Like Love, The Archers Are Blind

Такое ощущение, что последние несколько дней в Гамбурге были похожи на остывшую воду в ванне, где мыльная пена растворилась в неподвижной воде. Джон отстранен настолько, что Пол не может понять, кажется ему это или нет. Он видит, как Джон пьет в одиночестве или вслепую вваливается в их комнату через несколько часов после того, как остальные уже засыпают, и тишина будет грызть его. Так что дни идут своим чередом, рутина съедает. Гитарные струны, оставляющие больше следов на кончиках пальцев, больше ноющих ног, отекающих в ботинках, больше пропитанных потом рубашек после сумасшедших смен и больше всплесков возбуждения и тоски — настолько сильных, что делают его бесполезным. Иногда кажется, что ему неплохо удается не поддаваться этому и не позволять этому взять над собой верх. А потом все выходит из-под контроля, когда он понимает, что просто смирился с тем, что чувствует. Что его разум может блуждать где угодно и сколько угодно, но Джон все равно останется с ним, укрывшись в темных уголках его сердца. ~ Фотографии, сделанные Астрид на ярмарке, выглядят невероятно, глянцевые и достаточно четкие, чтобы представить их как открытые окошки в совершенно другой мир. Он говорит ей об этом, и, возможно, впервые позволяет себе быть по-настоящему восторженным и не таким неловким рядом с ней. Это может быть из-за того, что он чувствует себя виноватым, что с самого начала недостаточно старался узнать ее, слишком сбитый с толку тем, как она так легко привязалась к другим парням, оставив его и Пита прилагать усилия. И, может быть, он просто не привык к такому. Обычно с девушками очень легко общаться и очаровывать их. Астрид не должна так сильно отличаться только потому, что она с самого начала влюбилась в Стюарта. Может быть, она все еще его немного пугает. Ее всезнающая материнская фигура, и глаза, кажется, способные заглянуть под любую оболочку, за которой ты мог бы укрыться. Она одаривает его мягкой улыбкой, глаза лани сияют в тусклом свете кухни ее матери, передавая ему чашку чая. Джон и Джордж передают друг другу тарелку с печеньем за кухонным столом, любуясь фотографиями, стараясь не просыпать ни крошки на драгоценные снимки. — Они действительно потрясающие, Астрид, — искренне говорит он ей, должно быть, в десятый раз. — Ты заставила нас выглядеть просто великолепно. — Бог видит, что нам нужна помощь, — смеется Джордж, осторожно принимая чай, который Астрид передает ему, и мило улыбается, когда она похлопывает его по плечу. — Вы красивые мальчики, — успокаивает она их, ее английский звучит неестественно и тяжело на слух, но тем больше причин наклоняться ближе, когда она говорит, что они обычно и делают. — Она такая же слепая, как и я, — фыркает Джон с усмешкой, и пульс Пола учащается, когда он смотрит, как его длинные тонкие пальцы перебирают снимки. Стюарт входит в комнату, после того как принял душ, его волосы еще влажные, а сам он выглядит бодрее. — Я скучал по чистоте. — Уверен, что твоя девушка это оценит, — говорит Джон, и Стюарт сияет, глядя на Астрид. На самом деле не было ничего удивительного в том, чтобы наблюдать, как они целуются при слабом освещении в задней части клуба, но Полу стало немного грустно. Он скучал по возможности так целоваться. Не столько в неистовой эротической манере, сколько в той мягкой интимной манере, на которую способны только настоящие любовники. Он задумался о таких ночах, когда он был бы полностью расслаблен от сонного опьянения, а Джон был рядом, в пределах его досягаемости. Как сильно он хотел просто прижаться к нему и вот так поцеловать его — сначала потому, что это увело бы их дальше, а потом просто потому что хотелось. Приподнять пальцами подбородок, как Стюарт сделал бы с Астрид, переплести их фигуры и забыть, кто есть кто. Он чувствует, как тяжесть вины давит на него при мысли об этом. В кармане у него лежит письмо к Дот, безупречный отчет о его работе и игре, изрядное количество печальных «скучаю по тебе» и множество скучных вопросов о жизни дома. Было странно писать это, учитывая, в каком состоянии он был с тех пор, как попал сюда. Он так нервничал из-за этого, когда брался за бумагу и излагал всю ложь, которая, как ему хотелось, хотя бы наполовину была правдой. Может быть, именно поэтому он посоветовал Джону написать Син, предложив оплатить почтовые расходы. Ему нужно было исправить ошибки, привести ситуацию в порядок и сделать все презентабельным, блестящим и приемлемым. Стоять в душе Астрид и оттирать кожу, красную и натертую, было недостаточно, отмывать его грязные волосы, как будто он мог сбросить всю эту тревогу, как змеиную кожу. — Нам стоит отправить наши письма, — предлагает он, когда они выходят из дома Астрид, спускаясь по лестнице, пока счастливая пара машет им рукой. — Ага, точно. Не хочу, чтобы они волновались, — Джон достает из кармана куртки слегка помятый конверт, и Пол усмехается. — Ты не можешь отправить его в таком виде, — Пол качает головой, улыбаясь. — Она ждала, когда ее парень напишет ей, и вот что она получила? Джон с любопытством смотрит на него. — Это для Мими. Для Син осталось в клубе, лежит на моей кровати, чтобы я его не помял. В любом случае, я хотел что-нибудь нарисовать на нем, прежде чем отправить. Лицо Пола слегка вытягивается: — О. — Думаешь, я настолько бесполезен, да? — Джон нерешительно хлопает Пола по руке: — Думай лучше о своей цыпочке. — Как ты думаешь, мне следует послать отцу письмо? — Пол размышляет вслух, пока они идут, отмечая потоки солнечного света, падающие сверху и согревающие их затылки. Он скучал по солнцу. — Скажи ему, что ты ходишь в церковь и ешь три раза в день, — хихикает Джордж. — Пусть он почувствует себя лучше. Пол стонет: — Может быть, я отложу это на другой день. Не хочу… — Снова лгать? — Джон заканчивает за него, и Пол чувствует, как его лицо заливается краской. Он слегка морщится и пытается выдавить улыбку, которая превращается в смешок, потому что Джон корчит ему рожу. — Кому Пол лжет? — спрашивает Джордж, поддразнивая. — Никому… — Он говорит Дот, как сильно скучает по ней, что он столько дней хранит целомудрие… — Я действительно скучаю по ней, — парирует Пол, чувствуя, как в груди расцветает стыд. Хотя это правда, он действительно скучает по Дот и всему, что когда-то было дома. Ему хотелось бы вернуться к началу, закрыть глаза на все, что так долго кипело внутри, а теперь выплыло на поверхность. Джон не отвечает ему, просто отводит глаза в сторону, и Пол задается вопросом (всегда задается вопросом), о чем он думает. ~ Он застигнут врасплох, когда Джон приглашает его в тот вечер пойти с ним и новой блестящей парой в какой-нибудь другой бар. Первый вопрос, который мелькает у него в голове, вопрос, который он не задаст, — не тот ли это бар, в который он ходил прошлой ночью. Он мелькает у него над головой, дразня и звеня в ушах, пока он одевается, причесывается, робко подходит к входу клуба, чтобы дождаться такси, которое увезет их четверых. Он втиснут между Стюартом и Джоном на заднем сиденье, подтянув колени, чтобы освободить место. Его тело напряжено, поэтому его не так сильно мотает, когда такси поворачивает за угол улицы. Но он все еще чувствует теплое прикосновение тела Джона. Может видеть, как его руки лежат на бедрах, а желудок сжимается от того, насколько чертовски тревожно он себя чувствует. На самом деле не происходит ничего особенного, и нет