Впереди вечность

Икар особенно красив, когда возится с разработками. В такие моменты в нём просыпается дикая, невероятно прекрасная внутренняя энергия. Глаза загораются огнём, в движениях ощущается уверенность, и весь он сосредотачивается только на поставленной задаче, забывая и про время, и про сон, и про то, кем был до того, как начал работать над этой вещью. Герберту нравится наблюдать за ним, устроившись мышью на балке под сводами переоборудованной в лабораторию библиотеке. Он никогда не отвлекает Икара и вообще старается издавать поменьше звуков, напоминающих о своём присутствии. Молодой изобретатель всё ещё не до конца усвоил, что Герберту действительно не сложно подождать, пока он разберётся с очередным чудом инженерной мысли. Икар, зачем-то вбивший себе в голову, что Герберт полюбил его исключительно за то, каким он был в браслете, может испугаться и на всякий случай смахнуть со стола очередной механизм, безвозвратно ломая своё творение… Они уже это проходили. Несколько раз. Так что Герберт сидит тихо, наслаждаясь открывающимся видом: чёрная поверхность стола, залитая электрическим светом и заваленная какими-то непонятными деталями, чертежи, листы с расчётами… Кажется, недолгий роман с Альфредом всё-таки сделал виконта сапиосексуалом. Герберт, несмотря на всю свою начитанность, даже вообразить не может, как Икар разбирается со всем, что лежит перед ним. Может быть, дело в том, что самым новым книгам в библиотеке графа уже несколько веков, а Икар предпочитает пользоваться оборудованием современным, привезённым из этого-своего-Полиса. Они как-то были там вместе — летели несколько дней под покровом ночи, дни проводили в пещерах. Путешествие было увлекательным. Виконта впечатлил Купол, благодаря которому оба вампира могли не беспокоиться о солнечном свете, но в остальном Полис оказался для него слишком шумным. К тому же, это из-за системы управления Полиса Икар носил тот отвратительный медный браслет… Хорошо хоть не серебряный. Икар согласился с ним и окончательно перебрался в замок, лишь изредка путешествуя в родной город, чтобы передать созданное в руки коллег и получить новые заказы. Обращение многое в нём изменило: привило любовь к чёрному, научило получать наслаждение от одиночества, подарило возможность летать, не прибегая к ненадёжным механизмам вроде крыльев, благодаря которым он попал в замок в первый раз и, потеряв управление, насадился на шпиль… Герберт помнит, как стащил Икара с этого шпиля и тут же, на месте, обратил, не дожидаясь ни отцовского позволения, ни согласия умирающего изобретателя. Он ни разу не пожалел о своём решении. Икар, вначале, из-за браслета — слишком спокойный, сразу же покорил виконта тем, что не шарахался от него, как все предыдущие знакомые. Потом браслет спал, когда Герберт учил Икара обращаться мышью, и Герберт понял, что пропал окончательно. Эмоции, выплеснувшиеся из новообращённого в тот момент, его дикая творческая сторона, его искренность — тогда Герберт наконец осознал, что имел в виду отец, говоря о вечной любви. А Икар… Кажется, оценил. Понять изобретателя почти так же сложно, как и его разработки, которые — Герберт уже понял — всегда будут для него на первом месте. Икар сам боится этой стороны своей личности, сам пытается загнать её куда-то поглубже, чтобы виконту не причинять боль тем, что никогда не сможет полюбить его настолько же сильно. Именно поэтому всегда прерывается, стоит Герберту застать его в лаборатории. Именно поэтому ломает механизмы, чтобы желание вернуться к работе не отвлекало его. Только оно всё равно никуда не девается, и нет человека более несчастного, чем Икар в такие моменты. Виконт мечтает, чтобы изобретатель всё-таки однажды услышал и поверил, что Герберт и впрямь готов вечность смотреть, как Икар работает. Оттого, что именно во время работы он так красив, так уверен и так счастлив. А ещё — где-то в глубине своей древней души он хочет, чтобы однажды Икар попросил его о помощи в лаборатории. Позвал хотя бы вытирать пыль с микросхем или полировать очередную чёрную деталь. Герберт после часов скрытных наблюдений замечает, что именно эти два занятия изобретатель постоянно откладывает на потом. Герберт