Like Love, The Archers Are Blind

Знакомое потрескивание ревности разгорается добела, когда Пол видит, как они неторопливо выходят за дверь в сырую холодную ночь. В клубе гремит рок-н-ролл, пинты, наполненные до краев, небрежно передаются по кругу, и прямо в чреве всего этого головокружительного хаоса он стоит с двумя бутылками пива, зажатыми за горлышки в кулаках, наблюдая, как дверь качается на петлях и в конце концов закрывается. Как будто что-то важное было замазано черным, и медово-теплый гул его опьянения перерастает в абсолютную трезвость. Прохладный конденсат бутылок, стекающий по его пальцам, прилив тепла за грудной клеткой. Трепещущее, пламенное искушение пойти за ними, леденящее знание того, что Джон не захочет, чтобы он был там. Бросив последний горький взгляд, он ищет утешения со своими двумя новыми друзьями, допивая бледно-золотые напитки и постукивая кончиками пальцев в такт музыке. Поначалу Гамбург был чем-то вроде жесткой эротической фантазии. Опасное очарование неоновых вывесок и полный отказ от строгой морали наполняли их энергией. И не то чтобы это чувство исчезло полностью, но состояние этого города иногда действует на нервы. Проститутки с мертвыми глазами на углах улиц, посетители клубов, беспечно перешагивающие через бездомных, лежащих в отключке на тротуаре с пустыми бутылками из-под спиртного, спрятанными под их изодранными пальто. Иногда ему действительно кажется, что он ступает по руинам человечества. Он надеется, что до него не доберется эта печаль. Он хочет, чтобы рок-н-ролл, отличный смех и их группа были величайшими в Гамбурге. И чтобы Джон отбросил свою одержимость Сатклиффом. ~ Стюарт бездельничает на грязном матрасе на нижней койке в их импровизированной спальне в подсобке кинотеатра, а Джон роется в своей сумке, разбрасывая при этом остальную одежду. Пол свернулся калачиком, повернувшись к ним спиной, его глаза закрыты, потому что голова раскалывается от сильной боли. Должно быть, это из-за Прелудина, который он проглотил перед их последним выступлением. Мягкие звуки, издаваемые Стюартом, делающим наброски углем, кажется, раздражают его слух больше, чем что-либо другое. Шуршание страниц сводит его с ума, заставляет съеживаться и вздрагивать. Он переворачивается, приподнимается на локтях и смотрит на парней обвиняющим взглядом. На полу у ног Стюарта портрет Джона, кольцо из пятна от пивной бутылки, смотрится как нимб вокруг его лица, наполовину пересекая длинный нос. Кажется, он наблюдает за Полом, пока сам Джон продолжает свои поиски, отвернувшись от него. — У кого-нибудь есть запасная резинка? Не могу доверять этому нацистскому пластику, — хитро ухмыляется Джон, когда встает и смотрит на Пола. — У английского джентльмена они всегда есть в наличии, Джон, — с усмешкой размышляет Стюарт, не отрываясь от своей работы. — Умно, — расплывается в сияющей улыбке Джон, отбрасывая джинсы Пита в сторону и, прищурившись, осматривает пол. Пол ловит себя на том, что пытается что-то сказать, но все, что хотя бы отдаленно остроумное или достойное ускользает, когда Джон внезапно смотрит на него и с любопытством наклоняет голову. — Кажется, мне придется обойтись без него, — говорит он, и вибрации его сонного рокочущего голоса отдаются в груди Пола. Он замирает, просто осматривая его с ног до головы в течение долгого времени, прежде чем схватить свою кожаную куртку, которая висела на верхних перилах двухъярусной кровати, и накинуть ее на плечи. — Ты уже уходишь? — спрашивает Стюарт, на этот раз поднимая глаза, когда Джон направляется к двери. — Я умираю с голоду. Нужно наполнить мой желудок чем-то, кроме алкоголя или таблеток, — отвечает он, бросая взгляд через плечо на Пола. — Так ты идешь? Он тут же оживляется, легкий трепет пронзает его, когда он молча тянется за своей курткой, опускает ноги с кровати и следует за своим другом, испытывая чувство удовлетворения и облегчения, когда пинком закрывает за собой дверь, оставляя Стюарта позади. ~ Бас-гитара, во всей своей сияющей красе, находится в руках Стюарта, когда он перебирает струны своими бледными тонкими пальцами. Скрытый поток неуклюжего шума приводит Пола в бешенство, он проводит языком по зубам, наблюдая за басистом, сплетничающим с Джоном на другом конце сцены. Он измотан и возбужден одновременно, покрыт тонкой пленкой пота. Он чувствует, что его трясет, и он не знает, из-за чего именно, просто надеется, что сможет еще недолго продержаться на ногах, пока ему не удастся рухнуть на что-нибудь мягкое. Публика, кажется, тоже была из крайности в крайность, от усталых рабочих и матросов до энергичных девушек в коротких платьях, танцующих с долговязыми немецкими парнями, пока Джордж играет длинное импровизированное соло, которое избавит их от необходимости полностью срывать свои голоса после многочасового пения. В клубе все огни направлены на них, белые и обжигающие глаза так, что он не думает, что когда-нибудь привыкнет. Он поворачивается, чтобы посмотреть, что делает Джон, и смеется, когда обнаруживает, что тот начал выплясывать, как горилла, издавая соответствующие звуки и корча смешные гримасы. Если бы только у него была камера Майка. Хотя он не думает, что фотография когда-либо сможет воздать должное Джону. Его просто нужно видеть. Увидеть своими глазами, чтобы поверить, думает он с улыбкой. Джон прыгает по сцене, вызывая смех и одобрительные возгласы публики. Когда он сгибает колени, его кожаные штаны натягиваются на бедрах, и взгляд Пола задерживается на них на какое-то мутное мгновение, прежде чем он может снова обратить внимание на последовательность аккордов, когда песня подходит к концу. — Спасибо, спасибо, — Джон небрежно изображает Элвиса и кланяется. — Было приятно, но теперь мы, черт возьми, отправляемся спать! С этими словами они все удаляются со сцены, а Пол направляется прямиком в мужской туалет, чтобы плеснуть холодной водой на лицо и вымыть дешевым мылом руки и подмышки, чтобы избавиться от липкого ощущения пота, которое он предпочел бы не брать с собой в постель. Как бы ни было уныло мыться в раковинах, в то время как посетители кинотеатра выстраиваются в очередь, чтобы облегчить свои мочевые пузыри, он находит утешение в том, что это поможет им двигаться дальше. Больше опыта, лучше выступления. Стон сантехники и грязь на зеркале не так уж плохи, пока сладкое обещание успеха остается на переднем плане его сознания. Джордж входит в туалет как раз в тот момент, когда он натягивает рубашку через голову и бросает промокшие бумажные полотенца в переполненное ведро под раковиной. — Я думал, ты будешь с Джоном, — комментирует он сквозь зевок, подходя к писсуарам. Пол вспыхивает от смущения, притворяясь беспечным, рассматривая свое лицо в зеркале, проводя кончиками пальцев по темным кругам под глазами. — Нет, я измотан. Пойду спать, — вздыхает он. — Он пьет со Стью? Джордж утвердительно хмыкает: — Если они собираются с кем-то трахаться, я просто надеюсь, что они не припрутся в нашу комнату. Не хочу слышать их кряхтение, пока пытаюсь заснуть. Чувство, раскаленное докрасна и смутное, поднимается из глубины его груди к горлу, и он не может выдавить из себя ни одной случайной фразы, поэтому останавливается на сонном взмахе руки и выходит из комнаты. Он проскальзывает в свою кровать, положив голову на небольшую стопку своего белья, слова Джорджа лениво крутятся в его голове. Это похоже на вращение пластинки, грани его голоса немного расплывчатые, но в остальном совершенно четкие. А последствия — тем более. Смутные вспышки Джона и Стюарта, спотыкающихся в дверном проеме с девушками под мышкой, забирающихся на свои койки и приступающих к делу, проносятся в его ноющем черепе. Комната погрузилась в темно-синий мрак, их бледные потные спины шевелились под дешевыми одеялами. Джон пыхтит и стонет, когда тонкие пальцы скользят по его позвоночнику… Пол облизывает губы и пытается заглушить внезапный взрыв женских голосов на соседней койке собственным ровным дыханием, отгоняя непристойные мысли. ~ В кафе Гарольда им подают