смысла так сильно переживать. Но он всегда слишком сильно беспокоится. Когда это касается Джона, когда это касается того, куда они направляются. От тряски автомобиля ему становится немного нехорошо, и он просто прикусывает внутреннюю сторону щеки и старается держаться. Всякий раз, когда Джон смотрит на него, он чувствует это, и ему приходится сопротивляться силе, которая всегда заставляет его повторять движения Джона. Когда они, наконец, вываливаются из машины на улицу, появляется это странная смесь облегчения и еще большего страха. На самой улице относительно тихо, воздух относительно неподвижен. Он слышит, как из окон бара на другой стороне улицы доносится постукивание клавиш пианино, и навостряет уши от знакомой мелодии. Однако он никак не может узнать ее, разум слишком занят, чтобы по-настоящему сосредоточиться. — Эй, идем, щеночек, — Джон свистит и машет рукой перед глазами, возвращая его внимание туда, где оно должно быть. Джон смеется над его потерянным видом и просто жестом приглашает его следовать за Астрид и Стюартом вниз по улице к довольно грубому на вид кирпичному зданию с заколоченными окнами. Стюарт открывает ворота, кивая неприлично мускулистой фигуре, курящей у расшатанных ворот, и позволяет остальной группе спуститься по ступенькам и подойти к плотно закрытой двери. Другой мускулистый мужчина с бритой головой и пожелтевшими зубами приветствует их, вежливо переговариваясь с Астрид на немецком языке, слишком быстром, чтобы Пол мог его понять. Между двумя толстыми пальцами у него дымится зажженная сигарета, а на предплечье красуется загадочная татуировка. Он открывает перед ними дверь, и они устремляются в тускло освещенный узкий коридор. В конце прохода шелковистая сиреневая занавеска загораживает ему вид бара изнутри, и все, о чем он может думать, — это удушающе низкий потолок и фигура Джона в его периферийном зрении. Стюарт легким движением отодвигает занавеску. Пол не смотрит на Джона, стараясь, чтобы его взгляд оставался бесстрастным и лишенным каких-либо реальных эмоций. Тем не менее, он чувствует, как взгляды проникают сквозь его броню, входя в бар и внимательно оглядывая обстановку. Кирпичные стены окрашены в черный цвет, тусклый свет исходит от светильников наверху, а лампы на полу заклеены красным целлофаном. Повсюду стоят столики со стульями, ближе к концу бара, где танцуют люди, находятся кабинки. А фигуры, которые бродят вокруг и бездельничают с напитками в руках, поначалу кажутся расплывчатыми и невозмутимыми из-за спешки Пола все принять и переварить. Посетители самые разные: от безукоризненно ухоженных мужчин в облегающей одежде до андрогинных фигур, одетых в причудливые комбинации современных и старомодных вещей. Шум нечетко отдается в ушах Пола: непринужденная болтовня, мягкий джаз и звон бокалов. В этот момент он знает, что Джон смотрит на него, и осмеливается оглянуться и одарить его несколько расслабленной улыбкой. Они садятся за стол, и Пол внимательно наблюдает за мужчинами, медленно танцующими на полу из вишневого дерева, их каблуки мягко постукивают, пока они покачиваются, держась друг за друга с безмятежным выражением лица. Его нутро сжимается при мысли о том, что они с Джоном танцуют так, слишком мягкие, расслабленные и беззащитные. Хотя это выглядит так необычно. Так чуждо тому, что он знает. Астрид обнимает мужчину в белой шелковой рубашке, облегающей его стройную фигуру, и обменивается любезностями на немецком. Когда она оборачивается, чтобы представить их, Полу приходится проглотить свою гордость и посмотреть мужчине в глаза. Черты его лица мягкие, как у Пола, но он элегантен во всем, в отличие от Пола. Великолепные жесты его рук, когда говорит, как выдается вперед его бедро, когда он стоит, и манера его речи — словно актер театра. Такие люди прячутся в тенях Ливерпуля, так говорят. И вот же они, собрались здесь, не стесняясь самих себя и такие разные. — Это Волкер, — говорит Астрид, нежно сжимая руку мужчины. — Ты знаешь Джона и Стюарта. Это их друг, Пол. — Ты тоже играешь рок-н-ролл? — спрашивает Волкер у Пола, его глаза — всего лишь серые круги вокруг расширенных зрачков. — Да, с группой, — отвечает Пол, указывая на Джона, сидящего рядом с ним, и протягивает руку через стол, чтобы пожать Волкеру руку. — Это замечательно, — восхищается Волкер, сцепив руки под подбородком. Как будто он возник из воображения мальчишек, которые так жестоко дразнили Пола из-за его женственных черт, и Пол может только мучительно размышлять о том, сколько злобы вытерпел этот мужчина за его естественные манеры за всю свою жизнь. Возможно, это один из немногих уголков Гамбурга, где он может быть таким. — Волкер — модельер и поэт, — сообщает Астрид Полу, — хороший друг. Пол понимает, что его колено беспокойно дергается, и быстро успокаивается. Джон наклоняется ближе к нему, его рот находится всего в дюйме от его щеки, и шепчет: — Ты нервничаешь из-за всего этого? Пол отодвигается, слегка дрожа. — Нет, не совсем. Должно быть, это из-за таблеток, что я принял. Это ложь, потому что если он и под воздействием наркотиков, то не сильно, но он не хочет показаться грубым. Особенно, когда Джон кажется таким непринужденным в этой обстановке. — Хочешь выпить? — спрашивает Джон, его голос все еще тихий из-за воя саксофона, поэтому Полу приходится наклониться ближе. Кончики его волос касаются виска Джона, и близость настолько головокружительна, что тошнота не позволяет ему оставаться так близко. — Да, я схожу с тобой, — заявляет Пол, они вдвоем принимают заказы у остальных за столом и направляются к бару, протискиваясь между парой мужчин, сидящих на табуретах у стойки. — Часто сюда приходишь? — Джон имитирует американское протяжное произношение и опирается локтем на стойку бара. На губах Пола мелькает улыбка, но он становится жертвой собственных нервов, когда бармен просит их сделать заказ, и он снова возвращается к реальности ситуации. Он обращает внимание на книжную полку в углу, аккуратно расставленные книги в твердых и мягких обложках — скорее всего, это та литература, которую он никогда не сможет найти в книжных магазинах у себя дома. Возникает мимолетное искушение сунуть одну из книг под мышку и отнести ее в клуб, чтобы почитать — пролистать страницы в поисках ответов на все волнующие его вопросы. Он опускает глаза, он никогда не стал бы воровать, и, конечно же, не стал бы рисковать быть пойманным. — Немного отличается от Кайзера, — комментирует он просто, чтобы что-то сказать, садясь на барный стул. Джон делает то же самое и снимает куртку, перекидывая ее через стойку рядом со своей рукой. Пол, внезапно почувствовав влажность между слоями одежды, следует его примеру. — Думаю, Волкер положил глаз на Стью в тот вечер, пока не увидел, как ему комфортно с Астрид, — Джон оглядывается через плечо и наблюдает за небольшими группами людей, сидящих за столиками позади них. В ответе Пола есть какая-то робость: — Даже не пытался подкатить к тебе? — Не-а, — Джон морщит лицо для пущего эффекта и тихо смеется. — Хорошо, что я не гей, иначе я был бы совсем один. Разум Пола заикается над ответом, его рот слегка приоткрыт, и ни одно слово не может ему помочь. Ты не был бы одинок. — В море полно рыбы, — продолжает он, просто потому, что молчание неловко затянулось, и внимание Джона снова переключилось на бармена. — Бесполезно, когда ты теплокровное млекопитающее, — возражает Джон, переводя