теперь это сомнение пробралось под кожу от одного взгляда. Неужели он?.. — Хорошо, — наконец согласилась Нина, развеяв его опасения, — я буду тебя ждать. — К восьми тогда буду, — Петя улыбнулся, произнося это; улыбнулся так, как никогда прежде не улыбался никому. И улыбка эта была самой что ни на есть настоящей. Может, потому, что прежде Петя никогда себя так ни с кем не ощущал, а с ней всё было иначе. И когда на следующий день он проводил её до школы, а потом привёл обратно домой, Нина его поцеловала на прощание, и Хазину показалось, что он умеет летать. Он сбежал по лестнице, зажав кулак в победном жесте, когда за ней закрылась дверь. Нина в прихожей услышала его ликование, отбившееся в подъезде эхом «Йес!», и улыбнулась. А Петя посмотрел на стену, заполненную кучей надписей и, почувствовав адреналин, отыскал пустой участок и нацарапал ключом «П+Н». Потом, идя домой, Хазин посмеивался над своим взбалмошным поступком, но, тем не менее, ощущал себя окрылённым. На улице благоухала весна, май вступал в свои права и Петю не страшили ни экзамены, ни отцовская порка. Он был влюблён. Воспоминание оборвалось, вернув его к реальности, и Хазин упёрся взглядом в стену. Сейчас на ней не было ни следа прежних рисунков, ни единого намека на то, что когда-то здесь было его детское признание. Детское? Пожалуй, что да. Сейчас Пете казалось, что он тогда ещё не знал, что такое настоящая любовь, что он просто спутал это ощущение с влюблённостью. Их история с Ниной началась зимой, в канун Нового года, и был какой-то злой рок или насмешка судьбы, что именно сейчас, в то же время, она должна была закончиться. Хазин не строил иллюзий — на самом деле, он понял это ещё тогда, осенью, когда не смог быть с ней и когда сбежал в клуб. Тот незнакомец, подкативший к нему, и первая мысль, проскочившая в голове — что лучше бы это был Гром — подтолкнули его к этому открытию. Петя больше не был влюблён в Нину, и сейчас, поднимаясь по ступенькам, он шёл словно на эшафот, ощущая, как сильно, должно быть, его признание обидит её. «А может, ты просто переоцениваешь свою роль в её жизни? Ну подумаешь, не получилось у вас, неужели ты думаешь, у неё нет никаких кавалеров или поклонников?», — внутренний голос не умолкал, и Петя не знал, что ему ответить, пока не увидел своими глазами её напряжённый взгляд. В нём была радость, что он пришёл, но вместе с тем Нина будто чувствовала, что это в последний раз. И — как самому Пете показалось — с надеждой спросила: — Зайдёшь? — А родители дома? — Нет, — она улыбнулась. Может, уловила какой-то не тот намёк? — Они на работе, пара часов у нас есть. Петя кивнул. Пары часов ему точно хватит, а то и меньше, для этого сложного разговора. Что тут такого? Просто сказать, что они расстаются, что Петя не хочет с ней быть, но… он не мог так оборвать разом. Нужно было найти какие-то слова. Готовить речь Хазин не умел, но надеялся, что его импровизация послужит хорошим началом. В прихожей запах краски исчез, на смену ему в нос ударил аромат выпечки и духов — смесь вишни и лимона. Петя разулся, снял пальто, повесив на вешалку. Нина кивнула на домашние тапочки, на носках которых красовались розовые зайцы. Хазину подобное казалось комичным, но он не стал отказываться, сунул ноги в предложенные тапки и отправился прямиком на кухню, ведомый Ниной. — Хочешь чаю? — Нина старалась создать уютную атмосферу, домашнюю. Чего покрепче предложить не решилась, хотя Петя, наверное, не отказался бы. — Давай, — он кивнул, садясь за стол. Нина засуетилась: поставила чайник, две чашки, тарелку с пирогом. Вишнёвая начинка щедро поливала тесто, присыпанная корицей. Петя поймал себя на мысли, что эксперименты Нины на кухне ему всегда нравились, но сейчас кусок в