Мало.

      Утро. Весы. Вода. — Юри, ты не хочешь позавтракать? — спрашивает Виктор. «Да.» — думает он. — Нет. — отвечает вслух. В руках кружка кофе, без сахара, без молока. Вкус отвратительный, горький, пробивает на тошноту, но по-другому не получается: надо исключить любые лишние калории, а в обмороки падать не хочется. Кофеин бодрит и не содержит калорий. Красота же, ну? — Ты уверен? — всё чаще в глазах Виктора читается обеспокоенность — Юри, ты же совсем скоро есть перестанешь, сколько можно? На завтрак кофе, в обед вода, на ужин овощи какие-нибудь и то совсем немного. Что происходит?! — на самом деле, Виктор совсем не тупой и как спортсмен, он уже кучу раз видел людей с расстройством пищевого поведения среди своих коллег, но от чего-то до конца отказывался верить в то, что это коснулось его любимого человека. — Вить, всё хорошо. Просто… Не хочется. «Просто я слишком жирный.» — Так заставь себя, что это такое вообще? — ему хотелось перейти на крик, но Виктор так боялся напугать Юри, что приходилось сдерживать себя изо всех сил. Боялся показать себя тираном, жестоким, нервным. Боялся ухудшения состояния Юри. — Я… Слушай… Давай потом, хорошо? Но потом так ничего и не случилось.       Прошло несколько недель и теперь уже не только Виктор заметил, что что-то не так. Юрий был одним из самых худых фигуристов и причиной тому природа. Он никогда не сидел на диетах, спокойно ел дедушкины пирожки и сохранял такой же вес. А Лилия, у которой тот успел пожить, подтвердила: действительно, ест и не толстеет. Таблетки не пьет, рвоту не вызывает. Но даже он, никогда не интересовавшийся темой диет, похудения и чьих-либо фигур — начал коситься на Кацуки с каким-то нездоровым интересом, на грани страха. — Эй, ты чего? — спросила Мила, когда Плисецкий уже как на десять минут залип на Кацуки, который, казалось бы, просто стоял около борта катка. — Слушай… Ничего не замечаешь?.. — Спросил он, не отрываясь от своего зрелища. — А что? Не знаю. — Посмотри на Юри. На его фигуру. Ноги, руки, живот. Воцарилась тишина и тут уж Юрий хотел было повернуться, чтобы посмотреть, не ушла ли Мила куда-то вдруг, (а она может) как она сказала: — Ну… Он похудел. — и голос её звучал очень тихо. Непривычно тихо. — Вот и я о том же… А на него это не похоже.       Дыхание сбивалось, одежда вспотела так, что можно было выжимать, как тряпку для мытья полов, горло саднило, ноги болели, в боку кололо, а в ушах стоял непрерывный звон. — Юри, — начал Виктор, протягивая Кацуки бутылку воды. — не прошло и часа. Может, тебе уже хватит? — Ты… О чём?.. — Прерывисто спросил Кацуки, пытаясь отдышаться. — А ты не видишь? Серьезно, ничего не замечаешь? О тебе уже люди шепчутся, в новостях пишут, что ты чем-то болен. Прекращай свою тупую диету. — Вить, всё хорошо, я в порядке. «Нет. Не в порядке. Помоги мне.»       Поздний вечер, Юри опять отказался есть, поссорился с Виктором и уже некоторое время плакал в ванной. Он снял с себя футболку, покрутился у зеркала. Ощупал руки, живот, ноги и вроде бы уже кости торчат, а всё как-то… Мало. Весы, холодные ноги, встающие на такое же, холодное стекло. Он потерял уже 17 килограмм, а всё как-то мало, недостаточно. «Жирный. Слишком жирный. Они все врут, я не могу быть худым, никогда им не был. Должно быть, они просто смеются надо мной.» — подумал Юри, сел на пол и опять заплакал. Он не учёл, что Виктор подошёл к двери, хотел извиниться, но потерял дар речи от увиденного.       Юри вернулся в спальню, лёг на кровать и попытался хотя бы сделать вид, что уже спит, ведь Виктор давно лежал там, отвернувшись лицом к стене. Юри так не узнает, что всё это время Виктор тоже тихо плакал, сожалел о том, что не заметил раньше и страшно боялся потерять Кацуки. Ведь Юри никогда не был для него «курицей, несущей золотые яйца», нет, Юри был для него кем-то большим, гораздо большим, чем просто любимым человеком. И боль от увиденного заглушить, казалось, невозможно. Он аккуратно повернулся к Юри, обнял, взял его за руки, прижатые к груди и в очередной раз ужаснулся от их худобы и холода. Он так и не уснул, всю ночь виня себя в происходящем, вслушиваясь в дыхание Юри и думая только о том, как бы его спасти.       