взгляд на полки с бутылками ликера и случайным набором старинных ваз и абстрактных скульптур. — Полагаю, тут ты прав, — Пол осматривает свои ногти, заметив, как пятка Джона подпрыгивает вверх-вниз. Если он действительно нервничает, то пытается это скрыть. Он щурится, глядя куда угодно, только не на Пола, и его тонкие губы остаются в идеальной прямой линии. — У тебя не было бы особых проблем, — констатирует Джон как факт, по-прежнему не глядя на него. — Почему это? — Он сожалеет о том, что спросил, но знает, что независимо от ответа Джона, он все равно переведет все шутку. Джон пожимает плечами, воротник его рубашки перекошенный (это волнует Пола, пальцы чешутся протянуть руку и поправить его) и плоский, обнажая ключицу. Пол отмахивается от искушения, занимающего его мысли: — Ты не можешь просто оборвать себя на полуслове. Я думал, у тебя всегда наготове какая-то острота. — Я не шутил, — отвечает Джон, а затем снова смотрит на Пола. Это как удар под дых, видеть тепло и блеск его глаз при таком освещении. Услышав эти слова без извращенного юмора, он чувствует себя неловко. — Тогда, может быть, я бы сжалился над тобой, — выпаливает Пол, и боль сожаления сильно ударяет его. Джон ухмыляется: — Мне не нужна жалость. Возбуждение накапливается там, где должен быть здравый смысл, и Пол облизывает зубы и вздергивает подбородок: — А что тебе нужно? Бармен выставляет пять высоких бокалов и бормочет что-то, чего они оба не понимают. Резкий переход от одного момента к другому, временно выводит Пола из строя, его взгляд прикован к Джону, когда тот берет напитки, чтобы отнести обратно к столу. Он снова приходит в себя и собирает оставшиеся бокалы, следуя за ним и пробираясь сквозь толпу людей, чтобы вернуться к своему столу. Он следит за шагами Джона, за мышцами его спины под рубашкой, когда ему приходится наклоняться, чтобы пройти мимо группы людей. Пол оступается и грубо задевает даму, одетую в сшитый на заказ темно-бордовый костюм с галстуком-бабочкой. Она достаточно любезно улыбается ему, когда он извиняется, хотя немного алкоголя выплеснулось ему на руку, забрызгав ее рукав. Ее темные волосы коротко подстрижены, веснушчатое лицо делает ее моложе, чем она, вероятно, есть на самом деле. Она обнимает за плечи другую женщину, одетую в такую же мужскую одежду: серые подтяжки поверх черной рубашки на пуговицах, а длинные волосы заколоты назад и прилизаны маслом. И странно, он видел, как женщины целовались на сцене в захудалых клубах на Репербане, когда они только приехали в Гамбург, но это было всего лишь выступление. У этих женщин была непринужденная близость супружеской пары, они наклонялись друг к другу, слабые поцелуи губной помадой окрашивали нижнюю часть их челюстей. Он спешит вперед, не понимая, что пытается сказать ему шквал эмоций, который он испытывает. — Данке, — улыбается Волкер, случайно касаясь кончиками пальцев Пола, когда тянется за своим напитком, и он просто надеется, что румянец, согревающий его щеки, на самом деле не проявляется. — Волкер знает, где я могу купить краски подешевле, — сообщает Стюарт Джону, когда они садятся обратно на свои места. — Я могу пойти к Астрид и поработать в свободное время. — Да? Это потрясающе, — отвечает Джон, упираясь коленом в колено Пола, когда немного сдвигается. Пальцы Джона сжимают бокал, и Пол наблюдает за этим с почти непреодолимым восхищением, хотя прямо сейчас ему не хотелось бы задумываться о причинах этого. Его напиток горький и обжигает горло, но послевкусие довольно сладкое, и он довольно быстро втягивается. Непринужденная беседа за столом в основном состоит из разговоров о работе Астрид и Волкера, и мысли Пола постоянно сбиваются, заставляя его поглядывать на посетителей, общающихся друг с другом. Подходит мужчина с распущенными локонами и в рубашке с оборками и тихо приглашает Волкера потанцевать, который с довольным хмыканьем соглашается и следует за ним на танцпол. Вскоре после этого Астрид и Стюарт решаются потанцевать, оставив Джона и Пола со столом с недопитыми напитками. Порыв в шутку пригласить Джона на танец опасно близок к тому, что всерьез сделать это. Он допивает остатки своего напитка, слушая, как Джон сокрушается по поводу потери текста песни Roll Over Beethoven, который он только сегодня утром нашел, зажатым между матрасом и стеной. Возможно, ему стоит уделить этому больше внимания, но его мысли путаются и в основном сосредоточены на глубоко смущающей фантазии о танце с Джоном. Стюарт и Астрид целуются, покачиваясь, Волкер и его партнер шепчутся и хихикают, медленно танцуя полувальс взад и вперед по танцполу. Секунды, кажется, растягиваются в мучительно долгие минуты, и Джон замолкает, отпивая из стакана Стюарта. Пол то и дело поглядывает на парочки вокруг бара, перебирая пальцами под столом. — Хочешь еще выпить? — спрашивает Джон, и Пол ухватывается за эту возможность, следуя за ним, когда они возвращаются к бару. — Надо попытаться протащить пластинку Карла Перкинса, — бормочет Джон, постукивая по стойке и передавая бармену пригоршню монет. — Да, это место нуждается в этом, — добавляет Пол, стараясь быть незаметным, когда восхищается профилем Джона. — Зато им есть что предложить для медленных танцев, — Джон легко улыбается и кивает в сторону танцпола, где Астрид и Стюарт сейчас страстно целуются. Но взгляд Пола перемещается от молодой пары к Волкеру и его спутнику, прижавшимся лбами друг к другу и закрывшим глаза. Они целуются, где-то между целомудрием и любовью. Противоречивые эмоции захлестывают при виде этого, но он чувствует, как его губы гудят от призрака поцелуя, и он понимает, насколько сильное это желание. Стыд мертвым грузом давит ему на живот, потому что он смотрит на что-то противоестественное. И как бы ему ни хотелось отвернуться, как будто он действительно шокирован, он продолжает смотреть. Возбуждение разгорается, и его сердце колотится так, что он чувствует его всем телом. Его пронзает холод отвращения ко всему, чему его учили и о чем предупреждали в детстве. Он заставляет себя отвернуться и выпить еще. Алкоголь потихоньку начинает согревать его, тупая сонливость застилает глаза. Он открывает рот, и даже не пытается подбирать слова, когда бормочет в свой бокал: — Тогда пригласи кого-нибудь потанцевать. Джон усмехается: — Приятель, не думаю, что местным девчонкам это интересно. Пол не останавливается: — Пригласи парня. Он резко вздрагивает, когда говорит это, потому что сама мысль о том, что Джон танцует с другим парнем, вызывает у него тошноту. Если бы Джон обладал хотя бы малой толикой тех похотливых мучений, с которыми борется Пол, и поддался бы им с другим мужчиной, Пол сломался бы и рухнул опустошенный. Джон не хочет его так же сильно. Не нуждается в нем ни для музыки, ни для чего — это было бы страшным ударом по шаткой стабильности, которую он вынужден был выстроить в себе. — Не могу танцевать с парнем, — Джон со стуком ставит свой бокал на стол. — Но ты, Полин, давай вперед. Пол вытирает большим пальцем конденсат, собирающийся на бокале. — Не хочу оставлять тебя одного, Джонни. Внезапно музыка кажется громче, рубиновые огни, струящиеся на барную стойку, кажутся тусклее, и Пол видит, как Джон нервничает, сжимая челюсти. Все, о чем он может думать в течение какого-то времени, — это положить руку на бедро Джона, чтобы унять его беспокойство. Надавливая на мягкую плоть кончиками пальцев, и удерживая его, не