горло не лез. Он покачал головой и, получив полную кружку чая, дымящуюся ароматом жасмина, начал водить пальцем по краю, едва не обжигаясь. Нина наблюдала за его манипуляциями молча, и какое-то время Хазин сидел, погрязнув в своих мыслях. Пытался подобрать слова, но они всё никак не складывались. Нина не хотела торопить, боясь, что нарушит какую-то важность момента, но вместе с тем неловкость, витающая в воздухе, стала напрягать. В квартире буквально веяло уютом, и Петя подумал о том, что вряд ли ему удастся ещё когда-нибудь побывать здесь. Жаль, ему здесь нравилось. И Нина тоже нравилась. В прошедшем времени. Они перекинулись парой фраз: как дела у Нины на учёбе, у Пети — в Суворовском, и снова замолчали. Казалось, оба думали об одном и том же. — Нин, я, в общем-то, не просто так зашёл, — решив, что дальше тянуть нельзя, сказал Петя. — Поговорить надо. Серьёзно. Нина напряглась. Она не знала, с каких пор Петя — сторонник серьёзных разговоров, ей стало не по себе. Она старалась ничем не выдать эту тревогу, но в глазах промелькнул страх. — Хочу поздравить тебя с Новым годом, да, я думаю, было бы глупо откладывать это на другое время. С Наступающим, Нинуль! — вытащив из рюкзака бумажный праздничный пакетик с подарком, Хазин протянул его девушке и бегло поцеловал её в губы, крепко обняв. Он ещё пару дней назад решил, что нужно будет начать именно так, чем, конечно, ввел Нину в заблуждение. Девчонка улыбнулась, заглянула в пакет, забывая, на какой ноте Петя начал. — Спасибо большое, Петь! Я уже испугалась… Ой, а у меня подарок-то не до конца готов ещё, я то думала мы встретимся с тобой завтра, в Новый год… Сердце у Хазина предательски сжалось. Черт… Всё это не так просто, как он думал, оказывается. — Ничего страшного… Нин? — Да! — она была увлечена подарком и совершенно не смотрела на Петю, либо просто делала вид. Нина была не глупой, далеко не глупой! Она ещё осенью поняла, что что-то не так, пыталась поговорить, разобраться, что не так. Какая черная кошка пробежала между ними. — Нам нужно расстаться. Эта фраза вышла у Хазина такой серьезной, отрезвляющей, жесткой. Нина была готова к этому давно, но все равно ахнула, как от пощечины. — Что? — переспросила она одними губами. — Нам нужно расстаться, — повторил все тем же тоном Петя. Нина осторожно отставила пакет в сторону и подняла взгляд на Хазина. Петя избегал смотреть прямо в глаза — это было выше его сил. — Почему? «Господи, ну до чего же глупый вопрос…», – шептал внутренний голос, всё это время подпитывающий её подозрениями и опасениями. Да, Нина соврёт, если скажет, что она не догадывалась. Но одно дело — думать самой, и совсем другое — иметь подтверждение. Ей нужно было, чтобы он это сказал, и вместе с тем она не знала, как будет реагировать, когда услышит эти слова. Петя сложил ладони вместе и упёрся подбородком в сомкнутые большие пальцы. — Нин… я дурак, правда. Я не достоин такой девчонки, — Хазин понимал, что несёт чушь. — Вот только не надо говорить, что «дело не в тебе»! — Нин, нет, правда, дело не в тебе! — Молчи, Петь, лучше просто молчи! На кухне повисло неловкое молчание. Боже, как же Хазину хотелось рассмеяться, а ещё лучше врезать самому себе. — Скажи честно, ты кого-то нашел, там, в Твери? Это был удар по яйцам, браво! — Нет. Формально, Петя не врал, с Громом-то они познакомились в Москве. — Понятно. — Нин, прости меня, правда, я не хотел делать тебе больно, но так будет лучше для всех. Нина в ответ только зло усмехнулась. Лучше? Лучше что? То, что ей сейчас — больно? Это лучше?! Нина вспомнила слова своей тётки, которая работала врачом. Когда-то она ей сказала, что порой человеку нужно сделать больно, чтобы спасти его, но тогда речь шла о пациентах. Нина не думала, что