искренне хочет помогать ему, хотя и корыстная цель в этом тоже есть. Если Икар позовёт его помогать, виконт сможет увидеть его, увлечённого работой, вблизи, а не украдкой. Он, поднимая взгляд, сможет ласкать взглядом не только напряжённую спину и немного ссутуленные плечи, но и сосредоточенное лицо изобретателя, и разлёт ключиц, видных в вырезе обтягивающей футболки, и то, как плавно, не отвлекаясь от работы, он заправляет за ухо выбившиеся из хвоста пряди, и каждое движение будет как на ладони… У них впереди вся вечность мира, и Герберт уверен, что однажды мечта его сбудется. Однажды до Икара дойдёт, с каким благоговением виконт подсматривает за его работой, что он прекрасно понимает ту неумолимую силу, вынуждающую изобретателя продолжать исследования, что он не требует и никогда не потребует внимания к себе в ущерб работе… Когда этот день наступит, Икар станет немного другим, и ему будет гораздо легче. Герберт не торопит этот день. Он понимает, что всё это вовсе не просто, но виконт умеет ждать лучше, чем кто-либо в этом мире. На долю Икара выпало слишком многое. Он не рассказывает всё, но, кажется, он из-за своего изобретательства едва не устроил второй Апокалипсис. Герберт с содроганием вспоминает первый, от которого вампирам едва-едва удалось спастись самим и спасти деревню, служащую им источником пищи. Однако Икара, которого трясёт от чудовищных воспоминаний, виконт не винит вовсе. С высоты прожитых лет он отчётливо видит, что виновен не только и не столько Икар. Герберт однажды пытается это объяснить изобретателю, но тот, кажется, пока не готов слышать. Икар просит об этом больше не говорить, и Герберт замолкает. В конце концов, у них есть ещё много вещей, которыми можно заняться — начиная от водружения солнечных батарей, сделанных так, чтобы не портить облик замка, на башни, продолжая совместным ужином с графом и Сарой и заканчивая сексом. Всё это для Герберта в равной степени значимо и всё это действительно может подождать, пока Икар не закончит с очередным проектом… Изобретатель прилаживает очередную схему на законное место и с наслаждением поворачивается, пытаясь размять затёкшие мышцы, развязывает сиреневую — Гербертову — ленту, державшую волосы, потом долго возится, убирая инструменты. Зрелище, которое может показаться постороннему скучным, заставляет виконта искренне радоваться, что, будучи мышью, он не так громко дышит. Икар будто специально то перегибается через стол вместо того, чтобы его обойти, то опускается на колени, убирая паяльник в один из шкафчиков, то закусывает костяшки пальцев, пытаясь вспомнить, что ещё нужно сделать… Почти с самого обращения изобретатель меняет просторные хитоны на облегающие, не оставляющие простора для фантазии футболки и узкие штаны. В замке нет зеркал, и Икар, наверное, толком не представляет, как прекрасен. Хотя, может, и представляет… — Герберт! — зовёт он, безошибочно находя взглядом притаившегося на балке виконта. — Я знаю, что ты там сидишь. Пристыженный виконт почти пикирует к Икару, цепляется коготками за тонкую ткань футболки и устраивается на плече, немного сползая. В человеческий облик не хочется — придётся что-то отвечать изобретателю, а так можно просто молча подставляться под ласковые пальцы Икара. Герберт чувствует, как осторожно тот проводит по белой шёрстке, покрывающей спину, как ласково и бережно прикасается к сложенным крыльям. Герберт приоткрывает пасть и пищит от удовольствия. Пожалуй, только этим звуком и можно выразить всё то, что чувствует он к молодому вампиру. Икар всё равно тихонько извиняется, что засиделся слишком долго и заставил Герберта ждать, и, посмотрев на часы, сокрушается, что не уследил за временем и уже успело рассвести… Виконт расправляет одно крыло, цепляется коготками за футболку Икара и повисает у него на груди. — Ну прости пожалуйста, — начинает Икар, поглаживая Герберта по голове. — В следующий раз я… Герберт вздыхает. Давать изобретателю разбрасываться обещаниями — это уже бред. Коготки обращаются пальцами, стискивающими футболку изобретателя, человеческие ноги касаются пола. Икар смотрит на него с немым восхищением во взгляде, а после прикрывает глаза, давая увлечь себя