давая уйти. Рука Джона скользит по его руке, сердцебиение учащается… — Ну, — начинает Джон, но замолкает, заставляя Пола затаить дыхание. — Ну? — медленно выдыхает Пол. Джон приподнимает бровь, и Пол рассыпается под его взглядом. — Полагаю, никто из нас не собирается танцевать, — он облизывает нижнюю губу, поворачиваясь лицом к Полу. Пульс Пола сбивается, пальцы ног сводит от нарастающего напряжения. В словах Джона есть какой-то подтекст, и Пол знает, что это не может быть просто его воображением. Каждый его вздох неглубокий, а его мысли плавают в вишневом свете, разбрызганном по потолку. Он хочет протянуть руку, сделать шаг, который Джон не собирается делать. Шаг вперед и шаг назад, как это всегда бывает между ними. Он должен что-то предпринять. — Один из способов решить эту проблему, — бормочет Пол так игриво, как только может, несмотря на нервное напряжение. — Хочешь потанцевать? Джон смотрит на него, но без удивления или ужаса. Это нечто среднее между опасным весельем и легким удивлением. — Разве я могу от такого отказаться? — Джон чешет подбородок, поднимаясь с барного стула. Они идут бок о бок к танцующим парам, музыка нарастает, и пианино слегка пронзительно звучит в ушах Пола. Жар стекает по его рукам и ногам, клубится под ребрами и просачивается сквозь щели. Они поворачиваются на каблуках лицом друг к другу, но ни один из них не хихикает, как следовало бы. Потому что они делают это просто, чтобы посмеяться. Но никто не смеется. Джон потирает затылок, посмеиваясь: — Кажется неправильным, не так ли? Сердце Пола бросается в свою защиту: — Не совсем. Он протягивает руку, чтобы положить ладони на плечи Джона, расстояние между их телами достаточно велико, чтобы ему почти не приходилось сгибать руки в локтях. Джон хихикает и обнимает Пола за талию, и его охватывает горячая скованность. — Я не девушка, — вырывается у него случайно. — Следи за своими руками. Джон наклоняет голову с вызывающим выражением лица: — Один из нас должен быть. Пол моргает, уязвленный этими словами, и даже не знает, почему. Шепот сожаления заставляет его лицо гореть, но он не может пошевелить ногами, не говоря уже о руках, просто с беспомощным потрясением наблюдая за дискомфортом Джона. — Это не так работает, — возражает он, и его голос хрипит на последнем слоге. — В этом-то смысл, не так ли? Никто из нас не… Что-то грозовое застилает глаза Джона, все шутки и веселье исчезают, и Полу приходится либо карабкаться, чтобы спасти то, что осталось, либо убегать. Он совершает серьезную ошибку, заглядывая через плечо Джона, замечая, как Стюарт с любопытством наблюдает за ними через плечо Астрид. Отчаяние вспыхивает в них обоих, руки Джона опускаются с его тела, и он едва вздрагивает, как сильно ему не хватает прикосновения, когда оно исчезает. — Хорошо, просто… Просто попробуем так? — Пол нажимает большими пальцами на мышцы плеч Джона и подтягивается ближе, так, что они смотрят друг другу в глаза. Он видит, как румянец заливает щеки Джона, как нервно бегают его глаза по комнате. Джон хмыкает и отмахивается от него. — Глупая идея. — Это просто шутка, Джон, — он хмурится, содрогаясь в панике и теряя надежду. — Ты делаешь из этого… — У тебя чертовски больное чувство юмора, да? — выплевывает Джон в ответ, а затем стремительно уходит, оставляя Пола позади. В поле его зрения появляются Стюарт и Астрид с растерянным видом. Полу ничего не хочется, кроме как провалиться сквозь землю и никогда не подниматься. — Все в порядке? — спрашивает Стюарт, искренне обеспокоенный. Пол понимает, что если у Джона случится вспышка гнева, Стюарт никогда не спросит: «Что случилось?», как и Пол. Потому что они оба понимают, что этот вопрос не должен быть задан, пока Джон в таком состоянии. Пол просто смотрит на него немигающим взглядом, и страх проникает в его легкие. Джон не сделал бы ничего подобного прошлой ночью. Только он и Стью. Ему было бы комфортно. Пол стискивает зубы и направляется к выходу (сначала забрав их с Джоном куртки, которые оставались висеть на их стульях). Он замечает, что Волкер и его партнер по танцам направляются в уборную, держась за руки. Ужасная боль пронзает его внутренности, когда он вытряхивает образы из головы и мчится к двери. Тени фигур, двигающиеся взад и вперед по улицам, мешают ему догнать Джона, приводя Пола в ярость. Он хочет вцепиться когтями в темноту, остановить тревожное биение своего сердца, которое заставляет его чувствовать себя безумным и поглощает разумные мысли, как голодный зверь. Джон стоит на другой стороне улицы, ссутулившись от холодного воздуха. — Твою мать! Леннон! — кричит Пол, бросаясь через дорогу. Джон резко оборачивается, его глаза остекленели, а рот скривился в оскале. Пол замедляет шаг, протягивая куртку, и другой парень быстро хватает ее. — Откуда, черт возьми, мне знать, как танцевать, как педик? — шипит Джон, просовывая руку в рукав, его дыхание отчетливо слышно. — Я тоже не знаю! — восклицает Пол. — Смысл был не в этом! Мог бы гребаный джайф станцевать, это было бы не важно. Это было несерьезно! Предполагалось, что это будет смешно, Джон! Машины со стоном проезжают мимо них, пьяные выкрики завсегдатаев баров и женщин в длинных пальто, прислонившихся к уличным фонарям с зажатыми между пальцами сигаретами. И все это слишком грязно и чертовски страшно, чтобы справиться. Разочарование царапает горло, бушуя в отчаянной попытке вырваться наружу. Чтобы хоть раз не винить себя, переложить эту ношу на плечи Джона. Свалить вину на него, чтобы Полу больше не пришлось мучиться из-за этого. — Кажется, это очень важно для тебя, — огрызается Джон. — Ты ведь лапал меня повсюду. Его пальцы сжимаются в кулаки, ногти оставляют на ладонях болезненные полумесяцы. — Прекрати! Ты просто смущен. Не срывайся на мне. — Да, мне стыдно! — Джон делает шаг к нему, его нос наморщился, а щеки раскраснелись: — Потому что я не гомик! Не собираюсь танцевать, как один из них! — Я не говорил, что ты гомик, — Полу хочется кричать, хочется рвать на себе волосы, но его голос остается низким, мрачным и неестественным. Выражение лица Джона меняется на что-то более болезненное и горестное, прежде чем он отворачивается. Он не уходит, а просто стоит к нему спиной. Рядом с ними вспыхивает отвратительная синяя неоновая вывеска, зажигая блеск куртки Джона и заливая его электрическим светом на несколько секунд. Пол просто стоит там, чувствуя, как его взгляд теплеет и затуманивается, и он чувствует себя полным дураком. Он вздыхает: — Господи, я, блядь, еле держусь на ногах, и я… я просто… Прости, ладно? Думал, это будет смешно. Не… не подумал. Просто хотел подшутить над Астрид и Стью, когда они все такие серьезные. Джон засовывает руки в карманы куртки, фыркая: — Давай просто вернемся. Пол сглатывает: — Вернемся? Джон смотрит на него, его нижняя губа подергивается. — В постель. Ты сказал, что устал, и я тоже. Пол может взорваться прямо там, пытаясь залечить раны, которые скопились за сегодняшний вечер. Парень смотрит на него, нахмурив брови, энергия вокруг него больше не излучает ярость. Внезапно он выглядит таким же усталым, как и Пол, и на него наваливается эта ночь в переулке. Он думал, что видит отражение своей души в омутах глаз Джона, думал, что они испытывают одни и те же чувства. И он чувствует это сейчас, подходя ближе и видя, как его движения пробуждают осторожность в тенях его лица. Сожаления, невысказанные извинения