вспомнит эти слова и поймёт их в совсем другом контексте. — Ты, конечно, умеешь выбрать подходящий момент. — Прости. — Пете и самому было плохо, он понимал, что портит ей настроение перед праздником, но лучше сейчас испортить новогоднюю ночь, чем потом ещё не один месяц. Похоже, сегодня Петя Хазин явно побил свой лимит извинений по жизни перед одним человеком. Но Нине это «прости» не помогало. А сам он думал о том, что все решил, оставалось только принимать последствия и отвечать за них. Вот только Петя оказался не готов ответить на прозвучавший вопрос: — Скажи мне правду, Петь, я чувствую, что ты от меня скрываешь причину, — она не повышала уже голос. — Ты влюбился в кого-то? — Да. Поэтому, я не хочу обманывать тебя, да и себя тоже… — И, как я понимаю, ты мне не скажешь, кто она? «Он». — Прости. — Прости, прости… что мне твоё прости, Петь? И правда, хоть тысячу раз он это скажет, легче не станет. Не сейчас. Над ними снова повисло неловкое молчание. — Можно, я тебя обниму? — спросил он через пару минут. Скорее всего, Нина откажет. Возможно, ей бы полегчало, если бы она ударила его, выплеснула весь негатив, всю злость, пусть даже на него, но вместо этого она лишь кивнула, тихонько всхлипнув. Петя поднялся с места, притянув её к себе и крепко прижав, уткнулся ей в шею. Она пахла все так же, по-особенному, но, чёрт возьми, его больше не будоражил этот запах. Она прижалась к его груди и разрыдалась. Петя гладил её по волосам, чувствуя, как начинает промокать кофта. Нина пыталась сдержать эмоции, но получалось с трудом. Она вдруг чётко осознала, что это в последний раз. Он на её кухне — в последний раз. Она его обнимает — в последний раз. А что будет потом? Потом, без сомнения, будет сложно, особенно первое время. Придётся учиться жить с мыслью, что он не рядом не потому, что у него учёба в Твери, а потому, что их больше нет. Она не знала, будут ли они общаться в дальнейшем, сейчас она об этом не думала, было слишком тяжело. Сейчас Нина прощалась с ним. С тем Петей Хазиным, в которого влюбилась, и прощалась со своими чувствами, которые должна была откинуть от себя прочь. Может быть, не сегодня, но потом… Чувство неизбежности накрыло с головой, но она заставила себя отстраниться, чтобы окончательно не промочить его одежду. И всё же на плече осталось внушительного размера пятно. — Нин… — Не надо, не говори ничего, пожалуйста. Петя всего лишь хотел, чтобы после него было чисто…***
Прежде, чем вернуться домой, Петя бродил по району несколько часов. Встреча с Ниной и разговор, который перевернул их жизнь на сто восемьдесят, выжали из него все соки. Докурив все имевшиеся сигареты из пачки, купленной ещё в Твери, Петя про запас взял новую в ларьке, что был через две улицы, прихватил хлеба и побрел домой. Можно было ещё пройтись, послушать музыку в плеере, помесить ботинками свежевыпавший снег, но ноги и так уже были мокрыми, а мозг выебан. Петя вошел в свой подъезд, ощущая запах курева, кто-то не гнушался смолить на площадке, и влажности – всё в лучших традициях типичной многоэтажки. Лестничная клетка была освещена мягким светом, проникающим с улицы сквозь пыльные окна. Снег и уличное освещение придавали особую атмосферу зимы. И почему Петя раньше на это никогда не обращал внимания? Шаги его были уверенными, но внутри он ощущал смесь отрешенности и переживания. Парень даже не заметил как проигнорировал лифт и побрел по лестнице пешком на нужный этаж. Войдя в квартиру, Петя почувствовал, как вкусно пахнет, а мама возилась на кухне, пританцовывая под новую песню Меладзе. Прикрыв дверь и скинув мокрые ботинки на коврик, Петя крикнул привычное, как раньше: — Мам, я дома! Помявшись на пороге, он посмотрел на свои носки, прикидывая, сильно ли