в поцелуй. Одна из рук Герберта скользит вниз, оглаживая бок, и сжимает упругую задницу, второй виконт зарывается изобретателю в волосы. Сердце вампира пропускает удар, когда изобретатель отвечает на поцелуй. — Перестань извиняться, — просит Герберт, отрываясь от изобретателя. — У нас впереди вся вечность. Неужели ты думаешь, что мне сложно дожидаться тебя из лаборатории? — Но вся ночь, это… — щёк Икара касается очаровательный румянец. — Это действительно слишком долго. Мне очень стыдно, что я… Герберт не слушает, потому что Икар устраивает руку у него на груди, и это ощущается чертовски правильно. Виконт с трудом подавляет в себе желание прервать его монолог и только его ладонь накрывает своей, ласково поглаживая. — Я знаю, что ты следил за мной почти с самого начала. — Взгляд изобретателя немного плывёт, зрачки расширяются от нехитрых движений. — Спасибо, что не прерывал, мне, правда, очень хотелось доделать эту штуку, но почему… — Потому что ты очень красивый за работой, сладкий. — Герберт чуть сжимает его руку. — Я не мог оторваться… Он даже начинает пересказывать, какие именно ощущения изобретатель вызывал у него, но Икар, донельзя смущённый, просит его замолчать. Однако на этот раз Герберт его не слушает, и изобретателю приходится прибегнуть к запрещённым приёмам. Он через голову стаскивает футболку, наверняка специально напрягая те мышцы, которые для этой простой операции вовсе не нужны, и Герберт давится воздухом. Красавец. Настоящий красавец. После тощего Альфреда, который, справедливости ради, тоже был ничего, Икар кажется древнегреческим героем. Всё его тело расцвечено засосами. Если бы изобретатель захотел, от них бы на следующий день не осталось и следа, но он не хочет, и Герберт на пробу прикасается пальцами к одному из них — у самого ремня. У Икара в глазах вспыхивают озорные искорки — от воспоминаний. Икар стал таким далеко не сразу. Его пришлось долго приручать, но Герберт не жалеет о потраченном времени. Как можно, если наградой служит взгляд изобретателя, полный обожания, его восхитительно сложенное тело и сулящая наслаждения хитрая улыбка… Икар за время пребывания в замке будто бы раскрылся — смелее стал и свободнее, если это вообще было возможно. Герберт проводит по его рёбрам, оглаживает плечи. Им действительно некуда торопиться. Спешка только всё портит. У отца собственная библиотека на занимаемой им с Сарой половине замка, и эта им без надобности, а слуги… О, слуги не осмелятся, если захотят продолжать существование. Виконт расстёгивает чёрный шипастый ремешок, перетягивающий бицепс изобретателя. Любовь к подобным украшениям проснулась в Икаре относительно недавно: портупеи, ремешки вот эти, напульсники кожаные, которые по его чертежам делают в деревне специально для Икара. Кожа под ремешком немного влажная, чуть покрасневшая и очень чувствительная. Герберт знает по опыту, что Икар с ума сходит от ощущений, когда к этому месту прикасаются. Наверное, поэтому и носит их, затягивая чуть сильнее, чем положено. Провокатор. Герберт прикасается к солоноватой на вкус коже языком, немного давит, возвращая чувствительность. Икар от такого совсем податливым и мягким становится. Млеет. В библиотеке-лаборатории, как и везде в замке, довольно тепло, а значит, дрожь, проходящую по телу Икара, Герберт может смело записать на свой счёт. Икар расправляется с пуговицами на рубашке виконта, разводит её полы в стороны и тут же жмётся — кожа к коже. Изобретатель существенно проигрывает Герберту в росте и поэтому тут же запрокидывает голову, смотрит снизу вверх. Герберт легонько щёлкает его по удлинившемуся клыку, требуя убрать. Икар обожает целоваться, но иногда, в порыве эмоций, всё ещё забывает о необходимой предосторожности. Регенерация, разумеется, справится с какими-то царапинами, но всё же, так гораздо приятнее. Икар клыки прячет, но зубами всё равно прикусывает виконту нижнюю губу. Герберт скашивает глаза и натыкается взглядом на термос с кровью, с которым Икар зашёл в лабораторию. Естественно, забытый. Неудивительно, что жажда крови теперь мучает молодого вампира. Каких усилий ему стоит прятать клыки… Взгляд у Икара пьяный, не до конца отпущенное вдохновение