тарелки с жирной пищей во второй половине дня, когда они наконец просыпаются. Пол зажат между окном и Джоном, Стюарт сидит напротив него и болтает с Джорджем о тексте песни, к которой они планируют выучить аккорды. Джон толкает его локтем в ребра, хотя и не грубо, и спрашивает: — Ты сразу пошел спать прошлой ночью? — Да. Лег пораньше, — Пол ковыряет несколько оставшихся фасолин на своей тарелке, чувствуя легкое облегчение от того, что Джон не совсем забыл о нем. — Слабак, — поддразнивает Джон, отправляя в рот кусочек тоста без масла. — Я неслабо попыхтел над этой девчонкой, которая отказала Питу. — Она мне не отказывала, — вмешивается барабанщик и, нахмурившись, поднимает вилку в знак протеста. — Я с самого начала не пытался ее склеить! Я нацелился на ее подругу в синем платье. Джон громко постукивает вилкой по тарелке, чтобы заглушить барабанщика, заставляя Пола хихикать, несмотря на острую боль, вызванную шумом. — Она знает всего три слова по-английски… — начинает Джон, прежде чем Пол его перебивает. — Надеюсь, это было «Свали нахер, придурок», — хихикает он, когда Джон слегка толкает его, подталкивая ближе к окну, не обращая внимания, что бок Джона остается рядом. Он никогда не возражает против этого. — Может быть, так и было, — смеется Стюарт. — У тебя с ней ничего не вышло, не так ли? Джон берет размокший кусок хлеба и бросает в него, смеясь, когда он отскакивает от его носа и падает на тарелку. — Мне не нужно подкупать фрейлин каракулями на салфетках, чтобы затащить их в постель, приятель. — Ага, ты просто сразу переходишь к попрошайничеству, — встревает Джордж, ослепительно улыбаясь, когда Джон отщипывает кусок колбасы с тарелки Пита и швыряет ее Джорджу в лицо. — Эй! Я оставлял ее на потом, — скулит Пит, отталкивая руку Джона от своей тарелки. — Не волнуйся, моей колбаски хватит на двоих, — нахально шутит Джон. — Правда, Ольга? Ольга, официантка средних лет с постоянным равнодушным выражением на усталом лице, не отвечает, ставя их пустые тарелки на свой поднос. Уголки ее губ остаются опущенными, когда другие парни смеются, а веки прикрытыми над серыми глазами, когда Джон наигранно хлопает ресницами, глядя на нее. Пит только качает головой, закрывая ладонью глаза. — Колбаска будет кровяной, если ты не замолчишь, — замечает Пол, заставляя Джона рассмеяться, прижимаясь ближе к его плечу. На мгновение его костяшки пальцев слегка коснулись бедра Пола. Пит выбирается из-за стола, вытягивая руки перед собой: — Ну, ладно, я пошел. Посмотрю, как другая группа играет в «Кайзере». Джордж бросает взгляд на часы на стене и решает присоединиться к нему, махнув рукой на прощание, даже если Пол единственный, кто удосуживается ответить. — Три крутых кота, — напевает Стюарт, его мысли блуждают где-то далеко, пока он допивает остатки воды из мутного стакана. Пол чувствует укол страха в животе от перспективы стать третьим лишним в дружбе Джона и Стюарта. Он знает, что будет ненавидеть, когда его отталкивают и игнорируют. Он притворяется заинтересованным, когда художник начинает рассказывать о каком-то авторе, о котором они с Джоном узнали от Рода. То, что между Джоном и Стюартом, он, вероятно, никогда не поймет должным образом, похоже, в их пузыре есть место только для двоих. Он остается рядом, потому что иногда появляются маленькие проблески. Частички Джона, которые он упустил бы в противном случае. Моменты, когда только они, вещи, которые только они могли понять. Он дорожит всем этим, как будто это может внезапно закончиться, как захлопывающаяся книга. — В нескольких улицах отсюда есть кинотеатр, где показывают фильмы на английском, — нарушает молчание Стюарт. — Может, сходим посмотрим, есть ли там что-нибудь стоящее. Джон сияет, как будто это лучшее, что он слышал за неделю. ~ Им удается ввалиться в маленький кинотеатр к самому началу «Тюремного рока», к большому неудовольствию пары туристов, сидящих в нескольких рядах перед ними. В зале темно и пыльно, звук дребезжащий и потрескивающий, когда внезапно усиливается шум, но Пол все равно чувствует себя сейчас по-настоящему дома. Он знает, что Джон чувствует то же самое, когда смотрит на него, как тот сияет, когда свет от экрана отражается и освещает его, как прожектор. Он практически вибрирует от радости, Пол это чувствует. Он ощущает, как тот светится на определенных фрагментах диалога. Видит, как он беззвучно повторяет слова, слегка покачиваясь в своем кресле. И Полу приходится подавить расплывающуюся улыбку, такую теплую и милую от того, как беззастенчиво радуется его лучший друг. Еще в Ливерпуле они ходили на двойные свидания с Дот и Син. Он отчетливо помнит, как во время какой-то глупой романтической картины, как ему кажется, Джон откинулся на спинку сиденья, чтобы посмотреть поверх голов девушек, и скорчил ему гримасу. Пол поджал губы, чтобы не захихикать, поерзал на сидении и обнял Дот за плечи, чтобы притянуть ее ближе, просто чтобы чем-то занять руки. Позже, через несколько минут, он вспоминает тихие влажные звуки поцелуев другой пары, как он перевел взгляд, когда откинулся на спинку сидения, чтобы мельком увидеть их. Джон с закрытыми глазами, скользит ладонью по рубашке Син, пока они прижимаются все ближе и ближе друг к другу. Его желудок сжался, чувствуя себя напряженным и безумным без особой причины. Он вытянул руку, чтобы притянуть Дот ближе, почувствовать ее губы на своем воротнике. Ее рука на его бедре, медленно скользила все выше и выше. Его разум был полон киношного жужжащего света, Джон что-то бормотал, пока музыка нарастала в зале. В то время он казался таким невероятно громким, как будто у него в ушах будет звенеть еще несколько дней. Он откинулся на спинку кресла так глубоко, как только мог, и лениво повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джон смотрит прямо на него. Теплое прикосновение предплечья Джона к его руке исчезает, когда он наклоняется влево, чтобы прошептать что-то на ухо Стью. Это царапает оголенный нерв, заставляет его убрать руку из промежутка между ними и положить ее себе на талию. Он понимает, как женственно выглядит в таком положении, и быстро поправляется. Кожа куртки Джона слегка шуршит, когда он меняет позу, и Полу так хочется посмотреть на него, но он чувствует, что это было бы неправильно. Он всегда слишком много смотрит на Джона. Он слышит бормотание, отчетливую насмешку Леннона, а затем хихиканье от них двоих, и тот самый нож, что торчит в центре его груди с тех пор, как впервые появился Стюарт, поворачивается, и ему почти приходится сжимать пальцы в кулаки, чтобы сдержать напряжение. Его челюсти крепко сжимаются вокруг языка так, как, вероятно, не может Джон. Не в состоянии сосредоточиться на фильме, радость высасывается из него теперь, когда Джон практически полностью повернулся к нему спиной, его разум возвращается к багровому воспоминанию о его руке, скользящей по нежной коже бедра Дот, о возбуждении, горящем у него на коленях. Чуть поодаль сдержанное рычание Джона заставило Пола вздрогнуть, лишив его разума настолько, чтобы снова поднять глаза, только чтобы ощутить горькое разочарование, когда все, что он мог видеть, были светлые волосы Син. Секс находится на каждом углу улицы, спрятан в каждом переулке и скрыт каждой тенью, в которую не проникают неоновые огни. И, может быть, именно это бесит его больше всего, ведь сейчас он наполовину возбужден и жаждет хорошей разрядки. Его ноги затекли, ступни налились свинцом, но он не хочет идти в ближайшую кабинку, чтобы подрочить. Это было бы просто жалко. Но все же он чувствует себя возбужденно и беспокойно. Сгорает на месте, и шепот Джона только усугубляют ситуацию. Он хочет наброситься на него, заставить его заткнуться. Но это не останавливает Джона от желания поговорить со Стюартом. Это не мешает ему поворачиваться налево, когда он придумывает остроумную колкость или грязную шутку. Когда фильм заканчивается и они, наконец, снова выходят на улицу, Пол в отчаянии достает из кармана сигарету и зажигалку. Его большой палец торопливо