вымокли ноги, пока не понял, что на паркете остаются мокрые следы. Лучше переодеться. — Петь, я на кухне! Кушать будешь? — Да, сейчас я переоденусь и приду. Я, кстати, хлеба купил, не знаю, нужно ли, просто… Просто, ты обычно всегда просила и я подумал… Короче, ладно. Под конец он уже просто бубнил себе под нос, стягивая носки, чтобы закинуть их в ванну, не замечая, как мать вышла к нему, забирая буханку хлеба с тумбы под зеркалом. Потрепав парня по волосам и чмокнув в макушку, Светлана сказала: — Спасибо, сыночек! Давай, переодевайся, я тебя жду. На секунду даже Пете показалось, что дома как-то по-особенному тепло и уютно. Переодевшись в тёплую домашнюю одежду, Хазин прошёл на кухню. Весь стол был занят продуктами, досточками для нарезки, мисками с салатами. Мама как раз переставляла всё ненужное в сторону, а увидев его, поинтересовалась: — Как погулял? Ты какой-то грустный. — Всё нормально. — Пете не хотелось вдаваться в подробности своей встречи с Ниной, всё-таки его отношения с матерью были не настолько близки, да и в гостиной шумел телевизор. Значит, отец наверняка там. Ещё не хватало, чтобы и он услышал, скажет потом, что сынуля сопли развозит. Вместо этого, неожиданно для себя, он предложил: — Тебе помочь? — Я как раз собралась наполеон готовить, — Светлана улыбнулась, кивнув на оставшиеся на столе ингредиенты: яйца, печенья-ушки, муку. — Тесто ещё не готово. Хочешь, вместе сделаем. Петя кивнул. — Сейчас тогда руки помою и приду. — Давай, я пока салаты на балкон отнесу, а то в холодильнике уже места нет. Петя, услышав это, удивился и заглянул внутрь большого холодильника. Да уж, мать была права: там и яблоку упасть негде. Справедливо рассудив, что для троих здесь слишком много, он спросил: — А что, у нас гости будут? Вопрос был тупой до ужаса, но надежда всё ещё теплилась. — Ой, а я тебе вчера не сказала? К нам приедут Гордеевы, дядя Витя с женой и Маринка с Олегом. — Это которые Алёхины? — Да. — А Макс? — спросил в надежде Петя, вдруг сын родительских друзей тоже будет, но мама только покачала головой, рассказывая о том, что Максимка куда-то едет праздновать с друзьями. Черт. Охуенно, блин! — Ма, но ведь Новый год семейный праздник! Нахрена я вообще тогда ехал домой? — Петь, ну что ты такое говоришь! — тихонько шикнула на него мать, чтобы их не услышал отец, иначе Пете быстро расскажут: что, как и почему. — Почему я тогда не могу поехать отмечать к друзьям? Тут от семейного праздника остался один пшик! — Тише, Петя, пожалуйста! Давай так, встретишь двенадцать с нами, а потом пойдешь к друзьям, хорошо? Папа к тому моменту будет уже веселый, да он и не заметит, не до тебя ему будет, а я прикрою, хорошо? — Хорошо, — согласился Хазин-младший с недоверием, не ожидал, что мама так быстро пойдет на уступки, более того – сама предложит такой вариант. Ему и правда казалось, что, может, не все так плохо, как он себе надумал? Может, что-то изменилось за время его учебы в суворовском? Или это всё дело в нем? Отмахнувшись от ужина и перебившись бутербродом, Петя принялся помогать маме на кухне, разделять тесто, выкладывать его на пергамент, пока мама варила крем для наполеона. Они болтали, слушали музыку по радио, мама даже рассказывала Пете какие-то смешные истории из его детства, обещая показать фотографии. Хазину почему-то ужасно захотелось сфотографировать их, на память, просто, чтобы запомнить этот момент. Вымыв руки, он метнулся в комнату, где стоял старый полароид, который когда-то привез отец из командировки ещё в девяностых. Это было уже не актуально, ведь у них давно была мыльница Sony, да ещё зеркалка имелась, но Петя частенько любил делать памятные фотографии именно на тот самый полароид, картриджи для которого было так