Но я его тень нарисую по памяти снова хоть тысячу раз

Потом, спустя время, Дилюк вспоминал, как они прошли через это – первые дни, неделю, месяцы. Терпенья у Дилюка никогда не было слишком много, зато упрямства было в достатке. И он упрямо ждал, когда Кэйа поверит. А Кэйа не верил долго, и Дилюку казалось, что они вернулись в то время, когда Кэйа только-только попал в дом Рагнвиндров, худой, испуганный, молчаливый мальчик, и Дилюк, как старший, как будущий хозяин дома, прикладывал все усилия, чтобы подружиться, растормошить и каждую неуверенную улыбку считал своей победой. Ничего общего, сказал бы кто-то, смотря на Кэйю, вот же он, по-прежнему великолепный, блистательный капитан ордена, уверенный в себе, остроумный и с такой ослепительной улыбкой… Но Дилюк видел глубже, теперь он позволял себе смотреть глубже, не разучился видеть, что Кэйа все еще ходит по дому недоверчиво, не позволяя себе поверить, принять, что его не выгонят снова. Это было больно, но Дилюк всегда был упрямым, поэтому он не говорил ничего. Кэйа улыбается, острит, кружит в шутливом танце не всерьез ругающую его Аделинду, привычно флиртует с горничными, а этот флирт, как обычно, не значит абсолютно ничего. Но не улыбается искренне, и разговоры за ужином похожи на светские беседы. Его комната снова открыта, ключ – только у Кэйи и, естественно, Аделинды. Дилюк не входит туда, не спросив разрешения, но замечает, что почти ничего не изменилось. Не то чтобы он посещал комнату Кэйи раньше, нет, он предпочитал просто игнорировать эту дверь, но помнил, как она выглядела, и сейчас выглядит почти так же. В этой комнате слишком много от юного Кэйи и почти ничего от Кэйи сейчас. Кэйа не привозит свои вещи, сменная одежда, да самое необходимое, и то, даже расческу принесла Аделинда, та, которой пользуется Кэйа лежит в его мондштадской комнате. Кэйа пытается не врастать снова в этот дом корнями, старается держаться на расстоянии все первое время. И пусть он читает книги, но это книги из отцовской библиотеки, которые он, не дочитав, не оставив закладки, просто запомнив станицу, всегда ставит на место. Если ему нужен срочно письменный набор, он легко просит у Дилюка одолжить перо и чернильницу, но не заводит свою. Он шутливо спрашивает разрешения взять в погребе бутылку вина, но не спускается туда, не получив согласие. Он утром расчесывает Дилюку волосы, и мимоходом бросает «я переночую сегодня в городе», и Дилюк кивает, «да, я предупрежу насчет ужина», но сердце колет тонкой иглой воспоминание о проливном дожде, траве, покрытой коркой инея и собственных словах о том, чтобы Кэйа никогда не вздумал возвращаться. И спина, поникшие плечи, медленные шаги в темноту, прочь от света из окон, от тепла из распахнутой двери. Кэйа сбегает в орден, на многодневные вылазки, просто в город, и Дилюк только кивает «да, конечно». Больно, но Дилюк упрямее этого. И однажды Дилюк просит его снять повязку, и Кэйа, до этого разнеженный, расслабленный, тянущийся за новыми поцелуями у него в руках, замирает. Улыбается фальшиво, нервно, молчит, а Дилюк ждет ответа, и в конце концов, Кэйа стягивает повязку, не сразу решаясь открыть глаза. Дилюк берет его лицо в ладони, целует веки, ресницы, губы, шею, до тех пор, пока Кэйа не забывает о повязке, пока не впивается пальцами, ногтями, в его плечи, пока не шепчет его имя, пока не кричит его имя, под нереальным углом прогнувшись в пояснице, и засыпает так и не надев повязку обратно. Утром Кэйа просыпается первым, и Дилюк видит его уже привычно одетым, но в следующий вечер он сам снимает повязку и кладет у кровати, оборачивается, весь подобравшийся, словно ждет удара, словно бросает вызов, и Дилюк чуть не улыбается, настолько явно в его улыбке сквозит: «Ну как теперь? Без возбуждения, без магии момента? Что теперь?», он словно ждет, что его ударят, пусть не мечом, не кулаком в лицо, но – словами, действием, что Дилюк отведет взгляд или попросит снова надеть повязку, и, осознав это, Дилюк уже не хочет улыбаться. Он распускает ленту на волосах, с блаженной улыбкой жмурится, массируя уставшую кожу головы, и бросает ленту рядом с повязкой. Просто вещь, с которой неудобно спать. И Кэйа начинает снимать повязку перед сном. А потом забывает вернуть книгу на полку. А потом приносит свою книгу и бросает ее на кресле. А потом Дилюк обнаруживает на своем столе стопку документов, никак не относящихся к винодельческому бизнесу, зато явно относящихся к делам ордена. А потом в комнате Кэйи появляется всякое барахло – книги, нелепые побрякушки, которые он носит, разбросанные записи, внезапно – кинжал Розарии, и предсказуемо – рисунки Кли. А потом… А потом Кэйа сидит на ковре у камина, убеждая, что так гораздо удобнее, но ему так и не удалось уговорить Дилюка к нему присоединиться. Возможно, потому что Дилюк видел коварный блеск в его взгляде, и не был уверен, что никто не заглянет в комнату даже поздно вечером, а этот взгляд обещал слишком многое, причем явно непредназначенное для чужих глаз. Так что Дилюк пытается читать, сидя в кресле, пока Кэйа расслабленно пьет вино и, время от времени, как огромный кот, потирается щекой о его бедро. – У нас мало людей, а я слышал, что Орден Бездны что-то замышляет к северу от города. Хотелось бы проверить, но есть и другие сообщения, Эмбер видела, что зачищенный пару дней назад лагерь снова представляет угрозу. Дилюк опускает руку, окончательно отвлекаясь от книги, и перебирает волосы Кэйи, тот довольно жмурится. – Хорошо. Дай мне точные координаты, я проверю. Кэйа улыбается. – Спасибо. Не хотелось беспокоить Джинн, она снова выглядит усталой. Люблю тебя. Дилюк на полсекунды задерживает дыхание и отвечает ровным, спокойным голосом. – И я тебя. Кэйа улыбается, искренне, ласково, с тем странным восхищением, от которого у Дилюка иногда болит в груди, и отпивает вино, а Дилюк, присмотревшись, угадывает бутылку, которую хотел отложить для гостей из Ли Юэ, но Кэйа взял, не спрашивая, и все кажется наконец-то правильным. Их ждут не только солнечные дни, будут новые испытания, и когда-нибудь придет новая буря, и будут выборы, решающие все, и, возможно, новые потери, но сейчас это не важно. И даже верится, что они со всем справятся. А пока… Губы Кэйи на вкус– сладкое вино, и Дилюк мимоходом думает, что придется подобрать новый, настолько же хороший подарок для гостей из Гавани, этот подошел бы идеально. Но совсем не жалко. Кэйе он тоже чудесно идет.