смягчили уголки его рта и цвет глаз. Он не может позволить ему увидеть это, все эмоции, в которых он запутался. Всю непоколебимую преданность. Он прятался в тенях вместе с Джоном, он был в центре внимания вместе с ним. Он будет продолжать наслаждаться впечатлениями, которые Джон оставляет в эти странные сладкие моменты сентиментальности. Он будет жить с пустотой в груди, он будет терпеть беспомощность, которую ненавидит, — просто чтобы быть рядом с Джоном. Но он разваливается на части из-за этого, не может достаточно быстро взять себя в руки из-за разбитого сердца. Джон понимает, он знает, каково это. В промежутке между их телами есть что-то осязаемое, он не может точно сказать, тлеющее ли это красное или печально-синее. Может быть, ни то, ни другое. Может быть, пока они идут по улице, проходя мимо женщин с задранными до колен юбками, нет ничего, кроме вежливости двух коллег по группе, хандрящих на улицах Гамбурга. ~ Стюарт выскакивает на сцену в середине выступления группы, к большому раздражению Пола. Он поворачивается к Джону, которого, похоже, не беспокоит опоздание его приятеля. Весь день Пол был на взводе, Джон исчез на большую часть дня, не сообщив никому о своем местонахождении. Поэтому Пол достал письмо для Синтии из-под матраса, и отправил его от имени Джона, просто чтобы чем-то заняться (сопротивляясь искушению взглянуть на слова и кривые сердечки, нацарапанные на обратной стороне конверта). События прошлой ночи мешали ему уснуть, и он не мог обрести чувство покоя. Смотреть на Джона сейчас было невыносимо, он не мог прочесть язык его тела, не сходя при этом с ума от разочарования. Переглядываний через сцену и умоляющих взглядов было недостаточно, и все эти эмоции переполняют его, выливаясь в дерзость, когда он наклоняется ближе к микрофону и смотрит в глаза Джона с такой напряженностью, которая пугает его. Джон смотрит на него в ответ, и вместо враждебности, которую ожидал, Пол находит что-то, чего не может прочесть. Как будто они пытаются понять друг друга. Пол поет, хрипло и сильно. О, я не могу сидеть спокойно с хиппи-хиппи-шейками, Да, я получаю удовольствие от хиппи-хиппи-шейков, Джон продолжает пялиться, потные пряди его волос упали на лоб, пока он подпрыгивал на носках. Его губы изгибаются в усмешке, потому что видеть, как Джон смотрит на него, казалось бы, не в силах отвести взгляд, — волнующе. Это опьяняет. Это сладкое облегчение, смешанное с горячим возбуждением. Пит грохочет позади них на своих барабанах, хотя это вполне может быть его собственным сердцебиением. Он пытается перевернуть это в уме, представить, что Джон так же очарован, как и он сам. Представляет, что Джон хочет отвести взгляд, но не может. Он облизывает нижнюю губу, покачивая головой в такт, и слегка прикрывает глаза, как это нравится девушкам. Может быть, Джону это тоже нравится, его пальцы беспорядочно скользят по струнам гитары, но, похоже, его это не беспокоит. Они начинают следующую песню, Джон подходит ближе, поворачиваясь всем телом прямо к Полу, как будто аудитория теперь совершенно не имеет значения. Я еду в Канзас-Сити, и вот я в Канзас-Сити стою. У них тут обалденные девицы и я хочу найти свою. Глаза Джона сканируют его с ног до головы, не беспокоясь о смене аккорда, когда он подходит ближе. Пол ухмыляется, прежде чем издать хриплый звук, как будто он выплескивает всю эмоциональную тревогу, которую он испытывал, прямо в лицо Джону. — Эй, эй, эй, эй! Джон наклоняется вперед, в пространство Пола, чтобы воспользоваться его микрофоном, вторя Полу легким изгибом губ. — Эй, эй, эй, эй! Пол снова облизывает губы и поет: — Эй! Детка! Джон смеется, снова повторяя: — Эй! Детка! Все напряжение растворяется в электрической радости, он не хочет, чтобы это заканчивалось. Они стоят практически грудь в грудь (или гитара к гитаре) и кричат хриплыми голосами, хотя и понимают, что скоро пожалеют, когда им снова придется петь, но это чересчур велико, чтобы сдерживать. Он должен вопить об этом, он должен кричать. Он качает головой, поворачиваясь, и Джон делает то же самое. Мы танцуем, думает Пол с трепетом в сердце. Он хочет этого так же сильно, как и медленные танцы, но если это все, что он может получить, он примет это. Но есть что-то в глазах Джона, что заставляет его безрассудно надеяться, что, возможно, он тоже хочет всего этого. ~ С его волос капает вода после очередной попытки помыться в раковине в уборной, кожа все еще блестящая и влажная, рубашка неловко прилипает к телу. Он в таком кайфе после выступления, чего не испытывал уже давно, ему не терпится поскорее вернуться в бар и увидеть Джона. Просто смешно, как быстро все изменилось. Всего одним взглядом. Он как раз собирается поднять руку и заказать выпивку в баре, после того как ему не удается найти Джона, но, о чудо, его товарищ по группе встает у него на пути, в другой одежде, с волосами, зачесанными в хитрый завиток Тедди бой. — Хочешь пойти куда-нибудь еще? — Конечно, — отвечает он, следуя за Джоном сквозь толпу, проходя мимо Стюарта и парочки экзи, которые, похоже, тоже планируют свои ночные подвиги. Это глупо, но он чувствует дополнительный прилив радости от того, что Джон даже не смотрит на них. Он просто хочет быть с Полом этим вечером. Он почти не чувствует холода, когда они идут по улицам, петляя по переулкам между зданиями, где стоят переполненные мусорные баки. Что-то никогда не меняется. И хотя они с Джоном обмениваются непринужденной беседой, она кажется неестественной и странной. Он не уверен, почему, может быть, просто его голова наполнена эйфорией сегодняшнего вечера, смешанной с легкой нервозностью, оттого что он может снова все испортить. Они внезапно тормозят, останавливаясь позади незнакомого здания. Он неуверенно смотрит на Джона. — Слышал об этом фильме на днях, — говорит Джон. — Его только здесь показывают. — О, ладно, — кивает Пол, зачесывая пальцами влажные волосы назад. Джон кивает, поворачивается к двери и несколько раз стучит. Человек, открывший дверь, тихо спрашивает его о чем-то, и Джон что-то невнятно бормочет в ответ, Пол не может разобрать что именно, а затем их впускают внутрь. Это место больше похоже не на кинотеатр, а скорее на дом со зрительным залом, куда они направляются после расплывчатых инструкций, данных им парой немецких мужчин, вывалившихся из туалета. Теперь Пол чувствует новое напряжение, но внешне остается достаточно спокойным, когда они входят в маленький кинотеатр, темный и с размытым пустым экраном сероватого цвета, проецируемым на пустую стену. Там около десяти других мужчин, все они одеты в различные оттенки черного и белого. Как будто они сами попали в фильм, зал никак не реагирует на их присутствие, когда они вместе садятся в первом ряду. Пол наклоняется, прижимаясь плечом к Джону: — Похоже на толпу экзи. Джон продолжает смотреть прямо перед собой: — Да, это Астрид рассказала мне об этом месте. Пол кивает, откидываясь на свое место, когда приглушенные голоса растворяются в тишине, и начинает проигрываться фильм, свет меркнет, превращаясь в черно-белую сцену в лесу. Сквозь деревья и упавшие ветки пробирается мужчина, выглядящий потерянным и обезумевшим. Он очень похож на Стюарта, бледный и худой, с кошачьими глазами и высокими выступающими скулами. Слышатся тихие звуки скрипки, которая создает некое напряжение, пока мужчина продолжает поиски. Руки Пола тем временем ерзают, он гадает, о чем сейчас