проблематично достать. Вернувшись обратно на кухню с фотоаппаратом в руках, Петя сделал пару снимков, где счастливая улыбчивая мама варит крем, потом как они вдвоем собирают торт. Отвлеклись они только на минуту, даже не заметив, как отец вышел из зала, застав их на кухне, таких увлеченных, улыбчивых, перепачканных в креме. Юрий тихонько взял фотоаппарат и сделал фотографию жены и сына, заставив их замереть от изумления. — О, Юра, пришел нам помогать. — Скорее дегустировать, помощник у тебя, я смотрю, уже есть, — махнув на сына головой, мужчина улыбнулся, вытаскивая фотографию из фотоаппарата мгновенной печати. Петя нахмурился. — Так, ну торт ещё должен настояться хотя бы несколько часов, давай я тебе салатик с картошкой положу? И ты, Петь, поел бы нормально. Петя поймал взгляд отца и нехотя согласился. Расчистив стол, они уселись втроём ужинать — мама решила с ними за компанию тоже перекусить. Выглядело это всё по-семейному со стороны, но Пете казалось, что вот-вот случится какой-то подвох. Отец расспрашивал об успеваемости в Суворовском, о том, как ему там живётся, а потом резко свернул в ту нежеланную степь, зацепив вопросом: — Ну, а с девчонками у тебя как? Кажется, Нина какая-то была? — Почему была, есть, — ответила мама, улыбнувшись. — Петь, а ты её пригласи завтра, кстати, тебе повеселее будет. — Она с родителями отмечает, не отпустят, — отчасти Петя и не соврал, просто недоговаривал. Он рассчитывал, что на этом тема закроется, но у Юрия Хазина, наверное, чувство невыполненного отцовского долга осталось, посему он заявил: — Ну если хочешь, давай не завтра, а, например, первого числа. Да, мать? Познакомишь нас, покажешь свою Нину во всей красе. — Не получится, пап, — Петя собрал последнюю ложку с тарелки, сунув в рот, и, прожевав под отцовское «Это ещё почему?», ответил: — Нет желания. — А в чём причина? Может, ты стесняешься её знакомить? — Юрий Андреевич пытливо взглянул на сына. В общем-то, вёл он себя сейчас, как настоящий отец, и в тоне голоса не было ничего такого злого или надменного, но Пете поперёк горла стояло это обсуждение. Прикусив язык, чтоб не сморозить, что стесняется он не Нины, а своих родителей и своей, прости Господи, влюблённости, он уже хотел выдумать какой-нибудь поездку, но его прервал звонок. Юрий Хазин отвлёкся, подняв трубку: — Да? — видимо, новости на том конце провода были совсем не новогодними. Отодвинув от себя тарелку, он поднялся с места, махнув рукой жене, которая принялась мыть посуду. — Вы что там, совсем ни черта уже решить не можете? Петя уныло проводил его взглядом и отложил ложку. Ну, вот и поговорили. Дальше всё было как обычно. Ретировавшись к себе, он позвонил Гошану, договариваясь с ним о встрече завтра днём, чтобы купить алкоголь и узнать, где, как и с кем они будут праздновать. Друг, конечно, был несказанно рад, что Хазин решил почтить старых друзей своим присутствием. — Слыш, дядь, так ты будешь без принцесски своей? — Без, — мрачно отозвался Петя. — А чё так? — Расстались, всё, тема закрыта. — Да ладно, я ж это, я ж ничё. О, дядь, так мы это, можем новую найти, там девчонки тоже будут, такие куклы славные, ай-яй! — Гошан, себе лучше куклу какую найди, а мне уже хватит, лады? — Лады брат, ладно, до связи, завтра обсудим. Попрощавшись, Петя ещё долго лежал на кровати с приглушённым светом от настольной лампы и гирлянды, что бликами освещала комнату, слушал музыку в наушникиках и занимался самокопанием. Он все сделал правильно! Так будет лучше для всех. А это он переживет. Хазин даже не понял, как уснул на кровати с наушниками, а проснулся лишь под утро, когда плеер окончательно сдох. Голова гудела, а на душе творился полный раздрай. Эх, сейчас бы сигаретку потянуть, да кофейком