щелкает, пока не вспыхивает пламя и не поджигает кончик сигареты. Это хороший повод засунуть руку в карман, прижаться спиной к прохладной кирпичной стене и ни секунды не смотреть на Джона. Не позволять себе запутаться в глупой ревности. Они вдвоем подражают танцам Элвиса, покачивая бедрами и напевая что-то низкое и заикающееся, с глупыми гримасами на лицах. Как бы забавно они ни выглядели, это похоже на очередной удар по его самолюбию. Еще одно поражение, которое Стью может добавить в свою копилку. Он представляет, что они оба в какой-то тюремной камере, и Стюарт рисует еще одну отметку на серой стене под своим именем. То есть, если ему вообще есть дело до подсчета. Он не может говорить со Стью, недостаточно хорошо его знает, чтобы оценить, волнует ли того вообще то, сколько внимания Джона он поглощает. Он кажется довольно легкомысленно ко всему этому относится большую часть времени. Наверное, Пол когда-то тоже был таким. Эта мысль немного сбивает с толку, он втягивает клубы дыма и выпускает их через плечо, пока бредет обратно к клубу «Индра». Может быть, это не совсем так. Может быть, это всегда его так волнует. ~ — Хайль Гитлер, блядь!! — кричит Джон, закидывая руки за голову и спрыгивая со сцены на ближайший стол, немного пошатываясь, прежде чем спуститься на пол. Посетители клуба реагируют громкой смесью веселья и гнева, когда он, пьяно пошатываясь, выходит вперед, держа под носом черную расческу для волос, и выкрикивает всякую чушь на немецком. Пол делил небольшую миску смеси орехов с остальной группой у бара, ожидая, пока Рори и остальные его ребята закончат выступление и присоединятся к ним для полноценной вечеринки. Джордж только качает головой с кривой улыбкой: — Мы никогда не сможем здесь играть, если он продолжит в том же духе. Пола это не слишком беспокоит, они становятся популярными в «Индре». Получают положительные отзывы среди ставшего постоянным потоком посетителей и свежих лиц, которые забредают туда. Скоро они будут играть здесь, в Кайзеркеллере. Он задумчиво жует, отрывая взгляд от Джона, продолжающего бесноваться и нести чушь. — Нет, я с этим разобрался. Вчера я купил Ринго тарелку блинчиков, он должен замолвить за нас словечко, — легко шутит Стюарт, делая глоток пива глубокого янтарного оттенка. Темные тени залегли у него под скулами, но почему-то он не выглядит болезненным. Просто выглядит как обычный гениальный художник вундеркинд Стюарт. Джон, спотыкаясь, подходит к ним, упираясь ладонями в липкую поверхность стола, и наклоняется, скаля зубы в маниакальной ухмылке: — Добрый вечер, парни. — Доброе утро, Джонни, — Джордж фыркает и дергает его за рукав, но глаза Джона прикованы к Полу. Это длится достаточно долго, чтобы он почувствовал себя неловко, а затем все заканчивается. — Собираюсь склеить ту девчонку сегодня вечером, — подчеркивает он, указывая пальцем в сторону Пита. К счастью, внимание барабанщика привлекла барменша с потекшим макияжем и достаточно глубоким декольте, чтобы на мгновение соблазнить Пола. — Что? Ту самую, о которой ты говорил за завтраком? — спрашивает Джордж, поворачиваясь на стуле, чтобы осмотреть посетителей, высматривая таинственную леди. — Ага, — тянет слог Джон. — Пойду и сделаю это. Обязательно. Пол с трудом сглатывает, отмечая лунную бледность шеи Джона, обнаженной там, где на него падает свет, где капли пота стекают во время выступлений. Где, в воображении Пола, типичная Брижит Бардо будет ласкать его алыми накрашенными губами, когда они будут тереться друг о друга в уединении на койке Джона. Трепетное чувство сковывает его сознание, когда он видит, как Джон наблюдает за ним, ожидая чего-то. Однако это ничем не заканчивается: Джон просто переводит взгляд на миску посреди стола и неуклюже зачерпывает горсть арахиса, чтобы высыпать себе в рот, запрокинув голову, напоминая Полу о вещах, о которых он действительно не должен думать. После инцидента в кинотеатре он стал настороженным. Напряженный и встревоженный, чего не должно быть из-за всех этих таблеток в его организме. Он проводит большим пальцем по губам, пухлым и потрескавшимся, вспоминая, как его мама требовала, чтобы он пил побольше воды, если замечала, что его губы шелушатся и пересыхают. А потом он думает, как она, наверное, отшатнулась бы в глубоком ужасе от того, что он делает с собой прямо сейчас в Гамбурге. Джон пошутил о том, что его печень, вероятно, уже почернела. Однако это не показалось ему смешным, вместо этого он почувствовал, как что-то вроде беспокойства скребет его в животе. Это заставляет задуматься о людях, которые сознательно топят себя, и его это беспокоит. В Ливерпуле есть матери, которые сидят и томятся на дне винных бутылок, пока их мужья на работе. Они стоят на задних дворах и курят одну за одной, после того как наконец уложат своих детей спать. У них желтоватый оттенок кожи и молочно-белые глаза, глубокая печаль, которую сложно игнорировать. Кто-то однажды сказал ему: «Ты слишком глубоко попадаешь в зависимость, что не сможешь выбраться. И тогда ты перестаешь хотеть». Он думает обо всех вещах, которые человек может захотеть заглушить, потому что у каждого есть одна или две. И да, может быть, он тоже хочет время от времени гасить определенные мысли, которые у него возникают, пока они совсем не исчезнут. Именно это и делает музыка: все странные и ужасные вещи отходят на второй план. Большую часть времени. Он знает, что о таком нужно держать рот на замке, хотя Джон, вероятно, единственный человек, которому он когда-либо открывался. И это здорово, считает он. Иметь кого-то, кому он может излить свою душу, даже если это всего лишь небольшая ее часть. Чувствительность Джона — это постоянные приливы и отливы. Иногда он просто признается Полу в том, что его беспокоит, хотя и при некоторой поддержке. А в других случаях он будет держать рот на замке за кружкой пива и горько дуться, пока какой-нибудь несчастный не облажается и не станет жертвой жестокой шутки или жестокой угрозы. Пол считает, что некоторые пожары просто невозможно потушить. Собираюсь склеить ту девчонку сегодня вечером. Обязательно. Он успел накрутить себя так, что печаль холодом навалилась на него. Нахмурившись, он с громким скрежетом отодвигает стул и встает на дрожащих ногах. — Пошел спать, чувствую себя не очень хорошо, — объясняет он, чувствуя, как в животе у него узел закручивается, когда Джон тянется к его руке и мягко тянет его назад. — Что случилось? — кажется, его это искренне беспокоит, и Полу не нравится, что это реально влияет на его состояние. — Плохо себя чувствую. Устал. Нужно хорошенько поспать, — говорит он, глядя на то место, где мозолистые пальцы Джона впиваются в его руку. — Правда? — Джон медленно моргает, серьезно глядя на него, и Пол застывает, а его разум превращается в полосу абсолютного белого жара. — Ага, — выдыхает он, — я найду вас, прежде чем мы начнем, хорошо? — Хорошо, — отвечает Джон, медленно проводя зубами по нижней губе, но его рука продолжает слегка сжиматься, пока Пол не отступает назад, желая, чтобы все это не заставило его сомневаться в своем выборе. Потому что старший парень просто стоит там, моргая на него тем остекленевшим взглядом, который появляется у него, когда он устал и слишком пьян, чтобы бороться с этим. И Пол видит, как он пытается держаться ровно и прямо, пытается щуриться на стальные тени клуба и понять, что происходит. И он чувствует, что у него перехватило дыхание, будто пламя лижет ему горло, и он должен уйти. Он почти вслепую возвращается в свою комнату, пальцы расплываются, а желудок скручивается узлом. Он продолжает думать о Джоне и Стью в кино. О Джоне и его таинственной девушке. О том, как он медленно, как сироп, погружается в место, которое он не совсем понимает. Джон сводит его с ума, он не может этого вынести. Вишнево-красный всплеск его сердца, когда он смотрит на него с осознанным вниманием и ярким весельем. Мороз, который пробирает в его отсутствие. Это становится слишком сильным, слишком интенсивным, чтобы иметь какой-либо смысл без