добавляет его серо-голубым глазам какой-то особый блеск. Целуется он смазанно и торопливо, успевая, однако, ухватить Герберта за шею, не давая отстраниться. Изобретатель покрывает лицо любовника мелкими поцелуями, и виконт ему не препятствует. — Хотел бы я быть одним из твоих изобретений, — шепчет ему Герберт, усаживаясь на расчищенный стол и утягивая Икара к себе на колени. — Ты совершеннее их всех, — льстит изобретатель, толкая его в грудь и заставляя лечь. Стол огромный. Они оба уместятся на нём, и останется ещё свободное пространство. — У тебя всё впереди, душа моя. — Герберт замечает блеснувшее в глазах Икара удовольствие от этого обращения, а ведь он так долго привыкал… Руки Икара быстро — пуговица за пуговицей — расстёгивают рубашку виконта. На середине груди приходится остановиться — дальше расстёгивать мешает модный корсет. Икар уже несколько раз предлагал добавить туда молнию или магнитный замок, но некоторые вещи, включая свой любимый корсет «Лорд Байрон», виконт на усовершенствование отдавать отказывается. Даже Икару. Изобретатель, насколько позволяет конструкция корсета, отводит полы рубашки, прикасаясь к белоснежным плечам виконта губами, широко лижет ключицы, спускается к соскам, едва-едва выглядывающим из-под корсета. Не будь Герберт столь аккуратен при надевании корсета, соски бы непременно натирало… Но у него, в конце концов, за плечами несколько веков практики. — Разворачивайся, — требует изобретатель, слезая с его коленей, но оставаясь на столе. — Иначе я твои ленточки не развяжу… Ну почему, Герберт, ну зачем ты его носишь? Он так трогательно нетерпелив и так непонятлив… Это свойственно вампирам, не разменявшим и первое столетие. Сильнее, чем его торопливость, заводит только невероятная аккуратность с деталями Гербертова гардероба. Икар вряд ли понимает их ценность, но, заботясь о душевном состоянии виконта, ни разу даже пуговицы на его нарядах не оторвал. — Это полезно для осанки, — оправдывается Герберт, когда чувствует, как ловкие пальцы Икара проходятся вдоль его позвоночника и начинают распутывать узел из лент, разумеется — тоже сиреневых. — И придаёт талии восхитительную стройность… Икар, педантично выпутывающий ленты из петель, хмыкает. И, в отместку за издевательство над собой, ведёт по следам, оставленным на коже корсетом, вызывая в теле Герберта ощутимую дрожь. — Зачем тебе восхитительная стройность? Ты… Ты же прекрасен и без неё. Такой сильный, такой мощный, такой… Когда Икар приподнимается на коленях, чтобы прошептать это виконту на ухо, он прижимается к спине виконта всем своим удивительно сложенным телом, Герберту хочется взвыть: «Да чтобы соответствовать тебе, не отражающийся в зеркале ты болван…», но вместо этого он только прогибается в спине и поводит плечами, с наслаждением ощущая, как обретают чувствительность усталые от корсета мышцы. Судя по звуку, Икар давится вдохом. Он с какой-то нечеловеческой скоростью расправляется с оставшимися петлями и, отложив в сторону корсет, оказывается перед Гербертом, который с невинным видом продолжает расстёгивать рубашку. Ждал же, в конце концов, виконт, пока Икар закончит со своим проектом. Теперь настала его очередь ждать. Такая мстительность виконту несвойственна, но, в конце концов, в вечной жизни нужно успеть попробовать всё. Даже довести Икара до исступления, раздеваясь перед ним и не давая себя коснуться. — Дай я помогу… — просит изобретатель, но тут же получает шлепок по рукам и обиженно замолкает. Его колени разъезжаются на скользкой поверхности. Он мстительно упирается руками в стол между ног — так, чтобы Герберту не было видно, как отчётливо виднеется напряжённый член сквозь узкие штаны Икара. Изобретатель некоторое время честно смотрит в матовую поверхность стола… — Дорогой, так не пойдёт, смотри на меня… — требует Герберт, ласково приподнимая его голову за подбородок. Икар сглатывает. Герберт сам не до конца понимает, что делает. Увернувшись от попытки себя поцеловать, он жестом велит изобретателю сидеть на месте. Он слышал о подобных развлечениях среди людей, как-то вместе с отцом в одном из бродячих цирков заглянул в палатку, где грудастая женщина танцевала, попутно обнажаясь для