всё это дело запить, а не вот это всё. Петя поначалу думал, что сегодняшний день будет тянуться, долго и мучительно, но в этот раз ошибся. За домашними делами и последними приготовлениями время пронеслось быстро, гости нагрянули к половине одиннадцатого. Отец сразу же ушёл вместе с дядей Витей и дядей Олегом в свой кабинет начинать «увеселительную программу», а их жёны стали перешёптываться о чём-то с мамой. Пете же, к его большому сожалению, досталось общество племянника Алёхиных, которого они прихватили вместе с собой, клятвенно заверив, что родители мальчика заберут его в течение часа. Этот час Пете показался каторгой. Мелкий пацан, напоминающий Печку, пожирал конфеты, запивая колой. И, ладно бы, дело было только в постоянном шорохе фантиков, который Петя терпеть не мог, но этот племянничек посягнул на его комнату. Толкнул дверь с ноги и, увидев приставку, которую Пете только-только подарили родители, сразу же принялся лапать её своими испачканными в шоколаде пальцами. — Руки! И вообще, мелочь пузатая, из комнаты моей выметайся, — настроение у Пети было скверное, поэтому, всё своё дружелюбие он растерял ещё в тот момент, когда этот Мамай ступил на его территорию. — Тебя сюда никто не звал. — Я, вообще-то, гость, и мне разрешили посмотреть! — Ничего не знаю, смотри где хочешь и что хочешь, но в моей комнате хозяин я, и я тебе всё сказал. Гость, блять! Был бы этот мальчишка постарше, Петя бы на кулаках объяснил, как следует себя вести, но бить тех, кто младше, было западло. Хотя этот мелкий засранец очень уж напрашивался своей наглостью. Заметив, что он собирается удрать, стащив его плеер, Петя остановил хулигана, схватив за воротник. — Свободен! — даже пинка для ускорения не прописал, хотя, видит Бог, хотелось. Мелкий засранец тем временем сделал ноги, причитая на всю квартиру: — Ай! Он ударил меня! Петя от шока даже дар речи лишился. Чего, блять?! — Ах ты ж, сучонок мелкий! — еле слышно пробормотал Петя, потрепав себя по загривку и взлохматив волосы. Черт, лишь бы слова этого мелкого говнюка никто не воспринял всерьез, иначе же отец ему голову открутит. Но ему повезло, Юрий Андреевич с мужской половиной гостей заседал в кабинете, распивая бутылку какого-то невьебенно дорогого коньяка, и им всем было совсем не до мелкого пиздюка и Пети. Как отец его туда не затащил, чтобы им похвастаться, как своим самым успешным проектам. Всё-таки сын не уличный шалопай и не зарвавшийся сосунок с золотой ложкой в жопе, а вице-сержант суворовского училища. Мелкий бегал по квартире, стащив со стола бутерброд со шпротами, после чего смачно шлепнул его прямо на дорогущий диван в гостиной. Петя слышал, как его отчитывала тетка и как мать успокаивала их, приговаривая, что, мол, ничего страшного не случилось. Ага, как же, попробуй вывести это масляное пятно с обивки. Петя лишь помотал головой и закрылся в комнате, чтобы спрятаться от этого ужаса и дождаться двенадцати, а там бахнуть стопарик, прихватить рюкзак с заранее купленным бухлом и свалить к пацанам, которые уже вовсю отжигают. План был простым, но рабочим. За всеми этими мыслями, он даже не понял, когда и как у него зазвонил телефон. Номер ещё какой-то такой, странный. — Алло? — С Новым годом поздравляю, счастья радости желаю! Узнал? — голос на том конце провода был смутно знакомым, но Хазин не до конца понимал, кто ему звонит. — Петь, это я, Стёпа, ну, Перепечко! — А-а-а! Блин, Стёпк, не признал, богатым будешь! — Да чё уж там! — И тебя с Новым годом! Ты как там? — Да я это, нормально, вот, скоро за стол садиться будем. Кстати, я ж чего тебе звоню, запиши мой номер! Мне родители на Новый год телефон подарили, представляешь?! Так что я теперь это, всегда на связи! Петя искренне улыбнулся. Эх, Печка, как