того, чтобы его разум не сбился с пути нормальности. Он спотыкается о кучу брошенных рубашек, падает на колени рядом со своей койкой с обиженным видом. Будто легкие напрочь заполнены и вдыхать воздух просто некуда, и когда он прижимает руку к свой груди, он чувствует, как внутри все обволакивает, словно виноградные лозы, тянущиеся по коже. Он со стоном перекатывается на кровать. Это разворачивается в нем, как старая пожелтевшая бумага, такая тонкая, что может порваться от самого легкого прикосновения. Это гремит, расцветая в его груди. Он не может это отпустить. Кино. Все беспокойные извивания Джона и его шепот вонзаются в и без того расшатанное терпение Пола. Как ему ужасно хотелось, чтобы Джон протянул руку, чтобы он мог почувствовать отпечаток его руки, прижимающейся к его бедру в кромешной темноте. Он никогда не сможет по-настоящему разозлиться на него. Потому что его разочарование тает, как сахар на языке, когда он думает о них, сидящих друг напротив друга с гитарами и блокнотом между ними. Думает о поездке в автобусе вместе с жирными пакетами чипсов, о прогулке по музыкальным магазинам и докам. Как знакомо и комфортно быть вместе. То, что есть между ними, слишком золотое, слишком теплое, чтобы отпустить это. И теперь он в этом тонет. Он пытается яростно сморгнуть влагу с глаз, пытается избавиться от лихорадочного жара, ползущего вверх по позвоночнику при мысли, что Джон может войти в эту дверь, чтобы быть с ним; а не прижатым к потрескавшемуся кафелю ванной с симпатичной блондинкой на коленях перед ним. Все его чувства растворяются в вакууме возбуждения, когда его рука скользит по промежности. Прикусив губу, чтобы удержаться от крика, вырывающегося из-за напряжения, сковавшего челюсть, он расстегивает молнию на кожаных штанах и позволяет пальцам проникнуть под пояс. Мурашки, похожие на иголки, бегут вверх и вниз по его липкой от пота коже, теперь он представляет, как Стюарт стоит на коленях в кабинке туалета, а Джон стоит над ним, запустив пальцы в его волосы. Они оба тяжело дышат приоткрытыми ртами, совсем как Пол сейчас, когда он судорожно вдыхает спертый воздух и зажмуривает глаза. Он ненавидит это, беспомощный гнев вырывается наружу, когда он размышляет о форме челюсти Джона, о том, насколько она острая и сильная, когда он откидывает голову назад. Его мысли заходят все дальше и дальше, он представляет себя прислоненным к потрескавшемуся дереву двери, наблюдая за ними. Джон пристально смотрит на него, одним взглядом подзывая его поближе. Гравитационное притяжение, как будто его поднимают из-под воды, не пошевелив ни единым мускулом. Он хочет оттолкнуть Стюарта в сторону, даже не дергая его яростно за воротник, как он иногда себе представляет. Просто чтобы растаять на его месте, как масло, растекающееся по сковороде. Это будто бы легкий глоток свежего воздуха, когда Джон поднимет на него взгляд и видит, как все это отражается в его глазах. Это ты. Дверь распахивается, и каждый мускул в теле Пола напрягается, когда он резко переворачивается на бок и подтягивает колени, отчаянно хватаясь за одеяло, скомканное в ногах. — Ты еще не спишь? — Голос Джона больше похож на хрип, и от этого Полу становится почти дурно. — Уф, да, не могу… не могу успокоиться, — дрожащим голосом выдавливает Пол, сжимая побелевшими костяшками край одеяла, теперь натянутого до груди. Он слышит тяжелые шаги Джона, скрип матраса напротив, который прогибается под его тяжестью: — Остальные парни ушли с Рори и его ребятами. Мне было влом. Его первая мысль опасна, и она тревожно застревает у него на языке, прежде чем он успевает произнести слова: — Думал, что ты собираешься снять ту девчонку. Раздается шуршащий звук и беспечное ворчание: — Я не знаю… Слишком пьян. Пол обдумывает свой ответ, скользя глазами по царапинам на тускло-серой стене всего в нескольких сантиметрах от его носа: — Понятно. — Я мог бы просто подрочить здесь, не так ли? Пот на его раскрасневшейся шее стынет. Джон хихикает: — Не могу успокоиться. Пол крепко сжимает челюсти: — Пошел ты. — Даже уличную шлюху не смог найти, бедняжка По… — Иди нахуй, Джон, — шипит он с большей злобой, чем осознает. Проходит мгновение, прежде чем Джон отвечает с насмешкой: — Божечки. Что тебя так напрягло? Он тяжело сглатывает, мечтая, чтобы матрас поглотил его, чтобы ему не пришлось отвечать на это. Укол смущения, когда он вспоминает себя застывшим, как статуя, в том кинотеатре. Он не может справиться с этим, не сейчас, все еще возбужденный, ноющий и до смерти напуганный тем, что все это значит. Он вскакивает с кровати и устремляется к двери, торопливо подтягивая штаны и заправляя рубашку. — Тебе ведь все равно насрать? Если Джон что-то и говорит, то это теряется под оглушительным хлопком закрывающейся двери, пока он мчится к черному выходу, как будто земля под его ногами начинает разваливаться. ~ Жалкий путь обратно в «Индру» весьма извилист. Пол стоит у двери, засунув руки в карманы, и пинает камешки на тротуаре, острый страх теперь давит на него мертвым грузом. Его лицо горит, он подавлен своей вспышкой гнева и уже пытается переварить надвигающиеся резкие замечания, которые выдаст Джон. Но прежде всего он испытывает тошнотворное сожаление, дающее Джону еще одну причину отвернуться от него. Слишком нетерпеливый. Слишком молодой. Слишком встревоженный. — Эй, приятель, который час? — он кивает случайному посетителю клуба, постукивая по своему запястью. Мужчине требуется время, чтобы понять вопрос, прежде чем предложить Полу взглянуть на часы у него на запястье. — О, danke, — отвечает он с улыбкой и быстрым кивком. Пять минут до начала выступления, больше медлить нельзя. Джордж первым замечает его, когда он проходит за кулисы, приподнимает бровь и задает ему вопрос, который теряется за воплями зрителей, когда одна из девушек на сцене заканчивает свое выступление. Он смотрит поверх плеча младшего товарища по группе на Джона, который смотрит на него с непроницаемым выражением лица. — Уже успокоился? — он немного наклоняет голову, и на его лице появляется улыбка, которую он явно пытается подавить, и Пол не может сдержать смешок, радуясь, что в нем нет злости. Хотя, возникает что-то вроде трепета, который пробегает по его животу при мысли о том, что Джон думает о том, успокоился ли он. Артистка в платье с пайетками проскальзывает мимо них, что-то бормоча себе под нос по-немецки, и кисточки болтаются у нее на груди. Но взгляд Пола нацелен на Джона. ~ — Я не могу толком поговорить с этими немками, — с несчастным видом Стюарт пожимает плечами, барабаня пальцами по стоящей перед ним пинте пива. — Все еще испытываю чувство вины из-за войны. Пол морщит нос: — Жалкое оправдание. Стюарт бросает на него взгляд, но, кажется, его это не сильно беспокоит, и он снова поворачивается к Джону через стол: — Похоже, это место было выращено из сточных вод. Джон откидывается на спинку стула, задирая подбородок и, прищурившись, смотрит на него: — Тогда вали домой, грязный ублюдок. Пол карябает ноготь, чтобы не встречаться взглядом с Джоном, бросая на него довольный взгляд, который появляется у него всякий раз, когда тот высмеивает Стюарта. Однако это теряет свое очарование, когда понимаешь, как странно полагаться на такие моменты в поисках утешения. — Тем не менее, в такой помойке можно повеселиться, — говорит Стюарт с легкой улыбкой и делает глоток пива. — Только не говори, что это тебя не расстраивает? Вся эта разруха? Джон складывает руки на груди, и Пол принципиально не смотрит на то, как рукава его рубашки обтягивают бицепсы: — Да, это так. Между ними возникает тишина, из передней части клуба доносится музыка, вокруг кружатся танцоры. А Пол в это время мрачно пьян, чувствует, как густая дымка сепии застилает ему глаза, мозг затуманивается, а его собственное сознание то появляется, то расплывается. Ему следовало бы просто остаться с Джорджем, но теперь он инстинктивно придерживается Джона. Не может бороться со своей природой. Сам того не осознавая. — Но этот фильм был великолепен, да? — Джон