толпы мужланов, но тогда ещё юного виконта это не впечатлило… Герберт не спеша расстёгивает оставшиеся пуговицы, невесомый сиреневый атлас скользит по расправленным плечам, плавно стекает на стол. Виконт обучен парным танцам. Однажды он обязательно заинтересует Икара этим искусством и наконец-то найдёт себе достойного партнёра для бала, но речь сейчас не об этом. Герберт вспоминает, как надлежит держать себя в танце, как двигаться, привлекая к себе внимание не только партнёра, покорного его рукам, но и всего зала. О, он мастер в этом… Когда с рубашкой покончено, Герберт избавляется от бриджей, умудряясь, к собственному удивлению, и это сделать грациозно. Вельвет, в противовес блестящему атласу, по коже не скользит, но в свете всё ещё непривычного Герберту электричества великолепно драпируется, пока виконт медленно его стягивает с себя. Икар, очевидно, покорён. Его дыхание сбивается, скулы розовеют, и к сведённым на столе рукам, всё ещё прикрывающим промежность, он прижимается изо всех сил. Какое наивное жульничество… Герберт, оставшись обнажённым и не чувствуя ни малейшего стеснения, плавно придвигается к нему и, перехватывая изобретателя за запястья, разводит его руки в стороны. — У нас впереди вся вечность, родной, — шепчет ему в губы Герберт, тут же увлекая его в нежный, едва ли не целомудренный поцелуй. — Я столько не выдержу, — почти стонет Икар, очаровательно возбуждённый и уязвимый теперь. — Герберт, ну пожалуйста… Кто в силах сопротивляться подобной просьбе? Разве что каменные горгульи с руин заброшенной церкви, а к ним Герберт себя не относит. Он помогает Икару избавиться от последней мешающей детали гардероба и тут же обхватывает ладонью член изобретателя, прижимающийся к напряжённому животу. Икар едва не вскрикивает от наслаждения, однако Герберт ведёт по его плоти всё так же невыносимо медленно, не давая возможности сорваться в столь любимый изобретателем рваный и быстрый темп, от которого оба кончают постыдно быстро. Икар пытается толкнуться ему в руку, но Герберт удерживает его за бедро. — Сегодня я веду. — Герберт смотрит на то, как тяжело вздымается и опадает грудь Икара. — Если ты не против… — Я н-не против. — Слова никогда не были сильной стороной изобретателя, теперь они вообще даются ему с трудом. — Только, Герберт, пожалуйста… — Тщ-щ… Герберт знает, что Икар терпеть не может, когда его затыкают поцелуем, но иногда других способов просто нет. Изобретатель покорно расслабляется в руках виконта — мягкий, податливый, позволяющий… И всё же внимательные блестящие глаза Икара беспокойно следят за каждым движением виконта, выдавая никуда не девшееся нетерпение. Герберт придвигается к нему вплотную, позволяя их членам соприкоснуться. Оставив бедро Икара в покое, он оглаживает ягодицу изобретателя и слегка обводит пальцами края входа, ещё не проникая, а только дразня. Виконт чувствует, как молодой вампир пытается расслабиться, чтобы пропустить в себя пальцы виконта, но тот не поддаётся на столь явную провокацию. Плевать, что раны вампиров заживают за секунду. — Где у тебя смазка на этот раз? — интересуется Герберт почти светским тоном, как о погоде, убирая от Икара руки. — Второй ящик, сверху. — Изобретатель, явно не обрадовавшийся передышке, откидывается на стол, ёрзает, пытаясь поудобнее устроиться на твёрдой поверхности. Герберт свешивается со стола и действительно находит смазку на указанном месте. Бело-жёлтая упаковка, как и на всём, привезённом Икаром из Полиса. У правительства какой-то скрытый фетиш на эти цвета. Всё время, пока виконт возится с упаковкой, изобретатель следит за ним — Герберт чувствует его взгляд на своём теле, взгляд светлых, помутневших от желания глаз… В Икара всё ещё с лёгкостью погружаются два пальца. Доказательство принадлежности. Зверь внутри Герберта довольно урчит. Правда, что за зверь — непонятно: не мышь же летучая, в самом деле. Наблюдая за распластанным на столе Икаром, скользя в нём пальцами, Герберт чувствует, как впадает в какое-то странное медитативное состояние, подобное трансу. Ритмичные движения, красивый мужчина перед ним, который от движений Герберта всё больше и больше теряет контроль над собой. Икар то сжимает, то