может думать Джон. Фильм переходит к другой части мрачного леса, где белое покрывало лежит поверх грязи и листьев, а поверх него растянулся другой мужчина с более темными волосами, безмятежно улыбающийся сам себе, подняв глаза к небу. Крупным планом его лицо держится долгих десять секунд, и Пол толком не знает, куда себя деть. Скрипка набирает тон, когда первый мужчина выходит на небольшую поляну и видит другого мужчину с широко открытыми глазами и сбитым с толку. Он неторопливо приближается, шаг за шагом, и так медленно, что нога Пола начинает нетерпеливо постукивать по ковру. Он останавливается у самого края покрывала, вглядываясь в мужчину, который никак не реагирует на его присутствие, продолжая спокойно наблюдать за небом. Пол с возрастающим интересом наблюдает, как двойник Стюарта обходит вокруг покрывала, задумчиво и настороженно разглядывая незнакомца. К тому времени, как он возвращается к углу, с которого начал, Пол чувствует, что нарастающее напряжение становится невыносимым. Сделай что-нибудь! Теперь мужчина выглядит несчастным, уголки его губ опущены, а глаза прикованы к ногам. Дрожащая камера поворачивается к мирно лежащему мужчине, который теперь смотрит вверх. Его улыбка меняется, превращаясь во что-то более любопытное, прежде чем он начинает ерзать на покрывале. Он скользит почти как змея, и они смотрят друг другу в глаза. Добравшись до края покрывала, он останавливается. Он протягивает руку, рукав его рубашки падает, собираясь как шелк, вокруг руки, обнажая темный пушок, покрывающий его руку. Первый мужчина делает шаг назад, и камера показывает, как его ботинки утопают в листве. Скрипка все еще звучит, Пол на взводе. Мужчина на покрывале подтягивается так, чтобы оказаться на коленях. Его рубашка расстегнута до пупка, демонстрируя вздымающуюся грудь, а глаза все еще прикованы к этому незнакомцу. Фокус как во сне смещается, и фон на мгновение становится черным. Бледная рука прорезает темноту, протягиваясь через нее. Она светится и переливается на фоне. Другая рука с противоположной стороны протягивается и хватает ее — и музыка нарастает, нарастает и нарастает, и внезапно фильм возвращается к изображению двух мужчин. Но теперь слегка робкий мужчина делает шаг на покрывало. Его ботинок приносит грязь и листву на нетронутую поверхность. Он смущается, но не отступает. Он опускается на колени и смотрит на незнакомца. Каким-то образом Пол чувствует, что они счастливы, он видит это по взглядам, которыми они обмениваются. Фильм возвращается к изображению двух рук, а затем снова к паре мужчин. Музыка стихает, но не торжественно, и теперь два актера ложатся, их пальцы переплетаются, и они с любовью смотрят друг на друга. Камера замирает, каждые несколько секунд мелькают кадры с шелестящими на ветру листьями. Кадры с цветами, обращенными к солнцу. Кадры с облаками, плывущими по бледно-серому небу. Пол чувствует, как его сердце подскакивает к горлу. Сцена перемещается туда, где ветер сдувает еще больше листьев на белое покрывало у их ног. Темные крупицы грязи просыпаются на белое, создавая резкий контраст. Вой скрипки становится более пронзительным и паническим, Пол нервно теребит подол своей рубашки. Двое мужчин поворачивают головы, чтобы увидеть все листья и грязь, которые теперь сыплются на чистое пространство. Они оба приходят в смятение, вскакивают и пытаются избавиться от беспорядка, раскидывая его руками. Но это не особо помогает, и они оба потеют, задыхаются и отчаиваются. Белый блеск их потных лбов, грязь, покрывающая их руки. Они смотрят друг на друга, растерянные и опечаленные. Скрипка понижает тон, высоту звука, громкость. Первый мужчина проводит руками по лицу, размазывая грязь по щекам и подбородку. Кадры двух рук, тянущихся друг к другу, воспроизводятся снова, но на этот раз в обратном порядке, так что они разделяются. Желудок Пола падает с какой-то огромной высоты, потому что он знает, что будет дальше. Он с беспомощной грустью наблюдает, как первый мужчина отступает, соскальзывая с покрывала. Крупный план его лица показывает слезы, которые теперь текут по грязи, обнажая бледно-белую кожу. Он выглядит расстроенным, губы дрожат. Второй мужчина наблюдает, как он уходит и тоже выглядит расстроенным. Камера медленно отъезжает, показывая, что белая простыня исчезла, как и его партнер. Он падает на колени, свернувшись калачиком, волоча руки взад-вперед по лесной подстилке. Он ложится, крепко зажмурив глаза, и плачет. Изображение становится темным, а музыка растворяется в гудящей тишине. Кто-то в зале всхлипывает, и Пол понимает, что его сердце колотится под рукой, которую он прижал к груди. Он смотрит на Джона, чьи остекленевшие глаза все еще смотрят на стену, на которую теперь проецируется только чистый лист белого света. Они не разговаривают, когда выходят из комнаты, и Джон кажется подавленным, когда толкает дверь и выходит наружу. Пол наблюдает за ним, испытывая непреодолимое желание что-то сказать, но он знает, что не может быть легкомысленным в такой ситуации. Эти мужчины были влюблены, он это знает. Он знает, что аудитория была небольшой группой гомосексуалистов. Он все это знает, и поэтому Джон тоже должен знать. Он просто не знает, что делать с этой информацией. Воздух холоднее, чем был, когда они только пришли сюда. Он потирает мурашки на его обнаженных руках, когда дверь за ними захлопывается. — Что теперь? — спрашивает он. Меньше всего он ожидает услышать смех Джона в ответ. Но, конечно, именно это и происходит. Он смеется так, что пугает Пола, и поворачивается к нему с таким выражением лица, которое обычно бывает у Джона перед тем, как кого-то оскорбить. Пол готовится к удару. — Что? Нечего сказать, Пол? — как будто слова были вытолкнуты силой из его груди. Пол с тревогой вытирает рот: — Насчет фильма? Джон выглядит почти рассерженным на него. — Нет, приятель, насчет гребаной погоды. Это извержение гнева прошлой ночи, и Пол действительно не хочет повторять это. Он расправляет плечи и скрещивает руки на груди. — Я не могу так с тобой разговаривать, — говорит он, поворачивается к другу спиной и начинает идти. Джон хватает его за руку и снова разворачивает, а в голове Пола всплывает образ двух рук, тянущихся друг к другу. Он вырывается из хватки Джона с разочарованным вздохом. — Не уходи. Пол замирает и обнаруживает, что настроение Джона изменилось, его беспечный взгляд теперь превратился в омут потемневшей мольбы. У него сдавливает грудь, он пытается успокоиться из-за смены настроений Джона за последние два дня. С таким же успехом он может быть жалким буксиром на воде, сражающимся с эпическим и бушующим штормом. Это бесполезно, он никогда не наладит отношения с Джоном, как Стюарт. Он никогда не станет тем другом, которым должен быть. И все же Джон просит его остаться. И в этом есть уязвимость, но Пол не знает, стоит ли ее проверять. — Я хочу знать, что ты об этом думаешь, — голос Джона слегка дрожит. Он сглатывает: — Я… я не знаю. Это не то, что я… Лицо Джона слегка вытягивается, а пульс Пола учащается: — Впрочем, мне понравилось. Это было по-другому. Ты сказал, что Астрид рассказала тебе о фильме? Понятно, у нее хороший вкус. Что-то происходит между ними, и Полу приходится сделать шаг назад к стене, чтобы дышать. Он хочет задать тот же вопрос, но не может найти в себе смелости среди всего спутанного страха, который заполнил его внутренности. — Это не она мне