немного оживляется и толкает Пола локтем в плечо. Он сохраняет неизменное жесткое выражение лица: — Это было как дома. Не в силах сказать, смотрит ли Джон все еще на него, он решает перестраховаться и, не сводя глаз с растрескавшегося дерева на краю стола, молча молится, чтобы Стюарт заговорил и сменил тему. Ничто в тоне Джона не говорит о том, что он знает, в каком состоянии был Пол во время фильма, но он не хочет рисковать. Не хочет, чтобы он сканировал его своими полуприкрытыми глазами и обнаружил беспокойство, корчащееся под его оболочкой безразличия. — Может, сходим еще, когда будет время, — предлагает Джон таким тихим голосом, что Пол инстинктивно наклоняется ближе, чтобы расслышать его. — Может быть, — небрежно кивает он. — Может быть. — Могли бы сходить на один из этих пафосных французских киношек, да, Стью? Черно-белое и наполовину порнографическое. — Он не единственный, кто смотрит художественные фильмы, Джон, — Пол хотел бы взять свои слова обратно, как только они срываются, как вздох, потому что он пытался не быть таким. — Не знал, что сижу рядом с самим мистером Жан-Полем Сартром, — усмехается Джон, швыряя в него арахисовой скорлупой. — Ты бы и не понял. Только не с головой, находящейся так глубоко в заднице Стью, — он пытается добавить юмора в свой тон, но, судя по недовольному взгляду Стюарта, он с треском провалился. Это больное место, все эти пафосные богемные штучки, которыми делятся Джон и Стюарт. Обмениваются стишками за кружкой пива, пока Пол просто наблюдает, как Джон загорается от всего этого. Фильмы с французскими названиями и старые книги в мягкой обложке с рассыпающимися корешками, сложенные друг на друга в их общей квартире. Пол не глупый и не скучный, ему нравится все то же самое, что и Джону. Но музыка — это то, что нужно им обоим. Музыка, тексты песен, аккорды, гитары, контракты на запись — целый мир, который они планируют завоевать. Сделать собственную запись в хорошей студии. Слушать свои песни по радио. Это мир, который он разделяет с Джоном, и он вложил в него все свое сердце. — Отвали, — бормочет Джон через мгновение. Пол просто благодарен, что он не вызвал настоящего гнева. Проходит час, который он проводит, свернувшись калачиком в полусне в углу клуба, подперев щеку ладонью. В конце концов, он сдается и выскальзывает на улицу, чтобы вернуться в постель. Джон появляется рядом с ним, безмолвно, с поднятым воротником, прикрывающим рот, пока они идут в ногу друг с другом. Мягкость расслабляет его при звуке их шагов, стучащих по дороге, когда мир гудит вокруг них. Потертые носки их ботинок каким-то гипнотическим образом захватывают все внимание Пола, и к тому времени, как они добираются до кинотеатра, он почти засыпает на ходу. Маленькая комната, к счастью, не занята Питом с какой-нибудь девицей, которую он подцепил в баре. Здесь тихо, немного жутковато, если бы не звон в ушах самого Пола. Он привык к гулу неоновых вывесок, горящих в его мозгу, и к постоянной болтовне, голоса за голосами. Он заползает на свою койку, облегченно выдыхая. — Этот график сна, на который они нас посадили, убийство просто. Джон хмыкает, а Пол сонно наблюдает, как он создает что-то вроде подушки из разных рубашек, которые лежали в изножье его кровати. — Мог бы купить настоящую подушку, — комментирует Пол, поправляя свою импровизированную подушку под щекой. — Мог бы стащить диванную подушку из одного из этих элитных клубов, — смеется Джон, сбрасывая куртку и накрываясь ею, устраиваясь на матрасе. — Положить ее под рубашку и перед уходом заявить, что просто плотно поел. Пол ухмыляется: — Одну можно засунуть себе в штаны. — И что сказать? У меня огромный стояк, приятель, мне нужно позаботиться о себе, так как на мне новые джинсы и не хотелось бы их испортить! — Джон смеется, переворачиваясь на бок лицом к Полу. Они оба улыбаются друг другу сонными глазами. Джон выглядит мягким, куртка натянута до подбородка, а его взъерошенные волосы торчат во все стороны. Пол ничего не делает, чтобы остановить хихиканье, которое сотрясает его, и он так счастлив, что почти боится надвигающегося сна, в котором отчаянно нуждается его тело. — Я имел в виду, засунуть ее назад и сделать себе большую задницу. — Я уже такой, не так ли? — язвит Джон, и Пол хихикает, прикрывая рот рукой, чтобы приглушить громкость. — Должно быть, сошел с ума от бессонницы, — вздыхает он, закрывая глаза на несколько секунд, прежде чем исправляется и смотрит на Джона, который смотрит на него с улыбкой. И появляется это чувство, похожее на гравитационное притяжение, с которым он борется, которое заставляет его желать преодолеть расстояние между ними и скользнуть в постель рядом с ним. Расплывчатость его полубессознательного состояния делает все теплее, как и мысль о том, что он прижимается к Джону. Смотреть друг на друга, на сонное трепетание ресниц, и таяние напряжения, и засыпать. — Мы сделаем это. Завтра, — бормочет Джон, слабый призрак улыбки все еще на его губах, все еще в морщинках у глаз. Он необъяснимым образом борется со сном, чтобы понаблюдать за Джоном еще минуту, шум голосов снаружи в конце концов полностью заглушается, когда его наконец утягивает в сон. ~ — Блин, не лезет! — Я часто это слышу, — хихикает Джон, присаживаясь на корточки, чтобы укрыться от любого любопытного взгляда посетителя клуба, который мог бы спросить, почему молодой человек пытается засунуть декоративную подушку себе в штаны. Живот Пола сводит от смеха. — Ты придурок! Я просто засуну ее под рубашку. — Ссыкло, — Джон оглядывается через плечо, одной рукой хватает вторую подушку, а другой расстегивает молнию на джинсах. — Помоги мне, ладно? Пол фыркает, когда Джон поворачивается к нему спиной, пытаясь запихнуть подушку в штаны сзади. — У тебя ничего не выйдет, приятель. Он натягивает куртку Джона на значительную выпуклость подушки, торчащей сзади в его штанах, стараясь дышать ровно, чтобы от собственного смеха у него не закружилась голова. — Я похож сзади на Мэрилин? — спрашивает Джон с девичьими нотками в голосе, покачивая бедрами. Пол краснеет, пытаясь подавить свой восторг. — Ну разумеется, — хихикает он, вставая и похлопывая себя по недавно приобретенному пивному животу. — Какая из нас получилась пара. Джон разворачивается, намеренно натыкаясь на Пола, вызывая новый приступ смеха. — Дай мне еще одну, сделаю себе пару сисек, пока мы еще здесь. Пол прижимает свою подушку к груди, посмеиваясь над ними обоими, пока громкий баритон не прерывает их веселье. — Hör auf damit! (А ну, прекратите!) — рычит на них бармен, и они поворачиваются друг к другу и понимающе улыбаются. Они бросаются бежать, даже не успев подумать, достаточно ли отвлекся вышибала у двери (к счастью, достаточно). Они проносятся мимо, Пол придерживает свою добычу одной рукой, когда они выскальзывают на улицу, оставляя позади шумный хаос. — Schnappt sie! Schnappt sie! (Держите их! Держите их!) Позади него раздаются шаги, еще больше недобрых криков, и чистый адреналин, мчащийся по его телу, — единственное, что дает ему преимущество, потому что, видя Джона перед собой, держащегося за задницу, когда он бежит на полной скорости, трудно сдержать смех и вдохнуть столь необходимый воздух в легкие. Он чувствует, как грубые пальцы хватают его рукав, и вскрикивает. Рука сжимает его локоть, и он мгновенно принимает решение вытащить подушку из-под рубашки и швырнуть ее за спину, чтобы сбить разъяренного вышибалу. Должно быть, это сработало, потому что к тому времени, как они движутся вниз по улице и переходят дорогу, он понимает, что крики стихли далеко позади. Джон тоже замечает это, замедляя шаг и оборачиваясь, чтобы Пол смог догнать его. — Твою мать, он поймал меня на мгновение! Поймал! — Пол присвистывает, переводя дыхание и улыбаясь так сильно, что у него болит лицо. — Ты потерял свои сиськи, чувак! — Джон смеется, тыча его в грудь. — Пришлось затормозить его, — Пол похлопывает по своей рубашке, слишком воодушевленный, чтобы расстроиться из-за потери. Джон вытаскивает из-за спины подушку