разжимает кулаки, кусает губы. Лежать на твёрдом столе ему не слишком удобно, и он то и дело поворачивает голову, стремясь выбрать положение, в котором шея не будет затекать. Золотые кудри блестят в электрическом свете, переливаются и шуршат при каждом движении, на висках выступает испарина. О собственном возбуждении виконт почти забывает, хотя оно никуда не исчезает. Герберт прекрасно осведомлён о том, что Икар без прикосновения к члену ни за что не кончит. Виконт мог бы, конечно, поставить себе подобную цель или терзать себя беспочвенными сомнениями, что изобретателю с ним недостаточно хорошо… Он этого не делает. Разве не достаточно подтверждений теперь? — Гер-р… — Икар произносит это совсем тихо, как-то на вдохе, непроизвольно сокращая имя. — Пожалуйста. Герберта от этого прозвища перетряхивает, выбрасывает из транса. Слишком красиво, слишком приятно. Слишком тепло от этого в давно мёртвом сердце. Он даже не сразу понимает, чего именно хочет от него Икар: — Сейчас, мой хороший… Икар ещё одного «сейчас» не выдерживает. Он с неожиданной для своего состояния бодростью садится, разводя ноги настолько, насколько может, и пододвигается ближе к Герберту. Виконт направляет в него член и коротко целует во влажный лоб, когда изобретатель начинает дрожать, привыкая к ощущению заполненности. Герберту не сложно представить, насколько Икар сейчас чувствительный внутри. Насколько тяжело ему даже просто находиться в одном статичном положении. В уголках глаз изобретателя скапливаются слёзы, и виконт не спеша, на пробу, двигается. Икар, дёрнувшись, утыкается ему в плечо, прижимаясь всем напряжённым телом. И только спустя несколько долгих секунд позволяет двинуться в себе снова, и снова, и снова… Изобретатель, не поднимая головы, наощупь вплетает пальцы Герберту в волосы, царапает короткими ногтями спину. Его рваное дыхание греет кожу виконту. Нужно ссадить его с коленей, снова опустить на стол. Проще опрокинуть. Икар, ударившись о стол лопатками, шипит от боли и тут же, резко запрокинув голову, бьётся о чёрную блестящую поверхность — слишком нужно, слишком хорошо в этот момент ощущаются движения Герберта. Виконт, не глядя, нащупывает рукой свою рубашку, подсовывает под шею Икару. Тот, воспользовавшись тем, как близко наклонился Герберт, ловит его губы, обнимает за шею руками и принимается покрывать лицо мелкими торопливыми поцелуями, одновременно стараясь притереться поближе. Так, чтобы каждый толчок ощущался ярче. — Быстрее… — требует Икар едва слышно и тут же срывается на неприлично громкий стон, отражающийся от сводов старинной библиотеки. Он привык своего добиваться, и этот раз — не исключение. Молодой, бесконечно юный, в сравнении с Гербертом, вампир восхищает виконта так сильно, как не способен никто. Распалённое поблёскивающее от пота тело, которое податливо принимает в себя член Герберта, закушенные удлинившимися от удовольствия клыками губы… Виконт выдерживает в таком темпе недолго. Он кончает с гортанным хрипом, и ему до искр перед глазами хорошо. Проходит несколько секунд, прежде чем он обнаруживает в себе способность двигаться. Виконт крепко обхватывает член Икара рукой и в несколько резких и сильных движений доводит его до оргазма. Герберт аккуратно выходит из любовника, оставляя его приходить в себя. Оглядывается в поисках рубашки, но вспоминает, что та у Икара под головой. Соображать после такого секса ему удаётся с трудом. Изобретатель — тот и вовсе прикрывает глаза, улыбаясь какой-то немного сумасшедшей улыбкой, явно намереваясь уснуть. — Можно я возьму твою футболку? — просит Герберт, завязывая на себе штаны. — Валяй. — Икар всё-таки глаза приоткрывает. — Только не порви. Герберт хмыкает. Футболка действительно ему мала — слишком коротка и немного сковывает дыхание. Икар, до того — совсем разомлевший, смотрит с явным интересом. На второй раунд их сейчас вряд ли хватит, но, судя по взгляду, изобретатель какую-то пометку себе оставляет. Виконту известно, что он никогда не займёт в сердце изобретателя больше места, чем его гаджеты, проекты и полёты, но… Это неважно, когда Икар смотрит так. Герберту, познавшему вечную любовь, достаточно просто знать, что это взаимно.