Утро оказалось тяжелее ночи. Теперь было трудно понять, кому здесь хуже — Юри или Виктору? Они молчали. Кацуки снова заваривал кофе, а Виктор молча сопровождал все его действия взглядом красных, печальных глаз. Потом опять каток, тренировка. И снова Виктор смотрел на Кацуки. Как и Юрий. Как и все вокруг. В конце концов, терпение Плисецкого не выдержало. — Ви-и-иктор! — донеслось с другого конца катка и не успел Никофоров оглянуться, как Юрий тут же оказался рядом. Фея выросла. Теперь это тигр. Настоящий, красивый, грациозный, но быстрый и резкий, белый русский тигр. — Что за хрень тут вообще происходит? Господи, мне надоело на это смотреть! Никифоров слишком устал и не сразу понял, о чём идет речь. — Что? — То! Виктор, нам надо поговорить и желательно, подальше отсюда. — Юрий! У тебя тренировка ещё не закончена! — тут же возмутился Яков. — Плевать на эту тренировку, завтра отработаю! У Юрия, в отличие от Кацуки, действительно были силы на то, чтобы работать больше обычного и хорошо себя чувствовать. Хотя в последнее время, у Юри даже на это сил не хватало. — Я… Ладно. Пойдём. — Виктор чувствовал, что должен выговориться хоть кому-то.       Никифоров отправил Кацуки домой, а сам, сославшись на «какие-то важные дела» ушёл с Юрием в кофейню неподалёку. Ему думалось, что это не лучшее решение, ведь было очень страшно оставлять Кацуки одного, да и запах кофе уже порядком надоел. Он чувствовал его в своём доме чаще, чем что-либо ещё. — Так. — Плисецкий упал на диванчик, поставив на стол два «латте» с обезжиренным кокосовым молоком — Что происходит? Сначала Кацуки, теперь ты. Вы там что, раком вдруг заболели оба, я не пойму? — Нет. Я здоров. — А Юри? — Плисецкий чуть поднял бровь и было непонятно, то ли он просто хочет посплетничать, то ли действительно боялся чего-то. — А Юри… Наверное, нет. Плисецкий выпрямил спину, сложил руки на столе и не прекращал пялиться на Виктора, которому, казалось, не было никакого дела до происходящего вокруг. Он смотрел на пейзаж за окном непрерывно, хотя явного интереса в нём не читалось. Да и что там может интересовать? Машины, серый асфальт, дождь? Стало ясно: он смотрел не в окно, а внутрь себя. — Витя — Плисецкий пощёлкал пальцами около его носа — Ау, ты тут? Конечно же, Никифоров сразу отвлёкся и наконец-то взглянул на собеседника. — Да, конечно. Где же ещё? — Не знаю, может, в облаках витаешь. — Что ты хочешь от меня услышать? Юрий вздохнул. Этот разговор начал ему порядком надоедать. — Я хочу узнать, что у вас там происходит. — Честно тебе сказать? Или, что всё нормально? — Честно. Виктор замолчал. Посмотрел куда-то вниз, затем опять на окно, вздохнул… И наконец ответил. — Юри… Ничего не ест. Он постоянно мёрзнет, сильно похудел и ничего мне не рассказывает. Я вижу, что каждая тренировка дается ему с нечеловеческим трудом. Но… Я не понимаю, что с ним. Точнее, я думаю об этом, но так боюсь признать. — Твои догадки? — Плисецкий сделал глоток кофе, поморщился, отставил в сторону. — Фу, блин, ну и гадость же это ваше веганское молоко. — уж он-то точно никогда не любил диетические продукты. — Анорексия. Я перерыл все его вещи, слабительного не нашёл. А ещё мы круглые сутки вместе и я никогда не замечал, чтобы он вызвал у себя рвоту. Поэтому других вариантов нет. Ни булимия, ни что-либо ещё. Именно… Она. — Знаешь… За время учебы балетному искусству, я кучу раз видал таких девчонок. Я так и не смог их понять, да и вряд ли смогу когда-либо, но я точно знаю две вещи: он сто процентов не понимает, что вообще творит и как он выглядит. Он думает, что он слишком «жирный». Не толстый, не пухлый, а именно жирный, я постоянно слышал это от тех, у кого, казалось, кроме костей и нет-то ничего. И второе… Вить. — Да? — Тащи его к врачу. Срочно. Прям щас. Срываешься с места, едешь домой и силой тащишь Юри к психиатру. Всё равно он уже сильно ослаб, сопротивляться не сможет.       