и держит ее между ними, и это напоминает Полу о том, как он осматривал свою добычу после того, как стащил горсть сладостей с прилавка круглосуточного магазина. — Мы будем делиться ею, — объявляет Джон, и Пол замечает, что щеки Джона теперь румяные от напряжения и что румяна того же оттенка, что и его губы. — После того, как ты засунул ее себе в штаны? Нет, спасибо, — шутит Пол, игриво шлепая его. — Наверное, в этом клубе с ней бывало и похуже, — размышляет Джон, поднося ее к носу. — По-моему, на сцене были две девушки, которых мы не могли разглядеть сквозь толпу. Пол видел их, хотя и почувствовал странный прилив чего-то горячего внутри себя при мысли о том, что Джон тоже увидит их и решит остаться на шоу. Последнее, что ему было нужно, это еще одна причина думать о Джоне и сексе в одном контексте. — Давай просто снимем с нее наволочку, — переводит разговор Пол. — Можно накинуть на нее рубашку. — Не вижу никаких подозрительных пятен, — прищуривается Джон, переворачивая подушку и внимательно изучая материал. Пол молча указывает на выбоину на дороге, чтобы Джон не споткнулся, и тот благодарно хмыкает. — Пожалуй, бывало и хуже, — с улыбкой добавляет Пол, подталкивая Джона локтем. — В той помойке на Гамбир-Террас. — Возможно, — признает Джон, пожимая плечами. — Я бы позвонил Мими, чтобы она пришла и убралась, но я думаю, что услышал бы ее крик отсюда. Не стоит тех землетрясений, которые это вызовет. Пол усмехается: — Она лично бы явилась в «Индру». — С ее маленькой шляпкой и сумочкой, — Джон делает злое и искаженное выражение лица и пронзительно пародирует Мими: — Джон Уинстон Леннон! Ты хуже свиньи! Мне стоит сделать из тебя бекон! Пол хихикает: — Я бы не отказался от бекона прямо сейчас. Джон бьет его подушкой по затылку. — Не дразни. Мой желудок не выдержит этого. — Мой все еще болит от смеха, — улыбается он себе под ноги, чувствуя, как напрягаются мышцы его лица тем знакомым способом, который только Джон мог вызвать. День погрузился в ночь, небо превратилось из скопления светло-серебристых облаков в темное пространство с крошечными звездами, сияющими, как тусклые старые монеты. Зажигаются уличные фонари, как и витрины и неоновые вывески всех баров, клубов и грязных кинотеатров, мимо которых они проходят. Это приятное чувство, когда они вдвоем. Кажется естественным и правильным. Пол никогда бы не усомнился в этом. Так что они продолжают идти, толкаясь плечами и шутя, как дети. ~ Когда он возвращается в их комнату где-то между четырьмя и пятью утра пьяный, неуклюжий и все еще мокрый от пота после выступления, а остальные парни следуют за ним, он почти готов полностью поддаться усталости и сразу же отключиться. То есть, пока он не замечает что-то в изголовье своей кровати. Там лежит подушка, с которой снята наволочка цвета лесной зелени и которая теперь завернута в белую рубашку. И он застыл на месте, слегка покачиваясь на ногах после того, как Джордж случайно врезался в его спину, абсолютно загипнотизированный. Он смотрит на Джона, который уже лежит в своей постели и наблюдает за ним с теплым весельем. И с чем-то, что Пол не может точно определить, не может понять из-за своих ватных мозгов, тепла и ДжонДжонДжона. Он сделал это для меня. Когда его голова падает на новую подушку, все вокруг растворяется в нежности. Это рубашка Джона, и его сердце переполняется. Этот запах с оттенком пива и дыма — это Джон. Он открывает глаза, выражая благодарность усталой улыбкой. Джон просто кивает, возвращая взгляд, прежде чем перевернуться. Но Пол не может отвести взгляд. Поэтому он наблюдает, как влажные от пота волосы вьются у него на затылке, как учащается и спадает его дыхание, как одеяло окутывает его фигуру. И снова его переполняет желание. Он кладет руку на ткань рубашки перед глазами, все становится блаженным и ужасно обреченным одновременно. ~ Он не может прожить слишком долго, чтобы эти мысли не всплывали на поверхность. Мысли о Джоне. Он считает, что сначала просто замечал мелочи. Например, угловатость его лица, сладость его смеха, малейший изгиб его губ, когда он шутит. И это было нормально. Просто замечать эти вещи и любить их. Но теперь во всем, что он думает и чувствует, есть какая-то напряженность. Это не просто гамбургская аморальность сводит его с ума, потому что он знает, что так было всегда. Он осознает это с неохотным принятием. Иначе почему он был бы так очарован стонами Джона в том кинотеатре, когда Дот практически сидела у него на коленях? Иначе с чего бы он испытывал жгучую ревность каждый раз, когда переступал порог квартиры на Гамбир-Террас, видя, что Джон так увлечен кем-то? Увлечен другим парнем. Он просыпается раньше других парней, лежит на спине и смотрит на части матраса над головой, которые провисают сквозь щели в металлической сетке. Прошлой ночью они узнали, что будут играть в клубе Кайзеркеллер, на ступень выше разваливающейся Индры, но все те же долгие часы за ту же дерьмовую плату. Именно в этот момент он хочет убежать домой, его сердце разрывается от боли. Он в ужасе. Очарование исчезло слишком быстро, его мыслей о Джоне становится слишком много, а он — чертова развалина. Он проснулся раньше, доковылял до ванной и посмотрел на себя в зеркало, старые немецкие моряки мочились в писсуары позади него. Он выглядел таким бледным и непохожим на себя. Брызги холодной воды на лицо теперь не сильно помогают, особенно когда его глаза настолько темные, что, кажется, поглощают окружающий свет, а его отражение становится скорее оптической иллюзией, чем изображением самого себя, на которое можно положиться. Он думает о подушке, на которой теперь спит, запах Джона все еще остается, если он прижмется носом к ткани и сосредоточится, но глупо так сильно беспокоиться об этом. Не тогда, когда Джон рядом. И это самое странное, Джон может быть рядом с ним, но этого недостаточно. Он хочет, чтобы Джон нуждался в них двоих так же, как это нужно ему. Это другое желание, не то, о чем он думал прежде. Это то, что захватывает его сердце, и это просачивается в каждый уголок его мозга. Это не настолько ужасно, и это тоже проблема. На самом деле, это потрясающе в моментах его времени с Джоном или без него, когда чувство вины не обязательно должно быть кислым послевкусием, которое следует за потаканием своим желаниям. Он все еще очарован Джоном, все еще чувствует, что ему чего-то не хватает, и он хочет это, чем бы это ни было. И только теперь он знает, чего ему не хватало, и жалеет, что узнал. То, что он дрочил в туалетной кабинке тем утром, настолько жалко, насколько он когда-либо позволял себе быть. Это отвратительно — прижиматься спиной к стене, засунув руку в штаны, думать о том, как осторожно Джон, должно быть, засунул подушку в рубашку, положил ее на кровать Пола и внимательно наблюдал за его реакцией, прежде чем позволить себе заснуть. В каком-то абстрактном смысле это имеет значение, но ничего такого, что он мог бы выразить словами, чтобы успокоиться. Он неравнодушен к Джону, он не может игнорировать это, когда он в таком состоянии. Это делает его теплым, мягким и счастливым. Это также заставляет его бояться и потеть в грязном туалете в одиночестве. ~ Дни проходят, тянутся медленно и полностью теряют смысл, потому что время теперь больше не имеет особого значения, когда они работают в непривычные часы. Они приспосабливаются, потому что должны. И это не всегда жалко и утомительно. Они заводят дружбу со старшими барменшами, завсегдатаями, которые говорят им, что им нравится их музыка. Посетителями, включая красивую пару, одетую во все черное. Астрид и Клаус очарованы ими, поэтому они выводят их на свою орбиту и строят мост между грязным кожаным рок-н-роллом и спокойным загадочным миром искусства. Они продолжают пахать как лошади, но его утешает тот факт, что он все время слышит, как они становятся лучше. В их игре есть своя острота, и неудивительно, что они привлекают толпу каждый раз, когда выходят на сцену. Гордость, которую он испытывает за их способности, может перевесить то бремя, которое