мало тебе нужно для счастья. Петя был очень рад за друга. Поболтав пару минут, он ещё раз поздравил его с Новым годом и отключился, записав номер. Прокрутив контакты, он наткнулся взглядом на один из них и завис. Это будет просто звонок, обычное поздравление с праздником, ничего такого… — Алло! Петь, ты? Голос Игоря на том конце провода прозвучал как-то удивлённо. Петя ещё слышал возню, представлял себе Грома, который держал телефон возле уха, пока позади суетились родственники или друзья, с кем он там отмечал. — Алло? — Игорь, не услышав ответа, уже думал отключаться, но Петя вовремя сориентировался, приходя в себя. — Привет! Да, это я. Вот, звоню поздравить. — Хазин старался сделать голос как можно спокойнее, но, как назло, ему казалось, что получается плохо. — Что ты там, без приключений добрался? — С комфортом. Вот, готовимся праздновать. Ты, кстати, второй, кто мне телефон обрывает. — Дай угадаю: первый – Печка? — Похоже, он с приобретением телефона решил обзвонить половину училища! — хохотнул Игорь, а Петя не сдержал улыбки. — Не удивлюсь, если он ещё Василюку или Кантемирову позвонит. — Я думаю, они оценят это, — Петя подумал о себе, и о том, что ему было приятно получить поздравления от товарища. Но ещё более приятным было слышать голос Игоря. — Ты это, с кем отмечать будешь? С семьей или с друзьями? — разговор у них клеился как-то топорно, они это понимали оба, но вызов сворачивать не спешил ни один из них, стараясь уцепиться за каждое слово. Петя зажмурился, откидывая голову назад. Эх, Игорь, Игорь, спросил бы ты что нибудь другое… — С родителями это громко сказано, они позвали ещё кучу народу, чтобы потусить, а мне вольную не дали. Мама обещала прикрыть, чтобы после двенадцати к друзьям умотать. А ты? — Да, я тоже на домашнем. Дядя Федя, тётя Лена, я и Юлька, — в этот момент в груди у Хазина что-то предательски ёкнуло. — После курантов обещал заглянуть кореш мой, Игнат, салюты пойдем пускать, вот. — Аккуратнее там. — Чего? — переспросил Гром, будто не расслышал, а Петя лишь засопел, собирая с силами, чтобы сказать ему снова: — Говорю, смотри, чтоб руки не оторвало салютом твоим! Да и не только руки, — последнее вырвалось как-то само собой, от чего Хазин даже прикусил язык, зажав рот рукой. Но Игорь только легко рассмеялся, обещая, что будет предельно осторожен. Их разговор прервался вмешательством дядь Феди. Петя практически не разобрал ничего, кроме как «Юля там ждёт». Гром ответил что-то невнятное, а затем спустя мгновение хотел уже обратиться к Пете, но Хазин опередил: — Уже зовут? — Да, надо бежать. С Новым годом, Петь. — С Новым годом, — Петя старательно пытался убедить себя в том, что у него совершенно не появился комок в горле, когда на последнем слове уже раздались короткие гудки. Он не задавался вопросом, случайно связь прервалась раньше времени или нет, но внутри отчего-то закралось паршивое ощущение, что его поздравления были совсем не нужны Грому. «Я тоже на домашнем. Дядя Федя, тётя Лена, я и Юлька» — пронеслись в голове слова. Ну конечно. И сейчас, когда Юля его там заждалась, разговор с ним, Петей, быстренько сошёл на нет. И хоть в этом было странно признаваться, но Петя на мгновение пожалел, что они не остались все в Суворовском. Там между ними бы точно не стояла Юля, там бы не было этого мелкого, который испоганил Пете настрой и орал даже сейчас так, что он слышал в своей комнате, и там не довелось бы узнать, что родная мать абсолютно ничего не знает (или не помнит?) о его вкусах. Потому что есть отец, который важнее, и он на первом месте. Петя грустно усмехнулся, пообещав себе, что выдержит до двенадцати. А там свалит к пацанам и напьётся так, чтобы выбросить все непотребные мысли из головы.