рассказала, — признается Джон и подходит ближе. — Это был Волкер. Полагаясь только на туманный лунный свет, он замечает едва уловимые изменения в глазах Джона. От нежелания к страху, к неповиновению и обратно к страху. Он моргает, сдерживая эмоции, просачивающиеся в язык его тела, поднимая взгляд вверх, к верхушкам голых ветвей деревьев. Он этого не вынесет. Не вынесет неопределенности. Метание между обнадеживающим желанием и мучительной тоской. Ему нужно, чтобы Джон разрушил его надежду, чтобы она никогда больше не возрождалась, и в то же время ему нужно, чтобы тот подтвердил все, что он чувствует… Поцелуй? Он проглатывает свою гордость и встречается взглядом с Джоном. Сделай что-нибудь! С трясущимися руками он бросается вперед, останавливаясь прежде, чем кончики их носов соприкоснутся. Он кладет руки на плечи Джона, пальцы дрожат. Губы Джона приоткрываются, дыхание перехватывает, а затем он сокращает расстояние между ними и прижимается к губам Пола. Жар, исходящий от лица Джона, от его тела, согревает Пола, превращая его в жидкость. Они прижимаются друг к другу, спина Пола врезается в стену позади него, и его дыхание обдает щеку Джона, словно вздох. Джон вторит ему, держась руками за лицо Пола, проводя подушечками пальцев по его волосам, надавливая на кожу головы. Зубы Джона царапают его нижнюю губу, и стоны, вырывающиеся из их горла, почти первобытны, но есть что-то такое нежное в том, как они целуются. Он придвигается все ближе и ближе, стремясь за этим гудящим теплом, утопая в нем. Его пальцы хватаются за плечи Джона, сжимая и держась изо всех сил, потому что он не может положиться на свои ноги. Джон посасывает его нижнюю губу, обхватывая руками подбородок Пола и удерживая его на месте. Это ошеломляет. Это ярко, четко и так чертовски горячо. Его кожа горит, слегка прижимаясь к Джону. Его рука скользит обратно к плечу, а затем к затылку, тупые ногти впиваются в кожу, вероятно, оставляя следы. Его бедра постоянно двигаются вслед за Джоном, чтобы почувствовать каждый дюйм его тела. Все собственничество, которое он когда-либо испытывал, изливается из самого глубокого места внутри него и обволакивает их обоих. Их рты в синяках и влажные, и он не хочет, чтобы это прекращалось. — Ох, блядь, — скулит Джон между поцелуями, Пол касается губами его челюсти в попытке вернуть его назад. Руки Джона хватают его за бедра, но, в отличие от предыдущей ночи, Пол не возражает. Не возражает против того, как бедро Джона проникает между его бедер, потому что они — две половинки одного целого, собранные воедино, и это вызывает такие сильные ощущения, что невозможно оторваться. Его рот немного приоткрыт, когда Джон целует его в шею, руки скользят под рубашку и касаются теплой кожи на талии. — Ох, — стонет Пол, голова откидывается назад, а глаза стекленеют в экстазе от трения, которое они создают. Его ресницы трепещут, когда он чувствует напряжение внутри штанов. Чувствует, как Джон тоже прижимается к нему. И он знает, что Джон — озабоченный ублюдок даже в худшие времена, но ему становится жарко от мысли, что он сделал это с ним. Что Пол сводит его с ума, как он только мог надеяться. Непристойные звуки, которые он издает, кажется, еще больше возбуждают Джона, поэтому он продолжает, но не переигрывая. Солнечные вспышки вспыхивают под ребрами, когда он слышит, как Джон стонет его имя на ухо. Все горит и сверкает. Когда они расстаются, тяжело и тепло дыша в пространство между их влажными красными губами, близость все еще присутствует. Они замирают — в мягком прикосновении Пола к лопаткам Джона, в том, как Джон прижимает большие пальцы к коже Пола чуть выше пояса, во взмахе их ресниц, когда они впитывают момент. Их лбы прижимаются друг к другу, вдыхая близость. — Я-я не могу… С тобой так хорошо. Грудь Пола может разорваться от всего, что он чувствует, его голос немного хрипит, когда он говорит: — Я знаю. Я не… ну, знаешь. Но это просто… Губы Джона скользят по его губам, и это покалывающее ощущение заставляет его вздрогнуть. Что-то мягкое, как перышко, скользит туда-сюда между их глазами. Пол вынужден на мгновение отвести взгляд, пораженный тем, что чувствует Джон, когда смотрит на него так. — Я тоже, — уверяет Джон. — Но… Я хочу этого. С тобой. Приятно отрываться со своим лучшим другом. Грудь Пола вздымается, и он может только кивнуть и пробормотать: — Чертовски приятно. Джон ухмыляется, издавая тихий смешок: — Как думаешь, может быть, мы можем делать это… когда нам захочется? Потому что я не отказываюсь от девушек или типа того… не отказываюсь от Си… Я просто говорю, что это — мы… вместе. У него кружится голова от того, каково Джону говорить ему это. Удары его пульса похожи на взмахи крыльев бабочки. Легкая дрожь в его голосе, пристальный взгляд, впивающийся в него, — это то, о чем Пол даже не мог мечтать. Не в пьяном и возбужденном состоянии, в которое он доводил себя в баре рядом с Джоном, с влажной от пота кожей и сотрясающим его смехом. Даже не в те золотые нежные моменты дома, когда вместе сочиняли песни и пели в сладкой гармонии. — Так хорошо, — его губы словно пух, а голос по-прежнему тихий и низкий. Джон улыбается, наполовину застенчиво, наполовину дразня, когда прижимается бедрами к Полу. — Хорошо, да? Пол выгибает спину, грудь вспыхивает от возбуждения. — Бля… не… — Не делать что? Не дразнить тебя? — Джон хихикает и отводит бедра назад: — Ты самый большой любитель подразнить, которого я знаю. Пол выгибает бровь, опираясь на стену с полуприкрытыми глазами. — Как я могу дразнить? Джон облизывает нижнюю губу, оглядывая Пола с ног до головы: — Ты просто… волнуешь меня. Момент превращается во что-то мягкое и ошеломляющее, привязанность обвивается вокруг его сердца. Он чувствует, что краснеет от взгляда, каким сейчас Джон смотрит на него. Им не нужно говорить о прошлой ночи, о гневе и напряжении и обо всем, что произошло до сегодняшнего вечера. Честно говоря, Пол был бы не против, если бы они никогда не обсуждали это. Наверное, ему может быть интересно, когда Джон впервые обратил на него внимание, однако прямо сейчас он уверен, что так было всегда, наверняка так было и с Джоном. И он не хочет, чтобы это менялось. Хочет навсегда остаться в розовых очках и знать, что это правда. Если Джон когда-нибудь решит, что это была просто извращенная прихоть, и отшвырнет его в сторону, он не захочет в это верить. Он никогда в это не поверит из-за того, что он чувствует сейчас, когда Джон смотрит на него вот так. Последние несколько лет они открывали друг другу свои души, часть за частью, и теперь они знают друг друга полностью. И он так просто не отпустит. — Мы… мы собираемся возвращаться? — Его голова настолько затуманена чувствами, что он едва понимает, что говорит. Не возвращайся. Я хочу остаться тут. Джон оглядывается через плечо: — Хочу в более уединенное место. Мы могли бы просто запереть дверь в нашу комнату. На него накатывает новая волна жара: — Да. Мы так и сделаем. ~ В комнате никого нет (Пол едва не вскрикивает от облегчения), и замок не требует особых усилий, чтобы захлопнуться. Шаткий деревянный стул, который обычно используется для сумки Джорджа, переоборудован для дополнительной фиксации двери, подсунутый под дверную ручку. Появляется неуверенность в том, что он не знает, что произойдет, когда Джон снова повернется к нему лицом. Он садится на свой матрас, разглаживая рукой подушку, которую дал ему Джон, медленно