им приходится нести сейчас. — Она хочет сфотографировать меня, одного, — сияет Стюарт, пальцами зачесывая назад свою челку. — Думаю, между нами что-то может произойти. — Собака сутулая, — комментирует Джон, но, похоже, несколько доволен за своего друга. Группа собралась за кулисами и ждет сигнала к выходу, прижавшись друг к другу достаточно близко, чтобы Пол мог видеть, как Джон придумывает шутки о басисте, просто по тому, как его губы изгибаются в едва заметной улыбке, и как его глаза с любопытством бегают по его лицу. — Но она великолепна, правда? — Стюарт перебирает струны своего баса, звучащего намного мягче. — Конечно, ты видишь звезды, — усмехается Джордж. — Ты действительно думаешь, что она бросит Клауса ради тебя? Стюарт поджимает губы, слегка пожимая плечами: — Кажется, между ними нет особой привязанности. Пол почти ожидает, что Джон отпустит шутку, но тот молчит, теперь просто задумчиво уставившись в пол у них под ногами. Поэтому он вмешивается. — С чего ты взял? — спрашивает он, бросая взгляд на Джона, чтобы убедиться, что тот обратил внимание на его вопрос. — Просто знаю, — отвечает Стюарт, вытаскивая солнечные очки из кармана пиджака и надевая их на нос. — Стюарт знает толк в романтике, — внезапно оживляется Джон с дразнящей ухмылкой. — Все девушки и геи падают от него в обморок. Басист устало вздыхает, но на его губах появляется улыбка: — Ты просто завидуешь, что они не запали на тебя. Джон прижимает ладонь к сердцу и говорит женственным голосом, изображая влюбленного поклонника: — О, Стью, сердце мое! Ты самый красивый мальчик во всем Гамбурге! Ооо! — Кто это «они»? — спрашивает Пит, и это, возможно, первое, что он сказал за весь вечер. — Астрид отвела нас в гей-джаз-бар, — говорит Стюарт, в его тоне все еще чувствуется нежность. Пол чувствует, как нервное напряжение разражается подобно раскату грома, и это почти отражается на его лице. Он поворачивается к Джону, который, кажется, твердо намерен продолжать дразнить Стюарта с притворным восхищением, теребя рукав его куртки и воркуя. — Когда это было? — его голос едва пробивается сквозь комок в горле. — Прошлой ночью, — отвечает Стюарт, со смешком отбивая руку Джона. — Они все милые там, действительно забавные люди. — Я бы сказал, что ты чувствовал себя там слегка забавно, — Джон продолжает издеваться над своим товарищем по группе, подталкивая бедро Стюарта своим. Пол чувствует тошноту и жар во всем теле, его шея становится горячей, что, он почти уверен, чувствуют все остальные. Он прикусывает губу и делает осторожный шаг назад, нервно перебирая стальные струны своей гитары. — Отвали, ладно? — Стюарт легко смеется, поднимая кулак. — Вы не нервничали, находясь там? — спрашивает Джордж, раскачиваясь взад-вперед на каблуках. Это движение заставляет Пола бороться с совершенно новой тошнотой. Что-то ужасное и лихорадочное пронзило его шею, спустилось по позвоночнику. Он хочет знать все и ничего сразу. — Они милые, все художники и поэты, — отвечает Стюарт с той же легкостью, с какой он ответил бы на вопрос о погоде. Все это время Пол чувствует, как его челюсть сжимается от напряженного ощущения… чего? Ревность. Страх. Мысль о Стюарте и Джоне в такой обстановке, о намеренном сокрытии их местонахождения от Пола до сих пор, как раз в тот момент, когда публика аплодирует, а свет снова становится ослепительно белым. Он чувствует, как Пит выталкивает его на сцену, его ноги неуклюже ступают по половицам, когда он подходит к микрофону. Его желудок сжимается так сильно, что он испытывает что-то вроде боли, и не знает, как он будет петь через это. — Леди и гениталии, приятно снова быть с вами сегодня вечером. Пол смотрит, как губы Джона почти прижимаются к микрофону, когда он говорит, и не может смотреть ни на что другое. — Этот первый номер мы хотели бы посвятить католической церкви. Это «Мэгги Мэй». Несмотря ни на что, он улыбается. Он улыбается, потому что Джон смотрит на него и ожидает, что он отреагирует. Он улыбается, потому что не может позволить этому чувству овладеть им и проявиться, подобно свету, просачивающемуся сквозь трещины в броне. Басовая партия Стюарта отдается в горле, кислая, как желчь, а гитарные аккорды Джона царапают его череп. Если он посмотрит на Стюарта, то разобьется вдребезги. Будет ли это от ярости или от полного горя, он не может предсказать. Он либо набросится на Стюарта с яростью, либо упадет на колени и закричит от боли. Поэтому он держится чопорно и невозмутимо, вообще воздерживаясь от эмоций. Он поворачивается так, чтобы даже мельком не видеть Стюарта, и сводит свои взгляды к Джону до болезненного минимума. Астрид и Клаус сидят за столом рядом со сценой, одетые в черное и светящиеся бледно и мистически, улыбаясь и постукивая пальцами по поверхности стола. С самого начала было ясно, что Стюарт ей нравится больше всех, и это его не слишком беспокоило. Когда она сфотографировала их на ярмарочной площади, его это нисколько не обеспокоило. Они позировали у разбитых машин и плотнее закутывались в куртки, чтобы сохранить тепло, поскольку влажный холод просачивался сквозь их одежду. Она усадила Джона и сфотографировала его, приказав Стюарту спрятаться за его спиной. И он задавался вопросом, засунув руки в карманы и переводя взгляд с одного на другого, что такого она увидела в них двоих, чтобы так их расположить. И когда она жестом предложила ему занять место Джона и попросила Стюарта оставаться на месте — что это значило? И теперь, стоя на сцене, зная, куда она увела этих двоих прошлой ночью, все эти размышления снова лихорадочно вспыхнули. Он прикидывает, что он будет с этим делать. Острая потребность исследовать и расспрашивать дальше не утихнет, но рискнет ли он подвергнуться опасности, связанной с этими расспросами? Это заставляет его скрежетать зубами, когда болезненное напряжение сжимает его плечи и скручивает пальцы. Он не может выразить это, не может избавиться от давления, потому что, кажется, что это все, что у него есть под кожей. Он пытается выкрикнуть это в микрофон, ударяя по струнам гитары достаточно резко, чтобы содрать кожу на кончиках пальцев. Это раздражает, он не может это игнорировать. Не может похоронить это, потому что не может копать дальше, его способность прятаться от самого себя исчерпана. ~ В переулке достаточно тихо, достаточно холодно, достаточно одиноко, чтобы постоять, покурить и немного успокоиться. Сигарета, зажатая в его губах, с шипением тлеет, а его влажная от пота кожа остывает так, что он вздрагивает всякий раз, когда поднимается ветер. Он стоял здесь, просто размышляя, около получаса Он почти в каком-то трансе, просто смотрит перед собой. Все слишком быстро проносится в его голове, чтобы за что-то ухватиться. Сейчас он предпочитает, чтобы все было именно так, даже если знает, что рано или поздно это лопнет. Поэтому, когда дверь распахивается, он даже не вздрагивает. — Простите меня, милейший, я ищу свежий воздух, вы его где-нибудь видели? — Джон говорит с преувеличенным аристократическим акцентом и пинает дверь за собой, чтобы она захлопнулась. — Не с Ливерпуля, — слегка улыбается Пол, наклоняя голову и наблюдая, как зернистый пепел падает с кончика его сигареты. — Если это вообще можно назвать свежим воздухом. — Я бы согласился на легкий ветерок, — Джон подходит к нему, прислонившись спиной к стене рядом с ним и вздернув подбородок. Серебристый лунный свет играет на его лице, прорезая тени усталости и голода. Он по-прежнему выглядит потрясающе, вот в чем дело. Пол отводит взгляд, выпуская дым и стряхивая пепел на скользкий тротуар у своих ног. — Подумал, что мы могли бы завтра пойти посмотреть еще один английский фильм, — Джон протягивает руку, и Пол инстинктивно достает из кармана сигарету и зажигалку. — Было бы неплохо начать скучать по тем фильмам, которые показывали дома, — вздыхает он, наблюдая, как медовые оттенки пламени в кончике его сигареты освещают профиль Джона. С осторожным любопытством отмечая сжатие его губ и угол подбородка. Джон ловит его взгляд и