Конечно. Конечно же, Виктор понимал это. Он и сам прекрасно это знал. Но почему-то ничего не делал.       Всю дорогу до дома Никифоров провёл в размышлениях. Он даже не мог представить, как вообще можно начать этот разговор и, вроде бы, уже придумал даже, но оказалось, что Юри спит. Будить его не хотелось, было поздно, поэтому он решил, что они обсудят это утром. Как раз был выходной, торопиться, казалось, некуда. Они выспятся и на свежую голову обо всём поговорят.       Виктор проснулся раньше, чем Юри. Нашёл в интернете какой-то низкокалорийный рецепт блинов из овсянки без сахара, приготовил, заварил чай. К этому времени наконец встал и Юри. Взяв всё своё самообладание в руки, Виктор обнял Юри. — Доброе утро, солнышко моё. Как ты? — Я… В порядке. А что? Никифоров знал, что сейчас действовать надо мягко. И хотя совет Плисецкого то и дело манил осуществить его, он этого так и не сделал. — Ничего, просто хочу знать, как ты себя чувствуешь. Не хочешь позавтракать вместе? Прошу, хотя бы раз. Я даже специально, ради тебя нашёл рецепт… Там всего 150 калорий на порцию, не переживай. Юри с недоверием прищурился, но согласился. Ел он с неохотой, в поведении читалась тревога. — И всё же. Я видел, что вчера ты ушёл куда-то с Плисецким. И сейчас ведешь себя странно. Ты мне не изменяешь? — Юри отложил вилку, уставился на Виктора и стал ждать ответа. — Ну что ты, золото моё, ну как я могу тебе изменять? Ты же у меня такой замечательный, зачем мне это делать? — Не знаю. Просто… Странно это всё. Они промолчали какое-то время, Виктор понял, что издалека заходить, всё-таки, не умеет и решил пойти другим путём. — Юри. На самом деле, я хочу поговорить о тебе. Я заметил… Что ты изменился. Не только внешне, понимаешь? Конечно же, Кацуки напрягся, но ничего не сказал. — Я подумал, — продолжил Виктор — что с тобой что-то происходит. Я просто хочу сказать, что если тебя что-то тревожит — то ты всегда можешь поговорить со мной об этом. Ты же знаешь, я не буду осуждать тебя. Юри продолжал молчать. — Ну да, вспылил один раз, каюсь, но у меня уже нервы не выдерживают. Мне больно смотреть на твои мучения, я хочу помочь и только ты можешь дать понять мне, как лучше всего будет это сделать. Казалось, Кацуки уже никогда не заговорит вновь, ведь тишина стала ощущаться чем-то бесконечным и давящим. Но тут он наконец сказал: — Я… Не знаю. Я просто хочу немного похудеть, разве это проблема? Вы же сами настаивали на этом. Виктор опешил. — Юри! Мы настаивали на этом килограмм десять назад, но это — уже перебор! Хватит! Я видел твой вес и это уже не нормально. А я ведь даже не начал про тренировки и питание с тобой говорить! А с Юрием мы, как раз, говорили о тебе. Он тоже считает, что тебе пора заканчивать. — Конечно же, Виктор заметил удивление на лице Юри в этот момент. — Понимаешь? Юрий! Плисецкий! Да-да, тот самый, что задирал тебя больше всех! Кацуки понял, что отпираться уже бесполезно. — Но я не вижу этого. Ну, то есть… Не знаю… Я не вижу себя сильно худым. — Солнце, ты болен. Поэтому ты ничего не замечаешь. — Виктор нежно взял Юри за тощую руку — И мы, в данный момент, хотим тебе помочь. Но без твоего согласия ничего не выйдет, а если ты не согласишься — рискуешь потерять не только вес, но и карьеру, и здоровье и даже жизнь! Наконец, до Кацуки, кажется, начало что-то доходить. — И… Что теперь? — Пока не знаю. Сначала, нам нужно сходить к психиатру. Ты же… Согласен на это? С неохотой, почти шёптом, Юри сказал «да».