набирает полные легкие воздуха и медленно выдыхает. Джон осторожно приближается к нему, плавно скользит руками по плечам Пола и неуверенно толкает их обоих на матрас. Не требуется много времени, чтобы снова впасть в неистовство, тереться и целоваться с лихорадочным желанием. Они как вспышка огня на темном и унылом фоне, все тепло и энергия удерживаются между их телами. Джон перекатывается с него на бок, трясущейся рукой расстегивает ширинку брюк и стягивает их вниз. Пол делает то же самое, ошеломленный видом твердого члена Джона, покрасневшего и прижатого к его бедру. Когда он, наконец, берет себя в руки, медленно поглаживая — просто для небольшого облегчения — он хнычет. И звук заглушается, когда Джон снова целует его, притягивая к себе и укладывая сверху. Пол оседлал его, вновь поглаживая себя, усаживаясь на бедра Джона и наблюдая за ним. В отчаянном желании впитать все, взгляд перебегает с его руки на глаза и обратно, он приподнимает бедра. Их костяшки стучат друг о друга, когда они трогают себя. И этого было бы достаточно, но Джон извивается и пыхтит, и Пол знает, чего он хочет. Он отталкивает руку Джона, и без особых раздумий, просто с жаром и вожделением, он обхватывает пальцами член Джона. Он наклоняется вперед, прижимая их члены друг к другу. Все его тело дрожит и покалывает, пока он ласкает их обоих. Он чувствителен и непристойно горяч во всем. Это усиливается и усиливается, как ничто другое, что он когда-либо знал. Джон наполовину уткнулся лицом в подушку, глаза зажмурены, как будто он не может этого вынести. — Посмотри на меня, — выдыхает Пол, и Джон поворачивается. Его бедра дергаются под ним, пока они смотрят друг на друга, продолжая ритмично покачиваться, потому что это будет обжигать, если они оторвутся друг от друга хотя бы на секунду. — Блядь, — Джон протягивает руку, чтобы обхватить тонкими пальцами свой член и подержать его мгновение, прежде чем начать двигаться в такт с Полом. Их пальцы соприкасаются, это слишком приятно, чтобы длиться слишком долго. Джон, содрогаясь, изливается, запрокидывая голову и открыв рот. Пол сгорает от жара, который вызывает эта картина, кожа соскальзывает и натирается, мурашки поднимаются по его позвоночнику, когда его тело дрожит, и он кончает на их руки. Он падает, половина его тела наваливается на Джона, когда послеоргазменное состояние окутывает его восхитительным неторопливым гулом. Они застывают так, переводя дыхание, Пол переворачивается на спину, испытывая удовольствие, когда Джон следует за его движениями и поворачивается, чтобы прижаться к нему. Его рот прижат к плечу Пола, их лодыжки соприкасаются. Близость, витающая вокруг них, осязаема, Пол почти мог протянуть руку и провести пальцами по этому золотистому пятну. Он не может связать слова, в горле странная смесь влаги и сухости. Его тело как будто светится, может быть, они действительно светятся. Он с силой выдыхает, заставляя Джона улыбнуться. — Джон… — начинает Пол, но не знает, чем закончить, поэтому закрывает рот и глаза. — Хмм? — Пальцы Джона скользят вверх по его руке, как будто они настоящие любовники. Сердце Пола сжимается, губы горят от нежного поцелуя, который он хочет прижать к губам Джона прямо сейчас. Он расслаблен и тяжел, но в таком приподнятом настроении, что не знает, что с собой делать. Звук шагов за дверью заставляет их обоих вздрогнуть. Они торопливо вытираются и тянутся, чтобы поднять с пола свои штаны. Стук в дверь раздается как раз в тот момент, когда им удается выглядеть относительно презентабельно: Пол сидит на кровати, а Джон подбегает к двери. Затем его поза меняется с торопливой на расслабленную, и он смотрит на Пола с каким-то выражением, которое явно читается как дерзкий план. — Эй? — чей-то голос зовет их. — Назови пароль, — отвечает Джон, заставляя Пола рассмеяться. — Пароль — «Мне нужно поспать», — раздается в ответ голос Стюарта. — Нет, извини, сынок. Нужно охранять это место. Нужен правильный пароль, — Джон цокает языком. Пол смотрит на него, прислонившегося к двери, со злой ухмылкой. Щеки Джона раскраснелись, а волосы в смешном беспорядке, и он так хорошо выглядит. Лучше он никогда не выглядел, думает Пол. — Как насчет: «Открой эту чертову дверь, Джон, мне нужно немного поспать»? — Это тоже не пароль, — говорит Джон, скрещивая руки на груди. Дверь начинает дребезжать, но Джон не сдается, Пол бросает на него вопросительный взгляд, но нет никакого объяснения его упрямству. — Знаешь, если ты с кем-то трахаешься, просто нужно было об этом сказать, — вздыхает Стюарт, хотя его голос все еще звучит слегка удивленно. — Так и есть! — Джон сверкает улыбкой, а Пол просто откидывается на матрас, сдерживая хихиканье. — Боже, ты сводишь нас всех с ума, Джон, — сдается Стюарт с намеком на улыбку в голосе, и его мягкие шаги затихают, когда он уходит, и наступившая тишина заставляет их обоих рассмеяться. — Он заставит тебя ответить за это, — вздыхает Пол, сонными глазами наблюдая за Джоном, который возвращается и садится в изножье кровати. — Я бы хотел посмотреть, как он попытается. — Он уйдет, если ты будешь продолжать в том же духе, — предупреждает Пол, но это в шутку. — Полагаю, что кровать Астрид лучше, он даже может поблагодарить нас. — Я думал, что ты хочешь, чтобы он ушел. Это было бы не самым худшим вариантом, — размышляет Джон, откидываясь назад, чтобы лечь плечом к плечу с Полом. — Но и не самым лучшим, — язвительно замечает Пол. — Он затаит на нас обиду за то, что мы заставили его купить эту чертову гитару. — Не будь таким циничным, — дразнит Джон, вытаскивая подушку из-под головы Пола для себя. — Он бы не нашел свою драгоценную девушку без нас. — Эй! Я лежал на ней, — протестует Пол, но с улыбкой. — Подай нуждающимся. — Ну конечно, — Пол закатывает глаза, и в его тоне звучит юмор. А потом Джон скользит по подушке, и они оба кладут на нее головы, нос к носу. — Благотворительность начинается дома, — бормочет Джон, закрывая глаза. Дом. Полу хочется осыпать его лицо поцелуями, вся эта нежность согревает его грудь. — Не помешало бы еще немного благотворительности, — бормочет Пол, наблюдая, как ухмылка растягивается на лице Джона. — Я мог бы еще раз тебе подрочить, но сейчас я смертельно устал, — хмыкает Джон. — Как тебе это на благотворительность? Пол чувствует, что начинает засыпать, сон приятно затуманивает его разум. — Очень щедро с твоей стороны. Он не знает, сколько времени проходит, несколько минут, полчаса? Но он знает, что сейчас балансирует на грани настоящего глубокого сна, когда шквал эмоций проник в его кости. И он знает, когда слышит резкий вдох на стороне кровати Джона, что тот собирается заговорить. Он чувствует это в воздухе за считанные секунды до того, как тот что-то скажет. — Ты же знаешь, что это всегда был ты. Слова обволакивают его сердце, расставляя все по своим местам. Он едва может заставить свои губы дернуться в легкой улыбке, не говоря уже о том, чтобы открыть глаза. Может быть, он просто спит. Может быть, ему кажется. И как бы ужасно все это ни было, когда он проснется, сейчас он едва ли может заставить себя волноваться. В этот момент он чувствует себя уютно, в безопасности и с облегчением, поэтому он всегда позаботится о том, чтобы Джон знал. Что он знает, что сможет отразить все эти чувства в своих глазах, чтобы Джон смог увидеть. Два зеркала, обращенные друг к другу, два сердца, открытые друг другу. Леннон и Маккартни.