моргает, и Полу ничего не остается, как быстро отвернуться. Как влюбленный школьник. — Стью будет пресмыкаться перед Астрид, так что мы могли бы поделать что-нибудь вдвоем. Пол просто позволяет затылку мягко стукнуться о стену позади себя. — Так ты соглашаешься на меня? Фигасе, вот это способ заставить парня почувствовать себя особенным, Джонни. — О, да ладно, детка, не будь таким, — издевается Джон и хихикает. — Ты все еще гнилая зеница моего ока. Пол сдерживает улыбку: — Ты гнилой. — Я сейчас здесь, не так ли? С тобой, — последовавшее за этим молчание переполнено жалкой нежностью Пола. Его пальцы начинает покалывать, обжигаясь о догорающую сигарету, и он выпускает ее из рук и быстро тушит. — Но ты лучше бы пошел за ним, так ведь? — Пол оттягивает носок ботинка, не в состоянии разглядеть в темноте, где находится его затушенная сигарета. — Твою мать, ты будешь говорить о нем на смертном одре, да? — Джон стонет, а Пол не может заставить себя оглянуться. Не сводит глаз со своих ботинок, ковыряя гравий, просто чтобы услышать его скрип и хруст. — Я не это имел в виду, — бормочет он в свою защиту. — Он поехал за нами, — бормочет Джон, выпуская дым в небо. — Ты забываешь об этом. Металлическое сияние луны мягко ложится на волосы Джона, создавая небесную ауру вокруг его лица. Пол вздрагивает, впиваясь зубами в нижнюю губу. — Я не… — Да-да, хорошо. Он слушает, как Джон вдыхает и выдыхает, приглушенные звуки из клуба и болтовню на улицах. Пытается что-то сказать, но ему стоит прикусить язык и удержаться от очередной ошибки. Потому что Джон прав. Они вдвоем усадили Стюарта и убедили его купить бас-гитару. Оставить позади свое искусство, свой статус вундеркинда в художественной школе и все, что было разумно, чтобы последовать за ними в Гамбург. — Если Астрид и Клаус завтра вечером пойдут в тот другой клуб, ты пойдешь с нами? — внезапно спрашивает Джон, и Пол чувствует себя уязвимым, потому что не знает, куда деть руки, кроме как царапать шелушащуюся кожу рядом с ногтями из-за грубой игры. — Да. Приличный ликер был бы приятной переменой, — щеки Пола вспыхивают. — Я имею в виду… ну, знаешь, у них хороший вкус и все такое. Он попытался представить себе клуб, в который они ходили раньше. Попытался представить, какое место часто посещает Астрид. Если она вообще была там. Паранойя маниакально корчится в его голове, протягивая свои щупальца вокруг его горла и придавая его голосу неловкую дрожь. Еще одна пауза. — Интересные персонажи были в том баре прошлой ночью, — говорит Джон, и кажется, что на каждое слово у него уходит вечность. — Да? — хмыкает Пол с притворной отстраненностью: — Похоже, им понравился Стью. Джон тихо смеется, случайно задевая плечом Пола, когда тот меняет позу. — Он был там как дома. Пол с трудом сглатывает: — Все в духе экзи? Как Астрид и Клаус? — Да, в основном. Парни в блузках, а цыпочки в рубашках и галстуках. Пол на мгновение закрывает глаза: — Ты… Я имею в виду, все было в порядке? Напряжение между ними почти невыносимо, Пол не может смотреть на него. — Да, — Джон прочищает горло, — перестаешь чувствовать себя странно… через некоторое время. — Как в Гамбурге, — размышляет Пол, просто чтобы ненадолго отвлечься от темы, просто перевести дух. — Ты умираешь от желания пошутить по этому поводу, не так ли? — говорит Джон низким голосом. Желудок Пола сжимается. — Нет, ну, не прямо сейчас. Сначала я должен поработать над своим материалом. — Перфекционист, — фыркает Джон, бросая сигарету на землю у их ног. — Я напугал тебя, что ли? Стыд вспыхивает и кусает его за глаза, ему приходится скрывать Джона из периферийного зрения, отворачиваясь. — Напугал меня? — выдыхает он. Ты пугаешь меня. Это пугает меня. — Говорю тебе отвалить от Стью. Может быть, испугал — не совсем подходящее слово… Заставил тебя задуматься. Тебе не нужно бороться с ним, ты же знаешь, это не борьба. Пол с облегчением выдыхает, уходя от этой темы: — Я не боролся с ним. Я просто забочусь о группе. — Он часть группы, — фыркает Джон. — Не хочу спорить об этом. Не хочу, чтобы вы двое ссорились. Пол важно кивает: — Я знаю. Я просто устал, умираю с голоду и раздражен. — Как младенец, — он может видеть, как Джон улыбается, просто услышав его тон. — Нужно схватиться за сиську, и ты будешь в порядке. Пол смеется, даже несмотря на то, что в его смехе чувствуется скрытая тревога. — Звучит здорово. — Вероятно, мы не найдем их там, куда нас ведет Астрид, — шутит Джон, но его голос звучит мягче. — Если ты действительно хочешь пойти. — Я хочу, — говорит Пол слишком быстро. — Хочу. Они мне нравятся — Астрид и Клаус, ты же знаешь. Мы попросим их сделать обложку для нашей пластинки. — Наша чертова пластинка. Кажется, этого никогда не случится, — Джон снова двигается, на этот раз делая шаг вперед и поворачиваясь лицом к Полу, который немедленно подскакивает, чтобы успокоить его. — Я знаю, но пока так и будет. Но знаешь, мы всегда говорили, что придется через столько дерьма пролезть, чтобы добраться до вершины. Эй? Мы справимся. Не трать время на беспокойство об этом, потому что у нас все получится. Джон легко улыбается и склоняет голову набок, глядя в землю. С виду он кажется застенчивым, однако Пол знает, что это не так. Или все-таки это так? Эти пробелы в его дружбе с Джоном горят слишком ярко, мешают чувствовать себя уверенно в том, что он действительно знает. Возможно, те пробелы, которые Стюарт мог бы с легкостью заполнить. Он морщится. Прекрати это. Не хочу, чтобы вы двое ссорились. Джон задумчиво кивает, поднимая глаза, чтобы встретиться с ним взглядом: — Я знаю. Пол не может сдержаться, прежде чем его взгляд опускается на рот Джона и возвращается к его глазам. Их близость заставляет его сердце бешено биться, и он так сильно хочет броситься вперед и знать, что Джон поймает его. Знать, что Джон поцелует его и рассеет всю пыль, которая кружилась вокруг его головы с тех пор, как он встретил мальчика на церковном празднике. — Ну что ж, — у него перехватывает дыхание, когда Джон смотрит на него, — не о чем беспокоиться, да? Джон борется с улыбкой, Пол видит, как она играет на его лице. — Да, Пол. Не нужно беспокоиться. Пол не может сдержать смех, смесь облегчения и стыда. Может быть, Джон ведет двусмысленные разговоры, он не хочет быть в этом уверен. Прямо сейчас все, что его заботит, — это оставаться здесь. Прямо сейчас это очень ценно, стоять под луной, спрятанными в тени. Вся эта ослепительная отвага, злобное обаяние и яркая энергия — все, чем является Джон, — тает и превращается во что-то такое прекрасное, когда они смотрят друг другу в глаза. Ничего не нужно говорить, просто общаться взглядом. И он видит Джона, выглядящего хладнокровным и задумчивым, и чувствует, как расцветает тепло. Как будто они думают об одном и том же. Может быть, если бы он просто подался вперед, совсем чуть-чуть, может быть, он отразил бы и это тоже. Среди мутных луж дождевой воды, дымной мглы ночи, тоскливого бульканья труб вдоль стены — он знает, что это не просто невидимая нить, связывающая их души вместе. Это нечто большее. Это кусочки головоломки, встающие на свои места. Гудение электричества от кончиков пальцев до пяток ботинок. Джон так близко… Что-то мелькает на лице Джона, и внезапно он направляется к двери, окликая Пола через плечо. Ему кажется, что его ноги утонули в мокром асфальте, обвивая его икры и удерживая его там, — он будто завис в воздухе. Глаза Джона наполнились нежностью. Так ему показалось. На какое-то мечтательное мгновение ему показалось, что он мельком увидел это. Показалось, что он видит, как это направленно на него, и ему хотелось в этом утонуть. — Знаешь, я не могу вечно держать эту дверь открытой, — говорит Джон, пробиваясь сквозь оцепенение. Он оборачивается, чтобы посмотреть на силуэт Джона, непрозрачную фигуру на фоне золотистого света, льющегося из открытой двери. И когда его ноги поднимаются, чтобы последовать за тенью Джона, Пол знает, что свернувшееся кольцом желание никогда не покинет его. Это такая же часть его, как и Джон.